А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Чтобы принести жертву через нас, но не нашими руками.— Что же вы сразу не сказали, — воскликнул Римо, изображая прозрение. — Через вас, но не вашими руками. Теперь все ясно, как ночь. Через, но не при помощи. И о чем мы еще говорим? Как это я раньше не понял. А я думал, это всего лишь обычная месть.— Мы восстановили обряд жертвоприношений и будем их продолжать, пока Америка не начнет себя правильно вести.— Может, вы хотите, чтобы генеральный прокурор держал Джоя-172, а государственный секретарь вырвал бы у него сердце? Как вы поступили с конгрессменом и миссис Делфин?— Они отвечали за состояние памятников культуры в этом музее. Это они отказали мне в просьбе поставить в этом зале охрану. И в результате произошло осквернение святыни. Это полностью их вина.— Так кто же, по-вашему, должен, черт побери, понести ответственность за надпись на камне? ФБР? Или ЦРУ? Или, может, полицейское управление города Джерси?— У вас существуют секретные агентства, так что святотатство можно было предотвратить. Нам это точно известно. Но теперь ваше правительство должно осознать, какой промах оно допустило, и возместить нам причиненный ущерб. Мы бы позволили вашему правительству сделать это без шума. Оно уже много раз так поступало, сохраняя при этом полную секретность. Но на этот раз не было предпринято никаких попыток отомстить за оскорбление, нанесенное Уктуту.Римо заметил, что Уиллингэм держит нож как-то необычно: ногтем большого пальца он крепко прижимал рукоятку ножа к подушечкам остальных пальцев. Ни на Востоке, ни в Западной Европе такого захвата не было. Так не держали ни нож в Париже, ни стилет в Неаполе. Даже при всем разнообразии приемов владения рапирой на американском Западе, большой палец никогда не использовался там в подобном качестве. Хотя именно так и надо держать нож, что бы нанести хороший удар.Римо увидел, кик нож начал свое движение вверх от дряблого уиллингэмовского живота; едва заметный рывок сказал ему, что в ударе участвует и спина. Уиллингэм хорошенько замахнулся и вдруг на мгновение остановился, словно собираясь с силами, что было вполне логично, если учесть, какая сила требуется, чтобы каменный нож пробил грудину.— Итак, — произнес Уиллингэм, тело которого напряглось, как готовая распрямиться пружина, — кто тебя послал?— Белоснежка и семь гномов. Или лучше — гномиков?— Мы сейчас покалечим Валери.— Неужели вы поступите так со своим референтом?— Ради моего Уктута я готов на все!— Почему вы называете его Уктут? Что означает это слово?— Это не настоящее имя камня — так его называют обычные люди. Мы начинаем пытать Валери.— Хорошо. Только начните, пожалуйста, со рта.Каменный нож вздрогнул и начал медленно опускаться. Удар был точен, вот только жертва оказалась непослушной. Впервые с тех пор, как люди племени актатль начали служить великому камню, нож угодил в сам камень.Римо рванул ноги на себя, увлекая за собой одетых в перья мужчин, а затем, нацелив каблуки им в грудь, с силой выпрямил колени. Из глоток фонтаном хлынула кровь, извергая наружу кусочки легких. Те, кто держали ему руки, вдруг перелетели через него, и Римо встал на ноги. Тогда-то нож племени актатль и совершил святотатство, ударив Уктут, камень, которому служил.Тем временем Римо большими пальцами обеих рук ударил по мягким вискам жрецов, державших Валери. Те умерли мгновенно, не успев даже пошевелиться, — теперь они тупо смотрели перед собой, погружаясь в вечность; их мозг отключился прямо в процессе мышления — они не успели додумать даже свою последнюю мысль.Те же, которые только что держали за руки Римо, все еще пребывали в полубессознательном состоянии, ползая по полу и пытаясь подняться на ноги. Римо сломал одному из них позвоночник, и тот, внезапно прекратив ползать, распластался на полу. Ноги перестали его слушаться, а скоро отказал и мозг.Второго Римо уложил сильным щелчком в лоб. Сам щелчок не убивал — он был рассчитан на то, чтобы образовавшиеся в результате осколки черепа врезались в передние доли мозга. Так можно было убить человека, не запачкав рук.Римо вытер ладони о накидки из золотистых перьев и вдруг заметил, что узелки, связывающие перья, весьма необычны. Он никогда прежде не встречал таких, хотя сам кое-что смыслил в узлах.