ведь великий князь, всего лишь наследник трона при живой, царствующей матери-императрице, на верность которой присягали в свое время, он сам и все российские подданные, считает себя вправе, игнорируя ее волю, определять будущее династии, тогда как, по принятому законоположению, только ей одной принадлежало право нераздельно распоряжаться судьбами российского престола. Ответ на этот вопрос в контексте многолетнего противостояния матери и сына вряд ли будет однозначен. Ибо при всем том нельзя не отдать должное серьезности намерений Павла, озабоченного не только и даже не столько тем, что произойдет с ним лично, а участью и благополучием государства. Что же до стремления Павла обеспечить свои династические интересы, проистекавшие из глубокого убеждения в законности своего права на престол, то они в его сознании неразрывно сливались с интересом государственным.Если указанный выше конституционный проект был составлен благодаря совместным усилиям Н. И. Панина, Д. И. Фонвизина и его самого, то «фундаментальный закон» о престолонаследии и сопутствующие ему распоряжения были плодом собственного творчества Павла, и здесь он мог в большей мере выказать свою самостоятельность. И надо признать, что Павел всесторонне учел изъяны предшествовавшей практики престолонаследия, до деталей продумал все могущие возникнуть неожиданности и осложнения и в итоге оказался прав в главном своем расчете, поскольку его вступление на престол в ноябре 1796 г. совершилось по той же, примерно, схеме, которая была им намечена еще в январе 1788 г.Свои плодотворные следствия имели и выработанные Павлом и его сторонниками в 1770-1780-х гг. основания его будущей политики. Многое из того, что было тогда намечено в области военного дела, административного устройства, сословной политики и т. д., воплотилось потом в ряде законов и практических мер Павла I. Достаточно сказать, что знаменитый закон Павла I о престолонаследии от 5 апреля 1797 г., определивший с юридической точки зрения устойчивость династии Романовых вплоть до 1917 г., почти дословно воспроизводил акт о порядке престолонаследия от 4 января 1788 г. «Император Павел, — писал по этому поводу М. В. Клочков, — за редким исключением, в своей правительственной деятельности отчетливо и ясно проводил взгляды окончательно сложившиеся у него еще до воцарения и нашедшие себе достаточное выражение в его наказе 1788 года».Однако многое, очень многое и важное из того, что было задумано Павлом и его сторонниками в 1770-1780-х гг., не получило никакого воплощения. Касается это прежде всего собственно конституционалистской части их реформаторских планов, а уже к исходу 1780-х гг. искания Павла в этой области были исчерпаны.Более того, с точки зрения основ государственного устройства, Павел I по своем воцарении стал поступать совершенно противоположным образом тем принципам, которые разделял прежде. Парадокс заключается в том, что, вынашивая в бытность наследником идеи конституционного ограничения посредством «фундаментальных законов» самодержавного деспотизма, Павел I на деле оказался одним из самых деспотических самодержцев в России.Произошло это в силу ряда обстоятельств.Укажем лишь на главнейшие.На первое место среди них надо, конечно, поставить многолетнюю эволюцию характера Павла, приведшую в середине 1790-х гг. к деформации самой его личности, повседневными проявлениями которой стали деспотические замашки, произвол, сумасбродные выходки, уничижительное высокомерие в обращении с окружающими и т. д. — обо всем этом уже было сказано выше. Наивно было бы думать, что глубокие сдвиги в психологическом складе врожденно нормального человека не затронули бы его политического миросозерцания, ибо человек един и неделим и по природе вещей не способен раздваиваться до такой степени, чтобы свойства его личности столь круто менялись, а взгляды по коренным вопросам социального бытия оставались бы прежними.Но этого общего объяснения было бы, разумеется, недостаточно, если бы мы не знали, как сильно и необратимо повлияла на духовный мир Павла Французская революция.Падение веками казавшегося незыблемым монархического строя, угрожающий вызов революции европейским монархическим государством, буйства черни, преследовавшей знатные аристократические роды, кровавый террор, страшная участь на эшафоте Людовика XVI и Марии-Антуанетты — все это привело Павла в состояние ужаса и ожесточения. Недаром современники считали 1793 г. временем решительного перелома в его характере. Павлу всюду мерещились отпрыски революции, в любом офицере он готов был видеть якобинца и все более склонялся к необходимости самых жестоких деспотических мер пресечения этого наваждения, необходимость править в России «железной лозой».Естественно, что на таком фоне провозглашенные в ходе революции конституция и объявление Франции республикой, как ничто другое, навсегда вытравило из его сознания былые конституционные идеалы. «Если молодой Павел „…“ связывал свое будущее с конституционными гарантиями (проект Панина — Фонвизина), то 1789-1794 годы окончательно „отбили охоту“ у него к поискам таких форм» (Н. Эйдельман).Вот при таких политических воззрениях Павел и вступил на престол.
