А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Медленно катил свои воды Дон, похожий на гигантскую, чуть поблескивающую ленту смолы, протянувшуюся через степи к беспокойному морю. Низко висящие лохматые тучи украли свет луны и звезд, усилили ночной мрак. Парило. Воздух так сгустился, словно крепость все туже и туже заворачивали в рыхлый ком душной черной овечьей шерсти, уже много дней стояла иссушающая жара, и даже ночь не приносила облегчения. Но, может быть, наконец-то прольется с небес живительная влага?
Федор Паршин завесил окно куском плотной ткани и вернулся к столу. Поправил обгоревшие фитили свечей, взял в руки перо и начал выводить на тонкой и длинной ленте желтоватого пергамента непонятные цифирки и закорючки. Надо торопиться: дел так много, что ночь покажется короткой, а утром подоспеют новые заботы. И нет им конца у есаула Всевеликого Войска Донского.
Прискакавший из Москвы гонец привез дурные вести. Бухвостов в тайной грамотке пишет, что скоро может начаться новая, страшная война, одновременно и на юге, и на западе. Латиняне плетут заговоры против Державы, да и в Турции возможны серьезные перемены. Хочет Никита Авдеевич точно знать, что замышляют в Константинополе и Польше, каковы намерения Крымского хана Гирея и не собирается ли орда подняться в кровавый набег на Русь.
Федор закончил писать, отбросил перо и с хрустом потянулся, распрямляя уставшую спину. Откинулся назад, уставился на ровное пламя свечей. Он и сам дорого бы дал, чтобы узнать то, о чем спрашивает Бухвостов. И еще неизвестно, какой ценой придется платить за сведения из Польши и Турции. Хорошо, если золотом, а если жизнями?
Конечно, Никита Авдеевич в Москве тоже не на печи лежит — иначе, откуда бы он столько знал? — но и его люди не все могут. Наверняка он уже подергал за тайные нити, которые протянуты из его больших рук в далекие страны, и получил ответы на многие вопросы. Но Бухвостов хитер и недоверчив, он никогда и ничего не принимает на веру, а по несколько раз перепроверяет, до тех пор, пока не убедится, что добрался до истины. Впрочем, в их деле иначе нельзя. Вот и теперь, судя по тому, что дьяк пишет в грамотке, он хочет перепроверить полученные сведения и заплести тонкое кружево ответной интриги, противопоставить хитрости врага свою хитрость, найти союзников для сохранения мира. И помочь ему в этом должен есаул Федор Паршин.
Есаул встал, прошелся по комнате. Неслышно ступая по расстеленным на полу коврам, он мысленно вновь и вновь преодолевал пути в Константинополь и Варшаву, пытаясь отыскать скрытые изъяны своего замысла. Хорошо бы сейчас, не торопясь, разобрать все, как говорится, по косточкам, но время неумолимо поджимает, а ночь коротка. Условный стук заставил его обернуться. Федор подошел к двери и шепотом спросил:
— Кто?
— Это я, отвори, — глухо донеслось с той стороны.
Узнав голос Фрола Окулова, Паршин отодвинул тяжелый засов и впустил среднего роста, поджарого казака с длинными черными усами на узком загорелом лице. Запер за гостем дверь, провел его к столу и знаком предложил сесть на лавку. Острым кинжалом Федор разрезал испещренную письменами полосу пергамента на две половины и протянул одну Фролу:
— Ты ляшский язык не забыл?
— Как можно? — Фрол бережно принял тайное послание.
— Спрячь получше. Путь тебе выпал долгий, казаче: поскачешь в Речь Посполитую. В доме по правую руку от церкви Николы ждут тебя два запорожца. Старшего зовут Игнат Чайка, а большего тебе о них знать не надо.
— Понял, — кивнул Фрол.
— Они проводят тебя до Киева и передадут с рук на руки надежным людям. Ляшская одежда и прочие пожитки для тебя в тороках у запорожцев. С ними выедешь из Азова, и гоните коней на запад. Зря не рискуй, береги грамотку. Отдашь ее в руки только самому Любомиру. В лицо ты его знаешь, а где встретитесь? — Паршин наклонился и зашептал Окулову в ухо, настороженно кося глазом на дверь в смежную комнату, завешанную тонким ковром. — Все. — Отстранив Фрола, есаул выпрямился. — Отправляйся. Да гляди, пронюхают паны, вам на кольях сидеть!
— А вот им, вражьим детям! — Казак выставил кукиш.
— Ладно, — устало усмехнулся Федор. — Гонор спрячь до поры и на рожон не лезь. Смерть одного только рака красит.
