В Лондоне Энн жила разгульной жизнью, слывя безотказной женщиной. Джордж знал только, что она пытается предать забвению что-то, что очень сильно ее ранит или беспокоит, но он не видел способа достучаться до нее.– Если бы вместо Хозяина умерла я, – внезапно спросила она, – скажи, что бы ты почувствовал по отношению к Биллу?Смайли все еще обдумывал свой ответ, когда она снова заговорила:– Я иногда думаю, что мешаю тебе откровенно высказать о нем свое мнение. Это правда? Что я каким-то образом не даю вам разбежаться в разные стороны. Может такое быть?– Может. – Он помолчал и добавил:– Да, мне кажется, я в определенном смысле завишу от Билла.– Скажи, Билл по-прежнему важен для Цирка?– Пожалуй, больше, чем когда-либо.– И он по-прежнему ездит в Вашингтон, прокручивает разные делишки с ними, переворачивает их вверх тормашками?– Я думаю, да. Так говорят.– А он так же важен, как ты когда-то?– Я полагаю, да.– Я полагаю, – повторила она. – Я думаю. Говорят. Так он л у ч ш е или нет? Лучший исполнитель, чем ты, более расчетливый? Скажи мне. Пожалуйста, скажи мне. Ты должен сказать.Она была непривычно взволнованна. Ее глаза, слезящиеся от ветра, горели отчаянием, уставившись на него, она вцепилась всеми пальцами в его руку и, как ребенок, пыталась вытянуть из него ответ.– Ты всегда говорила мне, что мужчины не поддаются сравнению, – с трудом подбирая слова, ответил он. – Ты всегда говорила, что отказываешься мыслить подобными категориями.– Скажи мне!– Ну, ладно: он не лучше.– Так же хорош?– Нет.– А селя бы меня здесь не было, что бы ты о нем думал? Если бы Билл не был мне кузеном, вообще никем мне не был? Скажи мне! Ты бы думал о нем больше или меньше?– Я полагаю, меньше.– Так и думай меньше. Я вычеркиваю его из нашей семьи, из нашей жизни, из всего остального. Здесь и сейчас. Я бросаю его в море. Вот туда.Понимаешь?Он понимал только одно: возвращайся в Цирк и закончи свое дело. Это был один из многих способов, которыми она пользовалась, чтобы сказать одно и то же.Все еще встревоженный этим вторжением в свои воспоминания, Смайли встал и направился к окну. У него вошло в привычку высматривать что-то на улице, когда душа его была в смятении. Стайка из шести чаек устроилась на парапете.Он, должно быть, услышал их крики и поэтому вспомнил ту прогулку в Ламорну.«Когда я что-то не могу сказать, я начинаю кашлять», – как-то раз призналась ему Энн. «Почему же она не могла этого сказать? – угрюмо вопрошал он у дымовых труб на противоположной стороне улицы. – Конни могла это сказать, Мартиндейл мог, так почему не могла Энн?»«Трое плюс Аллелайн», – пробормотал Смайли довольно громко. Чайки улетели все сразу, как если бы они заприметили место получше. «Передай им, что они заплатят за путь наверх фальшивыми деньгами». Ну а если все банки охотно принимают эти деньги? Если эксперты признают их подлинными и Билл Хейдон превозносит все это до небес? И папки из Секретариата кабинета полны восторгов по поводу смелых новичков из кембриджского отделения Цирка, которые наконец сумели прервать полосу неудач?Первым он выбрал Эстерхейзи, потому что Тоби был обязан ему своей карьерой: Смайли завербовал его в Вене, голодного студента, живущего в развалинах музея, хранителем которого был когда-то его покойный дядя. Смайли поехал в Эктон и направился прямиком к нему в «прачечную», в его кабинет за столом орехового дерева, уставленным целым рядом телефонов цвета слоновой кости. На стене – гравюра с коленопреклоненными волхвами, предположительно работы итальянского мастера семнадцатого века. Через окно – вид на закрытый двор, запруженный машинами, фургонами и мотоциклами, с казармами для отдыха, где бригады «фонарщиков» коротали время между сменами. Сперва Смайли спросил Тоби о семье: у него был сын, который недавно поступил в Вестминстерскую школу, и дочь – первокурсница медучилища. Затем он поинтересовался насчет тех «фонарщиков», листы учета которых не заполнялись последние два месяца, и когда Тоби начал вилять, он спросил его прямо в лоб: выполняли ли они недавно какие-нибудь особые задания – дома или за границей, – о которых из соображений секретности Тоби не мог упоминать в своих отчетах?