Валери тем временем пыталась выплюнуть перья изо рта. Потом закашлялась, начала отряхиваться, затем вновь принялась выплевывать перья.— Ублюдки чертовы, — тихо выругалась она.Римо подошел к Уиллингэму. Тот стоял, облокотившись о камень, словно с ним случился сердечный приступ. Щекой он прижимался к изображенной на рисунке птице, накидка из перьев была плотно запахнута на груди.— Эй, — позвал его Римо. — Вот теперь мы можем поговорить.— Я своей собственной рукой осквернил Уктут, — простонал Уиллингэм.— Давайте начнем сначала, — сказал Римо. — Значит, этот камень и есть Уктут, так?— В этом камне вся жизнь моего отца и многих поколений до него. Этот камень и есть мой народ. Мой народ разнолик, в нем — представители разных народов и рас, потому что вы не позволили нам сохранить наш исконный цвет кожи, наши волосы, наши глаза. Но наши души те же, и заключены они в необъятной силе нашего прекрасного бога, который бессмертен и вечно оберегает наш народ, усердно служащий ему.— Вы говорите об этом куске скалы?— Я говорю о нем, а он — это мы.— Хорошо. Итак, этот камень священен, а вы — народ племени актатль, который ему поклоняется.— Поклоняется? Вы говорите об этом так, словно речь идет о зажигании свечи или о плотском воздержании. Невозможно понять, что такое вера, пока не принесешь в жертву ей всю свою жизнь!— Хорошо-хорошо. Но пойдем дальше. Итак, мы знаем, что вы убили конгрессмена и миссис Делфин. Мне только непонятно, почему вы мне раньше не попадались.— Просто вы не знали о нашем существовании.— Вот вы постоянно говорите о другом цвете кожи, о разных обличьях. Что вы имеете в виду?— Вы не позволили нам сохранить наш цвет кожи. Если бы у меня была бронзовая кожа и высокие скулы, как когда-то у племени актатль, разве бы я стал директором этого музея? Разве Де Сан и Де Панола смогли бы достичь высоких генеральских званий в армиях Франции и Испании?— Они что, тоже актатль?— Да. — Уиллингэм посмотрел мимо Римо на тела, лежавшие на полу, и голос его зазвучал глухо, словно эхо: — Они тоже пришли со мной.— Боюсь, теперь они утратили былые регалии, — заметил Римо, глядя на неподвижные тела, безжизненные, как недоеденная фасоль.— Разве могли бы мы открыто поклоняться нашему драгоценному и внушающему трепет камню в вашем обществе? У вас людям не разрешено поклоняться камням.— Полагаю, в таком случае, что вы никогда не были в Ватикане, или у Стены плача, или в Мекке.— Все это лишь символы. Поклоняются не собственно им. А мы почитаем этот камень как бога, и в вашем обществе нам ни за что бы не позволили любить его и служить ему так, как принято у нас.— А много вас, представителей племени актатль?— Достаточно, — ответил Уиллингэм. — Нас всегда было достаточное количество. Но мы совершили ошибку.— Да?— Не выяснили, кто вы такой.— Я наемный убийца из дружественного вам сообщества.— Они найдут и уничтожат вас. Руки-ноги вам пообрывают. Сотрут вас с лица земли. Потому что мы, народ племени актатль, прошли через все испытания; мы сильны, многочисленны и хорошо законспирированы.— И к тому же нежные, как одуванчики, — произнес Римо.Вдруг он заметил, как между нижними зубами Уиллингэма показалась кровь, угрожая перелиться через губу.— Мы выживем, — сказал Уиллингэм, — как жили на протяжении пятисот лет. — С этими словами он улыбнулся, изо рта его потоком хлынула кровь, и одеяние из желтых перьев соскользнула у него с плеч. Под сердцем у него торчала рукоятка каменного ножа. Однако Уиллингэм, так умело вырывавший сердца у других, на этот раз промахнулся и теперь истекал кровью.— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал Римо. — Я принадлежу к дому, которому более тысячи лет. Когда вы, племя актатль, еще пользовались каменным топором, Дом Синанджу уже существовал. Еще не построили Рим, а Дом Синанджу уже стоял. Дом Синанджу был еще до того, как евреи начали свои странствия по пустыне.— Вы что, тоже рядились в одежды других, чтобы выжить? — прошептал Уиллингэм.— Нет, — ответил Римо.— А-а-а, — крикнул тогда Уиллингэм. — Мы обречены!— Надеюсь. А теперь отвечайте, где ваш штаб?И тогда Уиллингэм улыбнулся предсмертной улыбкой.