Он обнял на прощание Фрола, выпустил его из дома и постоял на крыльце, пока тот не скрылся в темноте. Вернувшись в комнату, Федор оставил дверь незапертой, взял свечу, приподнял закрывавшую окно ткань и несколько раз мигнул огнем. Потом завесил окно, поставил свечу на стол и принялся ждать. Вскоре дверь тихонько приоткрылась, и вошел кряжистый, до глаз заросший бородой, пожилой казак.
— Дождь будет, — низким голосом прогудел он.
— Давно пора, — откликнулся есаул. — Все готово?
— А то! — Новый гость уселся на лавку и положил на колени кривую турецкую саблю. — Твоего слова ждем.
— Дам тебе десяток надежных людей и грамотку для Бажена. — Паршин подал ему вторую половину полоски пергамента. — Пойдете в Крым. Там эти люди должны свое совершить, а ты отправишься дальше, к туркам.
Федор подошел к двери в смежную комнату и громко стукнул в нее. Колыхнулась занавесь, и появился рослый молодой человек в темном кафтане, с пистолетами за поясом и саблей на боку.
— Вот, — подвел его к гостю есаул, — это Тимофей Головин — старший десятка. А это, — Паршин показал на гостя, — Куприян Волосатый. Но для всех он просто Сгиб . Пойдете с ним в Крым и исполните, что он велит. Если вдруг случится неладное, ты, Тимофей, должен любой ценой доставить Куприяна в Царьград. Все брось, жизни не щади, но он должен быть там. Знаете об этом только вы двое, а другим и намека не давать!
— Ладно стращать, — по-свойски прервал его Волосатый — Небось не впервой, справимся.
Он с интересом разглядывая Тимофея: хорош молодец, крепок в плечах и лицом красив, да только уж больно русское оно у него. Сойдет ли за басурмана?
— По-татарски разумеешь? — пробасил Волосатый.
— Говорю на татарском и на турецком, — ответил Тимофей, — могу читать и писать, знаю Коран и обычай мусульманский.
— Угу, — гмыкнул в бороду Куприян. — Стало быть, птица ты не простая. Что же, спасибо, есаул, за подарочек. Остальные где?
— За городом, в степи ждут, — объяснил Паршин. — Нечего здесь глаза мозолить.
— И то, — согласился Волосатый. — И они по-татарски могут?
— Могут, — улыбнулся Головин.
Ему сразу понравился этот похожий на каменную глыбу человек, говоривший густым, чуть осипшим на ветрах голосом. От него пахло степью, соленым морем, пылью дальних, опасных дорог и терпким конским потом. Большие руки казака уверенно и спокойно лежали на ножнах сабли, наверняка смахнувшей не одну вражью голову. Хитро прищуренные небольшие глаза Волосатого смотрели испытующе, но доброжелательно.
— В море бывал?
— Не приходилось, — честно ответил Тимофей.
— Кто в море не бывал, тот горя не видал. — Куприян поднялся. — Пошли, хватит лясы точить. Дорогой все обговорим.
— Коней возьмешь у Сысоя Мозыря, — напомнил Паршин. Волосатый кивнул и тяжелой рукой подтолкнул Головина к выходу, торопя поскорее покинуть дом, словно ему было душно в убранных дорогими коврами комнатах, где раньше жил богатый работорговец Сеид. На крыльце ветер бросил им в лица мелкую водяную пыль. И тут же первые крупные капли долгожданного дождя упали на исстрадавшуюся от зноя землю и прокаленные камни крепости.
— Хорошая примета, — тихо обронил Федор.
— Угу, — сердито буркнул Куприян и потащил Тимофея в темень узких азовских улочек.
* * *
Многие не спали в ту ночь в Азове. В небольшом домишке, прилепившемся неподалеку от городской стены, возился у печи одетый во все темное сухощавый мужчина. Тихо ругаясь сквозь зубы, он переставлял горшки, стараясь не загреметь, чтобы не всполошить спящую хозяйку и других постояльцев. Наконец ему удалось освободить устье печи, и он глубоко запустил в него руку, словно хотел что-то нашарить внутри. Через мгновение он вытащил руку и довольно усмехнулся, когда увидел на ладони толстый слой жирной сажи.
Осторожно ступая, мужчина вышел на улицу, прижался к стене домика и прислушался. Тихо. Только постукивал по крышам неугомонный дождик, да отдаленно перекликались на стенах сторожевые казаки. Нигде не брякал плохо прикрытый ставень, не скрипела дверь, не звякала цепь у колодца, не фыркал конь запоздалого всадника. И темень, хоть глаз выколи. Низкие тучи нависли над городом. Ни луны, ни звезд, и даже в окнах домов ни огонька.
