Обычно ездили вокруг: Узбекистан, Туркмения, Каспий, Баку, Волгоград, а оттуда уже рукой подать до Оренбурга. Кобелев еле вернулся – километров 150 толкал машину: сначала руками, потом подвернулся один казах с трактором. Тяжелые машины выбили в грунте глубокую колею, легковая машина в неё вписывается. Приходится ездить «наискось». Поездишь так года два, амортизаторы становятся автоматическими, машина так и ходит «под углом», поэтому самых толстых сажали сверху.
В пустыне опасно, если солдат за рулем заснёт. Раз мне захотелось посмотреть, что будет дальше; не разбудил. Машина описала круг диаметром в пол-километра, потом больше, дальше стала нарезать восьмерки. Я толкнул водителя, он очнулся – а дороги-то нет. Заметался:
– А где мы?
– Так ты же меня везешь…
Вскоре он снова заснул. И тут, как на грех, подвернулись строители. На всю пустыню забыли засыпать четыре метра канавы. В неё мы и влетели передком. Я аж язык прикусил, а ему, суке, хоть бы что, только проснулся. Хотел я его цепью приковать к бамперу и идти за помощью, но на нем валенок не было. Солдат в валенках даже в сорокаградусный мороз не замёрзнет: холод берет человека с ног, кровь оттекает от тела. А обутый, даже без рукавиц, может засунуть руки в пах и бегать вдоль бампера. Благо, в солдатской машине никаких инструментов нет и в помине – не раскуешься. Пришлось идти с ним километров восемь. Как мы его потом били в караулке! Вытаскивание обошлось мне дорого. Чтобы не узнали, договорился методом пароля, кивков и перемигиваний с командиром автороты (караульные телефоны прослушиваются с пульта). Марипов (узбек, бастык, ел свинину) быстро просёк, что я в большой беде, можно быстро сорвать. Он всегда отличался сообразительностью и даже на историческую родину рванул задолго до распада СССР. В тот раз примчался на «Урале» с тремя ведущими мостами, остался на ночь. Мне это удовольствие обошлось в четыре литра спирта.
Как-то ехали, а на дороге улегся самец верблюда. Это можно день объезжать, а подойти боишься: попробуй вылезь из машины – укусит. Плюется верблюд в загоне от презрения к людям, когда укусить не может. Съехать с асфальта некуда, будешь сидеть в песке и никто мимо не проедет, чтобы вытащить. Дороги между площадками ещё ничего, но внутренние, в позиционном районе – неописуемы. Завидуешь арбе: у больших колес малое давление на грунт; ещё можно ездить на МАЗе. В тот раз я нашёлся. Приказал солдату-водителю:
– Сними с себя майку, я тебе потом дам новую, окуни её в бак, подожги и кинь на эту падлу.
Тряпка прилипла к шерсти, верблюд запылал и с ревом понесся в степь.
У крепкого хозяина верблюдов пять-шесть. Верблюдица стоит, как «Запорожец»; вырастить верблюжёнка – проблема, уж очень он нежный. Верблюд в пустыне – это жизнь, на лошади только овец пасти. В 1240 году наши предки прибыли в Киев именно на верблюдах. На верблюда можно погрузить юрту, сундуки, детей. Грузы перевозят на самцах, самок не завьючивают, только доят. В год верблюдица дает килограммов триста молока, жирного, как сливки. Но верблюд нужен только на время перекочевки. В остальное время их отгоняют в пустыню, на заду клеймо – куда он денется. Сел на коня, поездил по следу, нашёл, пригнал. Корма не заготовляют; если выпадет высокий снег, скот мрёт от бескормицы. Спасаются камышом, газетами, тряпками. Зимой верблюда обшивают мешками, простынями и прогоняют до сезона окота овец. Верблюд за это время линяет, становится синий, как ощипанная курица. Потом пух собирают, вычесывают, сбивают войлок или прядут нитку пополам с овечьей. Мне «апа» вязала с капроновой – носки получались, как печка, зимой в хромовых сапогах можно ходить, только соль на верху выступает. Зато ноги не потеют, можно из тепла выходить на развод и стоять, не боясь замерзнуть.
Верблюд пьет соленую воду, хрюкальником пробивает корку соли и лачет. У верблюда нет биологических врагов, кроме человека. Самец, если ведет самок, бросается даже на машины. Увидев незнакомца, ложится на передние ноги, начинает крутиться вокруг этой оси, ревет, гадит. Совершает так кругов восемь, это сигнал для знающих. Неискушенного может и укусить, верблюд способен перекусить даже волка. Как-то я на него взгромоздился, он понюхал-понюхал, хотел за ногу укусить. Я – к казаху за помощью. Тот что-то пошептал ему на ухо, верблюд хрюкнул и успокоился. А казашата по этому зверю лазят спокойно: верблюд своих не тронет, надо знать его кличку.
