— И Батенчук опять рассмеялся лукаво и весело. Ох хитрец! Он ведь и нас пытался воспитывать так же, как и всех, кто приходил в кабинет.
— Евгений Никанорович, самый главный вопрос: почему так медленно строится город? Почему здесь так плохи бытовые условия?
Он сперва пытался доказывать, что за четыре года сделано сравнительно немало. Но видно было, что говорит он это только ради того, чтобы вызнать нашу позицию: может быть, мы растерявшиеся незнайки, судим о строительстве, не представляя всех трудностей?.. Но потом вдруг сказал:
— Ладно. Вы уже не новички здесь, и с вами я могу быть до конца откровенным.— Впервые за весь вечер в голосе Батенчука прозвучала усталость.— Фактически последние полгода город совсем не строился. Да и до этого... эх, что там говорить!..
Евгений Никанорович! Вы просили нас о том, чтобы весь последующий между нами разговор не был предан огласке: нечего, мол, старые угли ворошить,— догорят, и ладно. Мы тогда не согласились с вами. И правильно сделали. Дело не в том, что рассказ об айхальской истории в печати может повредить вашим деловым и дружеским отношениям с Виктором Илларионовичем Тихоновым. Нам кажется, Тихонов — достаточно мужественный человек, чтобы признать свои ошибки. Да и так ли уж он виноват? Ведь вы сами говорили, что, будь вы на его месте, поступили бы, возможно, точно так же.
Да и не только с ваших слов мы пишем об этой истории: о ней мы говорили с десятками людей. А пишем не просто для того, чтобы рассказать, а для того, чтобы истории такие больше не происходили. Ведь по сути дела «Айхал» — мы говорим о явлении, а не о факте — повторялся в Мирном ежегодно. Да и толь-' ко ли в Мирном!..
На этот раз было так. Из года в год стройка в Мирном финансировалась нерасчетливо. Причем не то чтобы Москва не давала денег, нет, понимая важность этой стройки, там рассуждали так: мы даем заранее урезанный план, но если вы его выполните, то добавим денег еще. Казалось бы, все так, все правильно. Но не учитывали в Госплане одного: чтобы выполнить план в деньгах, нужны еще и стройматериалы, и механизмы под эти деньги. Если стройка развертывается где-нибудь на западе, то все это можно доставить сравнительно быстро. А в Мирный? Сюда грузы можно завозить только летом. Значит, фонды, к примеру, на будущий год можно выделять самое позднее в конце этого года: пока заводы-поставщики выполнят заказ, пока привезут оборудование, материалы, механизмы в Усть-Кутский порт на Лене, пока порт этот, до предела загруженный, сможет отправить все необходимое в Мухтую, пока оттуда вывезут, наконец, грузы в Мирный,— вот и прошло полгода. А там — опять зима, встала Лена.
Кстати, на этот счет — о сроках выделения фондов для северных строек — существует установленный правительством порядок. Существует... но Госплан твердит свое: выполните — еще дадим...
И вот в шестидесятом году в тайге, севернее Мирного, геологи нашли месторождение Айхал. Мирненцы предложили быстро освоить его. По-государственному подошли. Предполагали так: освоение Айхала начать уже в шестидесятом году, но не торопясь, основательно, а часть фондов и механизмов, которые выделят, передать пока Мирному. План же по добыче алмазов
в этом году выполнить лишь за счет улучшения работы старых предприятий. Предложение мирненцев было, конечно, принято. Айхал благословили. Надо сказать и еще об одной немаловажной для последующего рассказа детали. В шестидесятом году трест «Якуталмаз» выполнил план добычи алмазов с трудом. Получилось это потому, что драга — первая в Союзе, опытная — на иреляхских россыпях, как говорится, не пошла. Дело это новое, и целый год ломали голову над технологией добычи алмазов в россыпях, методами оттайки мерзлых грунтов, меняли оборудование драги, но практического результата по существу не добились. А плановые расчеты этого года строились, в частности, и на том, чтобы пустить в эксплуатацию вторую, более мощную драгу. А вдруг и в этом году не смогут освоить дражную добычу? Да еще и Айхал не введут в строй. Тогда план летит в тартарары?..
Возможно, именно так и рассуждал в декабре 1960 года Виктор Илларионович Тихонов. В точности мы за это. ручаться не можем, но во всяком случае все последующие события говорят о справедливости такого мнения.