Мужчина старательно вымазал лицо сажей и крадучись двинулся к крепостной стене. При каждом подозрительном шорохе он замирал, чуть дыша, — то ему вдруг чудились рядом тихие шаги, то казалось, что впереди маячит неясная тень. Тогда он судорожно сжимал рукоять засунутого за пояс большого, кинжала и, только убедившись, что вокруг по-прежнему тихо и пустынно, продолжал свой путь.
Вот и крепостная стена. Как слепой, он ощупал ее руками, отыскивая лестницу. Наткнулся на первую ступеньку и опять боязливо замер — наверху раздались шаги караульных, мерно расхаживавших по стене. Сердце забилось неровно и тревожно, на лбу выступил холодный пот и струйками потек по щекам, смывая сажу, а душа сжалась в комок: что, если заметят, окликнут, кинутся ловить?
Даже если сумеешь улизнуть, караульные доложат о происшествии есаулу Паршину, а тот хитер как змеи! На Москве жил, языки чужие знает, читает толстенные книги, и многие считают его колдуном. Так это или нет, но вдруг он и вправду учился волхвованию и может проникнуть в тайные мысли человека? Или умеет обернуться маленькой серой мышью, дымчатой кошкой или черной воронои-вещуньей и везде пролезть, подслушать, подглядеть, готовя неминуемую смерть своему врагу?
Нет, не умеет! Иначе давно бы уже выследил и лишил жизни! Ну его, Паршина! Зачем про него думать, накликая на себя беду? Она и так рядом ходит каждый день, поджидая удобного часа, чтобы подставить тебе ножку и злорадно захихикать, когда ты ткнешься носом в грязь. Стоит немалого труда не дать ей взять над тобою верх, а это лишает спокойного сна и прибавляет седых волос на голове.
Кажется, часовые отдалились. Но как же тяжело сделать первый шаг по лестнице, словно ступаешь на эшафот.
Тем не менее, мужчина начал подниматься по ступеням. Он двигался почти на четвереньках, чтобы не пропустить площадку лестницы, на которую выходила дверь каземата. Шум дождя заглушал все звуки, но в ушах у него гулко отдавались удары сердца, и ему казалось, что это бухает погребальным звоном большой колокол.
Наконец он добрался до площадки, шустро вскочил и отомкнул обитую железом дверь в тесный каменный мешок, устроенный в толще крепостной стены для хранения припасов. Днем мужчина заранее старательно смазал петли, чтобы они не выдали его скрипом, поэтому дверь открылась бесшумно. Он захлопнул ее за собой и очутился в чернильном мраке. И только впереди смутно серело оконце, забранное решеткой. Здесь он почувствовал себя спокойнее.
Отдышался, подошел к окну, вынул заранее расшатанную решетку и аккуратно положил на пол. Потом расстегнул на груди черный кафтан, достал моток крепкой веревки с узлами и железным крюком на конце. Зацепил крюк за каменный подоконник, выбросил веревку наружу, и сам протиснулся в оконце. Ухватившись за веревку обеими руками, повис, задрал голову и прислушался: где сейчас караульные? Наверху никто не поднял тревогу, и он спустился в ров. Тихо выбрался на другой стороне и ящерицей пополз в степь. Только когда факелы караульных казаков превратились в далекие мерцающие красные точки, он поднялся на ноги и, что есть духу, кинулся бежать, часто подскальзываясь на мокрой траве.
Наконец мужчина остановился, потом сел и несколько минут настороженно поворачивал голову в разные стороны, до рези в глазах всматриваясь в темноту Успокоившись, он приложил ладони ко рту и завыл, подражая степному волку, зовущему подругу разделить с ним добычу.
— О-у-у-у-а… — понеслось к низкому, дождливому небу.
Подождал несколько минут и повторил свой призыв. Вскоре он услышал вдалеке ответный вой и лег на землю, став почти неразличимым.
Глухой стук копыт заставил его приподняться. На фоне неба, казавшегося более светлым по сравнению с мокрой степью, сквозь сетку дождя с трудом угадывался силуэт всадника, рыскавшего поблизости. Мужчина снова приложил ладони ко рту:
— О-у-у-у-а…
Всадник услышал и направил к нему коня. Мягко шлепали по грязи обернутые кусками овчины копыта. Вместе с порывом сырого ветра и каплями дождя долетел тихий голос:
— Урус? Ты где, урус?
— Сюда!
Мужчина поднялся во весь рост и ловко схватил под уздцы лошадь молодого татарина, прикрывшегося от дождя войлочной накидкой.
