А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Коллега из «Вестей», как ей объяснили, завис на выезде. Он попал на какой-то наркоманский притон и вернется не раньше двух часов ночи. Ждать его смысла не имело, и Лизавета решила самостоятельно выбираться из этого малознакомого района Большого Лондона. Ведь нельзя же считать «знакомством» гонки по темным улицам. В участке к ее решению отнеслись с пониманием – дорогие хозяева оценили ненадоедливую гостью. Лизавету устроили в попутную патрульную машину, которая и довезла ее до ближайшей станции подземки.
– Вы сразу на поезд, леди, не надо здесь прогуливаться. – Такими словами проводил Лизавету веселый толстый «бобби» лет сорока. Она кивнула в ответ и тут же решила заглянуть в ресторанчик рядом с метро. Журналисты жили на Куинзуэй, в районе, где обычно селят туристов, поэтому Лизавета не могла упустить возможность посмотреть на реальный Лондон.
Полицейский, предупреждавший, что здесь пустынно, оказался прав. В ресторанчике, точнее, в пивной было тихо и безлюдно. Лизавета скромненько заказала традиционные «фиш энд чипс», рыбу с картофелем во фритюре, и заскучала: рядом с их гостиницей в это время жизнь била ключом, бары, кафе, ресторанчики были набиты битком, народ веселился, развлекался и соответственно развлекал всех остальных. В этом же пабе, кроме нее, было еще три посетителя. Высокий худой парень в очках, со светло-русыми волосами, так походил на преуспевающего банковского служащего, что скорее всего им не был. Он сидел через четыре столика и не без интереса поглядывал на одинокую рыжеволосую девушку в отлично сшитых серых брюках и полосатой шелковой блузке, отделанной хорошим кружевом ручной работы, то есть на Лизавету. Блузка всегда привлекала внимание, ее сшила Лизавете одна петербургская художница, она же кружевница, и получилось нечто невероятное – строгий английский фасон, экстравагантный французский шелк в тонкую серую полоску и кружева в вологодском стиле цвета топленого молока. Правда, парень, скорее всего, обратил внимание, не на блузку, а на то, что ее обладательница твердо и решительно отказалась от пива, чем повергла юного официанта в шок. Рыба с жареной картошкой и без пива – нонсенс.
В дальнем углу сидели два черноволосых молчаливых человека, постарше и помоложе. Дома Лизавета приняла бы их за кавказцев – черные узковатые и почти одинаковые костюмы, усики, носы с горбинкой, напускное безразличие. Но они вполне могли оказаться пакистанцами или ливийцами.
Стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд русоволосого «клерка», Лизавета доедала свою рыбу и все посматривала в сторону служебного входа – официант куда-то запропастился. Поэтому она не заметила, когда и как в ресторанчике появились новые посетители. Если, конечно, людей в масках и с маленькими автоматами в руках можно считать посетителями. Их было трое. Они в три прыжка добрались до дальнего столика, за которым сидели молчаливые мужчины. Стрелять они принялись прямо с порога. Так, по крайней мере, показалось Лизавете. Все происходило в полной тишине, выстрелы были похожи на сухие щелчки. Тот, что помоложе, упал сразу. Тот, что постарше, успел выхватить пистолет. Но если даже он и выстрелил в ответ, то слишком поздно – голова пожилого дернулась, и он рухнул рядом со своим молодым сотрапезником.
Все произошло так быстро, что Лизавета даже не успела испугаться. «Вот вам и мирный Лондон, где полиция не вооружена» – не успела эта дурацкая мысль мелькнуть у нее в голове, как кто-то крикнул «ложись!», почему-то по-русски, сильные руки обхватили ее за талию и повалили на пол вместе со стулом, а следом посыпались остатки рыбы и картошки. И очень вовремя: люди с автоматами развернулись на сто восемьдесят градусов и принялись палить вокруг, а поскольку, кроме Лизаветы и «клерка», в ресторанчике никого не было, то стреляли именно в них. «Клерк» довольно бесцеремонно затолкал Лизавету под стол и улегся сверху, плотно прижав ее к полу. Впрочем, Лизавета не обиделась, было не до церемоний. Пальба шла всерьез. В них непременно попали бы, но вдалеке послышались завывания полицейской сирены. Троица синхронно развернулась, рысцой пробежала к выходу и скрылась в темноте пустынной улицы.