– Для кого бы это я мог делать, Джордж? – спросил Тоби с застывшим взглядом. – Знаешь ли, на мой взгляд, это абсолютно противозаконно. – И это выражение – на взгляд Тоби – почему-то прозвучало в его устах нелепо.– Ну, к примеру, я могу допустить, что ты делал это для Перси Аллелайна, – предложил Смайли, подкидывая ему подходящую отговорку:– В конце концов, если бы Перси приказал тебе что-то сделать и не включать это в отчет, ты бы оказался в очень трудном положении.– Тем не менее, Джордж, какого рода «что-то», хотел бы я знать?– Разгрузить чей-то тайник за границей, организовать явочную квартиру, приставить за кем-нибудь хвост, нашпиговать аппаратурой посольство, В конце концов, Перси – руководитель Оперативного отдела. Ты мог подумать, что он действует по инструкции пятого этажа. Я вполне допускаю, что так могло быть.Тоби пристально посмотрел на Смайли. Он держал сигарету, но не курил, если не считать момента, когда он ее зажигал. Она была ручной закрутки, и достал он ее из серебряного портсигара, но она так и не попала к нему в рот после того, как он прикурил. Она описывала круги вокруг его губ, приближаясь к ним и снова удаляясь, иногда казалось, что она вот-вот туда нырнет, но этого так и не произошло. А тем временем Тоби произносил речь: это было изложение его точки зрения, сложившейся у него относительно его места на нынешнем этапе жизни. Он любит свою работу, сказал Тоби. Он не хотел бы ее потерять. Он даже испытывает к ней какое-то нежное чувство. У него есть другие интересы в жизни, и они в какие-то моменты всецело занимают его, но работу он все же ставит на первое место. Его тревожило то, по его словам, как обстояли дела с продвижением по службе. Не то чтобы им двигали какие-то корыстные мотивы, нет.. Он, скорее, назвал бы эти мотивы социальными.– Знаешь, Джордж, у меня такие большие годы выслуги, что я чувствую некоторое смущение, когда эти молодые ребята заставляют меня выполнять их приказы. Ты понимаешь, что я имею в виду? Взять хотя бы Эктон: одно название «Эктон» для них звучит оскорбительно.– Ох, – мягко произнес Смайли. – А что это за молодые ребята?Но Эстерхейзи окончательно потерял всякий интерес к разговору. Его речь закончилась, лицо снова приняло знакомое отсутствующее выражение, взгляд манекена застыл где-то в воздухе перед лицом Смайли.– Ты имеешь в виду Роя Бланда? – спросил Смайли. – Или Перси? Перси, что ли, молодой? Кто, Тоби?– Хорошего мало, – снова стал жаловаться Тоби. – Джордж, когда ты работаешь не покладая рук, а тебя забывают вовремя продвинуть, каждый, кто стоит выше тебя на служебной лестнице, кажется молодым.– Возможно, Хозяин мог бы тебя продвинуть на несколько ступенек, – предположил Смайли, которому все меньше нравилась роль, которую он сейчас играл.От ответа Эстерхейзи повеяло холодом:– Знаешь, Джордж, на самом деле я не слишком уверен, что он на что-то способен сегодня. Послушай, я передам кое-что Энн. – Он открыл яшик стола. – Когда я услышал, что ты идешь, я звонил кое-каким своим приятелям; что-нибудь красивое, говорю я, что-нибудь для безупречной женщины, – ты знаешь, что я никогда не забываю ее с тех пор, как мы однажды познакомились на вечеринке у Билла Хейдона?И вот Смайли унес с собой утешительный приз – дорогие духи, провезенные контрабандой, как он предположил, одним из «фонарщиков» Тоби по пути домой, – и пошел побираться к Бланду, подумав при этом, что на один шаг приблизился к Хейдону.* * *Вернувшись к столику, Смайли снова просмотрел бумаги Лейкона, пока не нашел тоненькую папку, обозначенную «Операция „Черная магия“. Прямые субсидии», в которой были отмечены первые расходы, вызванные сотрудничеством с источником Мерлин. «Из соображений безопасности предлагается, – писал Аллелайн в очередной личной докладной Министру, на которой стояла дата почти двухгодичной давности, – выделить финансирование „Черной магии“ в абсолютно отдельную статью дотаций, предусмотренных для Цирка. Пока не будет найдено подходящее прикрытие, я прошу Вашего разрешения на прямые с у б с и д и и и з ф о н д о в М и н и с т е р с т в а ф и н а н с о в помимо обычного финансирования, предусмотренного секретной резолюцией, которые, в свою очередь, д о л ж н ы , з а н я т ь н а д л е ж а щ е е и м м е с т о в с т а т ь е р а с х о д о в п о Ц и р к у , Впоследствии я лично отчитаюсь перед Вами».