Верблюд исполняет важную культурологическую функцию. Прежде бастыки писали донесения хану на верблюжьих лопатках, простолюдинам – писцы – жалобы на овечьих. Их сразу в ставке высыпали на кучу и никто не читал. Что путного можно написать на бараньей лопатке? По ней только судьбу предсказывать.
Переход с гужевой тяги на машинную породил в пустыне немало проблем. Начальник тыла только что вышел из Академии транспорта. Года два, пока не обломали, был несусветный дурак. На учения надел портупею и сапоги. Мы одевали солдатское х/б и панамы, а технари – в черных танковых комбинезонах. Китель солдаты могут украсть и продать казахам, да и как в кителе ездить в МАЗе. Так он ещё взял и карту. Начштаба кричал на ЗНШ:
– Какого хуя, ты, дурак, дал ему карту?
Хотели посмеяться, но это обернулось трагически. Вы когда-нибудь видели карту пустыни, «двухсотку»? На ней же ничего не нанесено, ехать по ней все равно, что по газете. Только север обозначает надпись генеральный штаб. С целью соблюдения секретности старты не были нанесены на карту, листы лежали в «секрете», но ими не рисковали пользоваться. Единственная «сов.секретная» карта позиционного района полка лежала в сейфе командира. Колонны должны были двигаться рассредоточенно по направлениям и с интервалами по времени. Создателем советской тактики был Лазарь Моисеевич Каганович. В войну ходили сплошной колонной, даже если часть и разбомбят, зато солдаты были, как пчелы вокруг матки.
В условиях абсолютного радиомолчания (так как начальник связи больше всего боялся, чтобы радиосвязью не воспользовались, ибо батарейки были украдены, да и радиостанции Р105, на лампах, переделанные «Телефункен», имели радиус действия в 30км (в пустыне его можно увеличить до 70, если загнать солдата с антеной на крышу), остановить его было невозможно. Вот он и увёл колонну в противоположном направлении. Ориентирами были горы, одна и другая на расстоянии в 300км друг от друга. Он их и перепутал. Не доезжая горы, дорога, как это водится в пустыне, внезапно кончилась. Он повернул колонну назад. На обратном пути наиболее храбрые из солдат стали разбегаться по пустующим площадкам, подтверждая военную мудрость о том, что солдат, как чудовище озера Лох-Несс, неуловим. Солдат, как и собака, живет на инстинктах. (Как можно обучить разумного человека обязанностям дневального.) Привели тыловую колонну к нам на исходе вторых суток. Собственно, её нашла поисковая группа. Мы все это время вынуждены были питаться подножным кормом, ловить рыбу маскировочными сетями. Маскировочных сетей под цвет пустыни не было. Из ГДР поступали лесные, ярко зеленого цвета. С целью маскировки заставляли даже казармы обмазывать глиной. Хотя всем известно, что тени надежно демаскируют любые строения в условиях пустыни. Изготовление рыболовных сетей из маскировочных – довольно трудоемкая процедура. Сеть необходимо было ощипать, иначе её и МАЗом не вытащить. Сеть разрезали пополам и сшивали вдоль, получался невод, таких неводов делалось два, их ставили в протоке. «Эфиопы» залазили в воду и с криком, свистом, улюлюканьем гнали рыбу. Сазан, если и перепрыгивал первую сеть, то попадал во вторую. Но пойманную рыбу ещё нужно было сохранить. В пустыне большая рыба протухает часа за два, даже, если её засолить снаружи, мясо заванивается изнутри. Поэтому мы предпочитали мелкую. Крупную выпускали или разделывали. Берешь сома, разрезаешь на две половины вдоль хребта, обильно солишь, заворачиваешь в просоленный мешок и вешаешь на ветер. Часов за пять-шесть под белым солнцем пустыни рыба вялилась. Ещё одним способом сохранить её – было заморозить. Сначала замораживаешь воду в жидком азоте, лед такой, что за день на солнце не растает. Колешь его и перекладываешь им рыбу.
