Неужели вы не устали от одиночества? Неужели вы не хотите, побыть на свадьбе Серёжи? Не подержать, даст бог, на руках внука или внучку? Согласитесь, что всей своей нелегкой судьбой вы заслужили право на обыкновенное человеческое, проще говоря, отцовское счастье? Вам и трудиться-то будет легче и радостнее! И ещё, может быть, самое главное: ваш род Моти… лешт… Мотилешт… ков продолжится!
…Мне хочется быть перед вами, уважаемые читатели, честным до конца, и я сообщу вам: на какое-то время Иван Варфоломеевич забыл с кем разговаривает, в сознании против его воли, вернее, непроизвольно возникли трогающие за душу картины, нарисованные Прэ Зидентом. Ученый, мечтательно закрыв глаза, даже пошевелил руками, будто собираясь покачать на них внука или внучку. Горло ему перехватило, и по щекам проскользнуло несколько слезинок.
Внутренне задрожав от злобной радости, предчувствуя невероятнейшую шпионскую удачу, Прэ Зидент решил закрепить успех и вкрадчиво зашептал:
– Ваш внук или внучка, достославный господин профессор и счастливейший отец, вырастет, как вы там у себя говорите, настоящим советским человеком, патриотом… я правильно выразился?.. своей страны. Вы будете катать его или её в коляске, кормить кашкой, поить молочком, рассказывать русские народные сказки и петь колыбельные песни…
– Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни… – тихим дрожащим голосом запелось у Ивана Варфоломеевича. – У него или у неё будет живая игрушечная лошадка… живой тигрёночек ростом с котёночка… в аквариуме будут плавать маленькие китики…
– Ах, как я безумно завидую вам! – нежно, почти искренне воскликнул Прэ Зидент, сорвал с носа очки кровавого цвета, с напряженным усилием выдавил из правого большого, навыкате коричневого глаза одну слезу. – Ах, как я завидую вам, дорогой дедушка! Увы, у меня нет детей – следовательно, и внуков мне не иметь. Но я понимаю ваши чувства, ах, как понимаю! Желаю вам, счастливейший вы человек, прекрасного дедства! А какое удовольствие, радость-то какая – выбирать имя внуку или внучке!
– Внука я назову в честь дедушки Арсентием, – мечтательно проговорил, почти прошептал Иван Варфоломеевич, не замечая, конечно, как хищно скалит золотые зубы Прэ Зидент, – а внучку я назову Ниночкой в честь моей любимой сестренки…
Он замолчал, откинувшись в кресле и блаженно полузакрыв глаза, чувствуя во всём теле тёплую легкую истому.
А Прэ Зидент улыбался уже просто самодовольно: ведь в номере были установлены скрытая телевизионная камера и подслушивающие устройства. Это означало, что в определённом отделе организации «Целенаправленные Результативные Уничтожения» видят и слышат всё что здесь происходит. И разного рода шефы завидуют, как ловко удалось Прэ Зиденту обработать крупного советского ученого, да ещё известнейшего борца за мир; и как просто и надежно забросят они в СССР опытнейшего шпиона и сколько вреда он там принесет!
– Да, да, внука я назову в честь дедушки Арсентием, – уже печальным голосом повторил Иван Варфоломеевич. – Арсентий Сергеевич… Но где же он?
– Се-е-ерж! – весело позвал Прэ Зидент. – То есть Серо… Серьё… жонька! Тебя хочет видеть папочка! – И из-за портьеры, прикрывавшей высокое окно, вышел Серж. – Через несколько дней, боже мой, вы будете на родине! Ты сможешь поцеловать родную землю!
Серж снял очки, слабая, беспомощная улыбка чуть тронула уголки его губ, и Иван Варфоломеевич, вместо того чтобы броситься обнимать сына, как рассчитывал. самодовольно развалившийся в кресле Прэ Зидент, впился взглядом в его галстук, усыпанный маленькими фашистскими свастичками.
– Я давно мечтал хотя бы побывать там, – неуверенно выговорил Серж и, видимо, заставив себя быть душевнее, спросил: – Неужели это возможно? Я мечтаю увидеть родные места.
– А не мечтаешь ли ты там поработать? – глухо спросил Иван Варфоломеевич.
– Он прекрасный специалист! – торопливо выкрикнул Прэ Зидент. – Он инженер высочайшей квалификации и широчайшего профиля… В смысле умственных способностей он весь в вас, дорогой господин профессор!