Тогда, в декабре, нужно было срочно вывозить из приленских лесосек заготовленный лес в Мирный, создавать запасы на лето. Нужно было забрасывать сюда по зимнику и брус из Пеледуя, что расположен где-то посредине между Мухтуей и Усть-Кутом,— там в прошлом была небольшая судоверфь, а сейчас домостроительный комбинат. Да и множество других грузов ждало своей очереди. Номашин Тихонов не давал.
На сторону треста «Якуталмаз» встал председатель якутского совнархоза Воробьев. Он прислал письмо в Мирный: транспорт для «Вилюйгэсстроя», вопреки ранее подписанному соглашению, пока не выделять. Решение это подтвердил и член Госплана РСФСР Меркулов. Формально с Тихонова ответственность была снята. Но форма формой, а дело делом. Уж кто-кто, а Тихонов понимал: машины не дать нельзя. Что же делать? Дать их — значит пойти на риск. А если будет провален план добычи алмазов? Ведь отвечать-то тогда прежде всего ему, Тихонову... Не дать? Форсировать Айхал? Будут сорваны работы на строительстве Мирного. Что делать?
Был крупный разговор Батенчука с Тихоновым в кабинете последнего. Начальник треста уступил, наметил номера машин, тут же позвонил в Мухтую, на автобазу: выделить машины для «Вилюйгэсстроя». Батенчук в этот же день поехал туда.
Машин под погрузкой нет. К начальнику автоба-зы. А тот меланхолично пожимает плечами: было, мол, распоряжение, а потом позвонили еще раз и... я человек маленький, ничем помочь не могу.
Как так?! Батенчук — в Мухтуйский райком партии. Там тоже мнутся: распоряжение Воробьева, то се... Батенчук обратно в Мирный, к Ладей-щикову.
— Ты секретарь горкома?
— Да. Пока — да.
— Как ты расцениваешь поведение начальника треста Тихонова?
Собрали внеочередное бюро горкома. Тихонову вынесли выговор. Обязали: дать машины. Тихонов вынужден был согласиться, но уехал из горкома взбешенный.
И вот на следующий день все машины транспорт-но-складского управления треста были выгнаны на погрузочные площадки «Вилюйгэсстроя». Несколько сот машин! Так сказать, психическая атака. Конечно же погрузить их все не смогли. Тихонов звонит в Мухтую:
— Транспорт простаивает под погрузкой? Да?.. Снять все машины.
Опять заседало бюро горкома. Наметили номера машин, которые трест должен дать гэсовцам. Батен-чук опять едет в Мухтую. Собирает своих лесозаготовителей.
— Ребята! Такое положение... Если мы хоть одну машину хоть на одну минуту задержим под погрузкой, то... Понимаете?
«Ребята» все прекрасно понимали. В два дня даже на самые дальние лесосеки были пробиты в снегу, глубиной по грудь, дороги, по ним протащили краны. Люди ждали машин.
Но краны так и остались стоять с поднятыми стрелами,— машины не пришли.Батенчук опять кинулся в Мухтую, на автобазу.
— Где лесовоз с этим номером?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте. Все машины, намеченные на бюро горкома, были поставлены на ремонт: трест готовился к перевозкам на Айхал... А вскоре на север пробили зимник, и весь транспорт бросили туда.
Батенчук бомбил телеграммами Якутск, Москву,— бесполезно. Наконец в марте он добился решения бюро Якутского обкома партии, в котором точно было указано: сколько и каких грузов трест «Якуталмаз» обязан перевезти для гэсовцев. Но почти тут же это решение было отменено секретариатом обкома... Машины шли на Айхал. Стройка в Мирном осталась без материалов. Пять тысяч человек, по сути дела, нечем было занять. Чтобы хоть как-то сохранить созданный с громадным трудом коллектив, людей ставили на за-ведомо непроизводительные работы. И все равно две тысячи из пяти уехали из Мирного.
Как на беду, весной прошли большие паводки, и теперь, когда на Айхал машинам пройти было невозможно, их нельзя стало использовать и на трассе Мухтуя — Мирный: дорогу размыло.
И только в августе, после того как в Мирный прилетел специальный представитель ЦК партии и было собрано бюро обкома, на котором секретариат признал свою ошибку, после того как в Мирный прибью ли первый секретарь обкома Борисов и председатель совнархоза Воробьев и разобрались с положением дел на месте, дав указание общими силами треста и «Вилюйгэсстроя» срочно отремонтировать дорогу на Мухтую,— только после всего этого в Мирный стали возить грузы.