На троне: вместо эпилога Царствование Павла I было многократно описано в литературе — от учебных пособий до исторических романов почти что детективного толка. Мало-мальски любознательный читатель без труда найдет здесь сведения о политическом курсе Павла I внутри страны и о его деятельности на дипломатической арене, о войнах, которые тогда довелось вести России, и конечно же о знаменитых походах А. В. Суворова в Италию и Швейцарию. Найдет он здесь немало интересного и занимательного и о важнейших событиях павловского четырехлетия, включая и трагические обстоятельства дворцового переворота 11 марта 1801 г. и т. д. Особенно ярко, достоверно, впечатляюще обрисован облик Павла I — императора в упомянутой выше книге Н. Эйдельмана «Грань веков», выдержавшей уже четыре издания.Отсылая читателя к этой обширной литературе, мы — как бы в завершение всего сказанного — остановимся лишь на некоторых существенных чертах «государственной философии» Павла I и ее преломлении в реалиях его царствования.Но сперва — несколько слов об одном государственном акте Павла I в первые же дни пребывания на престоле, потрясшем воображение соотечественников: ничего подобного Россия до того не видывала. Он вознамерился публично перезахоронить бренные останки Петра III, воздав ему все подобающие при сем случае царские почести, но не просто перезахоронить, а совместить это с похоронами матери. Стоит здесь напомнить, что Петр III, умерший не царствующим, а отрекшимся от престола монархом, был похоронен не в Петропавловском соборе — традиционной, начиная с Петра I, усыпальнице российских императоров, а в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Здесь его прах благополучно покоился в течение 34 с лишним лет, и вот теперь ему предстояло заново быть похороненным вместе с прахом только что скончавшейся Екатерины II в Петропавловском соборе. Записи камер-фурьерских журналов — официальной придворной хроники — странным образом умалчивают об этом важном эпизоде, в иных случаях они попросту утрачены, но, по справедливому предположению Н. К. Шильдера, скорее всего уже 8 ноября 1796 г. Павел I распорядился вынуть гроб с останками Петра III из могилы и поставить его там же, в Благовещенской церкви. 9 ноября он повелел отслужить панихиду по Петру III в церкви Зимнего дворца, затем последовало «Объявление»: «каким порядком по их императорским величествам блаженной и вечной славы достойной памяти великом государе Петре Федоровиче и великой государыне императрице Екатерине Алексеевне траур во весь год на четыре квартала быть имеет, начиная от 25-го ноября».Из этого можно было заключить, что Петр III скончался одновременно с Екатериной II, а до того 34 с лишним года они в трогательном согласии и в одном и том же императорском сане правили страной, из чего, между прочим, следовало, что царствование Екатерины II во всем своем самостоятельном значении словно бы исчезало с исторической арены.Еще 19 ноября по повелении Павла I прах Петра III в Благовещенской церкви был переложен в новый, отделанный знаками царского достоинства гроб, и в тот же день сюда прибыл новый император с императрицей и детьми, при этом гроб был открыт — царская семья как бы прощалась с покойным. То же произошло 20 ноября, а 25-го — в присутствии великих князей и придворного штата Павел I совершил там нечто такое, что привело в содрогание окружающих: взойдя в царские ворота и возложив на себя заранее приготовленную императорскую корону, он тут же, при возглашении вечной памяти, положил ее на гроб Петра III, то есть короновал на царствование мертвого императора. (Петр III, правивший всего полгода, не успел провести требовавшей основательной подготовки своей коронации). 2 декабря состоялось торжественное перенесение гроба с останками Петра III в сопровождении войск и следовавшей за ним в трауре императорской семьи и придворных в Зимний дворец, где он был установлен на катафалке рядом с гробом Екатерины II. В печальной процессии выделялся своим громадным ростом граф А. Г. Орлов, которого многие считали тогда убийцей Петра III, — именно ему Павел приказал нести императорскую корону. 5 декабря оба гроба были перевезены в Петропавловскою крепость, где на две недели выставлены для всеобщего поклонения, и, наконец, 18 декабря останки Петра III и Екатерины II были преданы земле.