Съедобная рыба, разве что сом или змееголов. Толстолобик – ни на что не годная рыба, живёт на рисовых чеках, поедает сорняки. Мы их солили в бочках, каменную соль брали на котельной с примесью угля. Солью промывали трубы котлов, как на броненосце «Потёмкин», и для смягчения воды. Норма – совковая лопата на бочку, зимой можно было есть от бескормицы. Кладешь на стол, черпаешь ложкой и выплевываешь мелкие косточки.
Организаторами таких дел были обычно первые ракетчики, ветераны движения – престарелые капитаны. Это была порода. По ветхости своей, после пятого развода, они уже ничем, кроме браконьерства, охоты и рыбалки не интересовались. По берегам рек, в тугаях (это растение с листьями, как у лозы и колючками, как у акации. Последнего туранского тигра убили в 1934г., а казахи утверждали, что тигры и посейчас есть.) в плавнях добывали камышового кота на тапки. Видели разорванных свиней, я бы не сказал, что это работа волков или собак. Плавни неисследованы до сих пор. Система стариц, болот, солончаков тянется на десятки километров; камыш, как бамбук. Хрущёв намеревался построить в Кзыл-Орде бумажно-целлюлозный комбинат на местном сырье. Финны заинтересовались, уже навезли плавающих камышерезных комбайнов, но перебила байкальская мафия. Это спасло реку, иначе Сыр-Дарью угробили бы лет на 10 раньше. На приречных водоемах обилие птиц. На одном из озёр-вонючек с сероводородом я подранил гуся. Остался один патрон. Часа четыре в ОЗК, по грудь в вонючей жиже, гонялся за ним, молотил прикладом. Я упаду на берегу – и гусь лежит, я в воду – и он в воду. Осень, холодно уже, но я весь взмок. Пожалел, что со мной не было сержанта Галина, башкира. Тот за двести шагов сбивал уток – отстреливал головы, целясь под клюв. Вернулся в злобе и на хоздворе застрелил поросёнка.
Основную пернатую добычу составляли лысухи, они же «гидровороны» или «военные куры»: водоплавающие птицы с клювом, как у курицы, лапами, как у утки; латинское название кажется Fulica atra Lath. Они покладистые: сели и не взлетают, стреляй по ним хоть пять раз. Как-то солдаты поставили маскировочные сети и наловили штук двадцать. Ощипали, выпотрошили, сложили в холодильник. А инспектором, как на беду, был полковник Уманский, ростом метр сорок – «начальник паники». Если на совещании кричит:
– Убили! Убили! У вас там на стрельбище солдата убили!
путём несложных логических рассуждений можно было прийти к выводу о том, что не собраны гильзы. Уманский взял одну гидроворону и поехал проверять продсклад (описать разговор с солдатом?). Пока ездил, я приказал добычу убрать, от греха подальше.
– А где остальные?
– А ничего не было.
– А это что?
– Не знаю, товарищ полковник.
Он эту гидроворону где-то неделю с собой носил, тыкал мне на совещаниях.
– Я не знаю, что Вы имеете в виду, товарищ полковник.
В тугаях было довольно много фазанов. Эти умельцы с помощью солдат накрывали тугаи сетками. Затем стреляли под сеткой, чтобы фазан не убегал, а взлетел. Запутавшихся добивали веслами, причем брали только петухов. В августе утки-селезни линяют, меняют маковые перья; их отсекали от плавней и загребали бреднем. Ловили кабанов петлями. Система «Зона» 1м содержала немецкую проволоку. Эта проволока была эластичной и хорошо затягивалась, в отличие от нашей, которая могла согнуться. Разорвать проволоку диаметром 2мм было невозможно. Ставили петли на одной тропе по шесть штук подряд, двух-трёх кабанов буквально разрезало проволокой.
В пустыне полно зайцев. Казахи их не ели. Жует жвачку, но с когтями на лапах. Они бы ели и свинью, но и та хоть и с раздвоенными копытами, но жвачку не жевала. Ночью выезжали на ГАЗ-66 (то же мне машина для пустыни, сидишь на горячем моторе), набирали камней, ловили зайцев фарой-искателем. Задача заключалась в том, чтобы не упустить добычу из луча света. Солдат подходил и метров с двух бил зайца горстью камней. Главным было не закрыть собой свет, чтобы не нарваться на маты.
– Что тебе, по десять раз за каждым зайцем останавливаться?
Таким образом, часа за 3-4 добывали 12-15 зайцев. Добыча шла в котел караулу, а тушенку продавали казахам или обменивали на водку.