«Он нисколечко не похож ни на меня, ни на мать, – устало и даже равнодушно думал в это время Иван Варфоломеевич. – Впрочем, сейчас ему чуть за сорок, никак не могу сосчитать…»
Прэ Зидент в это время тоже думал, но яростно и суматошно: «Что такое вдруг случилось со старикашкой? Почему он так разительно переменился именно тогда, когда увидел родного единственного сына? Ведь совсем недавно чуть ли не рыдал… расклеился, как и требуется, и вдруг… Никогда этих советских не поймешь!»
– А ты не мечтал вернуться на родину… раньше? – совершенно деловито поинтересовался Иван Варфоломеевич. – Тебе не приходило в голову что-нибудь предпринять для этого? Вы – молчите! – грозно остановил он попытавшегося что-то сказать Прэ Зидента. – Ты хоть думал обо мне или о матери? Ты хоть знаешь, что представляет из себя твоя родина? Читал ли ты русскую литературу? Почему…
– Поймите же, милый господин профессор, как он взволнован! – перебил всё-таки ученого сам разволновавшийся Прэ Зидент. – Простите меня, но…
– Простите и вы меня, шеф, – осторожно остановил его Серж. – Я действительно необычайно взволнован. Но отец вправе спрашивать меня обо всём. А обо всём, отец, я хотел бы, поговорить с тобой там… дома. Пойми, сейчас имеется последняя возможность соединиться нам с тобой.
– Почему последняя? И почему сейчас? И почему при нашем разговоре присутствует и мешает ему посторонний?
– Пока я на службе, отец, – объяснил Серж. – А господин Прэ Зидент – мой шеф и вообще самый близкий мне человек. Ты должен постараться понять, что мы с тобой оказались в невероятно сложной ситуации, из которой только один выход. Берёшь ты меня с собой или нет. Всё нужно решить во время твоего пребывания здесь. Сегодня же или в крайнем случае завтра ты должен заявить, что я разыскал тебя, и ты хочешь, чтобы я с тобой вернулся на родину. Поверь, всё остальное второстепенно и несущественно. Тебе не должны отказать. Твоя прекрасная речь, отец, кстати, о судьбах детей…
– Минуточку, минуточку… – Иван Варфоломеевич по привычке ощупал голову. – Насколько я уразумел из всего здесь сказанного, я увезу на родину сына, который является агентом иностранной разведки? Почему у вас на галстуках фашистские свастики?
– Потому что мы фашисты, – простодушно и не без заметной гордости признался Прэ Зидент, но тут же понял свою непоправимую оплошность, дико заржал и сквозь ржание проговорил: – Да мода сейчас такая! – Он сорвал галстук судорожными движениями и бросил его в мусорную корзину. – Завтра, вполне возможно, будет мода на красные галстуки!
Серж развязал галстук медленно и аккуратно опустил в корзину. Тут зазвонил телефон, и в руках Прэ Зидента мгновенно оказались пистолеты.
– Многоуважаемый господин профессор… – в напряженном голосе Прэ Зидента появились металлические нотки. – Надеюсь, вы всё понимаете?
Иван Варфоломеевич, подошёл к столу, взял трубку:
– Профессор Мотылёчек слушает… Добрый вечер… Да, да, всё в порядке, если не считать… Конечно, расстроен… Ужасный снимок, и я действительно виноват… Нет, нет, обычно я умею сдерживаться… Речь исказили… Да, да, завтра я с утра у вас, и, видимо, мне придётся немного задержаться здесь… В высшей степени серьёзный разговор… Нет, вы не можете даже и предполагать… Дело в том, что меня разыскал здесь сын, которого я считал погибшим в войну… Да, да, и я бы просил разрешить ему вернуться со мной домой… Вы уверены, что не будет возражений?.. Благодарю вас… Он сейчас у меня… До завтра, всего доброго! – Он опустил трубку на рычаг, брезгливо взглянул на Прэ Зидента. – Да уберите вы эти пугачи!
Тот спрятал пистолеты, обиженно сказал:
– Это не пугачи. Одно ваше неосторожное слово – и вернулись бы вы домой в свинцовом гробу.
– Шеф! – Серж поморщился.
– Мой дедушка Арсентий утверждал, – Иван Варфоломеевич с удовлетворением ощутил своё превосходство над Прэ Зидентом, хотя не улавливал его конкретных истоков, – что у неумных людей в голове может образоваться лишняя дырка, кроме семи, положенных природой.
– Намек понял, – зло ответил Прэ Зидент. – Несмотря на некоторые нежелательные детали вашего поведения, я вами доволен.
– А я стараюсь не для вас. Но вот как мне объяснить в посольстве появление Серёженьки в вашей стране и долгое пребывание в ней?