Мы потому так подробно коснулись церемонии перезахоронения Петра III, что в ней как в зеркале отразились характерные черты личности и умонастроений Павла I в этот переломный в его жизни момент восшествия на престол, его переживания прошлых лет и наметки стиля будущего правления. Павел придавал этому акту слишком большое значение, чтобы не продумать до мельчайших деталей весь ритуал театрализованно-траурного, полного острых исторических ассоциаций, растянувшегося на сорок дней действа.Ф. Г. Головкин считал, что этим он хотел «опозорить память своей матери». Несомненно, тут есть известный резон. Растворив похороны столь много сделавшей для России за свое блистательное в целом царствование Екатерины II, еще при жизни нареченной великой, заслужившей самые высокие знаки посмертного внимания современников, в трагикомическом фарсе перезахоронения ее незадачливого мужа, Павел I конечно же мстил матери. Но из-за одного этого он вряд ли бы затеял столь длительный и многотрудный маскарад. Его нельзя объяснить и только тем, что Павел I старался просто восстановить историческую справедливость в отношении незаслуженно отвергнутого современниками Петра III, воздать ему, так сказать, задним числом то, что он так и «недополучил» при жизни и сразу же после смерти, — мы ведь не знаем, да, наверное, никогда и не узнаем, что действительно таилось в недрах его души насчет Петра III.Дело в том, что для Павла I было принципиально важным посредством всей этой загробной церемонии публично признать отцом того, кто сам не желал признавать его ни своим сыном, ни наследником престола. Н. А. Саблуков, один из наиболее проницательных и осведомленных мемуаристов-современников Павла I, верно заметил, что он стремился всем этим «положить предел слухам, которые ходили на его счет», а слухи эти, поясняет Саблуков, напоминали о старинном плане Петра III незадолго до свержения объявить Екатерину виновной в прелюбодеянии, а Павла — незаконнорожденным, заключив их в Шлиссельбургскую крепость и т. д. «Все эти события, — продолжал Саблуков, — засвидетельствованы в архивах и были хорошо известны многим лицам, в то время (в середине 1790-х гг. — А. Т.) еще живым, которые были их очевидцами». Именно в этом, как нам думается, и состоял глубинный смысл всех усилий Павла I по перезахоронению останков Петра III: возродив представление о нем как законно правившем Россией императоре, официально и всенародно провозгласив его своим отцом, Павел I выбивал, таким образом, почву из-под могущих снова всплыть толков о темных обстоятельствах своего происхождения, о сомнительности потому прав на престол и т. д. Тем самым он еще раз подтверждал легитимность своей императорской власти.Павел I и здесь повел себя достаточно последовательно. В конце января 1797 г. он издал Указ Сенату, в котором предписывал сохранившиеся в государственном делопроизводстве печатные листы известного манифеста Екатерины II от 6 июля 1762 г. о кончине Петра III «выдрать» и доставить генерал-прокурору (речь, видимо, шла вообще о всех публикациях манифеста). По исполнении этого указа Павел I распорядился все листы с манифестом сжечь в Тайной экспедиции, оставив только два экземпляра для справок. Он знал, что делал: полный поношений Петра Федоровича, осуждавший всю политику его кратковременного царствования, включавший в себя унизительный для его памяти акт отречения, екатерининский манифест 1762 г. резко диссонировал с только что оказанными ему посмертными почестями.Можно вместе с тем сказать, что всей этой историей с перезахоронением Павел I сводил счеты и со своим прошлым, окончательно разрывал с тяготевшим над ним столько лет призраком Петра III, и в данном отношении его поступки, несмотря на всю их экстравагантность и даже известную кощунственность с точки зрения христианских правил, имели свою непреложную логику и свое психологическое оправдание.Передавая впоследствии свои впечатления о первых шагах Павла I на престоле, современники чаще всего писали о внезапных переменах, часто внешнего свойства, о «крутых мерах» в повседневном быту, когда, по выражению мемуаристов, все вдруг «перевернулось вверх дном». Вспоминали о полицейской опеке над частной жизнью, о вакханалии стремительных и взаимоисключающих распоряжений Павла I, о запретах на определенные фасоны одежды, причесок, о мгновенном изменении в наружном виде столиц, в облике военных и гражданских чинов и т. д. Но мало кто видел тогда за всем этим знак «крутых перемен» в самих основах государственного существования, которые несло с собой новое царствование.