— Нет, мы не обречены. Спасибо, что вы мне дали это понять. — Уиллингэм умер. Он лежал в луже крови и перьев, словно гусь, подстреленный с близкого расстояния из двух стволов.— А ведь вы готовы были разрешить им изуродовать меня, — заметила Валери, выплевывая последний перья.— Только ваш ротик.— Все мужчины — мерзавцы! — воскликнула Валери.— Тсс, — произнес Римо. — Нам надо отсюда выбраться.— Вы правы, черт вас возьми! Я сейчас вызову полицию.— Боюсь, что нет. — И Римо надавил ей на какую-то точку с левой стороны шеи. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь какой-то клекот.Римо увел ее из зала. Снаружи под висящей на стене картиной он обнаружил выключатель, приводящий в ход металлические жалюзи. Щелчок, удар — они встали на место, после чего он закрыл дверь, ведущую в зал. А на двери повесил табличку, которую снял с ближайшего туалета. «Закрыто на ремонт».Затем Римо вывел Валери из темного, запертого на ночь музея и привез в гостиницу на углу Пятьдесят девятой улицы и Коламбус-Серкл, где они остановились с Чиуном. Там он провел рукой по ее горлу, и к ней вернулся голос.Чиун сидел посреди гостиной, а Бобби Делфин отрабатывала удар справа, стараясь, чтобы ракетка била по воображаемому мячу.— Ты тоже пришла брать уроки тенниса? — спросила она у Валери.— Мир сошел с ума! — взвизгнула Валери.— Замолчите, или вы снова лишитесь голоса, — предупредил Римо.— У них потрясающая система, — успокоила Бобби встревоженную Валери. — По мячу ударяешь не ты, а сама ракетка.Валери начала тихо плакать. Она бы, конечно, предпочла громко рыдать, но ей не понравилось быть безголосой.Римо заговорил с Чиуном. Он рассказал ему про камень и про необычную манеру держать нож, и еще про неожиданную радость Уиллингэма, когда его спросили, где находится штаб племени актатль.Чиун на мгновение задумался.— Этот безумец Смит поставил нас на грань катастрофы.— Ты считаешь, что надо спасаться бегством?— Время бежать уже прошло — наступило время атаковать. Вот только сделать этого мы не можем. А обрадовался он вопросу о штабе потому, что у них просто его нет. Мы противостоим самому худшему из врагов — бесформенному нечто.— Но ведь если это нечто неизвестно нам, значит, и мы неизвестны нашим врагам.— Возможно, — отозвался Чиун — Давным-давно, много столетий назад, как ты бы сказал, жил Мастер, который вдруг на долгие годы исчез. Про него говорили, будто он отправился в новый мир, но этому не очень верили — считали преувеличением.— Ну и?..— Я должен порыться в памяти — может, найду что-нибудь, что сможет нам помочь. — Он погрузился в молчание и замер.— Теперь мне можно говорить? — спросила Валери.— Нет, — ответил Римо, и она снова начала плакать.Римо посмотрел в окно на ночные огни Центрального парка. Все шло прекрасно, пока не появился Уиллингэм. Когда выходишь на организацию, хочется добраться до самой верхушки. И вовсе не ожидаешь, что кто-то вдруг убьет себя, когда ты идешь к своей цели, и вырвет из цепочки столь необходимое звено.Он отошел от окна. Чиун часто предупреждал его, что много думать вредно, иначе от широкого охвата событий мозг переключится на сиюминутные проблемы.Вот и вышло так, что он не заметил бинокля, наведенного на окна его номера. Не увидел он и того, как какой-то человек вскинул было винтовку, а потом опустил.— Я не промахнусь, — бросил стрелок своему спутнику. Дело происходило через улицу, в комнате, выходящей на окна Римо.— Уиллингэм тоже так думал, однако этот парень вышел из музея, а Уиллингэм нет, — ответил его спутник.— И все равно, я не промахнусь.— Лучше подожди, пока мы попадем к нему в номер. Нам нужно его сердце. Вот только дождемся условного сигнала. Глава 7 Сокрушительный провал в Музее естественной истории был во всех деталях описан старшему вице-президенту отделения фирмы по производству компьютеров в Париже. Рю-Сен-Жермен.Месье Жан-Луи де Жуан, вице-президент по вопросам корпоративного развития международной информации и исследований, кивнул, изображая такую заинтересованность, какую только могло изобразить его благородное лицо с тонко вылепленными чертами. Дядюшка Карл, представитель немецкой ветви родни, всегда был довольно странным, и с ним требовалось проявлять максимум терпения. Жан-Луи действовал, подчиняясь инстинкту и демонстрируя вежливость, вбитую в него гувернанткой. Этого же требовала от него и матушка, которая любила говорить, что родню не выбирают, а вот манеры можно приобрести.