– Полиция, очень кстати, – сказал русоволосый, теперь уже по-английски. Потом он приподнялся на локтях и скатился с Лизаветы, при этом опять задел стол, и на их головы посыпалось то, что еще не успело упасть: корзинка с хлебом, солонка и склянка с уксусом.
– Извините. – Русоволосый кашлянул и поднялся на ноги, на этот раз не опрокинув ничего. Лизавета тоже встала.
– Почему вы кричали «ложись» по-русски?
– А вы знаете этот язык? – живо отреагировал клерк.
– В общем, да…
– Я, в общем, тоже. Я – русский.
– Какое совпадение! – Лизавета тут же перешла на язык родных осин. – И как вы здесь оказались?
Русоволосый задумчиво посмотрел на нее.
– Так же, как вы, – случайно… Но сейчас надо думать не об этом, а о том, что мы скажем полиции… Четыре посетителя в ресторане, двое из них убиты, и все с паспортами Российской Федерации в карманах…
Так, в стиле крещендо, Лизавета познакомилась с Сергеем Анатольевичем Давыдовым.
Далее их знакомство то скакало галопом, то кружилось вальсом, то жеманничало в котильоне. Аллегро, модерато, престо – они знакомы чуть более полугода, а сколько оттенков. Надо будет обсудить с ним эту тему, он любит игру ума и игру слов. Лизавета опять погрузилась было в воспоминания о бессонной ночи в полицейском участке, но довспоминать ей не позволили. Запиликал злейший враг – пейджер.
Задремавший на кухонном диванчике Масон подпрыгнул как ошпаренный. Он, по своему обыкновению, улегся на Лизаветину сумку. Но сумка была с неприятным для него секретом. Какое-то время назад всех сотрудников редакции снабдили пейджерами – современными эквивалентами цепей и колодок, которые ограничивали свободу рабов, строивших водопроводы Рима. Очень удобная штука. Человека везде достают с различными служебными поручениями и распоряжениями. Или почти везде. Спрятаться можно только в катакомбах, то бишь в метро. Но под землей жить не будешь – опасно для здоровья.
Лизавета решила, что сначала она допьет чай, а уж потом посмотрит, какую весть принес черный пластмассовый гонец. Через пять минут пейджер запищал снова – значит, сообщение передали с тройным повтором, то есть случилось что-то серьезное. Лизавета потянулась к сумочке, достала машинку, нажала на нужные кнопки и прочитала благую весть: «Елизавета! Перезвони на выпуск, по возможности срочно. Светлана Владимировна».
Лана Верейская по пустякам беспокоить не станет. Но прежде чем звонить, Лизавета все же допила чай. Из принципа.
Трубку сняла сама Верейская.
– Алло! – Ее низкий поставленный голос невозможно спутать ни с каким другим.
– Доброе утро, Светлана Владимировна, это Зорина. – Слова были обычные, но интонация особая. Лизавета постаралась дать понять, что звонить в одиннадцать утра человеку, который вчера, позавчера и позапозавчера пахал, аки пчела, с утра и до позднего вечера, домой являлся за полночь, а уходил на службу ни свет ни заря, по меньшей мере, невежливо.
Лана Верейская и без ее намеков все прекрасно понимала.
– Разбудила я тебя, наверное… Но тут вот какое дело…
Беда. Если Лана переходит к делу без обычной светской болтовни – значит, курятина тухлая.
– Светлана Владимировна, я…
– Да ты дослушай, мне надо срочно послать бригаду в пекарню «Тутти-Фрутти»…
Лизавета решила пустить в дело танки. С точки зрения Верейской, единственная уважительная причина, освобождающая женщину от съемок и вообще всех служебных дел, – это личная жизнь.
– У меня личные планы, Светлана Владимировна. Хороший знакомый, можно сказать, друг из Лондона приезжает. Я…
– Это да, это серьезно. Но понимаешь, у меня и так полтора рудокопа. Маневич с камерой в Громове, у них там полеты, еще одна камера в командировке. И никого из тех, кто имеется, я не могу послать в «Тутти-Фрутти». Странная история. У нас утром был звонок, сообщили, что там весь хлеб отравлен. Отвечала Рыбкина. Сама можешь представить, что она ответила. И в журнал какую-то ерунду записала. Могу ознакомить. – Лана откашлялась и процитировала: – «Десять ноль-ноль, звонил неизвестный, приглашает на съемку в мини-пекарню „Тутти-Фрутти“, Таврическая, четыре…» Или девять, не разберешь. «Там весь хлеб отравленный. Телефона не оставил». Подпись… Представь, прихожу на работу, а в журнале такая дурь.