...Вот, собственно, и вся история. Мы рассказали ее бегло, хотелось передать только суть дела.Нет, еще об одной детали рассказать стоит. В самый разгар айхальской эпопеи Тихонов — не сам, а через подчиненных — попросил Батенчука: у тебя есть металл, лишний, так как, чтобы пустить его в дело, нужны и другие материалы, которые я не привез тебе; металл для Айхала опаздывает — отдай свой... И Батенчук, который, казалось бы, должен ненавидеть лютой ненавистью Айхал и все связанное с ним, распорядился: дать тресту взаймы четыреста тонн металла, к весне нам привезут еще... К весйе металл не привезли, и все управление «Вилюйгэс-строя» ругало Батенчука: «Отдал металл дяде!..»
Разговор наш с Евгением Никаноровичем затянулся. Пробило двенадцать. Устали мы дьявольски. Батенчук молчал, навалившись грузным телом на стол. Как всегда почему-то делаешь перед прощаньем, мы еще раз обвели глазами комнату. Невзрачная, по-обшарпанная мебель, такую увидишь чуть не в каждой прорабке. В углу — ящик, на четверть заполненный гвоздями, и какие-то серые кирпичики, поставленные пирамидой.
— Евгений Никанорович, что за гвозди? Он опять оживился.
— Гвозди? Собрал у одного бригадира на участке. Собрал и сказал: либо выкупай у меня на свои собственные деньги по рыночной цене,— а вы знаете, сколько в Якутске на рынке гвоздь стоит? — либо выговор тебе вынесу. — Ну и что же?
— Да это я только сегодня сделал, поэтому и опоздал на встречу с вами.— Он озорно рассмеялся и добавил:—Придет! Завтра же придет! Вернее, уже сегодня... Неудобно ему: он же за' звание коммунисти-
ческой бригады борется, как не прийти?.. А вот эти кирпичики,— он показал на пирамиду в углу,— первый в Мирном газобетон.
И уже когда вышли на улицу и распрощались, мы задали еще два вопроса.
— И все же, по вашему мнению, что за человек Тихонов?
— О-о! Это — волк тертый! Башковитый мужик и руководитель опытный. Нам всем у него учиться надо... Вот если бы ко всему прочему он слово свое всегда держал, тогда... Впрочем, сейчас, кажется, отношения у нас наладились.
— А Ладейщиков?
— Ладейщиков? — Батенчук даже остановился и взглянул на нас удивленно: что же, мол, об этом-то говорить? — К Ладейщикову я никаких претензий не имею. Честный, принципиальный, энергичный человек. Настоящий партийный работник! — Он помолчал и неожиданно добавил: — Вот если бы его управляющим какого-нибудь треста назначить, замечательный был бы руководитель!
К чему он это сказал?.. Ровно в девять утра, как и было договорено, мы пришли в приемную Тихонова. Секретарь, миловидная, до неловкости внимательная женщина, сказала нам:
— Виктор Илларионович просил передать вам, что принять сейчас не сможет. Позвоните ему, пожалуйста, в три часа. — А он здесь?
— Да. Но у него люди...
Мы не обиделиеь на это отлучение журналистов от остальной части человечества.В клубе «Алмаз» число «27» на объявлении о диспуте «Каким должен быть человек при коммунизме» заменили другим — «29». Рассказывают, что делается это в третий раз.
Замызганный вертлявый «газик» добросовестно тянет на третьей скорости. Кое-где дорога вспучена вечной мерзлотой, будто прошли по ней зыбкие волны и, не схлынув, застыли. В таких местах «газик» трясет в' лихорадке. За окнами пролетают гари, по--росшие мелкой листвянкой и березкой. Черные пни издали похожи на стаи грачей, севших в некошеную сухую траву. Порою к самой дороге подступают кочковатые болота-мари, по которым, однако, можно ходить.
Мы возвращаемся с дражного полигона, километрах в тридцати от Мирного. Драга оказалась обыкновенной, «золотой», только «начинка» в ней другая— для алмазов. В этой начинке все дело: никак не притрут друг к другу механизмы. А кроме того, не могут разработать технологию размыва мерзлых грунтов.
— Больше стояли, чем работали,— жаловались нам рабочие.— Вот только в последний месяц и пошла как следует драга.
И все обвиняют в этом бывшего начальника прииска Черепанова: завалил дело... Рассказывают, между прочим, что Черепанов до этого работал заведую--щим промышленным отделом горкома партии. «Совсем молоденький инженер, только с институтской скамьи. И там тоже все завалил. Но Ладейщикову неудобно было поставить его с завов на какую-нибудь рядовую работу, вот и настоял, чтоб сделали Черепанова начальником прииска. Да разве можно было ему такое доверять!..»