– Его вытащили из-под развалин еле живого, отправили в другой город, который вскоре был сдан вашими войсками. Всё дальнейшее – служебная тайна. Но её Серж откроет в ваших соответствующих организациях, когда будет давать показания. У нас готовы безупречной подлинности все необходимые документы. Скажите…
– Нет! – резко оборвал Иван Варфоломеевич. – Хватит меня допрашивать. Сами-то вы какой национальности?
– Формально я русский, – легко признался Прэ Зидент. – А фактически – никакой, вернее, такой, какую потребует служба. Вот только негром быть не могу! – Он, чтобы взбодрить себя, поржал. – Родители мои убежали сюда сразу после вашей революции. Родился я здесь, но никакого отношения к моей формальной родине не имею.
– Вопрос второй, – Иван Варфоломеевич возвысил голос. – Кто воспитывал моего сына? Как долго он не знал о своей родине? Обо мне? О матери? О своем происхождении? – Голос его зазвучал гневно. – Почему его сразу после окончания войны не вернули домой? Ведь у него сохранились даже документы! У него были имя, фамилия! У него был отец! Кто посмел совершить это тягчайшее преступление – лишить ребёнка отца и отечества? Недоброй славы организация «Целенаправленные Результативные Уничтожения»?
Здесь, уважаемые читатели, я считаю нелишним напомнить вам о том, что Иван Варфоломеевич вовремя понял, на что именно рассчитывал Прэ Зидент: дескать, старенький, слабенький, занятый только наукой ученый, а мы как познакомим его с родным сыном, да как со всей наглостью навалимся на бедного сентиментального старикашку, да как припугнем его, так он и выполнит любое наше подлое задание, да ещё и счастлив будет.
Так оно поначалу и получалось. А потом слабеньким оказался матёрый шпион Прэ Зидент. Просто говоря, он не мог сообразить, куда клонит и что именно собирается делать ученый. И уж наиполнейшей неожиданностью оказалось то, что он нисколько не боится любых угроз, вплоть до того, что его могут превратить в покойника! Вот опытнейший, матёрейший шпион и ощупывал сейчас свою седую голову, не образовалась ли там лишняя дырка. Его прямо угнетало, ужасало, бросало в дрожь предчувствие, что будет, если Серж не улетит с отцом в Советский Союз. Тогда карьера Прэ Зидента не только тут же бесславно закончится, а как бы из него самого покойника не сделали. «Целенаправленные Результативные Уничтожения» плохих служак не держат, несмотря ни на какие былые заслуги. Эх, как запутался в своих рассуждениях, предположениях, соображениях и предчувствиях Прэ Зидент! Показался он себе не пауком, каким всегда был, расставляя всем сети, и в них попадались те, кто ему, пауку, требовался. А было у него сейчас ощущение, что он маленькая, глупо суетящаяся муха, запутавшаяся в паутинках, да в таких сложных и крепких, что даже лапкой шевельнуть не может.
И он не сразу услышал, что не напевает, а наскуливает детскую песенку:
– Раз паутинка, два паутинка, три паутинка… – И услышав себя, и взглянув на себя как бы со стороны, Прэ Зидент в сердцах едва не сплюнул, чуть, мягко выражаясь, не чертыхнулся, в бессильной злобе оскалил золотые зубы и, уже не в состоянии сдерживаться, яростно обратился к Сержу:
– Растолкуй ты своему папаше, наконец, что если он питает к тебе хотя бы грамма четыре отцовских чувств, то сейчас имеет значение только одно: ВЫ – ОТЕЦ И СЫН! Остальное черенда и епуха! То есть – ерунда и чепуха! В остальном разберетесь дома! Чего он тянет, если в посольстве ему обещали…
И прямо в сердце Ивана Варфоломеевича врезывались слова Сержа:
– Отец, помоги мне вернуться на родину! Я не могу больше здесь! Я здесь без тебя погибну! Какой смысл сейчас разбираться в том, кто и зачем когда-то лишил меня отца и отечества?
– Может быть, стоит поблагодарить тех, кто помог Сержу выжить? – надменно (больше ему ничего не оставалось делать) спросил Прэ Зидент. – И неужели ваши отцовские чувства, дорогой господин профессор, не победят ваши совершенно ненужные мелкие опасения, подозрения, недоверия?
– То, что судьба твоего сына в твоих руках, отец, должно тебя по крайней мере тревожить, если даже ты ко мне и равнодушен.
Иван Варфоломеевич посмотрел на него так проницательно, что Серж надел зеркальные очки, и в них опять отразились два маленьких Ивана Варфоломеевича.