– Может, кто-нибудь гвоздь в батоне нашел, вот и позвонил?
– Я тоже так решила и в голову эту «Тутти» брать не стала, но затем пришла информашка от «Интерпоста». Читать?
Лизавета промолчала, лишь тихонечко вздохнула. Она-то надеялась провести день мирно, почистить перышки, а вечером во всем блеске встретить Сергея, он обещал заехать за ней в восемь…
Верейская сделала вид, что не услышала вздоха.
– Значит так, это передает «Интерпост», время – десять пятьдесят пять. Читаю. «Сообщение о чрезвычайном происшествии пришло из Петербурга. В десять двадцать утра в офис Петербургского отделения „Интерпоста“ позвонил неизвестный и сообщил, что весь хлеб, выпеченный сегодня утром в мини-пекарне „Тутти-Фрутти“, отравлен. При выяснении обстоятельств стало известно, что булочная при пекарне сегодня сразу после начала работы была закрыта якобы по техническим причинам. На место происшествия прибыли представители правоохранительных органов, там же находится корреспондент „Интерпоста“. Пока нельзя с уверенностью заявить, что имел место террористический акт, идет проверка».
Лизавета даже присвистнула:
– Ой, дела!
– Вот видишь, я знала, что тебя это заинтересует. – Верейская явно почувствовала, что потенциальный корреспондент уже заглотнул наживку и трепыхается у нее на крючке. – Думаю, ты сможешь собраться минут за двадцать. Я высылаю бригаду, они за тобой заедут. Оператор Гайский.
Имя оператора названо, следовательно, корреспондент завербован, сопротивляться бессмысленно.
– Хорошо, через двадцать минут я их жду. – Лизавета покорно вздохнула. – Пусть возьмут радиотелефон, радиомикрофон и аккумуляторную подсветку.
Не имело никакого смысла объяснять свои проблемы ответственному выпускающему, у которого голова болит о том, чем заполнить выпуск и кого послать на ответственную съемку при общем и тотальном дефиците толковых и пишущих корреспондентов. Например, говорить, что Сергей заедет за ней домой в восемь. А Лизавета вряд ли окажется дома в восемь, потому что вечерний выпуск, для которого она будет готовить репортаж, в это время только начнется. Значит, они с Сергеем разминутся, и он, скорее всего, обидится. А она не хочет его обижать… Хотя, конечно, можно оставить ему записку прямо на дверях с просьбой заехать за ней на студию.
Лизавета улыбнулась и пошла в ванную. У нее есть еще время на то, чтобы привести себя в порядок.
Ровно через двадцать минут она выглянула в окно, увидела бежевый «рафик», проверила, в сумке ли ключи, и, схватив куртку, захлопнула дверь. Последнее, что она сделала, – это прилепила рядом с глазком листочек, адресованный господину Давыдову.

«ТУТТИ-ФРУТТИ», ИЛИ ВСЕ ВМЕСТЕ

– У нас «уходящее событие» и криминал. Подсветку и радиомикрофон взял? – этот вопрос Лизавета задала, даже не поздоровавшись.
– С трудом, но вырвал, – солидно пробасил в ответ Славик. И нисколько не обиделся.
Он знал, что такое «уходящее событие». Так телевизионщики называют некое мероприятие или акцию, которые следует снимать с наскока, без подготовки и без дублей. «Уходящее событие» – это когда нельзя подойти к участникам и попросить их сделать все то же самое еще раз, специально для съемки. Тележурналисты и телеоператоры часто проделывают это. Лизавета сама не раз просила повторить интервью или, обаятельно улыбаясь, предлагала участникам передачи снова пройтись по аллее к памятнику. Особо ей запомнилась съемка возложения цветов на Сенатской площади в день памяти декабристов. Бригада опоздала буквально на две минуты, все произошло на их глазах, пока машина разворачивалась на Сенатской. Лизавета была тогда начинающим репортером и страшно расстроилась, когда, выйдя с оператором из машины, увидела, что цветы – красные гвоздики – уже лежат строгим каре, как когда-то стояли взбунтовавшиеся полки. Но оператор был старым и мудрым, он посоветовал Лизавете не вешать носа и подошел к группе людей, участвовавших в церемонии возложения цветов. Улыбнувшись, он зычным голосом возвестил: "Товарищи, большая просьба, соберем сейчас цветы и возложим их еще раз, специально для «Курьера» – тогда они снимали репортаж именно для этой передачи. Люди послушно разбрелись, собрали цветы, построились и по команде повторили всю процедуру. Получилось даже лучше, синхроннее. Среди тех, кто возлагал цветы вторично, были и потомки декабристов. И ни один не возмутился. Все восприняли просьбу как должное. Телевидение у нас любят. Американская поговорка насчет того, что любое событие становится значительным фактом лишь после того, как попало в телевизор, справедлива и для России.