Как-то не вяжется все это с характеристикой, которую дал Ладейщикову Батенчук. ...С плешивого увала, на который ходко вбежал наш «газик», хорошо виден весь город, гаражи, краны над промбазой, слева — белые, блестящие бензобаки, а повдоль речки Ирелях, друг за другом,— фабрики, перерабатывающие кимберлитовую руду. И все это окольцовано палевым ожерельем осеннего редколесья.
Дорога взбирается еше на один холм, и перед нами открываются горы взрыхленной голубоватой земли, вставшие над пологой впадиной. В ней неуклюже ворочаются бульдозеры, самосвалы. Отсюда они похожи на мух, ползающих по ковриге хлеба.
Это — трубка Мира. Отсюда же хорошо виден и лог Хабардина, неглубокий хмурый распадок, по которому семь лет назад поднялся со своей поисковой партией геолог Юрий Хабардин. Вот там, где сейчас белеет дощатая будка диспетчерской рудника, обнаружил он у лисьей норы «голубой кусочек неба» — кимберлит. А через несколько дней — алмазы. Маленькая походная радиостанция унесла в эфир победную весть: «Закурил
трубку Мира. Табак хороший. Хабардин». ...Мы стоим в центре трубки Мира. Стоим на зеленовато-голубой земле, так похожей по цвету на якутское небо. Стоим на алмазах. Их, должно быть, здесь столько же, сколько звезд на небе. Спрятались в комковатой руде... Но почему-то особенного волнения мы не чувствуем. Наверно, оттого, что слишком уж деловая, будничная обстановка в карьере. Ритмично вздымают ковшами экскаваторы, суетятся самосвалы, бульдозеры сдвигают пустую породу в стороны. Ну совсем как на сотнях других рудников, железных, медных... Да и сами мы приехали сюда не просто из праздного любопытства: нам хочется встретиться с лучшим экскаваторщиком рудника Васей Ивлевым, недавно награжденным орденом Трудового Красного Знамени.
Разыскиваем его экскаватор. Но Ивлев, худой, высокий, донельзя чумазый человек, долго разговаривать с нами не стал. Стеснительно объяснил:
— Не могу. Сейчас не могу. Вы же знаете, план того и гляди полетит. Хорошо хоть морозы нас в этом году жалуют. Каждая минута на счету!..
Говорят, Ивлев чуть ли не ночует на руднике. Пришлось отложить встречу. В три часа звоним Тихонову.
— Его нет.
— А когда будет?
— Неизвестно. - Где же он?
— Тоже неизвестно.
Ну что тут делать! Или он не хочет с нами встречаться?.. Но нам-то нужно с ним встретиться. Ох и надоела эта столовая! Чтобы пообедать в ней в часы «пик», надо потратить минимум полтора часа. А не в часы «пик» — столько же. Разница лишь в том, что после «пика» все более или менее Съедобное будет уже съедено.
Решили на ужин купить что-нибудь в магазине. В мясном отделе увидели за витриной семгу. Обрадовались ей, как дети!.. Но почему нет очереди? Продавщица вынесла нам кусок рыбы откуда-то из задней комнаты и как-то очень уж аккуратно, прежде чем взвесить, завернула рыбу в бумагу и подозрительно быстро сунула нам сверток.
— А семга-то с душком! — совсем «по-чеховски» протянул один из нас.
— У нас вся рыба такая,— успокоила продавщица.
— Почему же?
— В леднике подпортили. Обвалился он, что ли... Пошли в хлебный отдел. Хлеба нет. И опять меланхоличный ответ,— видно, люди привыкли к этому:
— Второй день хлеб только в столовой. Может, там вам продадут? Снова в пекарне печи сели. Говорят, проектировщики что-то не рассчитали...
А почему бы нам не сходить к проектировщикам, в институт «Якутнипроалмаз»?..
С Галкиным, директором института «Якутнипроалмаз», до тех пор мы не встречались ни разу. В кабинете Галкина не оказалось, и мы стали ждать в коридоре. Читали газеты,
— Вы ко мне? — Перед нами стоял невысокий черноволосый человек в синем костюме, с колодкой ордена Трудового Красного Знамени на пиджаке. Каким-то образом он сам заключил, что мы и есть те самые журналисты, которые звонили ему минут двадцать назад (на наш взгляд, мы ничем — ну, решительно ничем! — не отличались по внешнему виду от мирненцев), и, не ожидая ответа на свой вопрос, представился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
— Евгений Никанорович, самый главный вопрос: почему так медленно строится город? Почему здесь так плохи бытовые условия?
