«Это неправда. В таких условиях я не могу нести ответственность за здоровье ребят».
Присутствующий здесь же при разговоре Аркадий Иванович Чернышов, обращаясь к Тарасову в свойственной ему мягкой манере, попытался урезонить тренера: «Анатолий Владимирович, ты – специалист в хоккее. Олег Маркович специалист в своей, так сказать, „вотчине“. Не надо путать сферы влияния. В данном случае доктор прав». Игрока сняли. Но дело не столько в этом, сколько в том, что этот твердый, несгибаемый Тарасов вечером зашел ко мне и извинился: «Слушай, Олег, я действительно был не прав. Но ты знаешь меня…»
Знаю. Отлично знаю. Оттого и простил. За преданность хоккею, делавшую Тарасова фанатиком. И именно поэтому делавшую его в конце концов союзником врача. Ибо он понимал, что успех его ребят – это прежде всего здоровье…
Спортивный врач сегодня прекрасно вооружен. Правда, мобильных средств еще недостаточно. Но в принципе есть все необходимое. Потому что сама жизнь заставила убедиться в том, что спорт сегодня – это медицина, медицина и еще раз медицина. С ее новейшими и современнейшими достижениями как в области чисто научных исследований, так и в плане их чисто прикладного характера. Ее единство практически со всем комплексом современного естествознания и научно-технической мысли.
Что значит прыгнуть на высоту 2 метра 35 сантиметров? Или улететь в прыжке на расстояние почти девяти метров? Что значит поднять тонны веса или преодолеть стометровку с «космической» скоростью? Нет ничего удивительного в том, что во времена нашей юности, да и много позже, подобное могло найти место разве что на страницах фантастических рассказов. Потому что безграничность человеческих возможностей, хотя бы в чисто физиологическом плане, носила скорее метафори ческий, чем буквальный характер. Есть предел и человеческим силам и человеческим возможностям. Но если лет тридцать-сорок назад та же феноменальная сила или выносливость выступали в своей, как бы это сказать, в своей первородной, что ли, природе, то сегодня границы человеческих возможностей раздвигаются шире и шире, ибо на помощь природным данным приходит современная наука.
Сегодня мы можем говорить о выдающемся таланте спортсмена, о его превосходных технических данных, но поставить знак равенства между личностными качествами и уровнем высоких достижений мы вправе лишь тогда, когда в программу подготовки современного спортсмена включен широкий диапазон научных достижений. Огромный арсенал наук сложнейших и современнейших составляет сегодня базу подготовки студента Института физической культуры и спорта. От физиологии до механики. От анатомии до математики. От психологии до молекулярной химии.
Вот почему для меня медицинские параметры исследуемого спортсмена представляют собой картину комплексной подготовки, ее успеха и недостатка. И с другой стороны, это картина той платформы, того фундамента, на котором мы собираемся воздвигнуть прочную и долговечную конструкцию организма.
Вот почему врачебно-спортивный диспансер часто представляется мне штабом здоровья, началом всех начал. Штабом, курирующим ту зону, вне которой не существует и не может существовать ни достижений, ни рекордов.
Вот почему мне всегда кажется, что первый шаг к белой линии старта и шаг второй – от белой линии старта до финиша делается все-таки здесь, в кабинетах спортивного диспансера. Я ни в коем случае не хочу умалить значения огромного труда спортивных педагогов в специальной подготовке легкоатлетов, борцов, самбистов, всех представителей тридцати видов спорта, представленных в ЦСКА. Я просто хочу, чтобы они не забывали о существовании не только прямой связи «спорт для здоровья», но и об обратной: «здоровье во имя спорта». О подготовке организма к рекорду. Слишком свежа и болезненна для любого врача, да и тренера, память о юных (и не очень юных) спортсменах, ставших жертвой чрезмерных нагрузок, жертвой неподготовленности организма к высокому уровню современных спортивных требований.
Я врач. И не имею права не сказать об этом…
Эта органическая связь врача со спортсменом и делает медицинскую службу ЦСКА и, в частности, работу его врачебно-спортивного диспансера не какой-то второстепенной, побочной или вспомогательной; она – единое, органическое целое со всей многосложной структурой клуба, подробный рассказ о котором занял бы, наверное, не один том.
