Или не поймет?
Холодный ужас окатил его ледяной волной. Джолли не любит его! Там, на террасе, она изо всех сил пыталась освободиться из его объятий, убежала от него!
Что ему делать?
Брюс возник из тьмы коридора и мягко, но настойчиво взял Лесли под локоть.
— Я провожу тебя, Лесли.
Маргарет окликнула сына негромко и как-то особенно нежно. Артур медленно и задумчиво поднял на нее глаза.
Любила ли мать отца так же сильно, как он любит Джолли? Любит ли она сейчас так же Жюля Лавернье? Если это так, то он виноват перед ней. Сильно виноват. Все эти годы, все эти последние месяцы.
Мег улыбнулась.
— Мы с Жюлем собираемся выпить бренди на сон грядущий. Не присоединишься к нам?
Не дожидаясь ответа, она взяла сына под руку и увлекла его в библиотеку.
В камине уютно потрескивали дрова, от огня плыло тепло, однако Артур почти не замечал этого. Бренди, которое налил ему Жюль Лавернье, не имело вкуса.
Мысль о том, что Джолли не любит его, убивала, столь же тяжело было думать о том, как он виноват перед собственной матерью. Однако Мег смотрела на него без обиды, мягко и понимающе.
— Артур…
На самом деле Маргарет и Жюль очень волновались за сегодняшний прием, и нынешнее поведение Артура вызывало у них удивление. Они, честно говоря, ждали, что он выкинет что-нибудь неподобающее, будет язвить, демонстративно уйдет раньше всех, но вот он сидит с ними, тихий, потерянный, ушедший в себя. Мег была готова к чему угодно, только не к этому. Она привыкла считать сына эгоистичным и не слишком умным мальчишкой, который никак не хотел понять того, что он не имеет никакого права распоряжаться чужими жизнями. Джолли тоже так себя вела сначала, однако у нее хватило ума самой понять свою ошибку.
Артур медленно поставил нетронутый бокал бренди на стол и вздохнул, словно человек, пробуждающийся от долгого и крепкого сна. Он встал и положил руку на плечо Жюля Лавернье. Голос его прозвучал непривычно тихо и мягко:
— Я от всей души поздравляю вас обоих и желаю вам всего самого лучшего. Я надеюсь, вы действительно будете счастливы. Особенно ты, мама.
Маргарет почувствовала, как к горлу подступили слезы. Все эти годы, двадцать с лишним лет, Артур почти всегда называл ее только по имени. Мег. Не мама. Слезы полились из глаз, хотя она старалась удержать их. Артур быстро подошел к ней и обнял ее.
Столько лет она пыталась достучаться до него, докричаться, а он только отталкивал ее. Любовь к Джолли вернула ему разум и зрение, Артур понял, как глупо и эгоистично вел себя все эти годы, и ужаснулся этому. К тому же сейчас он прекрасно понимал, что никогда не переставал любить свою мать.
— Артур… ты сделал меня сегодня по-настоящему счастливой…
— Вот и будь счастлива, мама, ладно?
— А ты? Ты счастлив?
— Если и нет, то винить в этом мне стоит только себя самого.
— Но Джолли…
— Джолли — прелёстная и милая девушка.
Артур поднял голову и смело посмотрел в глаза Жюлю Лавернье. Знает ли отец Джолли? Неужели Артур чем-то себя выдал? Или его чувства очевидны? Но тогда… знает ли о них Джолли?
— Вы можете ею гордиться, Жюль.
— Когда она вылила на вас кастрюлю с белками, я уже не был в этом так уверен. Артур слабо усмехнулся.
— Я это заслужил. Она просто не стала скрывать своих чувств.
О да! Она — не скрывала. А вот он слишком привык сдерживаться, возможно, потому и потерял ее.
— Ладно. Уже поздно. Оставляю вас одних…
Хотя, впрочем, какое же это одиночество… Спокойной ночи.
Артур вышел из библиотеки, постоял немного посреди холла — и вдруг решительно взбежал по ступеням наверх. Ему казалось, он нашел правильный вопрос, Теперь дело было только за Джолли.
Ответа он не получил. Несмотря на его стук в дверь, ни единого звука не донеслось из комнаты девушки. Должно быть, она уже заснула.