Серж пробормотал:
– Я не могу больше оставаться здесь. Не веришь мне, так прямо и скажи. Ты отказываешься от меня? – упавшим голосом спросил он,
– Серж! – с упреком воскликнул, скрыв радость (вот сынок работает!), Прэ Зидент. – Нельзя так разговаривать с отцом! У него больное сердце!
– Вы – темнейшая личность! – с презрением произнес Иван Варфоломеевич. – Вас не спрашивают! Недавно на вас были галстуки с фашистскими свастиками! А я, было бы вам известно, коммунист! И мода, как вы изволили выразиться, у вас на фашистские свастики никогда не пройдет! И не трогайте больше моих отцовских чувств! Да и что вы в них понимаете! Мне тяжко, мне так тяжко, как не было даже тогда, когда я узнал о гибели своего сына…
– А сейчас я стою перед тобой, отец, – горячо заговорил Серж, – но не услышал от тебя пока ещё ни одного доброго слова! Даже если ты не примешь меня…
– Не тебе судить меня, – сурово остановил Иван Варфоломеевич. – Если ты мой сын, то ты погиб вторично. Вернее, тебя погубили.
– Это вы сейчас убиваете его! – закричал Прэ Зидент. – Я сам жесток до немыслимости! До чудовищности! Во! – Он оскалил свои золотые зубы. – Тридцать две штуки от тридцати двух врагов! А ваше жестокосердие…
За давностью лет Иван Варфоломеевич забыл, конечно, как надо драться, когда слова уже не действуют, но тут, не успев смирить гнев, омерзение, гадливость, сделал так, как когда-то в детстве: левую ногу быстренько подставил за правую Прэ Зидента, а правой рукой дал ему по золотым зубам, и шпионище рухнул на пол.
Серж чуть было не бросился к отцу, вернее, на отца, но – помог подняться шефу, спросив:
– Не ушиблись?
– Ещё надо? – весело, с задором, как в детстве, спросил Иван Варфоломеевич. – А сейчас – вон отсюда! Трупный стоматолог! Мерзавец! Вон! Да побыстрее!
Сначала тщательно ощупав золотые зубы каждый в отдельности, потерев затылок, подобрав очки со стеклами кровавого цвета, водрузив их на место, Прэ Зидент сказал, стараясь выглядеть достойно:
– Только мое глубочайшее уважение к заслугам господина профессора и нежелание омрачать его радость встречи с родным единственным сыном лишают меня возможности должным образом ответить на хулиганские действия достопочтенного…
– А чего вы можете? – весело спросил Иван Варфоломеевич. – Дать мне сдачи?
Раздался телефонный звонок, Прэ Зидент преградил дорогу Ивану Варфоломеевичу, приказал:
– Возьми трубку, Серж. А вы – тихо. – И он опять вытащил два пистолета.
Оказалось, что именно Сержа и требовали к телефону. Поняв это, матёрейший шпионище за секунду превратился в согбенного горем старика, засунул пистолеты в карманы, уныло свесил голову, а руки его бессильно повисли. Покачнувшись, он упал в кресло. Прэ Зидент сознавал, что от ужасной участи его может спасти только чудо – полная удача операции «Сынок», но убийцы в чудеса не верят.
Серж отвечал, вытянувшись по стойке «очень смирно». Опустив трубку и помолчав, он осторожно произнес:
– Я очень сожалею, шеф, вы знаете, как я вас ценю и уважаю, как я благодарен вам, но… вам приказано немедленно явиться… По-моему, вам надо быть готовым…
– Понимаю, понимаю… – еле-еле-еле слышно прошептал Прэ Зидент, посидел ещё немного, с трудом, морщась, словно от боли, поднялся. – Желаю тебе удачи, Се… Серёжа. Я уже ничем не могу тебе помочь. Если сердце твоего отца смягчится, поклонись от меня русской земле.
– Будет, исполнено, шеф.
Ещё больше сгорбившись, волоча ноги, Прэ Зидент Добрел до дверей, обернулся, уныло сказал:
– Завидую тебе, Серж.
И вышел, осторожно прикрыв дверь за собой.
Наступило долгое, напряженное молчание. Для Ивана Варфоломеевича оно было ещё и тягостным. Он машинально глотал холодный чай.
Вдруг Серж осторожно, но обрадованно предложил:
– Можно, я угощу тебя ужином, отец? Ведь ты наверняка голоден.
– Я никуда не хочу идти.
– Поужинаем прямо здесь. Чего бы ты поел?