Как уже отмечалось, из горнила драматических переживаний первых революционных лет Павел вышел непреклонным сторонником укрепления абсолютизма. Только это могло поставить надежную преграду разрушительному французскому наваждению и спасти тем самым «старый порядок» не только в России, но и в Европе в целом. Надо полагать, что еще до воцарения Павел пришел к убеждению, что наилучшей — а в принципе и предельной — формой такой власти является единоличное монархическое правление, опирающееся на централизованную, бюрократически организованную сверху донизу администрацию.К тому побуждали и условия самой России, где престиж, самодержавия заметно пошатнулся — не оттого лишь, что оно пало в конце века во Франции, но и в ходе исторических событий послепетровского времени, причем не только от отсутствия положительного закона о престолонаследии. Сама идея незыблемости самодержавной власти была основательно поколеблена и дворцовыми переворотами, и широким распространением в стране просветительских идей. Ими, в частности (теории «естественного права», «общественного договора»), был основательно запутан, с точки зрения традиционного религиозно-монархического сознания, вопрос об источниках и природе монархической власти. Теперь, в свете уроков Французской революции, это становилось все более очевидным.Не подлежало сомнению, однако, что столь возвысившееся над эмпирической реальностью самодержавие не могло в тех условиях иметь духовной опоры в толще населения, не будь основательно освящено божественной санкцией, и Павел глубоко, почти мистически уверовал в божественное происхождение своей власти.Но для убедительного обоснования этого постулата православная церковь, к исходу XVIII в. изрядно скомпрометированная своей зависимостью от верховной светской власти и теми же просветительскими влияниями и вместе с тем вообще не столь авторитетная, как католичество в Западной Европе, была непригодна. Павел, сообразно со своими индивидуальными культурно-историческими пристрастиями и нравственными понятиями, обратился к средневековому рыцарству с его репутацией благородства, бескорыстия, беспорочной службы чести и т. д. (Интерес к рыцарству еще в детские годы захватил воображение Павла, средневековая рыцарская обрядность была не чужда и масонству, с которым Павел так тесно был связан в конце 1770-1780-х гг.) Принципами жизнеустройства и миросозерцания этого давно сошедшего с исторической арены феодального сословия Павел и стремился усилить сакральное значение своей власти.«Рыцарство против якобинства», облагороженное неравенство против «злого равенства» и мнимой «свободы» санкюлотов — таков был политический смысл павловской апелляции к средневековью, острие которой было в то же время направлено и против цинизма и лжи екатерининского царствования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
На троне: вместо эпилога Царствование Павла I было многократно описано в литературе — от учебных пособий до исторических романов почти что детективного толка. Мало-мальски любознательный читатель без труда найдет здесь сведения о политическом курсе Павла I внутри страны и о его деятельности на дипломатической арене, о войнах, которые тогда довелось вести России, и конечно же о знаменитых походах А. В. Суворова в Италию и Швейцарию. Найдет он здесь немало интересного и занимательного и о важнейших событиях павловского четырехлетия, включая и трагические обстоятельства дворцового переворота 11 марта 1801 г. и т. д. Особенно ярко, достоверно, впечатляюще обрисован облик Павла I — императора в упомянутой выше книге Н. Эйдельмана «Грань веков», выдержавшей уже четыре издания.Отсылая читателя к этой обширной литературе, мы — как бы в завершение всего сказанного — остановимся лишь на некоторых существенных чертах «государственной философии» Павла I и ее преломлении в реалиях его царствования.Но сперва — несколько слов об одном государственном акте Павла I в первые же дни пребывания на престоле, потрясшем воображение соотечественников: ничего подобного Россия до того не видывала. Он вознамерился публично перезахоронить бренные останки Петра III, воздав ему все подобающие при сем случае царские почести, но не просто перезахоронить, а совместить это с похоронами матери. Стоит здесь напомнить, что Петр III, умерший не царствующим, а отрекшимся от престола монархом, был похоронен не в Петропавловском соборе — традиционной, начиная с Петра I, усыпальнице российских императоров, а в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Здесь его прах благополучно покоился в течение 34 с лишним лет, и вот теперь ему предстояло заново быть похороненным вместе с прахом только что скончавшейся Екатерины II в Петропавловском соборе. Записи камер-фурьерских журналов — официальной придворной хроники — странным образом умалчивают об этом важном эпизоде, в иных случаях они попросту утрачены, но, по справедливому предположению Н. К. Шильдера, скорее всего уже 8 ноября 1796 г. Павел I распорядился вынуть гроб с останками Петра III из могилы и поставить его там же, в Благовещенской церкви. 