* * *
Тридцать лет тому назад Всеволод Бобров впервые ввел меня в сферу армейского спорта. Огромный и ничтожно малый по времени отрезок жизни. Помню первый мой приход к Боброву в ВВС. Помню и последний его приход ко мне в ЦСКА. Он был уже серьезно болен. Не знаю, чувствовал ли он сам, насколько сильно «барахлил» его, казалось бы, не знавший устали «мотор». Но вот в глазах, в голосе, в самом мироощущении было что-то, как бы это сказать… от соприкосновения с вечностью, с предчувствием чего-то неизбежного, непоправимого. Все воспринималось им необыкновенно остро. И прежде всего то, что остается незыблемым: причудливые силуэты окружавших нас зданий, деревья, небо…
Шли по аллее мимо Ледового дворца. Стараясь отвлечь Боброва от невеселых мыслей, принялся рассказы вать ему о забавном споре Аэрофлота и ЦСКА за право украсить собой проспект.
Поймав взгляд Боброва, спросил его:
– Мог бы представить себе такой Дворец спорта тогда в Сестрорецке?
Ответил он неожиданно:
– Наверное, мог бы. Потому что мы мечтали об этом. И может, потому понастроили все это, что мальчишками не имели и сотой доли того, что сейчас имеют ребята. Помнишь ведь: коньки к валенкам привязывали веревкой и клюшки сами делали…
Не отрывая взгляда от залитых светом витражей, он, в свою очередь, спросил меня:
– А ты представлял себе там, у нас на «бочаге», что в школу будут приходить тренеры и не отбирать мальчишек в секции, а приглашать? Понимаешь, приглашать, упрашивать, отрывать их от телевизоров, «диван-торшеров»? Вот этого я никогда не мог бы себе представить тогда в Сестрорецке…
Он говорил о стихии движения, стихии спорта, буквально захлестнувшей нас в тридцатых годах. О поголовном увлечении спортом, о трудностях повседневных спортивных занятий, которые не отпугивали нас, а, напротив, переносились легко, празднично.
Я попытался настроить его на несколько иной тон.
– Но, с другой стороны, все эти вещи, – я кивнул в сторону спортивных дворцов, чьи очертания уже размывались вечерними сумерками, – разве они не символ времени, века? Не признание спорта как нового, очень значительного социально-общественного явления? Во времена нашего детства спорт был яркой страницей нашей жизни. Теперь это больше, чем страница. Он во многом определяет лицо времени.
Мы вышли с ним на Ленинградский проспект. Бобров оглянулся. Между двумя башнями гостиниц Аэрофлота виден кусочек строящегося нового футбольнолегкоатлетического комплекса ЦСКА. Совсем неболь шой кусочек. Но он надолго приковал взгляд Боброва. И была в этом взгляде, уже отмеченном не столько физической, сколько душевной болью, попытка соизмерить настоящее с прошлым… Попытка проверить настоящее прошлым… -.
Вскоре он снова пришел ко мне. Чувствовал он себя совсем плохо. Я отвез его в госпиталь, откуда ему уже не суждено было вернуться.
Мне же надо было снова возвращаться на работу. В Центральный спортивный клуб армии.
В клуб, который так давно и так прочно был связан с именем великого спортсмена. С именем моего друга…
ВОКРУГ СЛАВЫ
Моя жизнь в последние годы складывалась из двух довольно хлопотливых, но полновесных частей. Первая и, безусловно, важнейшая – «оседлая» – руководителя медицинской службы ЦСКА. И вторая – «транзитная» – врача сборных команд Союза, со всеми ее последствиями – вокзалами, гостиницами, аэродромами. Но именно эта жизнь на далеких меридианах давала мне возможность особых, не только медицинских, но и психологических контактов с моими подопечными. Она давала возможность изучать характеры как бы изнутри, искать и находить в них порою глубоко скрытые черты, определяющие собой параметры успехов и неудач. Она давала возможность пристально всматриваться в психологическую природу поединка, наблюдать, что происходит «вокруг славы».
Рассказ о «двух минутах чистого времени», с которого я начал эту книгу, – один из эпизодов той самой беспокойной жизни.
