А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Пока мы с ним не встретились у Рыжего, и последний привычно пожелал «приколоться» над уважаемым каталой.
– А, шпиливой! – это он случайно забредшему Шахматисту, своему давнему дружку. – Мы детеныша подобрали. Такое с колодой творит! Хочешь глянуть?
Шахматист без энтузиазма согласился глянуть...
В это же время в Одессе объявился Витька Барии, только освободившийся, отмотавший «восьмерик» «катала». До этого жил где-то в Донецке, у нас его и не знали. Объявился фамильярно: прибился к пляжнякам, вечером со всеми забрел в ресторан.
Там его, как новенького, приняв за фраера, и выдернули Стрелочник с Глухим. На ночную игру договорились. Многие в долю просились – не взяли. Сослались на финансовые сложности.
Наутро оснований для ссылки имели значительно больше. Барин обыграл тандем. Чем ввел остальную игровую братию в замешательство.
Вот на Барина мне Шахматист и указал, когда в ближайшее время мы вместе оказались в том же ресторане:
– Цепляй его.
– Какой смысл? Не подарок же. Стрелочника с Глухим...
– Цепляй, говорю. Слушай старших.
Я и цепанул. И обыграл. Ненамного – на тыщонку за ночь. Но по тем временам и в связи с репутацией новенького...
После экзамена Шахматист и представил меня человеку, которого можно считать Крестным отцом одесских «катал».
Это было в парке, в том самом, где Маэстро обыграл когда-то азера.
Голосом тихим, нежным почти, манерами мягкими, авторитетом Крестный отец очень походил на своего прототипа из одноименного фильма. Внешность совершенно неприметная: скользнешь взглядом и не споткнешься. Если, конечно, не блеснет, не ослепит огромным бриллиантом перстень.
Только с теплом вспоминаю Крестного.
Все это байки для холеных, что мафия пьет кровь из своих же, что пожизненно держит в лапах. От человека этого я имел только хорошее.
При представлении он не полез с расспросами. Вежливо, интеллигентно к при этом как-то по-свойски стал сетовать на нынешние нравы. Делился проблемами, связанными с вырождением фраеров, с утерей традиций.
– Люди пошли... Не хотят деньги отдавать, что ты скажешь! – сокрушался. – Вчера один «Волгу» купил, второй этаж строит. А говорит – пустой. Как так можно? Ну, набили его, – кому это нужно? Эх, люди, люди...
Я сочувствующе молчал.
– Мотя тоже... Мотю знаешь?
Я кивнул.
– Не хочет никого в долго брать. А я ему в свое время помог. Сильный игрок – кто спорит, но как не стыдно... Маэстро тоже знаешь?
– Мой учитель, – может быть и преждевременно, признался я.
Он без удивления, понимающе покивал головой, продолжил:
– Руки – золотые, теперь таких нет. Но связался с уголовниками. Дружки освобождаются, он и пригревает. Хорошее, конечно, дело. Но дружки – все воры да наркоманы... А кто нас греть будет? – Он тяжело вздохнул. Спросил:
– Поиграешь?
Я растерялся отсутствии перехода, глянул на Шахматиста. Тот кивнул. Но и я сам не собирался отказываться.
– Можно.
– А вот и Яша. Не ахти какой игрок. Но пойдем, может, не забоится.
Я был уверен, что забоится. Вид у Яши – весьма немужественный. Пожилой благообразный мужчина, нечто среднее между рекламным агентом и ответственным партийным работником. В плаще, из которого выглядывали белая рубашка и галстук, в шляпе, с портфелем.
Несколько прямолинейное, на мой взгляд, предложение Крестного сыграть со мной не вызвало у Яши никаких эмоций. Устроил портфель у столика, одного из многих. За таким же вокруг кучковались играющие. Молча, аккуратно выложил на столик колоду, карандаш, вынул из папки лист бумаги.
– Почем? – спросил я.
– По соточке, – сообщил Крестный. И мне: – Яша меньше не играет. – Потом Шахматисту: – Пойдем, Игорек. Не будем мешать. Посмотрим, как у людей дела.
– Они отошли, направились в обход между столиками.
Я бы рекомендовал Яше играть рубля по три. В счастливые дни – по пятерке, не больше. Первое впечатление оказалось верным: рекламный агент ничего из себя не представлял. При этом норовил дурить. Настырно пробовал повторять одни и те же обезвреживаемые мной трюки.
– Ну хватит, хватит, – услышал добродушно ворчащий голос Крестного, после того как я выиграл пять партий. – Надо иметь уважение к пожилым людям. – И к сердитому Яше: – Как молодежь?