Он сперва пытался доказывать, что за четыре года сделано сравнительно немало. Но видно было, что говорит он это только ради того, чтобы вызнать нашу позицию: может быть, мы растерявшиеся незнайки, судим о строительстве, не представляя всех трудностей?.. Но потом вдруг сказал:
— Ладно. Вы уже не новички здесь, и с вами я могу быть до конца откровенным.— Впервые за весь вечер в голосе Батенчука прозвучала усталость.— Фактически последние полгода город совсем не строился. Да и до этого... эх, что там говорить!..
Евгений Никанорович! Вы просили нас о том, чтобы весь последующий между нами разговор не был предан огласке: нечего, мол, старые угли ворошить,— догорят, и ладно. Мы тогда не согласились с вами. И правильно сделали. Дело не в том, что рассказ об айхальской истории в печати может повредить вашим деловым и дружеским отношениям с Виктором Илларионовичем Тихоновым. Нам кажется, Тихонов — достаточно мужественный человек, чтобы признать свои ошибки. Да и так ли уж он виноват? Ведь вы сами говорили, что, будь вы на его месте, поступили бы, возможно, точно так же.
Да и не только с ваших слов мы пишем об этой истории: о ней мы говорили с десятками людей. А пишем не просто для того, чтобы рассказать, а для того, чтобы истории такие больше не происходили. Ведь по сути дела «Айхал» — мы говорим о явлении, а не о факте — повторялся в Мирном ежегодно. Да и толь-' ко ли в Мирном!..
На этот раз было так. Из года в год стройка в Мирном финансировалась нерасчетливо. Причем не то чтобы Москва не давала денег, нет, понимая важность этой стройки, там рассуждали так: мы даем заранее урезанный план, но если вы его выполните, то добавим денег еще. Казалось бы, все так, все правильно. Но не учитывали в Госплане одного: чтобы выполнить план в деньгах, нужны еще и стройматериалы, и механизмы под эти деньги. Если стройка развертывается где-нибудь на западе, то все это можно доставить сравнительно быстро. А в Мирный? Сюда грузы можно завозить только летом. Значит, фонды, к примеру, на будущий год можно выделять самое позднее в конце этого года: пока заводы-поставщики выполнят заказ, пока привезут оборудование, материалы, механизмы в Усть-Кутский порт на Лене, пока порт этот, до предела загруженный, сможет отправить все необходимое в Мухтую, пока оттуда вывезут, наконец, грузы в Мирный,— вот и прошло полгода. А там — опять зима, встала Лена.
Кстати, на этот счет — о сроках выделения фондов для северных строек — существует установленный правительством порядок. Существует... но Госплан твердит свое: выполните — еще дадим...
И вот в шестидесятом году в тайге, севернее Мирного, геологи нашли месторождение Айхал. Мирненцы предложили быстро освоить его. По-государственному подошли. Предполагали так: освоение Айхала начать уже в шестидесятом году, но не торопясь, основательно, а часть фондов и механизмов, которые выделят, передать пока Мирному. План же по добыче алмазов
в этом году выполнить лишь за счет улучшения работы старых предприятий. Предложение мирненцев было, конечно, принято. Айхал благословили. Надо сказать и еще об одной немаловажной для последующего рассказа детали. В шестидесятом году трест «Якуталмаз» выполнил план добычи алмазов с трудом. Получилось это потому, что драга — первая в Союзе, опытная — на иреляхских россыпях, как говорится, не пошла. Дело это новое, и целый год ломали голову над технологией добычи алмазов в россыпях, методами оттайки мерзлых грунтов, меняли оборудование драги, но практического результата по существу не добились. А плановые расчеты этого года строились, в частности, и на том, чтобы пустить в эксплуатацию вторую, более мощную драгу. А вдруг и в этом году не смогут освоить дражную добычу? Да еще и Айхал не введут в строй. Тогда план летит в тартарары?..
Возможно, именно так и рассуждал в декабре 1960 года Виктор Илларионович Тихонов. В точности мы за это. ручаться не можем, но во всяком случае все последующие события говорят о справедливости такого мнения.