Почему он так спешит поговорить с ней? Ждал же он тридцать с лишним лет, почему бы не подождать еще одну ночь! Подумаешь, не поспит! Только бы не запутаться в собственных мыслях…
Он столкнулся с Джолли в коридоре, ведущем из Южной башни. Она и не ложилась! При виде Артура она слегка шарахнулась назад и показалась ему очень испуганной.
Пусть только попробует опять сказать ей гадость! Одно грубое слово — и…
— Джолли? Ты что, все-таки потерялась?
Странно, тон был почти радостный. Ничего не значит! Артур Фергюсон способен на все.
— Позволь, я покажу тебе дорогу в твою спальню?
Зеленые глаза с нескрываемым подозрением впились в его лицо. Джолли нехотя буркнула:
— Вообще-то… Мег и папа приглашали меня выпить бренди, так что я подумала… Все равно бессонница…
Храбрость города берет. Она сама себе не верила насчет библиотеки в Южной башне, но что делать! Кто же знал, что Артур появится так неожиданно, из-за угла.
Он кивнул.
— Я только что от них. Мне показалось, им хочется побыть вдвоем.
Румянец окрасил щеки Джолли.
— Конечно… Как глупо с моей стороны!
— Пойдем, выпьем бренди со мной, а? В большой гостиной, у камина. Мне надо поговорить с тобой, Джолли…
Она едва не бросилась от меня бежать, с грустью отметил Артур.
Она едва не бросилась от него бежать, идиотка несчастная!
Спать она, конечно, не могла, потому что невозможно спать, не извинившись перед ним за свое дурацкое поведение на террасе. Ведь она думала, что Лесли — его подружка, а раз это не так… Короче говоря, Джолли не выдержала и отправилась к Артуру. Постучала в дверь, но ответа не дождалась. Единым духом представила, что он развлекается со своей девчонкой, потому и не открывает, и кинулась к себе, а теперь вот выясняется, что он был внизу, с папой и Мегги!
— С удовольствием, Артур.
Она подала ему руку, и они чинно спустились вниз. В гостиной было тепло и невероятно уютно. Огромный камин не только грел, но и освещал комнату, уставленную старинной мебелью. Здесь повсюду были фотографии, причем часть из них, несомненно, запечатлела Артура Фергюсона в самые разные моменты его жизни. Джолли с любопытством оглядывалась, пока Артур наливал бренди.
— Артур…
— Давай присядем…
Он подождал, пока она опустится на удобную кушетку, и сел рядом, Это всколыхнуло все чувства девушки с новой силой. Ей было почти физически больно сидеть с ним рядом, видеть его худощавое, красивое, чуть печальное лицо, встречать взгляд синих глаз…
Он задумчиво смотрел на огонь сквозь янтарный напиток в бокале, затем негромко произнес:
— Я думаю, тебя обрадует известие о том, что я помирился с мамой.
— Правда? Ой, Артур, это же замечательно!
Синие глаза неожиданно уставились прямо на нее, и Джолли почувствовала легкое головокружение.
— Да. С мамой я помирился, а теперь хочу помириться с тобой.
— Со мной?!
— Я испугал тебя или причинил тебе боль там, на террасе…
— О нет!
— Нет? Странно… Впрочем, все равно. Что-то я сделал неправильно, и это задело тебя. Я приношу свои извинения.
Громадные часы бухнули, и Джолли взвилась в воздух. Нервы были натянуты, словно струны. А вдруг кто-нибудь войдет сюда и увидит их? Что тогда подумают?
— Артур, ты не должен извиняться… Просто я думала, что Лесли Мидуэй… Что она твоя… твоя подружка, ну то есть, что вы вместе здесь, в замке. Вот я и…
— Что? С чего ты это взяла?!
Джолли нервно зашагала по комнате. Сидеть рядом с Артуром Фергюсоном было выше ее сил.
— Она же была с тобой, когда мы с Брюсом подошли. Потом сидела с тобой за столом. И ты в тот день передумал насчет свадьбы!
Артур глядел на нее дикими глазами. Опять начинаётся! Он ни слова не понимает. В какой день?
— Было понятно, что тебя переубедил человек, с которым ты обедал десять дней назад.
