Воображение рисовало мне великолепие, власть
и величие державного состояния, и от потерянности я не знала, что сказать,
и безмолвствовала, словно утратив дар речи. Отец догадался, что происход
ит в моей душе, и стал приводить новые доводы в пользу покорности его воле
; наконец я пробудилась от золотого сна и умильнейшими словами заклинала
его не побуждать меня обойтись непорядочно с человеком, который, будь ег
о власть, сделал бы меня владычицей мира и в чьей, однако, власти удовлетво
рить все мои желания. Отец оставался глух к моим словам и только велел быт
ь готовой на следующей неделе представиться ко двору; велел проявить раз
умность и не жертвовать интересами всего семейства ради смехотворных п
онятий о чести, а главное, никому не сказывать о нашем разговоре. Засим он
оставил меня разбираться в моих мыслях, и наедине я задумалась над тем, ка
к мало у него ласковости ко мне, чье счастье его ничуть не заботит: я была д
ля него как бы лестницей, воспользовавшись которой он рассчитывал дости
чь вершины своих честолюбивых замыслов; а вспомнив, сколько ласки я знал
а от него ребенком, я теперь видела тому лишь две причины: либо я его забав
ляла, либо ему льстила моя миловидность. Но долго занимать голову постор
онними мыслями я уже не могла: все мысли были о короне и моей помолвке с ло
рдом Перси, и когда он пришел, я, нарушив отцовский наказ, не сдержалась и в
се рассказала, умолчав лишь о том, что в первую минуту королевский посул п
роизвел в моей душе смятение. Я готовилась к тому, что моя новость причини
т ему жесточайшую боль, но он не обнаружил сильных чувств, разве что побле
днел, и, взяв меня за руку, с ласковым видом сказал: Ц Если звание королевы
сделает вас счастливой, а это счастье теперь в ваших руках, то ни за какие
блага я не стану вам помехой, чего бы мне это ни стоило. Ц Поразительное в
еличие его души подействовало на меня неожиданным образом: моя любовь к
нему не только не разгорелась с новой силой, но почти угасла, и я поймала с
ебя на мысли, что все не так уж серьезно между нами, если он может обойтись
без меня. Я убеждена, что, отказываясь Ц даже из благороднейших побужден
ий Ц от своих прав на женщину, однажды ею подтвержденных, мужчина этим от
речением оскорбляет женщину. Я не удержалась, чтобы не выразить ему недо
вольство и не поздравить с тем, что наша любовь не очень его обременила. Он
не нашелся, что ответить: извратив его намерения, я совершенно сбила его с
толку, на него нашел столбняк; немного постояв, он поклонился и вышел. Сно
ва я была предоставлена моим мыслям, однако изложить их связно нет никак
ой возможности: я хотела быть королевой Ц и не хотела этой чести; желала м
илорду Перси отдельного от меня счастья Ц и не желала признать свои чар
ы настолько слабыми, чтобы, обманувшись в моей любви, он не наскучил самой
жизнью.


Следствием же этого умственного разброда было то,
что я решила смириться перед отцом. Чувство долга, боюсь, тут мало значило
, хотя в ту пору я ухватилась и за эту малость, скрывая от себя истинное зна
чение своего поступка. Когда мой возлюбленный пришел снова, я напустила
на себя холодность, дабы раз и навсегда остудить его домогательства: реш
ив обойтись с ним дурно, я обрела в нем вечный укор себе, в каждом его взгля
де мне чудился упрек. Вскоре отец отвез меня во дворец, где мне довелось иг
рать не самую трудную роль, поскольку с моим знанием сильного пола я без о
собого старания прибрала к рукам человека, которому нравилась и который
был, мало сказать, безразличен мне Ц я испытывала к нему сильнейшее отвр
ащение, а он принимал это за добродетель Ц сколь доверчивы мужчины, когд
а им хочется верить! При этом я не забывала время от времени обмолвиться н
ежным словцом, благословляла судьбу, судившую полюбить мужчину, связанн
ого узами брака, вследствие чего женщина свободна от подозрений в кривод
ушии и корысти. Влюбленный король легко верил всему этому и с необычайно
й быстротой вел дело к разводу, который, впрочем, все откладывался, и я про
должала томиться за кулисами. Когда король упоминал при мне о разводе, я о
бычно выставляла такие возражения, какие, мне думалось, еще больше распа
лят его; я заклинала его не брать греха на душу и из-за меня не огорчать доб
родетельную королеву, ибо в служении ей я полагала для себя великую чест
ь, и лучше я поступлюсь короной и даже счастьем видеть впредь короля, неже
ли причиню боль своей венценосной властительнице. Такие речи вкупе с его
горячим желанием обладать мною настолько убедили короля в моем благоро
дстве, что удалить женщину, в которой разочаровался (ибо устал от нее) и по
ставить меня на ее место он также почитал благородным делом. Я находилас
ь при дворе уже около года, и, поскольку о любви короля пошли толки, нашли б
лагоразумным устранить меня, дабы не раздражать партию королевы; с велик
ой неохотой вынуждена я была подчиниться, ибо меня снедала тревога, что в