Моя первая поездка в Австралию, на Мельбурнскую олимпиаду 56-го года была связана с тем, что меня назначили врачом олимпийской сборной команды СССР по футболу. И, таким образом, вместе с профессором З. С. Мироновой и другими нашими спортивными врачами я входил в состав медиков, осуществлявших обслуживание советской команды на XVI Олимпийских играх.
Небольшой опыт подготовки спортсменов к Играм у меня уже был. Всего четыре года назад мне пришлось готовить Всеволода Боброва к матчам в Хельсинки. Но опыт этот был «заочным»: в Хельсинки меня не взяли… Теперь предстояло принять непосредственное участие в соревнованиях самого высокого ранга.
Итак, вместе с нашими футболистами я отправился в далекую Австралию, не предполагая, что один из решающих матчей предстоящих Олимпийских игр останется в моей памяти на всю жизнь. И не только в моей…
Предварительные игры олимпийского турнира наша команда провела сильно и вышла в полуфинал.
Здесь, в полуфинале футбольного турнира, наша команда встречалась с командой Болгарии.
Сборная Болгарии тех лет относилась к одной из сильнейших команд мира. Это доказали первые же минуты встречи с нашей командой. Преимущество болгарских спортсменов в начале первого тайма было неоспоримым. Лишь неточный удар болгарского нападающего спас наши ворота. Натиск был стремительным, упорным и мощным. Но наши ребята выстояли.
В такого рода встречах судьбу поединка решает общая физическая и психологическая подготовка, тот запас прочности, которым наделен спортсмен за период подготовки к матчу. Такого запаса прочности у болгарских футболистов оказалось недостаточно. Что же касается наших ребят, то они, как показали дальнейшие события, были и в физическом и морально-волевом плане подготовлены лучше своих соперников.
Уже к концу первого тайма картина меняется. Отразив штурм, наши решительно переходят в контрнаступление. Первую атаку возглавил Рыжкин. Быстрый проход к штрафной, и следуют два мощных удара. К сожалению, оба мимо ворот. При счете 0: 0 команды уходят в раздевалку.
По почерку первого тайма чувствовалось, что впереди и игроков и зрителей ждут события интересные и драматические. Но в какой степени мне придется принять в них участие, я, разумеется, еще не предполагал.
Жара страшная. Но темп, в котором был начат второй тайм, все так же высок. Идет 15-я минута. В борьбе за мяч сталкиваются в воздухе Николай Тищенко и болгарский футболист Янев. Тищенко лежит скрючившись на траве. Несколько мгновений он неподвижен, затем начинает с трудом подниматься. Игра остановлена. Ваш выход, доктор. Подхватил чемоданчик и через все поле бегу к Николаю.
Бросилась в глаза странно выпиравшая ключица. Стараясь не причинить лишних страданий, осторожно разрываю футболку и сразу же поворачиваю голову Николая так, чтобы тот не видел разорванной кожи и торчащей кости. Трамва оказалась тяжелой.
Сквозь стиснутые зубы Тищенко выдавил:
– Что со мной?
– Вывихнул ключицу. Потерпи, сейчас все будет в порядке.
Мужественный парень. Стиснул зубы. Терпит. Опятьтаки как можно осторожнее вправляю кость. Процедура – не позавидуешь. Но терпит стоически. И все это на поле, тут же, в присутствии и наших и болгарских футболистов.
Что для меня было главным в эти минуты? Движения рук. Они должны быть очень четки, чтобы не причинить сильной боли…
– Ну потерпи. Еще чуть-чуть… Умница… Так… Отлично… Вот и все… Можешь подниматься.
Ребята помогают ему встать. Поднимаюсь и я, но собственных ног не чувствую… Ну хорошо, допустим, кость я вправил. Но ведь ясно – здесь разрыв акромиально-ключичного сочленения. Надо снимать Тищенко с игры. И немедленно. Надо отправлять его в отведенный для олимпийцев госпиталь святого Винцента и чем скорей, тем лучше. Но ведь в таком ответственнейшем матче для команды это будет невосполнимая потеря, брешь, заделать которую будет очень трудно. А что же делать?
По упрямому взгляду, брошенному на меня исподлобья, по желвакам и этим насмерть стиснутым зубам, по этому стоическому терпению к боли вижу, что для Тищенко вопрос решен. Он с поля не уйдет.