— На, возьми. Нужно очень быстро переправить это в Крым. Он подал всаднику свернутую промокшую тряпку. Тот зажал ее в жилистом кулаке и растянул губы в улыбке:
— Якши! Хорошо! Переправим.
— Важное дело, — не отпуская уздечку, продолжал настаивать мужчина. — Спешное! Азис-мурза хорошо наградит тебя.
— Якши! — кивнул татарин. — У нас есть быстрая лодка. Не беспокойся.
— Пусть выйдет в море сегодня же, — не успокаивался мужчина.
— Якши! Чем дольше ты будешь держать узду моего коня, тем дольше лодка будет стоять у берега, — засмеялся степняк. — Когда тебя ждать?
— Не знаю. — Мужчина отпустил уздечку. — В городе тоже не все просто. Я дам знак, ждите.
Всадник хлестнул коня плетью и исчез, не попрощавшись. А мужчина в черном, покрывшемся грязью кафтане отправился в обратный путь.
Он ползком подобрался к крепости и долго наблюдал за часовыми на стенах, пока не выбрал удобный момент, чтобы спуститься в ров. Отыскал веревку, быстро поднялся к оконцу каземата и нырнул в него. Втащил внутрь свою импровизированную лестницу, смотал и спрятал на груди под одеждой. Поставил на место решетку и выскользнул за дверь.
Как на крыльях он слетел вниз по лестнице и затаился. Вокруг было тихо, все так же мерно расхаживали по стене ничего не подозревавшие караульные. А небо на востоке уже начало заметно сереть, предвещая скорый рассвет.
Крадучись, мужчина в черном кафтане вошел в улочку, нашел полную дождевой воды колоду и смыл с лица остатки сажи. Мокрыми ладонями счистил грязь с кафтана, пучком травы вытер сапоги.
Пробираясь домой, он подумал о Паршине и желчно усмехнулся: пусть дураки считают его всеведущим колдуном, способным проникать в чужие мысли и оборачиваться то зверем, то птицей. Как ни хитер ты, Федя, а сегодня ночью опять промахнулся…
* * *
Расставшись с предателем, татарин пустил коня во весь опор, безжалостно подгоняя его жестокими ударами плети. Вскоре он доскакал до неглубокой балки, где его поджидали еще трое верховых с заводными лошадьми. Маленький отряд вихрем понесся по ночной степи к берегу моря, где в укромной бухте пряталась лодка.
Заветную тряпку, переданную предателем, получил пожилой татарин и немедленно приказал своим помощникам отчаливать.
Гребцы сели на весла, вывели остроносую лодку из прибрежных зарослей на чистую воду и подняли парус.
— Не бросайте весла! Гребите! — понукал их пожилой татарин. — Надо быстрее. Ставьте второй парус!
Паруса поймали свежий ветер, лодка летела стрелой по волнам, далеко позади оставив Азов…
Когда, наконец, измученные долгим морским переходом, они достигли родного берега, пожилой татарин, не дав себе ни минуты отдыха, буквально пополз по каменистой тропе наверх, к селению. Через несколько минут оттуда вылетел верховой, держа путь на Бахчисарай…
Азис-мурза развернул доставленную ему грязную тряпку и вынул из нее небольшую продолговатую деревянную дощечку, на которой были выжжены непонятные значки, однако их смысл не представлял для него тайны. Подслеповато щурясь и шевеля губами, Азис прочел послание из Азова и так сжал деревянную табличку в кулаке, что побелели костяшки пальцев.
— Ахмета ко мне! Быстро!
Ожидая сотника Ахмета, мурза раздраженно ходил по комнате, расшвыривая ногами подушки. Время от времени он, сердито хмуря брови, шипел сквозь зубы:
— У-у, шайтан! Всю кровь выпущу по капле!
Услышав шаги Ахмета, он резко обернулся. Сотник склонился в поклоне и подумал, что у мурзы разлилась желчь. Иначе, отчего у него такое желтое лицо? Неужели от злости?
— Я получил весть из Азова, — начал Азис-мурза нет предвещавшим ничего хорошего тоном. — Эта змея, это исчадие шайтана Паршин отправил в Крым своих людей.
— Мы их встретим, высокородный, — заверил Ахмет. — Никто не уйдет живым.
— Где? — Мурза уставился на него побелевшими от ярости глазами. — Где ты их встретишь, ишак? Урус-шайтаны пошли морем, и никто не знает, в каком месте они высадятся. Наш человек смог только сообщить об их отплытии: Слава Аллаху, если вести опередили врага на день или два.
— Надо выследить каждого чужого человека, — осторожно предложил Ахмет. — И подумать, кто может оказать здесь урус-шайтанам помощь.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Дикое поле'



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13