мое отсутствие король переменится ко мне. Снова я уехала с отцом в наше им
ение, теперь уже не радовавшее былым очарованием: мучимая честолюбием, я
ни о чем другом не могла думать. Державный любовник часто направлял ко мн
е посыльных, и ответные письма я составляла в таком роде, чтобы вернее дос
тичь цели, то бишь вернуться ко двору. Столько величия и повелительности
было в его письмах ко мне и столько лживости и смирения в моих, что я ловил
а себя на мысли о том, как это не похоже на мою переписку с лордом Перси, но я
изо всех сил тянулась к короне и не позволяла себе раздумывать о былом. В
каждом своем письме я неизменно одобряла его решение разлучиться со мно
й, поскольку в наших обстоятельствах это надежно оберегало мою и, что для
меня много важнее, его честь; скорее я приму любые муки, нежели огорчу его
прекословием либо брошу тень на его доброе имя. Я не упускала между прочи
м случая посетовать на недомогание, замечая, сколь важно для здоровья им
еть душевное спокойствие. Этими уловками я вынудила его самым настоятел
ьным образом затребовать меня к себе, сама же, искушая его нетерпеливый н
рав, тянула с возвращением, покуда он не обязал моего отца даже употребит
ь власть, чему я, внутренне ликуя, уступила как бы скрепя сердце. Добившись
своего, я стала прикидывать, каким образом разлучить короля и королеву, п
оскольку они все еще жили под одной крышей. Леди Мэри, дочери королевы, был
о в ту пору неполных шестнадцать лет, и, заручившись пособничеством ее ро
весниц, можно было помалу внушить ей непочтение к отцу, отчего его щепети
льность в отношении развода предстанет смехотворной. У принцессы, я знал
а, был неукротимый нрав Ц впрочем, падкая на дружеские заверения юность
и вообще несдержанна на язык; потом уже я постаралась, чтобы все ее высказ
ывания о короле доходили до его ушей и он воспринимал их должным образом:
что первоначально они исходили не от юной принцессы, а от ее матери. Он час
то делился со мной этими мыслями, я соглашалась, но, памятуя о великодушии
, всегда заступалась за королеву: ей-де, свыкшейся со своим державным поло
жением, вполне естественно раздражаться на людей, в которых она вообража
ет угрозу своим заслуженным правам. Через эти козни я нашла верное средс
тво рассорить короля с королевой: ведь проще простого настроить мужчину
против женщины, от которой он желает освободиться Ц тем паче мешающей е
му насладиться жизнью. Объявив теперь, что королева упорствует там, где е
го совесть не терпит отлагательства, король расстался с ней. Мое будущее
прояснилось: от меня уже ничего не требовалось Ц все зависело от желани
й короля, и, коль скоро они завели его так далеко, я не беспокоилась, что и вп
редь они вынудят его все делать по-моему. Я стала маркизой Пемброк. Это от
личие я перенесла очень легко: мысли о много высшем титуле притупили мою
чувствительность; я брезговала этим пустяком, но не потому, что это дейст
вительно пустяк, а потому, что замахнулась на большее, причем в самом скор
ом времени. Король делался все нетерпеливее, и скоро я стала его тайной же
ной. Как только это произошло, я словно облеклась в королевский сан, осозн
ала в себе державную власть и даже ближайших друзей перестала узнавать в
лицо. Со своей головокружительной высоты я не различала их: так ставшему
на пьедестал оставшиеся внизу кажутся бесконечно далекими, он видит оди
н кишащий муравейник; эта мысль наполняла меня несказанным восторгом, и
я не скоро поняла, что в обоих случаях достаточно спуститься на нескольк
о ступеней по лестнице, кем-то подставленной, чтобы затеряться в этом пре
зренном муравейнике. Некоторое время наш брак сохранялся в тайне, огласк
а была бы некстати, поскольку бракоразводный процесс короля еще не завер
шился, и только рождение моей дочери Елизаветы потребовало его обнародо
вания. Впрочем, для видевших меня тайны не было, ибо мои речи и поступки пе
ременились настолько, что всем было совершенно ясно: для самой себя я уже
королева. И пока это было тайной, мне еще было за что бороться, я не могла см
ириться с тем, что весь мир не знает о моем жребии; но прошла коронация, чес
толюбию было уплачено по самому высокому счету, а я вместо счастья почув
ствовала себя несчастной, как никогда; мало того что после свадьбы мне ст
ало труднее скрывать брезгливость к королю, развившуюся теперь в непрео
долимое отвращение, но, по достижении короны, меня покинула увлеченность
, с какой я ее домогалась, и появилось время задуматься Ц а велика ли нагр
ада за всю мою маету, и мне часто представлялся охотник, что целый день до
изнеможения носится по полям, словно успех сулит ему неслыханное вознаг
раждение, и за все труды он получит омерзительную вонючую тварь. Мое поло
жение было еще хуже: охотник скормит добычу собакам, а я свою должна была н
ежить и, кривя душой, называть своей любовью. Мое недосягаемо высокое и за