Событие, на которое ехали Лизавета и Славик, было по-настоящему уходящим. Не попросишь президентов двух супердержав подписать договор еще разок, не попросишь террориста, угнавшего лимузин, еще раз приставить пистолет к виску заложницы. Сейчас их ждало нечто в этом духе.
Съемки предстояли сложные, и вопрос о радиомикрофоне и подсветке не был праздным: скорее всего, будет некогда раскидывать провода, искать розетки, пристегивать к лацкану чьего-нибудь пиджака микрофон-петличку. Затребованная Лизаветой аппаратура в данном конкретном случае была предметом первой необходимости. Но… Всегда бывают неизбежные производственные «но». В редакции на шесть вполне приличных камер приходилось только три радиомикрофона и две подсветки. Значит, имела место драка-собака. И Славика следовало похвалить за то, что он вышел из драки победителем.
– Умница, ты всегда был профессионалом. – Лизавета забралась в «рафик» и устроилась у окна во втором ряду – на корреспондентском месте. Первый ряд отводили оператору: там удобнее нянчить камеру.
Они подъехали к дому, где располагались мини-пекарня и булочная «Тутти-Фрутти», без четверти двенадцать. Естественно, возле входа стояло оцепление, а возле оцепления толклись журналисты, которые встретили Лизавету дружным хихиканьем. Коллега из «Невского экспресса» оформил хихиканье в каламбур:
– Идут пионеры, салют мальчишам!
– Привет, привет мальчишам! – откликнулась Лизавета. Она уже привыкла и к хохоту, и к едким шуточкам.
Причиной шуточек был претенциозный девиз на лобовом стекле их «рафика». Когда-то всех водителей, работавших на «Петербургские новости», заставили вытравить на лобовом стекле сакраментальное «Мы всегда первые». Лозунг неверный ни по существу, ни по форме. Теперь, когда они приезжали куда-нибудь вторыми, их вышучивали, а когда являлись к шапочному разбору, над ними откровенно глумились. Вторыми и последними они оказывались довольно часто, а посему шутки превратились в обыкновенные приветствия.
– Всем привет! – повторила Лизавета. – Что происходит?
– Не пускают, козлы, как обычно, – ответил коллега из «Экспресса».
– А-а-а… А вы уже аккредитации получили?
– Какие, к черту, аккредитации!
– Ну, чтобы пройти… – многозначительно бросила Лизавета. Она оглянулась, увидела, что Славик, как и положено, стоит за ее левым плечом, подошла к человеку из оцепления и помахала у него перед носом международной журналистской карточкой – она почему-то производит на служилых людей куда более сильный эффект, чем редакционное удостоверение. Возможно, из-за нестандартного формата.
– Где начальники? – Лизавета намеренно не стала пробиваться через кордон. Человек при погонах – существо подневольное. Разум его усыплен приказом вышестоящего начальника. Будить этот разум аргументами, слезами или кокетством – бесполезно. Обращаться следует по инстанции. Что сказать этой самой инстанции, Лизавета уже придумала.
Парень в берете и пятнистой куртке выслушал ее просьбу, никакого криминала не обнаружил, кивнул и что-то пошептал в рацию. Через две минуты появился молодцеватый человек в штатском, но с военной выправкой.
– Майор Семенов, – представился он. – Что случилось?
– Пока вроде бы ничего… – радостно улыбнулась ему Лизавета. – Просто вас, вероятно, заинтересует информация, что по поводу яда звонили не только в «Интерпост».
– А куда еще?
Лизавета протянула ему карточку и как можно внушительнее сказала:
– Вероятно, майор, эту тему лучше всего обсуждать не здесь.
Майор Семенов глянул в карточку, потом на Лизавету, затем посмотрел на толпу журналистов и зевак и принял решение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39