9 ноября он повелел отслужить панихиду по Петру III в церкви Зимнего дворца, затем последовало «Объявление»: «каким порядком по их императорским величествам блаженной и вечной славы достойной памяти великом государе Петре Федоровиче и великой государыне императрице Екатерине Алексеевне траур во весь год на четыре квартала быть имеет, начиная от 25-го ноября».Из этого можно было заключить, что Петр III скончался одновременно с Екатериной II, а до того 34 с лишним года они в трогательном согласии и в одном и том же императорском сане правили страной, из чего, между прочим, следовало, что царствование Екатерины II во всем своем самостоятельном значении словно бы исчезало с исторической арены.Еще 19 ноября по повелении Павла I прах Петра III в Благовещенской церкви был переложен в новый, отделанный знаками царского достоинства гроб, и в тот же день сюда прибыл новый император с императрицей и детьми, при этом гроб был открыт — царская семья как бы прощалась с покойным. То же произошло 20 ноября, а 25-го — в присутствии великих князей и придворного штата Павел I совершил там нечто такое, что привело в содрогание окружающих: взойдя в царские ворота и возложив на себя заранее приготовленную императорскую корону, он тут же, при возглашении вечной памяти, положил ее на гроб Петра III, то есть короновал на царствование мертвого императора. (Петр III, правивший всего полгода, не успел провести требовавшей основательной подготовки своей коронации). 2 декабря состоялось торжественное перенесение гроба с останками Петра III в сопровождении войск и следовавшей за ним в трауре императорской семьи и придворных в Зимний дворец, где он был установлен на катафалке рядом с гробом Екатерины II. В печальной процессии выделялся своим громадным ростом граф А. Г. Орлов, которого многие считали тогда убийцей Петра III, — именно ему Павел приказал нести императорскую корону. 5 декабря оба гроба были перевезены в Петропавловскою крепость, где на две недели выставлены для всеобщего поклонения, и, наконец, 18 декабря останки Петра III и Екатерины II были преданы земле.Мы потому так подробно коснулись церемонии перезахоронения Петра III, что в ней как в зеркале отразились характерные черты личности и умонастроений Павла I в этот переломный в его жизни момент восшествия на престол, его переживания прошлых лет и наметки стиля будущего правления. Павел придавал этому акту слишком большое значение, чтобы не продумать до мельчайших деталей весь ритуал театрализованно-траурного, полного острых исторических ассоциаций, растянувшегося на сорок дней действа.Ф. Г. Головкин считал, что этим он хотел «опозорить память своей матери». Несомненно, тут есть известный резон. Растворив похороны столь много сделавшей для России за свое блистательное в целом царствование Екатерины II, еще при жизни нареченной великой, заслужившей самые высокие знаки посмертного внимания современников, в трагикомическом фарсе перезахоронения ее незадачливого мужа, Павел I конечно же мстил матери. Но из-за одного этого он вряд ли бы затеял столь длительный и многотрудный маскарад. Его нельзя объяснить и только тем, что Павел I старался просто восстановить историческую справедливость в отношении незаслуженно отвергнутого современниками Петра III, воздать ему, так сказать, задним числом то, что он так и «недополучил» при жизни и сразу же после смерти, — мы ведь не знаем, да, наверное, никогда и не узнаем, что действительно таилось в недрах его души насчет Петра III.Дело в том, что для Павла I было принципиально важным посредством всей этой загробной церемонии публично признать отцом того, кто сам не желал признавать его ни своим сыном, ни наследником престола. Н. А. Саблуков, один из наиболее проницательных и осведомленных мемуаристов-современников Павла I, верно заметил, что он стремился всем этим «положить предел слухам, которые ходили на его счет», а слухи эти, поясняет Саблуков, напоминали о старинном плане Петра III незадолго до свержения объявить Екатерину виновной в прелюбодеянии, а Павла — незаконнорожденным, заключив их в Шлиссельбургскую крепость и т. д. «Все эти события, — продолжал Саблуков, — засвидетельствованы в архивах и были хорошо известны многим лицам, в то время (в середине 1790-х гг. — А. Т.) еще живым, которые были их очевидцами». Именно в этом, как нам думается, и состоял глубинный смысл всех усилий Павла I по перезахоронению останков Петра III: возродив представление о нем как законно правившем Россией императоре, официально и всенародно провозгласив его своим отцом, Павел I выбивал, таким образом, почву из-под могущих снова всплыть толков о темных обстоятельствах своего происхождения, о сомнительности потому прав на престол и т. д. Тем самым он еще раз подтверждал легитимность своей императорской власти.