– Ты привел? – спросил тот у Шахматиста.
Шахматист не ответил.
– Кто его растил? – спросил Яша тогда у Крестного.
– Маэстро.
– И ты мне его подсунул?
– Деньги надо вернуть, – вежливо сообщил мне Крестный.
Сообщение мне не понравилось, но я не спорил. Протянул Яше выигранные пятьсот.
– Это Маэстро тебя учил выигрывать по пять партий кряду? Совсем стыд потеряли... – пробурчал Яша, пряча деньги.
– Ну что ж, будем трудиться, – заговорил Крестный, когда мы отошли от расстроенного Яши. – Есть у меня одна точка...
Точек у него оказалось множество. Во всех бескрайних просторах нашей Родины. Разных и по географическому положению, и по содержанию. От стоянок дальнобойщиков до подпольных столичных казино.
Крестный обеспечивал своих сотрудников не только игрой, но и деньгами, и прикрытием. Он был гарантией того, что к тебе отнесутся с уважением, что любая сумма будет получена. У кого бы она ни была выиграна. И весь этот сервис с его стороны осуществлялся за вполне разумную долю.
Не могу сказать, что регулярно работал от него. Но он не обижался – относился ко мне, как к любимчику. Уж не знаю за что.
Опека Крестного дала больше веса, значимости, чем денег.
Старались обходиться силами и возможностями своей корпорации. Шахматист стал ее четвертым соучредителем. И все же долго еще припоминал Шурику, а заодно почему-то и мне свои замоченные брюки.

Глава 10. Об учениках

Когда-то Маэстро, представляя меня, раннего, одному из дружков-авторитетов, произнес не без гордости:
– Мой ученик. Через полгода в Москву можно брать.
Что такого ж этой Москве, что взять меня можно будет только через полгода? К тому же в столице тру раз я уже побивал, никаких излишних трудностей в облалошивании москвичей не обнаружил. Но «мой ученик» было высшей похвалой. Я-то с надеждой давно считал себя им, но Маэстро впервые одевая официальное заявление.
Авторитет, правда, усомнился:
– Не рановато? И слишком он здоровый... для «каталы». Спортсмен, что ли?
– С прикрытием – меньше хлопот. Между прочим, Яшку Головастика обыграл.
– Пьяного?
– Как стеклышко.
– Да ладно... Трезвый Головастик ему сто пятьдесят форы даст... И глаза себе полотенцем завяжет.
Они говорили обо мне так, как будто я не сидел на этом же топчане. Но в присутствии Маэстро это не задевало. Только непонятно было, чем так замечателен их Яшка. Когда его обыгрывал, я даже не знал, что он важный гусь, и не заметил никаких дополнительных сложностей. Потом уже Маэстро поздравил с серьезным крещением.
– Можешь «скатать» пару партий, – предложил Маэстро авторитету. – Я плачу.
– За него или за меня?
Маэстро оскалил в улыбке разделенные щелками зубы. Ожидающе смотрел на дружка, не ответил.
– Мне это надо?.. – резонно высказался тот. – Ты бы его прятал до поры до времени.
Прятать меня уже было поздно, наследил где только мог. Как невоспитанный щенок, впущенный в богато обставленную квартиру.
Если бы я попал в ученики к Маэстро вовремя, таких глупостей не наделал бы.
Уже упоминал вскользь, что учитель в картах – не тот, кто поучает, показывает. Тот, кто позволяет учиться. А уж твое дело присматриваться, прислушиваться, до многого доходить в одиночку...
Это не совсем так. Думаю, желание взрастить хоть одного, но своего, фирменного, преданного наследника, присуще каждому «катале». И взращивают.
Это тоже одна из самых недоступных для анализа сем. Процесс передачи навыков профессии происходит не при открытых дверях.
Из просочившихся сведений знаком только один случай.
Корифей-пляжник взял в подмастерья начинающего жулика. Взаимоотношения не были обусловленны духовным единством. Ученик внес разовый гонорар – четыре тысячи – и обязался выплачивать пожизненную пенсию: десять процентов с каждой прибыльной игры. К убыточным играм учитель отношения не имел, так как проигрывать не обучая.
Соблюлись ли оба условия – не знаю. Довелось пронаблюдать только момент сотрудничества. Учитель и ученик обыгрывали фраеров на пару. Что там было, когда пути их разошлись, и разошлись ли, – не в курсе.
Приходится анализировать тему на своих примерах.