— Так. Ясно. Ты права. И ты решила, что это была женщина?
— Ну конечно! А что? Это не…
— Это был Джек. С ним я обедал десять дней назад. И он ржал надо мной, как скаковая лошадь после удачного заезда. А женщина все-таки была. Та самая, из-за которой я передумал.
— Я так и думала.
Артур поставил бренди на стол и подошел к Джолли. Теперь между ними было не больше трех дюймов.
— Это была ты, Джолли.
— Я?! Но…
— Джек и Брюс собирались на свадьбу. Они оба чертовски хороши собой и к тому же страшные донжуаны. А ты…
— Что «а я»?
Артур даже зажмурился на секундочку, а потом строго спросил:
— Что ты на самом деле делала в Южной башне?
— Искала тебя. Я слышала ваш разговор с Лесли, поняла, что была полной дурой, и отправилась извиняться.
— Почему?!
— По кочану! Так: что же «а я»?
Он выдержал настоящую борьбу с самим собой и выпалил:
— А ты — красивая, очаровательная, смешливая, сексуальная…
— Артур!
— …и я решил, что пойду на эту проклятую свадьбу, иначе два этих красивых урода ни на шаг не отойдут от женщины, которую я люблю!!!
Джолли смотрела на него, забыв даже вовремя дышать. Что он сказал? Про кого он это сказал? Она спит? Бредит? Плохо слышит?
— Вот теперь я тебя и вправду напугал…
— Я не испугалась. Повтори, что ты сказал.
— Пожалуйста. Я тебя люблю. Я не представляю себе иного счастья, чем просыпаться с тобой рядом всю свою жизнь, говорить с тобой, смеяться с тобой, ссориться с тобой, даже — если это необходимо — получать от тебя полную кастрюлю взбитых белков на голову!
— Я… Ты… Ты знаешь, что твоя бабушка ударила твоего дедушку сковородкой по голове, чтобы он понял, что любит ее?
— Что? Моя бабушка?! Истинная леди?!!
— Это точно.
Во взгляде Артура промелькнул живейший интерес.
— И что, сработало? Хотя, о чем я спрашиваю! Они жили совершенно счастливо в течение пятидесяти лет! Джолли, душа моя, скажи, неужели ты все это проделывала со мной, потому что любишь меня?
Она расхохоталась, и в комнате сразу стало светлее.
— Не совсем так. Вернее, не потому, что я люблю тебя. Я просто тогда не понимала, чем же ты меня так выводишь из себя.
Артур в тревоге ждал продолжения. Если мужчина вызывает у женщины столь сильную ярость, значит ли это, что…
— Артур Фергюсон! Я влюбилась в тебя по уши, до смерти, до потери пульса и разума! Я люблю тебя.
— Джолли Лавернье, я влюблен в тебя еще сильнее, в чем и признаюсь. Я люблю тебя! Ты выйдешь за меня замуж?
Джолли со свистом втянула воздух.
— Ты уверен, Артур? Брак… Может, сначала стоит проверить чувства?
Ее голос предательски дрогнул на этих словах, но голос Артура был тверд.
— Нет. Нечего проверять. Я уже все понял. Любовь — это когда волшебно, бестолково, горячо, невыносимо, сладко, больно, блестяще, тихо, вполголоса, на всю катушку, это когда звезды днем и солнце ночью, когда летишь ввысь и ловишь радугу за хвост, а ангелы смеются на небесах…
Он прервал сам себя, привлек Джолли к себе и нежно поцеловал в губы. Впрочем, поцелуй был нежным и робким только полторы секунды. Потом мир вокруг взорвался, и влюбленные провалились в черную дыру, в которой было не страшно, а очень хорошо, так хорошо, что хотелось плакать и смеяться одновременно…
Джолли понятия не имела, сколько веков прошло с тех пор, как Артур Фергюсон заключил ее в объятия и стал целовать. Наконец он с трудом оторвался от ее губ и произнес, чуть запыхавшись:
— Мне кажется, я влюбился в тебя с первого же мига нашей встречи… Джолли хихикнула.
— Не верю. Я кричала на тебя. Я рыдала. Я ужасно выглядела!