«Одобряю, – написал Министр спустя неделю, – при непременном условии…»Условий никаких не было. Беглого взгляда на первый ряд цифр для Смайли было достаточно, чтобы узнать все, что ему требовалось. Уже к маю того года, когда состоялась встреча в Эктоне, Тоби Эстерхейзи лично совершил не менее восьми поездок за счет средств, выделенных для операции «Черная магия»: две в Париж, две в Гаагу, одну в Хельсинки и три в Берлин. Во всех случаях цель командировки была скупо сформулирована как «сбор продукции». Между маем и ноябрем, когда Хозяин уже сошел со сцены, Тоби совершил еще девятнадцать поездок. Одна из них привела его в Софию, другая – в Стамбул. Ни одна не требовала его отсутствия больше чем на три полных дня. Большинство из них приходились на выходные. В некоторых таких командировках его сопровождал Бланд.Говоря попросту, Тоби Эстерхейзи врал как сивый мерин, причем у Смайли не возникало ни малейших сомнений. Было приятно найти документальное свидетельство, подтверждающее это впечатление.Чувства, которые испытывал в то время Смайли по отношению к Рою Бланду, были расплывчаты. Вспоминая о них сейчас, он понял, что таковыми они остались и по сей день. Преподаватель группы взял его на заметку, а Смайли завербовал его; эта комбинация странным образом была похожа на ту, после которой в свое время в сети Цирка попал сам Джордж. Но в этот раз уже не было германского монстра, чтобы раздуть пламя патриотизма, а кроме того, Смайли всегда бывал немного смущен, заслышав чьи-то клятвенные заверения в антикоммунизме. Как и Смайли, Бланд не знал настоящего детства. Его отец был докером, страстным трейд-юнионистом и членом партии. Его мать умерла, когда Рой был еще ребенком. Отец ненавидел образование, равно как ненавидел и власть, и когда Рой поумнел, отцу взбрело в голову, что правящий класс отнял у него сына, и он стал изводить его бесконечными побоями. Бланд сумел пробиться в среднюю школу, а в каникулы работал, по выражению Тоби, не покладая рук, чтобы скопить лишний пенс. Когда Смайли первый раз встретил его в своем кабинете в Оксфорде, тот выглядел настолько изможденным, будто только что вернулся из трудного путешествия.Джордж взял над ним шефство и на протяжении нескольких месяцев постепенно подготавливал его к предложению, которое Бланд принял, как догадался Смайли, в основном из чувства вражды к своему отцу. После этого он выпал из поля зрения Смайли. Перебиваясь случайными денежными выплатами, Бланд корпел над книгами в Мемориальной библиотеке Маркса и пописывал левацкие статьи для заштатных журналов, которые давно бы прекратили свое существование, если бы их не субсидировал Цирк. По вечерам он дискутировал до хрипоты на митингах в прокуренных пивных и школьных залах. Во время каникул он ездил в «ясли», где один фанатик по имени Тэтч вел индивидуальные курсы «школы обаяния» для готовящихся к внедрению за границей агентов. Тэтч обучил Бланда ремеслу и осторожно подвел его прогрессивные взгляды ближе к характерным для марксистского лагеря, к которому принадлежал отец Роя. Три года спустя после того, как его завербовали, отчасти благодаря своему пролетарскому происхождению и влиянию своего отца на Кинг-стрит, Бланд заслужил назначение на год в качестве помощника лектора по экономике в Познанском университете. Так его запустили в дело.После Польши он подал заявление на занятие вакантной должности в Будапештской Академии наук, которое было удовлетворено, и следующие восемь лет жил кочевой жизнью неприметного интеллектуала левого толка, собирая информацию, часто представлявшую интерес, но всегда требовавшую подтверждения. Он побывал в Праге, вернулся в Польшу, затем отбыл два адских семестра в Софии и шесть в Киеве, где за последние два месяца у него случилось два нервных срыва. «Ясли» еще раз взяли его на попечение, на этот раз допросив по полной программе. После окончания этой процедуры он был реабилитирован. Его сети передали другому куратору, а самого отправили в Цирк для руководства (по большей части из своего кабинета) агентами, которых он завербовал на территории противника. С недавних пор, как показалось Смайли, Бланд довольно близко сошелся с Хейдоном. Если Смайли случалось зайти к Рою поболтать, там непременно, развалясь в кресле, сидел Билл в окружении бумаг, таблиц и сигаретного дыма; если же он заглядывал к Биллу, неудивительно было найти там и Бланда, в промокшей от пота рубашке, грузно расхаживающего по ковру. Билл занимался Россией, Бланд – Восточной Европой, но буквально с первых дней «Черной магии» это различие практически исчезло.