видное положение только привадило меня к лицемерию, а этого, как я теперь
вижу, ничем не искупить. В моем одиночестве со мной был только ненавистны
й мне человек. Нечего было и думать кому-то открыть свою душу, и никто бы не
осмелился вступить со мной в доверительный разговор; со мной если и гово
рили, то как с королевой, а не с Анной Болейн, и те же самые слова можно было
повторить разряженной кукле, взбреди королю на ум назвать куклу своей же
ной. И поскольку любая придворная дама была моим врагом, полагая, что у нее
больше права занимать доставшееся мне место, я маялась, как в диком лесу,
без единой живой души, в постоянном страхе оставить следы, по которым мен
я сыщет какое-нибудь чудище или наползут и ужалят змеи; ведь таковы все не
навистницы, снедаемые завистью. Хуже положения не придумать, а мне еще пр
иходилось прятать тоску и выглядеть веселой. И это тоже сослужило мне ху
дую службу, поскольку некоторые необдуманные поступки потом повернули
против меня. У меня родился мертвый мальчик, и это, видимо, сильно охладило
короля, чей нрав не терпел и малейшего разочарования. Я не огорчалась, пот
ому что о последствиях не думала, а меньше видеть короля мне было только п
риятно. Позже я узнала, что ему приглянулась одна моя фрейлина, и уж ее ли в
том заслуга или виной горячий характер короля, но обращаться со мной он с
тал куда хуже, чем, по моей милости, обращался с моей предшественницей. Охл
аждение короля скоро заметили придворные подхалимы, что всегда карауля
т монарший взгляд, и, смекнув, что со мной можно не церемониться, они из сам
ых пустых поступков и слов и даже из самого моего вида вывели чернейшие з
амыслы. Горя новым любовным нетерпением, король охотно выслушивал моих о
бвинителей, сумевших заронить в него сомнение в моей супружеской вернос
ти. Прежде он не поверил бы с такой готовностью этим наветам, но сейчас его
тешила мысль, что нашелся повод поступить со мной так, как он уже решил по
ступить без всякого повода; и уцепившись за какой-то предлог и чьи-то пок
азания, меня отправили в Тауэр, определив злейшую мою ненавистницу надзи
рать за мной и даже спать в моих покоях. Это наказание было хуже смерти, иб
о, срамя и насмешничая, она доводила меня до умоисступления, в каковом сос
тоянии я не отдавала себе отчета в своих словах. Она же якобы увидела в них
признание того, что я вела предосудительные разговоры с кучкой негодяев
, которых я едва ли вообще знала в лицо, и все это могло убедить только тех, к
ому хотелось верить в мою виновность. Начался суд, и, желая совсем очернит
ь меня, мне приписали преступную связь с собственным братом, которого я в
самом деле очень любила, но видела в нем друга и никого больше. Тем не мене
е меня приговорили к отсечению головы либо сожжению, на усмотрение корол
я, и король, из великой любви ко мне, милостиво утвердил более мягкий приго
вор. То, что моя жизнь кончалась таким образом, угнетало бы меня больше, ос
тавайся я в прежнем состоянии, но так мало радости узнала я, будучи короле
вой, что смерть представлялась наименьшим злом. Другое было горше: то, как
я хитростью склонила короля отставить королеву, как жестоко обошлась с п
ринцессой Мэри, как обманула лорда Перси. Как могла, я пыталась умиротвор
ить совесть, надеялась, что мне простятся эти черные дела, потому что в ост
альном я жила праведно и всегда спешила творить добро. С тех пор, как это с
тало в моей власти, я без счета раздавала милостыню, сокрушенно отмалива
ла грехи и с душевной крепостью взошла на плаху. Мне было двадцать девять
лет, но в этот краткий срок я, кажется, изведала больше, чем многим выпадае
т за очень долгую жизнь. Я блистала при дворе, жила рассеянно; на собственн
ом опыте познала силу страстей, помрачающих рассудок. У меня был возлюбл
енный, которого я высоко чтила, а под конец жизни я была вознесена на высшу
ю ступень, о которой может только мечтать самая суетная из женщин. И ни в к
аком из состояний не было покоя моей душе, разве что в тот краткий промежу
ток, когда я отшельницей жила в деревне, вдали от шума и суеты. И когда знал
а, что меня любит и чтит честный и благородный человек.
Выслушав эту историю, Минос ненадолго задумался, а потом велел отворить
ворота и впустить Анну Болейн, рассудив, что отмучившаяся четыре года в з
вании королевы и все это время сознававшая, сколь поистине жалок этот вы
сокий удел, заслуживает прощения во всем, что она сделала ради него
Здесь обрывается
эта любопытная рукопись, продолжение пошло на обертку перьев, табака и п
рочего. Надлежит надеяться, что впредь невнимательные люди будут осмотр
ительнее с тем, что они сжигают или используют для иных малопочтенных це
лей; пусть они вообразят, что такая судьба могла постичь божественного М
ильтона и что сочинения Гомера, может статься, были обнаружены в свечной
лавке какого-нибудь грека. (Примеч. автора)
.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14