Тогда, в декабре, нужно было срочно вывозить из приленских лесосек заготовленный лес в Мирный, создавать запасы на лето. Нужно было забрасывать сюда по зимнику и брус из Пеледуя, что расположен где-то посредине между Мухтуей и Усть-Кутом,— там в прошлом была небольшая судоверфь, а сейчас домостроительный комбинат. Да и множество других грузов ждало своей очереди. Номашин Тихонов не давал.
На сторону треста «Якуталмаз» встал председатель якутского совнархоза Воробьев. Он прислал письмо в Мирный: транспорт для «Вилюйгэсстроя», вопреки ранее подписанному соглашению, пока не выделять. Решение это подтвердил и член Госплана РСФСР Меркулов. Формально с Тихонова ответственность была снята. Но форма формой, а дело делом. Уж кто-кто, а Тихонов понимал: машины не дать нельзя. Что же делать? Дать их — значит пойти на риск. А если будет провален план добычи алмазов? Ведь отвечать-то тогда прежде всего ему, Тихонову... Не дать? Форсировать Айхал? Будут сорваны работы на строительстве Мирного. Что делать?
Был крупный разговор Батенчука с Тихоновым в кабинете последнего. Начальник треста уступил, наметил номера машин, тут же позвонил в Мухтую, на автобазу: выделить машины для «Вилюйгэсстроя». Батенчук в этот же день поехал туда.
Машин под погрузкой нет. К начальнику автоба-зы. А тот меланхолично пожимает плечами: было, мол, распоряжение, а потом позвонили еще раз и... я человек маленький, ничем помочь не могу.
Как так?! Батенчук — в Мухтуйский райком партии. Там тоже мнутся: распоряжение Воробьева, то се... Батенчук обратно в Мирный, к Ладей-щикову.
— Ты секретарь горкома?
— Да. Пока — да.
— Как ты расцениваешь поведение начальника треста Тихонова?
Собрали внеочередное бюро горкома. Тихонову вынесли выговор. Обязали: дать машины. Тихонов вынужден был согласиться, но уехал из горкома взбешенный.
И вот на следующий день все машины транспорт-но-складского управления треста были выгнаны на погрузочные площадки «Вилюйгэсстроя». Несколько сот машин! Так сказать, психическая атака. Конечно же погрузить их все не смогли. Тихонов звонит в Мухтую:
— Транспорт простаивает под погрузкой? Да?.. Снять все машины.
Опять заседало бюро горкома. Наметили номера машин, которые трест должен дать гэсовцам. Батен-чук опять едет в Мухтую. Собирает своих лесозаготовителей.
— Ребята! Такое положение... Если мы хоть одну машину хоть на одну минуту задержим под погрузкой, то... Понимаете?
«Ребята» все прекрасно понимали. В два дня даже на самые дальние лесосеки были пробиты в снегу, глубиной по грудь, дороги, по ним протащили краны. Люди ждали машин.
Но краны так и остались стоять с поднятыми стрелами,— машины не пришли.Батенчук опять кинулся в Мухтую, на автобазу.
— Где лесовоз с этим номером?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте. Все машины, намеченные на бюро горкома, были поставлены на ремонт: трест готовился к перевозкам на Айхал... А вскоре на север пробили зимник, и весь транспорт бросили туда.
Батенчук бомбил телеграммами Якутск, Москву,— бесполезно. Наконец в марте он добился решения бюро Якутского обкома партии, в котором точно было указано: сколько и каких грузов трест «Якуталмаз» обязан перевезти для гэсовцев. Но почти тут же это решение было отменено секретариатом обкома... Машины шли на Айхал. Стройка в Мирном осталась без материалов. Пять тысяч человек, по сути дела, нечем было занять. Чтобы хоть как-то сохранить созданный с громадным трудом коллектив, людей ставили на за-ведомо непроизводительные работы. И все равно две тысячи из пяти уехали из Мирного.
Как на беду, весной прошли большие паводки, и теперь, когда на Айхал машинам пройти было невозможно, их нельзя стало использовать и на трассе Мухтуя — Мирный: дорогу размыло.
И только в августе, после того как в Мирный прилетел специальный представитель ЦК партии и было собрано бюро обкома, на котором секретариат признал свою ошибку, после того как в Мирный прибью ли первый секретарь обкома Борисов и председатель совнархоза Воробьев и разобрались с положением дел на месте, дав указание общими силами треста и «Вилюйгэсстроя» срочно отремонтировать дорогу на Мухтую,— только после всего этого в Мирный стали возить грузы.