– Поел бы я того, чего в ваших ресторанах нет, – грустно, однако с неожиданным облегчением ответил Иван Варфоломеевич, – варёной картошечки… А вообще закажи что-нибудь мясное отварное и томатный сок.
– Я хочу угостить тебя и редкими фруктами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
…Мне хочется быть перед вами, уважаемые читатели, честным до конца, и я сообщу вам: на какое-то время Иван Варфоломеевич забыл с кем разговаривает, в сознании против его воли, вернее, непроизвольно возникли трогающие за душу картины, нарисованные Прэ Зидентом. Ученый, мечтательно закрыв глаза, даже пошевелил руками, будто собираясь покачать на них внука или внучку. Горло ему перехватило, и по щекам проскользнуло несколько слезинок.
Внутренне задрожав от злобной радости, предчувствуя невероятнейшую шпионскую удачу, Прэ Зидент решил закрепить успех и вкрадчиво зашептал:
– Ваш внук или внучка, достославный господин профессор и счастливейший отец, вырастет, как вы там у себя говорите, настоящим советским человеком, патриотом… я правильно выразился?.. своей страны. Вы будете катать его или её в коляске, кормить кашкой, поить молочком, рассказывать русские народные сказки и петь колыбельные песни…
– Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни… – тихим дрожащим голосом запелось у Ивана Варфоломеевича. – У него или у неё будет живая игрушечная лошадка… живой тигрёночек ростом с котёночка… в аквариуме будут плавать маленькие китики…
– Ах, как я безумно завидую вам! – нежно, почти искренне воскликнул Прэ Зидент, сорвал с носа очки кровавого цвета, с напряженным усилием выдавил из правого большого, навыкате коричневого глаза одну слезу. – Ах, как я завидую вам, дорогой дедушка! Увы, у меня нет детей – следовательно, и внуков мне не иметь. Но я понимаю ваши чувства, ах, как понимаю! Желаю вам, счастливейший вы человек, прекрасного дедства! А какое удовольствие, радость-то какая – выбирать имя внуку или внучке!
– Внука я назову в честь дедушки Арсентием, – мечтательно проговорил, почти прошептал Иван Варфоломеевич, не замечая, конечно, как хищно скалит золотые зубы Прэ Зидент, – а внучку я назову Ниночкой в честь моей любимой сестренки…
Он замолчал, откинувшись в кресле и блаженно полузакрыв глаза, чувствуя во всём теле тёплую легкую истому.
А Прэ Зидент улыбался уже просто самодовольно: ведь в номере были установлены скрытая телевизионная камера и подслушивающие устройства. Это означало, что в определённом отделе организации «Целенаправленные Результативные Уничтожения» видят и слышат всё что здесь происходит. И разного рода шефы завидуют, как ловко удалось Прэ Зиденту обработать крупного советского ученого, да ещё известнейшего борца за мир; и как просто и надежно забросят они в СССР опытнейшего шпиона и сколько вреда он там принесет!
– Да, да, внука я назову в честь дедушки Арсентием, – уже печальным голосом повторил Иван Варфоломеевич. – Арсентий Сергеевич… Но где же он?
– Се-е-ерж! – весело позвал Прэ Зидент. – То есть Серо… Серьё… жонька! Тебя хочет видеть папочка! – И из-за портьеры, прикрывавшей высокое окно, вышел Серж. – Через несколько дней, боже мой, вы будете на родине! Ты сможешь поцеловать родную землю!
Серж снял очки, слабая, беспомощная улыбка чуть тронула уголки его губ, и Иван Варфоломеевич, вместо того чтобы броситься обнимать сына, как рассчитывал. самодовольно развалившийся в кресле Прэ Зидент, впился взглядом в его галстук, усыпанный маленькими фашистскими свастичками.
– Я давно мечтал хотя бы побывать там, – неуверенно выговорил Серж и, видимо, заставив себя быть душевнее, спросил: – Неужели это возможно? Я мечтаю увидеть родные места.
– А не мечтаешь ли ты там поработать? – глухо спросил Иван Варфоломеевич.
– Он прекрасный специалист! – торопливо выкрикнул Прэ Зидент. – Он инженер высочайшей квалификации и широчайшего профиля… В смысле умственных способностей он весь в вас, дорогой господин профессор!
«Он нисколечко не похож ни на меня, ни на мать, – устало и даже равнодушно думал в это время Иван Варфоломеевич. – Впрочем, сейчас ему чуть за сорок, никак не могу сосчитать…»
Прэ Зидент в это время тоже думал, но яростно и суматошно: «Что такое вдруг случилось со старикашкой? Почему он так разительно переменился именно тогда, когда увидел родного единственного сына? Ведь совсем недавно чуть ли не рыдал… расклеился, как и требуется, и вдруг… Никогда этих советских не поймешь!»