Они встретились в открытой пивной в Сент-Джонс-Вуд в один из пасмурных дней все того же мая, в половине шестого, когда в саду было пусто, Рой привел с собой ребенка, мальчишку лет пяти, маленького Бланда, светловолосого, толстого и розовощекого. Он не объяснил, зачем взял его с собой, но, пока они говорили, Рой иногда замолкал и оборачивался, чтобы посмотреть, как тот сидит на скамейке немного поодаль и ест орехи. Нервные срывы ли были тому виной, но в поведении Бланда по-прежнему явно чувствовалось влияние философии Тэтча, созданной им для агентов, запускаемых в лагерь противника: вера в себя, умение выслушать и предложить позитивную мысль, обаяние человека, умеющего повести за собой, и все те тяжеловесные фразы, которые во время расцвета культуры времен «холодной войны» превратили «ясли» в некое подобие центра морального перевоспитания.– Ну, в чем же дело? – приветливо спросил Бланд.– В общем-то, дела как такового нет, Рой. Просто Хозяин чувствует, что сейчас создалась нездоровая ситуация. Он не хотел бы видеть тебя замешанным в этой интриге. Впрочем, как и я.– Здорово. Ну, и в чем же дело?– Что ты хочешь?На столе, мокрый после недавнего ливня, стоял столовый набор с оставшимися после обеда деревянными зубочистками в бумажной упаковке. Взяв одну, Бланд выплюнул бумагу на траву и принялся орудовать толстым концом в коренных зубах.– Ну, ладно, как насчет пяти тысяч откупных из специального фонда?– И домика с машиной? – сказал Смайли, превращая все в шутку.– И ребенка в Итоне, – добавил Бланд и, про-должая возить зубочисткой, подмигнул мальчишке, сидящему с другой стороны бетонной дорожки. – Видишь ли, я уже заплатил, Джордж, ты знаешь это. Я не знаю, что я купил, но уплатил я чертову уйму. Я хочу кое-что взамен. Десять лет отшельничества за пятый этаж – это большие деньги в любом возрасте. Даже в твоем. Должна быть какая-то причина, почему я попался на эту удочку, но я толком не могу припомнить. Наверное, притягательная сила твоего обаяния.Стакан Смайли все еще оставался наполненным, поэтому Бланд принес себе другой, а также кое-что для ребенка.– Подлец ты образованный, – в шутку провозгласил он, снова садясь. – Вот скажи-ка, кто это придумал: «Художник – это такой тип, который может придерживаться двух абсолютно противоположных взглядов и, несмотря на это, оставаться работоспособным»?– Скотт Фитцджеральд, – ответил Смайли, подумав на мгновение, что Бланд вызывает его на разговор о Билле Хейдоне.– Да, Фитцджеральд понимал кое-что, – подтвердил Бланд. Когда он пил, его слегка выпученные глаза скашивались вбок, по направлению к забору, будто он искал кого-то. – И я определенно работоспособен, Джордж. Как хороший социалист, я падок на деньги. Как хороший капиталист, я не вне революции, потому что если ты не можешь победить ее, то хотя бы шпионь за ней. Не смотри на меня так, Джордж. В этом вся суть сегодняшнего положения: не даешь мне жить безмятежно, я буду кататься на твоем «ягуаре», разве не так? – Говоря это, он поднял руку. – Як вам присоединюсь через минуту! – крикнул он через всю лужайку. – Оставьте одну для меня!По ту сторону проволочного забора околачивались две девчонки.– Это билловские шуточки? – неожиданно зло спросил Смайли.– Что – это?– Это одна из билловских шуточек про материалистов в Англии, про общество всеобщего благосостояния?– Может быть, – сказал Бланд и осушил свойстакан. – А тебе что, не нравится?– Да не то чтобы не нравилось… Просто я никогда раньше не думал, что Билл может быть радикальным реформатором. Что это на него вдруг нашло?– А здесь нет ничего радикального, – отрезал Бланд, обижаясь на любые нападки как на его социализм, так и на Хейдона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46