...Вот, собственно, и вся история. Мы рассказали ее бегло, хотелось передать только суть дела.Нет, еще об одной детали рассказать стоит. В самый разгар айхальской эпопеи Тихонов — не сам, а через подчиненных — попросил Батенчука: у тебя есть металл, лишний, так как, чтобы пустить его в дело, нужны и другие материалы, которые я не привез тебе; металл для Айхала опаздывает — отдай свой... И Батенчук, который, казалось бы, должен ненавидеть лютой ненавистью Айхал и все связанное с ним, распорядился: дать тресту взаймы четыреста тонн металла, к весне нам привезут еще... К весйе металл не привезли, и все управление «Вилюйгэс-строя» ругало Батенчука: «Отдал металл дяде!..»
Разговор наш с Евгением Никаноровичем затянулся. Пробило двенадцать. Устали мы дьявольски. Батенчук молчал, навалившись грузным телом на стол. Как всегда почему-то делаешь перед прощаньем, мы еще раз обвели глазами комнату. Невзрачная, по-обшарпанная мебель, такую увидишь чуть не в каждой прорабке. В углу — ящик, на четверть заполненный гвоздями, и какие-то серые кирпичики, поставленные пирамидой.
— Евгений Никанорович, что за гвозди? Он опять оживился.
— Гвозди? Собрал у одного бригадира на участке. Собрал и сказал: либо выкупай у меня на свои собственные деньги по рыночной цене,— а вы знаете, сколько в Якутске на рынке гвоздь стоит? — либо выговор тебе вынесу. — Ну и что же?
— Да это я только сегодня сделал, поэтому и опоздал на встречу с вами.— Он озорно рассмеялся и добавил:—Придет! Завтра же придет! Вернее, уже сегодня... Неудобно ему: он же за' звание коммунисти-
ческой бригады борется, как не прийти?.. А вот эти кирпичики,— он показал на пирамиду в углу,— первый в Мирном газобетон.
И уже когда вышли на улицу и распрощались, мы задали еще два вопроса.
— И все же, по вашему мнению, что за человек Тихонов?
— О-о! Это — волк тертый! Башковитый мужик и руководитель опытный. Нам всем у него учиться надо... Вот если бы ко всему прочему он слово свое всегда держал, тогда... Впрочем, сейчас, кажется, отношения у нас наладились.
— А Ладейщиков?
— Ладейщиков? — Батенчук даже остановился и взглянул на нас удивленно: что же, мол, об этом-то говорить? — К Ладейщикову я никаких претензий не имею. Честный, принципиальный, энергичный человек. Настоящий партийный работник! — Он помолчал и неожиданно добавил: — Вот если бы его управляющим какого-нибудь треста назначить, замечательный был бы руководитель!
К чему он это сказал?.. Ровно в девять утра, как и было договорено, мы пришли в приемную Тихонова. Секретарь, миловидная, до неловкости внимательная женщина, сказала нам:
— Виктор Илларионович просил передать вам, что принять сейчас не сможет. Позвоните ему, пожалуйста, в три часа. — А он здесь?
— Да. Но у него люди...
Мы не обиделиеь на это отлучение журналистов от остальной части человечества.В клубе «Алмаз» число «27» на объявлении о диспуте «Каким должен быть человек при коммунизме» заменили другим — «29». Рассказывают, что делается это в третий раз.
Замызганный вертлявый «газик» добросовестно тянет на третьей скорости. Кое-где дорога вспучена вечной мерзлотой, будто прошли по ней зыбкие волны и, не схлынув, застыли. В таких местах «газик» трясет в' лихорадке. За окнами пролетают гари, по--росшие мелкой листвянкой и березкой. Черные пни издали похожи на стаи грачей, севших в некошеную сухую траву. Порою к самой дороге подступают кочковатые болота-мари, по которым, однако, можно ходить.
Мы возвращаемся с дражного полигона, километрах в тридцати от Мирного. Драга оказалась обыкновенной, «золотой», только «начинка» в ней другая— для алмазов. В этой начинке все дело: никак не притрут друг к другу механизмы. А кроме того, не могут разработать технологию размыва мерзлых грунтов.
— Больше стояли, чем работали,— жаловались нам рабочие.— Вот только в последний месяц и пошла как следует драга.
И все обвиняют в этом бывшего начальника прииска Черепанова: завалил дело... Рассказывают, между прочим, что Черепанов до этого работал заведую--щим промышленным отделом горкома партии. «Совсем молоденький инженер, только с институтской скамьи. И там тоже все завалил. Но Ладейщикову неудобно было поставить его с завов на какую-нибудь рядовую работу, вот и настоял, чтоб сделали Черепанова начальником прииска. Да разве можно было ему такое доверять!..»