Как-то братья Арбузовы пошли на охоту, собрали бригаду, на берегу Сыр-Дарьи разложили костер. Старые берега, как каньон, размывает согласно кориолисову ускорению. Утром проснулись от выстрела, у всех зола в глазах. Второй – все на сьёб:
– Хорошо ушли!
– По нам бьют!
– Откуда?
– С той стороны!
– Так не дострелишь!
– Гена, стой! Сколько их (патронов – Ред.) было?
Оказалось, в кармане ватника забыли горсть патронов; ночью от костра он затлел и началась кононада.
Изготовление сковороды в карауле также не составляет труда. Кладут лопату и несколько раз бросают на неё тридцатидвухкилограммовую гирю, затем берут подходящую смазку «ЦИАТИМ-100». Самый надежный способ проверить содержимое баночек – дать собаке. Если лижет, значит можно есть. Пушечное сало – смесь оленьего жира с говяжьим или китовой ворванью, также имело пищевую ценность – в караулах солдаты жарили на нем картошку, хотя оно и воняло резиной. Системы охраны в карауле работали от аккумуляторов, для их смазки и выдавали «ЦИАТИМ-100».
Соответственно прогрессу цивилизации трансформировались и методы выживания. Прежде, во времена Перовского, основной заботой было не допустить, чтобы проводник сбежал с запасами воды на быстром верблюде. В пустыне при всех режимах пить воду из открытых источников опасно. Советская власть не стала исключением. Если при баях свирепствовала малярия, то теперь все открытые источники загажены фекалиями, стиральным порошком, промышленными отходами… Ни в одном городе на Сыр-Дарье, даже в Ленинске, не было очистных сооружений. Не говоря уже о Кзыл-Орде – там мочились в воду открыто. Советская власть не тратилась на мелочи – и народу, и воды хватало. Пенициллин убивал любые микробы, а до ракового возраста казахи не доживали; экзотическими болезнями, вроде инфаркта, инсульта, склероза, ишиаса тоже не болели. Может потому, что газет не читали: все болезни, как известно, от чтения. За всю службу я видел только одного казаха в очках – мой друг Джанабаев носил их, чтобы скрыть косоглазие. А если тело долго не мыть, то оно не поддается педикулезу; вши заедали только русскоязычных, злоупотреблявших мытьем. Я ни разу не видел купающимся казаха, даже детей. Если юрта месяцами стоит у реки, и то в воду не полезет; что он, дурак? Человек, ползающий в воде, вызывает у аборигенов омерзение. Человек, как известно, должен лосниться от жира и пота, это вызывает уважение. А если он мокрый, как жаба, с ним все ясно. Поэтому никогда нельзя поддаваться слабости и лезть в воду при казахах – рискуешь потерять их расположение.
Так-как пить из открытых водоемов в пустыне опасно, в крайнем случае можно выкопать ямку недалеко от уреза воды и ждать, пока там отфильтруется немного жижи. Для очистки воды первопроходцы космодрома создавали весьма несложные агрегаты. Бочку заполняли слоями глины, песка и древесного угля. На выходе получался весьма сносный продукт.
Приготовление пищи на открытом огне в пустыне также проблема. Туркмены в свои перекочевках останавливаются там, где нефть выходит на поверхность. Они считают, что этот вечный огонь был зажжен для них самим Аллахом. На ветру любое собранное топливо прогорает мгновенно, даже нагретая костром земля остывает очень быстро. Поэтому на бивуаке костер следует разжигать в яме или со всех сторон огораживать его палатками. Времена кизяков, курая и дров из саксаула безвозвратно миновали; даже кочевники топят технологическими отходами (теми же скатами от машин, благо, в современной пустыне их полно). Я сам ел бешбармак, приготовленный на скатах; вкус – будто бензином приправлено. Находясь у такого костра, за считанные минуты превращаешься в негра. Поэтому для приготовления мяса и рыбы служил не менее хитроумный агрегат, придуманный все теми же первопроходцами. Брали железный ящик от инструментов, вставляли внутрь трубу, в оставшееся пространство накладывали мясо. С торца в трубу вставляли зажженную паяльную лампу. От её тепла мясо подвергалось термической обработке, возвышенно именовавшейся горячим копчением.
Для обогрева палаток применяли печь-ёлочку. Она собой представляла трубу большого диаметра, к которой, в виде ветвей, приваривали трубы меньшего диаметра. В большую трубу заливали солярку и поджигали. Дым выходил через верх, а тепло – через боковые отростки. Ведра солярки хватало на ночь. В случае пожара от такой печки, палатка сгорала за тридцать секунд, так что никто не успевал обгореть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35