Мне за обучение у Маэстро платить не приходилось. И если вдвоем обыгрывали клиентов, долю я получал половинную. С другой стороны, в ученики и не просился. И начинал натаскиваться далеко не с нуля.
Маэстро Поначалу относился к постоянно оказывающемуся рядом, все чего-то высматривающему сопляку настороженно. Потом понял, что это всего лишь усердие.
Как-то, когда я, уединившись на отдаленном топчане, отрабатывал «вольт», он возник рядом, чуток понаблюдал из-за спины, бросил реплику:
– Старайся без щелчка. И «отвод» – плавнее.
И отошел. Я понял: прилежность приятна.
Позже он рассказывал, как учился сам. Странно было слышать о том, как пацаном он преданно околачивался за спинами играющих, заглядывал в рот старшим, жадно ловил каждое слово, каждый жест. От него отмахивались, часто грубо, унижающе. По малолетству отгоняли. Он возвращался. И никогда не держал обиды. Они были «каталы». Для него в то время – боги.
Много лет спустя, когда Маэстро стал Маэстро, к нему, случалось, прибивалась жуликоватая молодь, но все как-то суетливо, походя, без искры одержимости...
Он не то чтобы отчаялся (не сильно они и нужны, как всякий талантливый человек, он был одиночкой), но все чаще по-стариковски (в сорок лет) брюзжал, дескать, молодежь скурвилась.
Ко мне долгое время относился скептически, да и потом, когда признал наследником, не особо церемонился. Был единственным (ну разве что еще Рыжий да когда-то Юрка Огарев), чье снисходительное небрежное отношение не задевало. И это Маэстро нравилось, потому что напоминало ему самого себя в молодости.
Пришло время, и мне захотелось учеников. Грустно становилось оттого, что выношена (и оставлена в наследство предшественниками, и доработана самим) целая школа, а передать ее некому. Желающие-то проникнуть в сокровищницу всегда были под рукой, да только все не те.
Когда еще сам был молодым да ранним, понаделал ошибок. Иногда брал в ученики за плату. На коммерческой основе.
Вроде бы верно: забесплатно никого учить не следует. От бесплатного образования столько же толку, сколько от бесплатного лечения. Но...
Как-то довелось лепить шулера из эстонца. До этого он добропорядочно лепил из гипса очень симпатичных свинок и кошек. И – на тебе! Вздумал вложить деньги в карты. Вложил их в мой карман и за три месяца практически с нуля продвинулся поразительно далеко.
Работать было приятно. Эстонцы за вложенные деньги очень переживают.
Но прибалтийская, вежливая холодность, подчеркнутая деловитость. А я ему
– сокровенное... Неужели только ради денег?..
Недоучил.
Да и он посчитал, что знает уже достаточно, вздумал наводить экономию. Насколько знаю, потом бережливость вышла ему боком. Пришлось вернуться к своим кошечкам, причем плодить их значительно усердней.
Высшая комсомольская школа в Москве.
Как-то пришлось остановиться в ее общежитии. И совершенно уж неожиданно прибился, полез в ученики швед. Хорошенькое дельце: швед, приехавший учиться на комсорга. Но швед, хоть и странный, а истинный. Уразумел, что обучение у меня открывает ему лучшие перспективы. Долларами заплатил.
Но опять же... Никакого психического взаимодействия. Учился, словно по учебнику: прилежно, усидчиво, но безэмоционально. С таким отношением к игре надо подаваться в казино, где бездушные автоматы да такие же крупье. Где игрок со своими переживаниями один на один.
У наших картежников менталитет иной. И обыграют, а душевное участие выкажут. И проигравший понимает: своим проигрышем кому-то радость принес. Что ни говори, а какая-никакая осмысленность потери.
Швед еще отморохеннее эстонца оказался: лыбится при встрече, руку с готовностью жмет, а глаза – как лампочки перегоревшие.
Бог с ней, с экономией электроэнергии, за хорошие деньги можно и впотьмах пообщаться. Но одна сценка проявила совершеннейшую славянско-скандинавскую несовместимость. Сделала невозможным дальнейший познавательный процесс.
Поднимаюсь как-то к шведу (он этажом выше обитал), в комнате такая мизансцена.
Две тахты сдвинуты.
На одной – парочка молодых соплеменников моего ученика, лежа дружненько читают книгу. Одну на двоих. Очкастые, похожие, как двойняшки, кучеряво-белобрысые парень и девушка.
На второй – сам ученик. Тоже – лежа читающий.