Как-то не вяжется все это с характеристикой, которую дал Ладейщикову Батенчук. ...С плешивого увала, на который ходко вбежал наш «газик», хорошо виден весь город, гаражи, краны над промбазой, слева — белые, блестящие бензобаки, а повдоль речки Ирелях, друг за другом,— фабрики, перерабатывающие кимберлитовую руду. И все это окольцовано палевым ожерельем осеннего редколесья.
Дорога взбирается еше на один холм, и перед нами открываются горы взрыхленной голубоватой земли, вставшие над пологой впадиной. В ней неуклюже ворочаются бульдозеры, самосвалы. Отсюда они похожи на мух, ползающих по ковриге хлеба.
Это — трубка Мира. Отсюда же хорошо виден и лог Хабардина, неглубокий хмурый распадок, по которому семь лет назад поднялся со своей поисковой партией геолог Юрий Хабардин. Вот там, где сейчас белеет дощатая будка диспетчерской рудника, обнаружил он у лисьей норы «голубой кусочек неба» — кимберлит. А через несколько дней — алмазы. Маленькая походная радиостанция унесла в эфир победную весть: «Закурил
трубку Мира. Табак хороший. Хабардин». ...Мы стоим в центре трубки Мира. Стоим на зеленовато-голубой земле, так похожей по цвету на якутское небо. Стоим на алмазах. Их, должно быть, здесь столько же, сколько звезд на небе. Спрятались в комковатой руде... Но почему-то особенного волнения мы не чувствуем. Наверно, оттого, что слишком уж деловая, будничная обстановка в карьере. Ритмично вздымают ковшами экскаваторы, суетятся самосвалы, бульдозеры сдвигают пустую породу в стороны. Ну совсем как на сотнях других рудников, железных, медных... Да и сами мы приехали сюда не просто из праздного любопытства: нам хочется встретиться с лучшим экскаваторщиком рудника Васей Ивлевым, недавно награжденным орденом Трудового Красного Знамени.
Разыскиваем его экскаватор. Но Ивлев, худой, высокий, донельзя чумазый человек, долго разговаривать с нами не стал. Стеснительно объяснил:
— Не могу. Сейчас не могу. Вы же знаете, план того и гляди полетит. Хорошо хоть морозы нас в этом году жалуют. Каждая минута на счету!..
Говорят, Ивлев чуть ли не ночует на руднике. Пришлось отложить встречу. В три часа звоним Тихонову.
— Его нет.
— А когда будет?
— Неизвестно. - Где же он?
— Тоже неизвестно.
Ну что тут делать! Или он не хочет с нами встречаться?.. Но нам-то нужно с ним встретиться. Ох и надоела эта столовая! Чтобы пообедать в ней в часы «пик», надо потратить минимум полтора часа. А не в часы «пик» — столько же. Разница лишь в том, что после «пика» все более или менее Съедобное будет уже съедено.
Решили на ужин купить что-нибудь в магазине. В мясном отделе увидели за витриной семгу. Обрадовались ей, как дети!.. Но почему нет очереди? Продавщица вынесла нам кусок рыбы откуда-то из задней комнаты и как-то очень уж аккуратно, прежде чем взвесить, завернула рыбу в бумагу и подозрительно быстро сунула нам сверток.
— А семга-то с душком! — совсем «по-чеховски» протянул один из нас.
— У нас вся рыба такая,— успокоила продавщица.
— Почему же?
— В леднике подпортили. Обвалился он, что ли... Пошли в хлебный отдел. Хлеба нет. И опять меланхоличный ответ,— видно, люди привыкли к этому:
— Второй день хлеб только в столовой. Может, там вам продадут? Снова в пекарне печи сели. Говорят, проектировщики что-то не рассчитали...
А почему бы нам не сходить к проектировщикам, в институт «Якутнипроалмаз»?..
С Галкиным, директором института «Якутнипроалмаз», до тех пор мы не встречались ни разу. В кабинете Галкина не оказалось, и мы стали ждать в коридоре. Читали газеты,
— Вы ко мне? — Перед нами стоял невысокий черноволосый человек в синем костюме, с колодкой ордена Трудового Красного Знамени на пиджаке. Каким-то образом он сам заключил, что мы и есть те самые журналисты, которые звонили ему минут двадцать назад (на наш взгляд, мы ничем — ну, решительно ничем! — не отличались по внешнему виду от мирненцев), и, не ожидая ответа на свой вопрос, представился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11