– А ты не мечтал вернуться на родину… раньше? – совершенно деловито поинтересовался Иван Варфоломеевич. – Тебе не приходило в голову что-нибудь предпринять для этого? Вы – молчите! – грозно остановил он попытавшегося что-то сказать Прэ Зидента. – Ты хоть думал обо мне или о матери? Ты хоть знаешь, что представляет из себя твоя родина? Читал ли ты русскую литературу? Почему…
– Поймите же, милый господин профессор, как он взволнован! – перебил всё-таки ученого сам разволновавшийся Прэ Зидент. – Простите меня, но…
– Простите и вы меня, шеф, – осторожно остановил его Серж. – Я действительно необычайно взволнован. Но отец вправе спрашивать меня обо всём. А обо всём, отец, я хотел бы, поговорить с тобой там… дома. Пойми, сейчас имеется последняя возможность соединиться нам с тобой.
– Почему последняя? И почему сейчас? И почему при нашем разговоре присутствует и мешает ему посторонний?
– Пока я на службе, отец, – объяснил Серж. – А господин Прэ Зидент – мой шеф и вообще самый близкий мне человек. Ты должен постараться понять, что мы с тобой оказались в невероятно сложной ситуации, из которой только один выход. Берёшь ты меня с собой или нет. Всё нужно решить во время твоего пребывания здесь. Сегодня же или в крайнем случае завтра ты должен заявить, что я разыскал тебя, и ты хочешь, чтобы я с тобой вернулся на родину. Поверь, всё остальное второстепенно и несущественно. Тебе не должны отказать. Твоя прекрасная речь, отец, кстати, о судьбах детей…
– Минуточку, минуточку… – Иван Варфоломеевич по привычке ощупал голову. – Насколько я уразумел из всего здесь сказанного, я увезу на родину сына, который является агентом иностранной разведки? Почему у вас на галстуках фашистские свастики?
– Потому что мы фашисты, – простодушно и не без заметной гордости признался Прэ Зидент, но тут же понял свою непоправимую оплошность, дико заржал и сквозь ржание проговорил: – Да мода сейчас такая! – Он сорвал галстук судорожными движениями и бросил его в мусорную корзину. – Завтра, вполне возможно, будет мода на красные галстуки!
Серж развязал галстук медленно и аккуратно опустил в корзину. Тут зазвонил телефон, и в руках Прэ Зидента мгновенно оказались пистолеты.
– Многоуважаемый господин профессор… – в напряженном голосе Прэ Зидента появились металлические нотки. – Надеюсь, вы всё понимаете?
Иван Варфоломеевич, подошёл к столу, взял трубку:
– Профессор Мотылёчек слушает… Добрый вечер… Да, да, всё в порядке, если не считать… Конечно, расстроен… Ужасный снимок, и я действительно виноват… Нет, нет, обычно я умею сдерживаться… Речь исказили… Да, да, завтра я с утра у вас, и, видимо, мне придётся немного задержаться здесь… В высшей степени серьёзный разговор… Нет, вы не можете даже и предполагать… Дело в том, что меня разыскал здесь сын, которого я считал погибшим в войну… Да, да, и я бы просил разрешить ему вернуться со мной домой… Вы уверены, что не будет возражений?.. Благодарю вас… Он сейчас у меня… До завтра, всего доброго! – Он опустил трубку на рычаг, брезгливо взглянул на Прэ Зидента. – Да уберите вы эти пугачи!
Тот спрятал пистолеты, обиженно сказал:
– Это не пугачи. Одно ваше неосторожное слово – и вернулись бы вы домой в свинцовом гробу.
– Шеф! – Серж поморщился.
– Мой дедушка Арсентий утверждал, – Иван Варфоломеевич с удовлетворением ощутил своё превосходство над Прэ Зидентом, хотя не улавливал его конкретных истоков, – что у неумных людей в голове может образоваться лишняя дырка, кроме семи, положенных природой.
– Намек понял, – зло ответил Прэ Зидент. – Несмотря на некоторые нежелательные детали вашего поведения, я вами доволен.
– А я стараюсь не для вас. Но вот как мне объяснить в посольстве появление Серёженьки в вашей стране и долгое пребывание в ней?
– Его вытащили из-под развалин еле живого, отправили в другой город, который вскоре был сдан вашими войсками. Всё дальнейшее – служебная тайна. Но её Серж откроет в ваших соответствующих организациях, когда будет давать показания. У нас готовы безупречной подлинности все необходимые документы. Скажите…
– Нет! – резко оборвал Иван Варфоломеевич. – Хватит меня допрашивать. Сами-то вы какой национальности?