Павел I и здесь повел себя достаточно последовательно. В конце января 1797 г. он издал Указ Сенату, в котором предписывал сохранившиеся в государственном делопроизводстве печатные листы известного манифеста Екатерины II от 6 июля 1762 г. о кончине Петра III «выдрать» и доставить генерал-прокурору (речь, видимо, шла вообще о всех публикациях манифеста). По исполнении этого указа Павел I распорядился все листы с манифестом сжечь в Тайной экспедиции, оставив только два экземпляра для справок. Он знал, что делал: полный поношений Петра Федоровича, осуждавший всю политику его кратковременного царствования, включавший в себя унизительный для его памяти акт отречения, екатерининский манифест 1762 г. резко диссонировал с только что оказанными ему посмертными почестями.Можно вместе с тем сказать, что всей этой историей с перезахоронением Павел I сводил счеты и со своим прошлым, окончательно разрывал с тяготевшим над ним столько лет призраком Петра III, и в данном отношении его поступки, несмотря на всю их экстравагантность и даже известную кощунственность с точки зрения христианских правил, имели свою непреложную логику и свое психологическое оправдание.Передавая впоследствии свои впечатления о первых шагах Павла I на престоле, современники чаще всего писали о внезапных переменах, часто внешнего свойства, о «крутых мерах» в повседневном быту, когда, по выражению мемуаристов, все вдруг «перевернулось вверх дном». Вспоминали о полицейской опеке над частной жизнью, о вакханалии стремительных и взаимоисключающих распоряжений Павла I, о запретах на определенные фасоны одежды, причесок, о мгновенном изменении в наружном виде столиц, в облике военных и гражданских чинов и т. д. Но мало кто видел тогда за всем этим знак «крутых перемен» в самих основах государственного существования, которые несло с собой новое царствование.Как уже отмечалось, из горнила драматических переживаний первых революционных лет Павел вышел непреклонным сторонником укрепления абсолютизма. Только это могло поставить надежную преграду разрушительному французскому наваждению и спасти тем самым «старый порядок» не только в России, но и в Европе в целом. Надо полагать, что еще до воцарения Павел пришел к убеждению, что наилучшей — а в принципе и предельной — формой такой власти является единоличное монархическое правление, опирающееся на централизованную, бюрократически организованную сверху донизу администрацию.К тому побуждали и условия самой России, где престиж, самодержавия заметно пошатнулся — не оттого лишь, что оно пало в конце века во Франции, но и в ходе исторических событий послепетровского времени, причем не только от отсутствия положительного закона о престолонаследии. Сама идея незыблемости самодержавной власти была основательно поколеблена и дворцовыми переворотами, и широким распространением в стране просветительских идей. Ими, в частности (теории «естественного права», «общественного договора»), был основательно запутан, с точки зрения традиционного религиозно-монархического сознания, вопрос об источниках и природе монархической власти. Теперь, в свете уроков Французской революции, это становилось все более очевидным.Не подлежало сомнению, однако, что столь возвысившееся над эмпирической реальностью самодержавие не могло в тех условиях иметь духовной опоры в толще населения, не будь основательно освящено божественной санкцией, и Павел глубоко, почти мистически уверовал в божественное происхождение своей власти.Но для убедительного обоснования этого постулата православная церковь, к исходу XVIII в. изрядно скомпрометированная своей зависимостью от верховной светской власти и теми же просветительскими влияниями и вместе с тем вообще не столь авторитетная, как католичество в Западной Европе, была непригодна. Павел, сообразно со своими индивидуальными культурно-историческими пристрастиями и нравственными понятиями, обратился к средневековому рыцарству с его репутацией благородства, бескорыстия, беспорочной службы чести и т. д. (Интерес к рыцарству еще в детские годы захватил воображение Павла, средневековая рыцарская обрядность была не чужда и масонству, с которым Павел так тесно был связан в конце 1770-1780-х гг.) Принципами жизнеустройства и миросозерцания этого давно сошедшего с исторической арены феодального сословия Павел и стремился усилить сакральное значение своей власти.«Рыцарство против якобинства», облагороженное неравенство против «злого равенства» и мнимой «свободы» санкюлотов — таков был политический смысл павловской апелляции к средневековью, острие которой было в то же время направлено и против цинизма и лжи екатерининского царствования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100