— Что ж, слезы сделали тебя только милее… А когда ты улыбаешься — у меня дыхание перехватывает, честное слово. Ты выйдешь за меня, рыжая?
— Ода!
— А когда? Скоро?
— Очень скоро.
Она все еще не могла поверить, что ее обнимает человек, которому она хочет принадлежать вся без остатка, всю свою жизнь!
— Я все еще не верю, Артур… Я обещаю, слышишь, клянусь, что никогда больше не ударю тебя, и взбитые белки не вылью на голову, и…
— Солнышко, не обещай того, что не в силах выполнить. Кстати, я теперь понимаю, что часто поступал так, что у тебя просто не было другого выхода. Ты действовала… ммм, инстинктивно. Я люблю тебя, моя дикая рыжая Джолли, моя ясная девочка! Я уверен, что очень скоро ты подаришь мне близнецов — а, скорее всего, тройняшек, зная твою непредсказуемость, — и я очень этому рад! С этого мы начнем.
Джолли тихо засмеялась, прижимаясь к его груди. Судя по всему, жизнь с Артуром Фергюсоном обещала массу интересных вещей…
Эпилог
Старый Хью Мак-Фарланд отложил книгу и потянулся, глядя на закат. Под рубашкой волной прокатились могучие мускулы. Он встал и подошел к перилам каменной террасы, окружавшей средний ярус величественного замка Гленнакорах. Внизу расстилался изумрудный луг. Никаких газонов! Только англичане могли выдумать стричь вольную траву, словно это новобранец или больной тифом!
Внизу раздался многоголосый вопль. На лужайку перед домом выкатились Три Шотландских Дьяволенка, пяти лет от роду. Все трое были равномерно покрыты слоем грязи и пыли, у каждого в руках был меч, любовно вырезанный их прадедом из букового полена, в волосах, отливающих боевой медью, торчали пестрые перья настоящих белоголовых орлов (индюшка Пегги до сих пор жалобно клокотала на птичьем дворе, жалуясь на свою горькую судьбу).
Они остановились, как по команде, задрали рыжие головенки и одарили старого Мак-Фарланда сиянием сине-зеленых глаз. Старик помахал им со стены, и мальчишки с гиканьем помчались прочь.
Мак-Фарланд смеялся. Негромкий звук за его спиной заставил старика обернуться. В еле-дующее мгновение он уже подбрасывал высоко в воздух двух оглушительно хохочущих девчушек лет трех. Излишне говорить, что и удравшие индейцы, и хохочущие девчонки были похожи, словно горошины из одного стручка.
Высокая, стройная женщина, улыбаясь, вышла на террасу и остановилась в отдалении, глядя на возню патриарха Гленнакораха со своими правнучками.
— Папа, ты их балуешь.
— Мег, девочка, не говори глупости! Эй, горлицы мои, летите-ка к бабушке Мегги! Хватит ей играть молоденьких девиц, пора побыть бабушкой. А где Солнышко?
— Папа, я как раз хотела тебе сказать… Я очень волнуюсь, мне кажется, они с Артуром ссорятся.
— Опять? Последний раз это закончилось двойней. Кого ждем теперь?
— Папа! Это серьезно! Они же в оружейной комнате!
— Ничего, у Мак-Фарландов крепкая голова. А, вот и они. Арчи, внучек, почему ты держишься за плечо? Солнышко, ты промахнулась?
Старый Мак-Фарланд легко подхватил свою миниатюрную внучатую невестку на руки, и Джолли Фергюсон весело рассмеялась.
— Нет, он сам упал. Я сказала, что у нас будет мальчик, а Артур удивился, почему только один.
— Я не удивился, я просто не поверил.
— Кто-нибудь знает, где мой муж?
— На кухне, где же еще…
— Дьяволята, ау! Найдите дедушку Жюля и скажите, что у нас скоро будет еще один братик.
— Горлицы мои, не прыгайте так по своему прадедушке, он уже старенький…
— Папа!
— Дед!
— А ну, кто первый добежит до озера?!
— Дед!
— Папа!
Солнце садилось за меловые горы. Завтра оно встанет опять. И послезавтра. И еще, и еще…
Потому, что солнце вечно. Потому, что любовь бесконечна. Потому, что счастье — для всех.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13