– Формально я русский, – легко признался Прэ Зидент. – А фактически – никакой, вернее, такой, какую потребует служба. Вот только негром быть не могу! – Он, чтобы взбодрить себя, поржал. – Родители мои убежали сюда сразу после вашей революции. Родился я здесь, но никакого отношения к моей формальной родине не имею.
– Вопрос второй, – Иван Варфоломеевич возвысил голос. – Кто воспитывал моего сына? Как долго он не знал о своей родине? Обо мне? О матери? О своем происхождении? – Голос его зазвучал гневно. – Почему его сразу после окончания войны не вернули домой? Ведь у него сохранились даже документы! У него были имя, фамилия! У него был отец! Кто посмел совершить это тягчайшее преступление – лишить ребёнка отца и отечества? Недоброй славы организация «Целенаправленные Результативные Уничтожения»?
Здесь, уважаемые читатели, я считаю нелишним напомнить вам о том, что Иван Варфоломеевич вовремя понял, на что именно рассчитывал Прэ Зидент: дескать, старенький, слабенький, занятый только наукой ученый, а мы как познакомим его с родным сыном, да как со всей наглостью навалимся на бедного сентиментального старикашку, да как припугнем его, так он и выполнит любое наше подлое задание, да ещё и счастлив будет.
Так оно поначалу и получалось. А потом слабеньким оказался матёрый шпион Прэ Зидент. Просто говоря, он не мог сообразить, куда клонит и что именно собирается делать ученый. И уж наиполнейшей неожиданностью оказалось то, что он нисколько не боится любых угроз, вплоть до того, что его могут превратить в покойника! Вот опытнейший, матёрейший шпион и ощупывал сейчас свою седую голову, не образовалась ли там лишняя дырка. Его прямо угнетало, ужасало, бросало в дрожь предчувствие, что будет, если Серж не улетит с отцом в Советский Союз. Тогда карьера Прэ Зидента не только тут же бесславно закончится, а как бы из него самого покойника не сделали. «Целенаправленные Результативные Уничтожения» плохих служак не держат, несмотря ни на какие былые заслуги. Эх, как запутался в своих рассуждениях, предположениях, соображениях и предчувствиях Прэ Зидент! Показался он себе не пауком, каким всегда был, расставляя всем сети, и в них попадались те, кто ему, пауку, требовался. А было у него сейчас ощущение, что он маленькая, глупо суетящаяся муха, запутавшаяся в паутинках, да в таких сложных и крепких, что даже лапкой шевельнуть не может.
И он не сразу услышал, что не напевает, а наскуливает детскую песенку:
– Раз паутинка, два паутинка, три паутинка… – И услышав себя, и взглянув на себя как бы со стороны, Прэ Зидент в сердцах едва не сплюнул, чуть, мягко выражаясь, не чертыхнулся, в бессильной злобе оскалил золотые зубы и, уже не в состоянии сдерживаться, яростно обратился к Сержу:
– Растолкуй ты своему папаше, наконец, что если он питает к тебе хотя бы грамма четыре отцовских чувств, то сейчас имеет значение только одно: ВЫ – ОТЕЦ И СЫН! Остальное черенда и епуха! То есть – ерунда и чепуха! В остальном разберетесь дома! Чего он тянет, если в посольстве ему обещали…
И прямо в сердце Ивана Варфоломеевича врезывались слова Сержа:
– Отец, помоги мне вернуться на родину! Я не могу больше здесь! Я здесь без тебя погибну! Какой смысл сейчас разбираться в том, кто и зачем когда-то лишил меня отца и отечества?
– Может быть, стоит поблагодарить тех, кто помог Сержу выжить? – надменно (больше ему ничего не оставалось делать) спросил Прэ Зидент. – И неужели ваши отцовские чувства, дорогой господин профессор, не победят ваши совершенно ненужные мелкие опасения, подозрения, недоверия?
– То, что судьба твоего сына в твоих руках, отец, должно тебя по крайней мере тревожить, если даже ты ко мне и равнодушен.
Иван Варфоломеевич посмотрел на него так проницательно, что Серж надел зеркальные очки, и в них опять отразились два маленьких Ивана Варфоломеевича.
Серж пробормотал:
– Я не могу больше оставаться здесь. Не веришь мне, так прямо и скажи. Ты отказываешься от меня? – упавшим голосом спросил он,
– Серж! – с упреком воскликнул, скрыв радость (вот сынок работает!), Прэ Зидент. – Нельзя так разговаривать с отцом! У него больное сердце!