И не ушел…
И ни черта я с ним сделать не мог. Ничего не мог сделать с ним, потому что ничего не мог поделать с собой. Суди меня, медицина, как хочешь, но в тот момент я не мог поступить иначе. Понимал этого парня, как самого себя. Понимал и свою ответственность, и рожденный ею долг. Все это и определяет суть спортивного врача. Четыре года назад я разрешил Боброву играть с больным коленом. Я не в силах был отказать в праве на игру Ермолаеву. И вот теперь оставляю на поле Тищенко. Точно так же много лет спустя у ворот, но уже не футбольных, а хоккейных, я разрешу играть травмированному Виктору Коноваленко.
И каждый раз это мое решение опиралось прежде всего на страстное желание спортсмена продолжить поединок и на сознание того, что дальнейшее его участие во встрече не усугубит его травмы. Хотя тут-то и была заложена значительная доля риска…
Я не случайно упомянул о необходимости физического и нервного запаса прочности, который в конце концов определяет успех спортивного состязания. Его «кирпичи» складываются в длительном процессе ежедневных тренировок и предварительных соревнований, в той многодневной и трудной тренировке тела и духа, когда происходит не просто «складирование» биологического и психологического материала, но и тщательная «сортировка» его с отбором всего лучшего и наиболее прочного. Уже сам по себе этот процесс представляет исключительный интерес и для врача и для тренера. Но здесь, к сожалению, нет ни места, ни времени для его чисто профессионального рассмотрения. Повторяю лишь одно: без тщательной, всесторонне продуманной и с медицинской и с чисто спортивной точки зрения подготовки, без физического и психологического «задела» нельзя рассчитывать на победу в подобных матчах.
Полуфинальный матч в Мельбурне прекрасно подтвердил эту простую истину…
Второй тайм нашей встречи с Болгарией также не принес результата. Судья назначает дополнительное время. Кажется, что буря на трибунах достигла своего апогея, когда болгарским футболистам удается в это дополнительное время забить нам гол. В самом деле, на что можно надеяться в такой ситуации? Разве что на чудо?
Следует удар Эдуарда Стрельцова. Гол! Опять ничья. А до конца игры считанные минуты. Но затем произошло нечто, во что просто невозможно поверить. Сейчас невозможно. Но, видимо, тогда, оставляя на поле Николая Тищенко, я все-таки в это верил…
Но прежде чем рассказать, что же произошло на последних минутах этого олимпийского поединка, рассмотрим позиционную ситуацию, сложившуюся к этому моменту на футбольном поле.
Итак, в воротах Лев Яшин. В защите: Тищенко, Башашкин, Огоньков. Линия полузащиты: справа Нетто, слева Парамонов. И наконец, линия нападения: центральный нападающий – Стрельцов, слева – Рыжкин и Сальников, справа – Иванов и Татушин. Такова дислокация. Линия нападения, возглавляемая Стрельцовым, выглядела бы безукоризненно, если бы не одно досадное обстоятельство. Дело в том, что Иванов был травмирован еще в первом тайме. Заменить его мы не могли. О серьезной травме Иванова соперники знали. Теперь тяжелую травму получил еще и Николай Тищенко.
Таким образом, одиннадцать болгарских футболистов против девяти активно задействованных наших ребят. А матч, заметьте, олимпийский, и болгары очень сильны.
Чувствовал ли Николай в этот момент всю сложность создавшегося положения? Безусловно. Да, он дей ствительно передвигался и медленно и с трудом, но, если все-таки и передвигался, то движимый как раз этим чувством осознанной им ответственности.
Болгары посчитали, что Тищенко – слитое звено в нашей команде, и не обращали на него особого внимания.
Но соперники плохо знали этого парня. Его несокрушимую волю и блестящие технические данные. Они поняли свою оплошность минуту спустя, когда было уже поздно…
Николай перехватывает мяч и неожиданно для всех быстро проходит с ним к воротам болгар. Следует красивая комбинация Тищенко – Рыжкин – Татушин, и в ворота соперников влетает второй мяч. 2: 1. Это победа!
Мы выходим в финал Олимпийских игр…
Теперь югославы.