Итак, Жан-Луи покорно слушал обо всех нанесенных увечьях и о двух отвратительных американцах, один из которых при том еще и азиат, а сам обдумывал, какие изменения он внесет в работу исследовательской группы, поставленной в тупик компьютерной проблемой.Время от времени он поглядывал в окно на улицу Сен-Жермен с ее ресторанами и книжными лавками. Он всегда считал университетские годы лучшими днями своей жизни, а поскольку он занимался исключительно умственным трудом, который все равно где выполнять, фирма позволила ему выбрать место для офиса и даже обставить его по собственному вкусу. Мебель сочетала в себе черты периода правления Наполеона и китайский стиль. Нарядные позолоченные предметы столь различных эпох хорошо сочетались между собой. Мать называла это безвкусицей.Дядюшка Карл восседал на стуле, игнорируя выступающую вперед центральную часть сиденья, которая в свое время позволяла мужчинам усесться, расставив ноги и удобно расположив шпагу на коленях. В этот чудный осенний день дядюшка Карл потел, как кровяная колбаса, и Жан-Луи мечтал, чтобы он предложил прогуляться. Тогда можно было бы пойти в сторону Инвалидов, где похоронен Наполеон и все те, кто ввергал прекрасную Францию в одну кровавую войну за другой. Дядюшка Карл обожал подобные вещи. Хотя он частенько бранил все европейское и скатывался на какую-то южноамериканскую чушь. Что было странно, поскольку дядюшка Карл был убежденным нацистом и даже воспользовался семейными связями, чтобы избежать скамьи подсудимых в качестве военного преступника. К счастью, кузен Джеффри был генерал-лейтенантом в штабе фельдмаршала Монтгомери, а дядя Билл служил в американском Бюро стратегических служб.Во времена оккупации Парижа нацистами Жан-Луи был подростком, и, хотя кузена Мишеля разыскивали как руководителя партизан, семья Жана-Луи спокойно пережила оккупацию — согласно некому приказу, исходившему из немецкого генерального штаба.Как любила говаривать матушка, семью не выбирают, и до сих пор Жан-Луи мало задумывался над проблемами семьи — пока дядюшка Карл не произнес этих странных слов:— Так что теперь все в твоих руках, Жан-Луи Рэпаль де Жуан.— Дорогой дядюшка, что в моих руках? — удивился Жан-Луи.— Наши надежды, наши судьбы, наша честь, сам вопрос нашего выживания.— Ах, да, очень хорошо, — сразу согласился Жан-Луи. — А не выпить ли нам кофе?— Ты меня внимательно слушал?— Да-да, конечно. Ужасное происшествие. Жизнь порой так жестока!— Уиллингэма больше нет с нами.— Это того, с бледным лицом, который работал в музее?— Он был главным жрецом.— Чего? — поинтересовался Жан-Луи.Лицо дядюшки Карла приобрело пунцовый оттенок, и он обрушил большой толстый кулак на тонкую кожу стола восемнадцатого века. Жан-Луи моргнул — дядюшка Карл почему-то впал в ярость.— Разве ты не знаешь, кто ты такой? И что представляет из себя твоя семья? Откуда мы происходим? И никогда не слышал о наших корнях?— У нас был какой-то очень-очень великий дядя, который какое-то непродолжительное время жил в Южной Америке. Ты это имеешь в виду? Пожалуйста, не сердись. Может, выпьешь немного анисовой настойки?— Жан-Луи, признайся, только честно...— Да, дядюшка Карл.— Когда ты был еще ребенком и мы гуляли с тобой, а я рассказывал тебе о твоих предках, ты меня внимательно слушал? Мне нужен честный ответ.— Дядюшка, ты же знаешь детей.— Говори правду!— Нет, дядюшка Карл. Я любил гулять с тобой потому, что ты, как немец, мог купить самые лучшие пирожные. А я так мечтал о шоколаде.— А рукописи, которые я тебе давал?— Должен признаться, я рисовал на них. Бумаги в то время было так мало, дядюшка Карл.— А помнишь ли ты имя нашего сокровища? Нашего общего достояния?— Ты имеешь в виду камень? Уктут?— Да. А его настоящее имя?— Забыл, дядюшка Карл.— Понятно, — сказал Карл Йоханн Либенгут, президент Баварской компании по производству электронного оборудования. — Значит, ты принимаешь меня за немецкого дядюшку французского племянника и думаешь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14