У стола, опять же с книгой, – наша советская девушка-брюнетка, насколько уже был осведомлен, подружка моего подопечного. Симпатичная, почему-то вечно виновато глядящая.
Швед-одиночка кивнул мне, вошедшему, пролопотал чего-то по-своему. Как я догадался, вроде того, что – одну минутку, вот-вот закончу. И чтение продолжил.
Подружка его, виноватая, комсомольская вожачка из Петропавловска беседой меня заняла. Кинулась объяснять, что с милым общается исключительно ради языковой практики. Разоткровенничалась, что ни разу в Одессе не была, что хорошо было бы в море Черном выкупаться.
Я отвечая в том смысле, что милости про...
И тут швед во всеуслышание пукнул. Мощно так, от души, ка-а-ак дал и как ни в чем не бывало продолжил чтение. Собственно он и не прерывался. Изящно так пальчиком перелистнул страничку.
А из меня – все мысли как воробьи перепуганные. Ну, думаю, дела, расслабился ученичок.
Непринужденность ученичка, кроме как на меня, ни на кого впечатления не произвела. Парочка тоже ни на миг не отвлеклась от книги. Чего ж они там такого захватывающего вычитали?.. И собеседница моя, подружка громогласного, улыбнулась опять виновато я напомнила, на чем я остановился.
Попробуй тут продолжи, когда стыдно, словно не он, а я оконфузился. И все присутствующие, как воспитанные люди, делают вид, что не расслышали.
Продолжил с горем пополам.
Только-только в себя пришел, а этот опять ка-ак даст. И опять промежду прочим. Перелистывая страницу.
«Э-э, – думаю. – Плохи дела. До каких же пор, – думаю, – это будет продолжаться?»
Собеседница моя про море Черное желает дослушать. Я бы и дорассказал. Всегда имею, что за Одессу поведать. Но тут совершенно ничего в голову не лезет. Ничего романтично-возвышенного. И приглашать ее выкупаться уже неохота. Чувствую, сколько ни купай, ни отвлекай яркими впечатлениями, эта раскованность шведского комсорга между нами висеть будет.
Вот такая показательная ситуация... Какое тут, к черту, душевное единство?..
Детей-малолеток тоже учить не следует. Никогда нельзя предугадать, к чему это приведет.
Когда-то к пляжному карточному клубу прибился пацан лет тринадцати. Днями простаивал за спинами. Бегал за картами, за бутербродами. Любимчиком был. Со временем поигрывать начал. Все были уверены – далеко пойдет.
Не пошел.
Пропал на время, уже став совершеннолетним.
Вновь объявился, вальяжный, сытый, самодовольный. И среднего уровня не достигший, но не донимающий этого. Жалкое, грустное зрелище. Все кинулись расспрашивать любимчика: где он? как он? И тут же разочарованные откатывались. Не то, совсем не то ожидалось.
Другой случай... Один из давних приятелей взял на воспитание пацана. Как взял?
Подруга матери попросила оказать влияние на сына. Сынок, двенадцатилетний босяк, король уличных сверстников, совсем из-под контроля вышел, уверенно, с романтическим настроем, готовил себя к карьере уголовника...
Выдернули его из Днепродзержинска, поселили у друга в Одессе.
Щенок поначалу и здесь – за сдое. Банду сопляков сформировал.
Приятель под ванной портфель со слесарным инструментом обнаружил. В портфеле, кроме всего прочего, перчатки кожаные и связка ключей автомобильных. Детвора машины шмонала.
Друг – в панике. Педсовет со мной организовал. Но что тут посоветуешь.
Случилось так, что подвернулся клиент, тот самый прораб, который уточнял, обязательно ли мне долг отдавать. Но это он позже уточнял – до Того его еще обыграть предстояло.
В квартире опекуна-приятеля и обыгрывал. Щенок – гроза автолюбителей, завороженно наблюдал за игрой из угла комнаты. Квартира – однокомнатная; находиться рядом с нами, играющими, ему запретили. До утра глаз не сомкнул и слова не проронил.
Утром прораб выложил все, что при себе имел и сообщил, когда внесет остальное. Все это при воспитаннике. Скажете, непедагогично?..
Обыгранный – за порог, пацан – ко мне. Смотрит с мольбой:
– Дядя Толя, возьмите меня в ученики.
Приятель не знает: то ли за голову хвататься, то ли радоваться.
– Не встречал, – говорю, – ни одного шулера, который бы магнитофоны из машин воровал.
– Если вы меня возьмете, слово даю завяжу, – вполне матеро выразился.
Но действительно завязал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29