Югославская сборная была сильной командой. Именно ей наши ребята уступили на Олимпиаде в Хельсинки в дополнительном матче. Теперь эта встреча приобрела особо принципиальный характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Присутствующий здесь же при разговоре Аркадий Иванович Чернышов, обращаясь к Тарасову в свойственной ему мягкой манере, попытался урезонить тренера: «Анатолий Владимирович, ты – специалист в хоккее. Олег Маркович специалист в своей, так сказать, „вотчине“. Не надо путать сферы влияния. В данном случае доктор прав». Игрока сняли. Но дело не столько в этом, сколько в том, что этот твердый, несгибаемый Тарасов вечером зашел ко мне и извинился: «Слушай, Олег, я действительно был не прав. Но ты знаешь меня…»
Знаю. Отлично знаю. Оттого и простил. За преданность хоккею, делавшую Тарасова фанатиком. И именно поэтому делавшую его в конце концов союзником врача. Ибо он понимал, что успех его ребят – это прежде всего здоровье…
Спортивный врач сегодня прекрасно вооружен. Правда, мобильных средств еще недостаточно. Но в принципе есть все необходимое. Потому что сама жизнь заставила убедиться в том, что спорт сегодня – это медицина, медицина и еще раз медицина. С ее новейшими и современнейшими достижениями как в области чисто научных исследований, так и в плане их чисто прикладного характера. Ее единство практически со всем комплексом современного естествознания и научно-технической мысли.
Что значит прыгнуть на высоту 2 метра 35 сантиметров? Или улететь в прыжке на расстояние почти девяти метров? Что значит поднять тонны веса или преодолеть стометровку с «космической» скоростью? Нет ничего удивительного в том, что во времена нашей юности, да и много позже, подобное могло найти место разве что на страницах фантастических рассказов. Потому что безграничность человеческих возможностей, хотя бы в чисто физиологическом плане, носила скорее метафори ческий, чем буквальный характер. Есть предел и человеческим силам и человеческим возможностям. Но если лет тридцать-сорок назад та же феноменальная сила или выносливость выступали в своей, как бы это сказать, в своей первородной, что ли, природе, то сегодня границы человеческих возможностей раздвигаются шире и шире, ибо на помощь природным данным приходит современная наука.
Сегодня мы можем говорить о выдающемся таланте спортсмена, о его превосходных технических данных, но поставить знак равенства между личностными качествами и уровнем высоких достижений мы вправе лишь тогда, когда в программу подготовки современного спортсмена включен широкий диапазон научных достижений. Огромный арсенал наук сложнейших и современнейших составляет сегодня базу подготовки студента Института физической культуры и спорта. От физиологии до механики. От анатомии до математики. От психологии до молекулярной химии.
Вот почему для меня медицинские параметры исследуемого спортсмена представляют собой картину комплексной подготовки, ее успеха и недостатка. И с другой стороны, это картина той платформы, того фундамента, на котором мы собираемся воздвигнуть прочную и долговечную конструкцию организма.
Вот почему врачебно-спортивный диспансер часто представляется мне штабом здоровья, началом всех начал. Штабом, курирующим ту зону, вне которой не существует и не может существовать ни достижений, ни рекордов.
Вот почему мне всегда кажется, что первый шаг к белой линии старта и шаг второй – от белой линии старта до финиша делается все-таки здесь, в кабинетах спортивного диспансера. Я ни в коем случае не хочу умалить значения огромного труда спортивных педагогов в специальной подготовке легкоатлетов, борцов, самбистов, всех представителей тридцати видов спорта, представленных в ЦСКА. Я просто хочу, чтобы они не забывали о существовании не только прямой связи «спорт для здоровья», но и об обратной: «здоровье во имя спорта». О подготовке организма к рекорду. Слишком свежа и болезненна для любого врача, да и тренера, память о юных (и не очень юных) спортсменах, ставших жертвой чрезмерных нагрузок, жертвой неподготовленности организма к высокому уровню современных спортивных требований.
Я врач. И не имею права не сказать об этом…
Эта органическая связь врача со спортсменом и делает медицинскую службу ЦСКА и, в частности, работу его врачебно-спортивного диспансера не какой-то второстепенной, побочной или вспомогательной; она – единое, органическое целое со всей многосложной структурой клуба, подробный рассказ о котором занял бы, наверное, не один том.