– Вы – темнейшая личность! – с презрением произнес Иван Варфоломеевич. – Вас не спрашивают! Недавно на вас были галстуки с фашистскими свастиками! А я, было бы вам известно, коммунист! И мода, как вы изволили выразиться, у вас на фашистские свастики никогда не пройдет! И не трогайте больше моих отцовских чувств! Да и что вы в них понимаете! Мне тяжко, мне так тяжко, как не было даже тогда, когда я узнал о гибели своего сына…
– А сейчас я стою перед тобой, отец, – горячо заговорил Серж, – но не услышал от тебя пока ещё ни одного доброго слова! Даже если ты не примешь меня…
– Не тебе судить меня, – сурово остановил Иван Варфоломеевич. – Если ты мой сын, то ты погиб вторично. Вернее, тебя погубили.
– Это вы сейчас убиваете его! – закричал Прэ Зидент. – Я сам жесток до немыслимости! До чудовищности! Во! – Он оскалил свои золотые зубы. – Тридцать две штуки от тридцати двух врагов! А ваше жестокосердие…
За давностью лет Иван Варфоломеевич забыл, конечно, как надо драться, когда слова уже не действуют, но тут, не успев смирить гнев, омерзение, гадливость, сделал так, как когда-то в детстве: левую ногу быстренько подставил за правую Прэ Зидента, а правой рукой дал ему по золотым зубам, и шпионище рухнул на пол.
Серж чуть было не бросился к отцу, вернее, на отца, но – помог подняться шефу, спросив:
– Не ушиблись?
– Ещё надо? – весело, с задором, как в детстве, спросил Иван Варфоломеевич. – А сейчас – вон отсюда! Трупный стоматолог! Мерзавец! Вон! Да побыстрее!
Сначала тщательно ощупав золотые зубы каждый в отдельности, потерев затылок, подобрав очки со стеклами кровавого цвета, водрузив их на место, Прэ Зидент сказал, стараясь выглядеть достойно:
– Только мое глубочайшее уважение к заслугам господина профессора и нежелание омрачать его радость встречи с родным единственным сыном лишают меня возможности должным образом ответить на хулиганские действия достопочтенного…
– А чего вы можете? – весело спросил Иван Варфоломеевич. – Дать мне сдачи?
Раздался телефонный звонок, Прэ Зидент преградил дорогу Ивану Варфоломеевичу, приказал:
– Возьми трубку, Серж. А вы – тихо. – И он опять вытащил два пистолета.
Оказалось, что именно Сержа и требовали к телефону. Поняв это, матёрейший шпионище за секунду превратился в согбенного горем старика, засунул пистолеты в карманы, уныло свесил голову, а руки его бессильно повисли. Покачнувшись, он упал в кресло. Прэ Зидент сознавал, что от ужасной участи его может спасти только чудо – полная удача операции «Сынок», но убийцы в чудеса не верят.
Серж отвечал, вытянувшись по стойке «очень смирно». Опустив трубку и помолчав, он осторожно произнес:
– Я очень сожалею, шеф, вы знаете, как я вас ценю и уважаю, как я благодарен вам, но… вам приказано немедленно явиться… По-моему, вам надо быть готовым…
– Понимаю, понимаю… – еле-еле-еле слышно прошептал Прэ Зидент, посидел ещё немного, с трудом, морщась, словно от боли, поднялся. – Желаю тебе удачи, Се… Серёжа. Я уже ничем не могу тебе помочь. Если сердце твоего отца смягчится, поклонись от меня русской земле.
– Будет, исполнено, шеф.
Ещё больше сгорбившись, волоча ноги, Прэ Зидент Добрел до дверей, обернулся, уныло сказал:
– Завидую тебе, Серж.
И вышел, осторожно прикрыв дверь за собой.
Наступило долгое, напряженное молчание. Для Ивана Варфоломеевича оно было ещё и тягостным. Он машинально глотал холодный чай.
Вдруг Серж осторожно, но обрадованно предложил:
– Можно, я угощу тебя ужином, отец? Ведь ты наверняка голоден.
– Я никуда не хочу идти.
– Поужинаем прямо здесь. Чего бы ты поел?
– Поел бы я того, чего в ваших ресторанах нет, – грустно, однако с неожиданным облегчением ответил Иван Варфоломеевич, – варёной картошечки… А вообще закажи что-нибудь мясное отварное и томатный сок.
– Я хочу угостить тебя и редкими фруктами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33