* * *
Тридцать лет тому назад Всеволод Бобров впервые ввел меня в сферу армейского спорта. Огромный и ничтожно малый по времени отрезок жизни. Помню первый мой приход к Боброву в ВВС. Помню и последний его приход ко мне в ЦСКА. Он был уже серьезно болен. Не знаю, чувствовал ли он сам, насколько сильно «барахлил» его, казалось бы, не знавший устали «мотор». Но вот в глазах, в голосе, в самом мироощущении было что-то, как бы это сказать… от соприкосновения с вечностью, с предчувствием чего-то неизбежного, непоправимого. Все воспринималось им необыкновенно остро. И прежде всего то, что остается незыблемым: причудливые силуэты окружавших нас зданий, деревья, небо…
Шли по аллее мимо Ледового дворца. Стараясь отвлечь Боброва от невеселых мыслей, принялся рассказы вать ему о забавном споре Аэрофлота и ЦСКА за право украсить собой проспект.
Поймав взгляд Боброва, спросил его:
– Мог бы представить себе такой Дворец спорта тогда в Сестрорецке?
Ответил он неожиданно:
– Наверное, мог бы. Потому что мы мечтали об этом. И может, потому понастроили все это, что мальчишками не имели и сотой доли того, что сейчас имеют ребята. Помнишь ведь: коньки к валенкам привязывали веревкой и клюшки сами делали…
Не отрывая взгляда от залитых светом витражей, он, в свою очередь, спросил меня:
– А ты представлял себе там, у нас на «бочаге», что в школу будут приходить тренеры и не отбирать мальчишек в секции, а приглашать? Понимаешь, приглашать, упрашивать, отрывать их от телевизоров, «диван-торшеров»? Вот этого я никогда не мог бы себе представить тогда в Сестрорецке…
Он говорил о стихии движения, стихии спорта, буквально захлестнувшей нас в тридцатых годах. О поголовном увлечении спортом, о трудностях повседневных спортивных занятий, которые не отпугивали нас, а, напротив, переносились легко, празднично.
Я попытался настроить его на несколько иной тон.
– Но, с другой стороны, все эти вещи, – я кивнул в сторону спортивных дворцов, чьи очертания уже размывались вечерними сумерками, – разве они не символ времени, века? Не признание спорта как нового, очень значительного социально-общественного явления? Во времена нашего детства спорт был яркой страницей нашей жизни. Теперь это больше, чем страница. Он во многом определяет лицо времени.
Мы вышли с ним на Ленинградский проспект. Бобров оглянулся. Между двумя башнями гостиниц Аэрофлота виден кусочек строящегося нового футбольнолегкоатлетического комплекса ЦСКА. Совсем неболь шой кусочек. Но он надолго приковал взгляд Боброва. И была в этом взгляде, уже отмеченном не столько физической, сколько душевной болью, попытка соизмерить настоящее с прошлым… Попытка проверить настоящее прошлым… -.
Вскоре он снова пришел ко мне. Чувствовал он себя совсем плохо. Я отвез его в госпиталь, откуда ему уже не суждено было вернуться.
Мне же надо было снова возвращаться на работу. В Центральный спортивный клуб армии.
В клуб, который так давно и так прочно был связан с именем великого спортсмена. С именем моего друга…
ВОКРУГ СЛАВЫ
Моя жизнь в последние годы складывалась из двух довольно хлопотливых, но полновесных частей. Первая и, безусловно, важнейшая – «оседлая» – руководителя медицинской службы ЦСКА. И вторая – «транзитная» – врача сборных команд Союза, со всеми ее последствиями – вокзалами, гостиницами, аэродромами. Но именно эта жизнь на далеких меридианах давала мне возможность особых, не только медицинских, но и психологических контактов с моими подопечными. Она давала возможность изучать характеры как бы изнутри, искать и находить в них порою глубоко скрытые черты, определяющие собой параметры успехов и неудач. Она давала возможность пристально всматриваться в психологическую природу поединка, наблюдать, что происходит «вокруг славы».
Рассказ о «двух минутах чистого времени», с которого я начал эту книгу, – один из эпизодов той самой беспокойной жизни.
Моя первая поездка в Австралию, на Мельбурнскую олимпиаду 56-го года была связана с тем, что меня назначили врачом олимпийской сборной команды СССР по футболу. И, таким образом, вместе с профессором З. С. Мироновой и другими нашими спортивными врачами я входил в состав медиков, осуществлявших обслуживание советской команды на XVI Олимпийских играх.
Небольшой опыт подготовки спортсменов к Играм у меня уже был. Всего четыре года назад мне пришлось готовить Всеволода Боброва к матчам в Хельсинки. Но опыт этот был «заочным»: в Хельсинки меня не взяли… Теперь предстояло принять непосредственное участие в соревнованиях самого высокого ранга.
Итак, вместе с нашими футболистами я отправился в далекую Австралию, не предполагая, что один из решающих матчей предстоящих Олимпийских игр останется в моей памяти на всю жизнь. И не только в моей…
Предварительные игры олимпийского турнира наша команда провела сильно и вышла в полуфинал.
Здесь, в полуфинале футбольного турнира, наша команда встречалась с командой Болгарии.
Сборная Болгарии тех лет относилась к одной из сильнейших команд мира. Это доказали первые же минуты встречи с нашей командой. Преимущество болгарских спортсменов в начале первого тайма было неоспоримым. Лишь неточный удар болгарского нападающего спас наши ворота. Натиск был стремительным, упорным и мощным. Но наши ребята выстояли.
В такого рода встречах судьбу поединка решает общая физическая и психологическая подготовка, тот запас прочности, которым наделен спортсмен за период подготовки к матчу. Такого запаса прочности у болгарских футболистов оказалось недостаточно. Что же касается наших ребят, то они, как показали дальнейшие события, были и в физическом и морально-волевом плане подготовлены лучше своих соперников.
Уже к концу первого тайма картина меняется. Отразив штурм, наши решительно переходят в контрнаступление. Первую атаку возглавил Рыжкин. Быстрый проход к штрафной, и следуют два мощных удара. К сожалению, оба мимо ворот. При счете 0: 0 команды уходят в раздевалку.
По почерку первого тайма чувствовалось, что впереди и игроков и зрителей ждут события интересные и драматические. Но в какой степени мне придется принять в них участие, я, разумеется, еще не предполагал.
Жара страшная. Но темп, в котором был начат второй тайм, все так же высок. Идет 15-я минута. В борьбе за мяч сталкиваются в воздухе Николай Тищенко и болгарский футболист Янев. Тищенко лежит скрючившись на траве. Несколько мгновений он неподвижен, затем начинает с трудом подниматься. Игра остановлена. Ваш выход, доктор. Подхватил чемоданчик и через все поле бегу к Николаю.
Бросилась в глаза странно выпиравшая ключица. Стараясь не причинить лишних страданий, осторожно разрываю футболку и сразу же поворачиваю голову Николая так, чтобы тот не видел разорванной кожи и торчащей кости. Трамва оказалась тяжелой.
Сквозь стиснутые зубы Тищенко выдавил:
– Что со мной?
– Вывихнул ключицу. Потерпи, сейчас все будет в порядке.
Мужественный парень. Стиснул зубы. Терпит. Опятьтаки как можно осторожнее вправляю кость. Процедура – не позавидуешь. Но терпит стоически. И все это на поле, тут же, в присутствии и наших и болгарских футболистов.
Что для меня было главным в эти минуты? Движения рук. Они должны быть очень четки, чтобы не причинить сильной боли…
– Ну потерпи. Еще чуть-чуть… Умница… Так… Отлично… Вот и все… Можешь подниматься.
Ребята помогают ему встать. Поднимаюсь и я, но собственных ног не чувствую… Ну хорошо, допустим, кость я вправил. Но ведь ясно – здесь разрыв акромиально-ключичного сочленения. Надо снимать Тищенко с игры. И немедленно. Надо отправлять его в отведенный для олимпийцев госпиталь святого Винцента и чем скорей, тем лучше. Но ведь в таком ответственнейшем матче для команды это будет невосполнимая потеря, брешь, заделать которую будет очень трудно. А что же делать?
По упрямому взгляду, брошенному на меня исподлобья, по желвакам и этим насмерть стиснутым зубам, по этому стоическому терпению к боли вижу, что для Тищенко вопрос решен. Он с поля не уйдет.
И не ушел…
И ни черта я с ним сделать не мог. Ничего не мог сделать с ним, потому что ничего не мог поделать с собой. Суди меня, медицина, как хочешь, но в тот момент я не мог поступить иначе. Понимал этого парня, как самого себя. Понимал и свою ответственность, и рожденный ею долг. Все это и определяет суть спортивного врача. Четыре года назад я разрешил Боброву играть с больным коленом. Я не в силах был отказать в праве на игру Ермолаеву. И вот теперь оставляю на поле Тищенко. Точно так же много лет спустя у ворот, но уже не футбольных, а хоккейных, я разрешу играть травмированному Виктору Коноваленко.
И каждый раз это мое решение опиралось прежде всего на страстное желание спортсмена продолжить поединок и на сознание того, что дальнейшее его участие во встрече не усугубит его травмы. Хотя тут-то и была заложена значительная доля риска…
Я не случайно упомянул о необходимости физического и нервного запаса прочности, который в конце концов определяет успех спортивного состязания. Его «кирпичи» складываются в длительном процессе ежедневных тренировок и предварительных соревнований, в той многодневной и трудной тренировке тела и духа, когда происходит не просто «складирование» биологического и психологического материала, но и тщательная «сортировка» его с отбором всего лучшего и наиболее прочного. Уже сам по себе этот процесс представляет исключительный интерес и для врача и для тренера. Но здесь, к сожалению, нет ни места, ни времени для его чисто профессионального рассмотрения. Повторяю лишь одно: без тщательной, всесторонне продуманной и с медицинской и с чисто спортивной точки зрения подготовки, без физического и психологического «задела» нельзя рассчитывать на победу в подобных матчах.
Полуфинальный матч в Мельбурне прекрасно подтвердил эту простую истину…
Второй тайм нашей встречи с Болгарией также не принес результата. Судья назначает дополнительное время. Кажется, что буря на трибунах достигла своего апогея, когда болгарским футболистам удается в это дополнительное время забить нам гол. В самом деле, на что можно надеяться в такой ситуации? Разве что на чудо?
Следует удар Эдуарда Стрельцова. Гол! Опять ничья. А до конца игры считанные минуты. Но затем произошло нечто, во что просто невозможно поверить. Сейчас невозможно. Но, видимо, тогда, оставляя на поле Николая Тищенко, я все-таки в это верил…
Но прежде чем рассказать, что же произошло на последних минутах этого олимпийского поединка, рассмотрим позиционную ситуацию, сложившуюся к этому моменту на футбольном поле.
Итак, в воротах Лев Яшин. В защите: Тищенко, Башашкин, Огоньков. Линия полузащиты: справа Нетто, слева Парамонов. И наконец, линия нападения: центральный нападающий – Стрельцов, слева – Рыжкин и Сальников, справа – Иванов и Татушин. Такова дислокация. Линия нападения, возглавляемая Стрельцовым, выглядела бы безукоризненно, если бы не одно досадное обстоятельство. Дело в том, что Иванов был травмирован еще в первом тайме. Заменить его мы не могли. О серьезной травме Иванова соперники знали. Теперь тяжелую травму получил еще и Николай Тищенко.
Таким образом, одиннадцать болгарских футболистов против девяти активно задействованных наших ребят. А матч, заметьте, олимпийский, и болгары очень сильны.
Чувствовал ли Николай в этот момент всю сложность создавшегося положения? Безусловно. Да, он дей ствительно передвигался и медленно и с трудом, но, если все-таки и передвигался, то движимый как раз этим чувством осознанной им ответственности.
Болгары посчитали, что Тищенко – слитое звено в нашей команде, и не обращали на него особого внимания.
Но соперники плохо знали этого парня. Его несокрушимую волю и блестящие технические данные. Они поняли свою оплошность минуту спустя, когда было уже поздно…
Николай перехватывает мяч и неожиданно для всех быстро проходит с ним к воротам болгар. Следует красивая комбинация Тищенко – Рыжкин – Татушин, и в ворота соперников влетает второй мяч. 2: 1. Это победа!
Мы выходим в финал Олимпийских игр…
Теперь югославы.
Югославская сборная была сильной командой. Именно ей наши ребята уступили на Олимпиаде в Хельсинки в дополнительном матче. Теперь эта встреча приобрела особо принципиальный характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20