Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и, как такового, при поимке и установлении личности расстрелять. Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина. Андреева, Майорова, Фишмана заключить в тюрьму с применением принудительных работ на три (3) года;
Спиридоновой и Саблину, принимая во внимание их особые прежние заслуги перед революцией, смягчить меру наказания и заключить в тюрьму сроком на один год.
27. XI – 18 г. Председательствующий: Карклин.
Члены: Платонов,
Веселовский,
Галкин,
Петерсон,
Томский,
Сельтенев

V. ПОСЛЕ СУДА
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ВЦИК ОТ 29 НОЯБРЯ 1918 ГОДА
Применить амнистию к М. А. Спиридоновой и Саблину и освободить их из заключения.
Председатель: Я. Свердлов
Секретарь: Л. Енукидзе
ПОКАЗАНИЯ Я. БЛЮМКИНА
Мне были поставлены вами четыре вопроса:
1) Как был убит граф Мирбах?
2) Как мне удалось бежать?
3) Где я скрывался? и
4) Что меня вынудило явиться в ЧК?
Даю на эти вопросы необходимые в этом смысле, по возможности достаточно полные и ясные ответы.
Германский посланник в Советской России граф Вильгельм Мирбах был убит в Москве, в Денежном переулке, в одной из гостиных посольского здания, около 3-х часов дня 6 июля 1918 года.
Убийство было совершено при посредстве револьвера и толовой бомбы мной, бывшим членом ВЧК, членом партии левых социалистов-революционеров Яковом Блюмкиным, и фотографом подведомственного мне в ЧК отдела по борьбе с международным шпионажем, также членом названной партии Николаем Андреевым.
Политическое происхождение этого террористического акта в кратких чертах таково.
Третий Всероссийский съезд партии левых социалистов-революционеров, заседавший в Москве в первых числах июля 1918 года (почти одновременно с V съездом Советов), постановил по вопросу о внешней политике Советской власти «разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор». Исполнение этого постановления съезд поручил ЦК партии.
Все политическое содержание решения съезда и яркое обоснование его можно увидеть в принятой им резолюции по текущему моменту и, главным образом, во всей деятельности и революционном содержании партии левых социалистов-революционеров.
Выполнить волю съезда и стоящих за ним трудящихся масс Центральный Комитет решился путем совершения акта индивидуального террора над одним из наиболее активных и хищных представителей германских империалистических вожделений в России, графом Мирбахом.
Я считаю нужным для исторической ясности обстановки акта 6 июля отметить, что до съезда Советов съезд партии, как и ЦК, не предполагали что-либо предпринять для подобного расторжения Брестского мирного договора.
Массы партии и ее верховный орган были вполне уверены, что на V съезде Советов правительство и его партия под натиском революционного настроения трудящихся, идущих за партией левых эсеров, вынуждено будет изменить свою политику.
Насколько мне помнится, с таким твердым убеждением закончился 3-й съезд партии и был встречен V съезд Советов. Но уже после 1-го его заседания, 4 июля, стало ясно, что правительство не только не думало переменить направления своей политики, но не склонно было даже подвергать его элементарной критике. Тогда-то и ЦК решился выполнить приказание партийного съезда.
Вся организация акта над графом Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего 2 дня – промежуток времени между вечером 4 и полднем 6 июля.
Это есть еще одно условие акта, которое крайне важно отметить, так как именно из-за того, что оно было неизвестно, правительство, его партия и пресса в своем отношении к акту и его исполнителям часто впадали в грустную историческую ошибку. До сих пор было утверждено, подобно незыблемой истине, что убийство германского посла подготовлялось исподволь, что ЦК уже в мае месяце 1918 года при делегировании меня в ВЧК дал мне приказание его организовать, что партия левых эсеров действовала как коллективный Азеф. Об этом говорила статья Р. –Д. в «Известиях ВЦИК», напечатанная 7 или 6 июля и подвергнутая критике в заседании съезда Советов интернационалистом Лозовским, речи тов. Троцкого и Зиновьева на V съезде Советов и чрезвычайном заседании Петроградского Совета, в статьях в «Правде» и «Бедноте».
Все это опровергается фактами, отчасти уже приведенными, отчасти следующими.
Еще 4 июля утром я передал т. Лацису, заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией ВЧК, то самое нашумевшее дело арестованного мною в середине июня немецкого шпиона графа Роберта Мирбаха, племянника германского посла, которое б июля послужило мне предлогом для свидания с графом Вильгельмом Мирбахом. Таким образом, вне всякого сомнения, что за два дня до акта я не имел о нем ни малейшего реального представления. Кроме того, вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения проходила под непрерывным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии, с комиссаром по иностранным делам т. Караханом, председателем Пленбежа т. Уншлихтом.
4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, я был приглашен из Большого театра одним членом ЦК для политической беседы. Мне было тогда заявлено, что ЦК решил убить графа Мирбаха, чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы, поставив правительство перед свершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной объединенности и непримиримости в борьбе за международную революцию. Мне приказывалось как члену партии подчиниться всем указаниям ЦК и сообщить имеющиеся у меня сведения о графе Мирбахе.
Я был полностью солидарен с мнением партии и ЦК и поэтому предложил себя в исполнители этого действия. Предварительно мной были поставлены следующие, глубоко интересовавшие меня вопросы:
1) Угрожает ли по мнению ЦК, в том случае если будет убит Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе?
2) ЦК гарантирует, что в его задачу входит только убийство германского посла?
Ночью того же числа я был приглашен в заседание ЦК, в котором было окончательно постановлено, что исполнение акта над Мирбахом поручается мне, Якову Блюмкину, и моему сослуживцу, другу по революции Николаю Андрееву, также полностью разделявшему настроение партии. В эту ночь было решено, что убийство произойдет завтра, 5-го числа. Его окончательная организация, по предложенному мною плану, должна была быть следующей.
Я получу обратно от тов. Лациса дело графа Роберта Мирбаха, приготовлю мандат на мое и Николая Андреева имя, удостоверяющий, что я уполномачиваюсь ВЧК, а Николай Андреев – революционным трибуналом войти в личные переговоры с дипломатическим представителем Германии. С этим мандатом мы отправимся в посольство, добьемся с графом Мирбахом свидания, во время которого и совершим акт. Но 5 июля акт не мог состояться из-за того, что в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений и не была готова бомба. Акт отложили на 6 июля. 6 июля я попросил у тов. Лациса якобы для просмотра дело Роберта Мирбаха. В этот день я обычно работал в комиссии. До чего неожидан и поспешен для нас был июльский акт, говорит следующее: в ночь на 6-е мы почти не спали и приготовлялись психологически и организационно. Утром 6-го я пошел в комиссию; кажется, была суббота. У дежурной барышни в общей канцелярии я попросил бланк комиссии и в канцелярии отдела контрреволюции напечатал на нем следующее: «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией уполномачивает ее члена, Якова Блюмкина, и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти непосредственно в переговоры с господином германским послом в России графом Вильгельмом Мирбахом по делу, имеющему непосредственно отношение к самому господину германскому послу.
Председатель Комиссии.
Секретарь».
Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) – один из членов ЦК.
Когда пришел, ничего не знавши, товарищ председателя ВЧК Вячеслав Александрович, я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убью графа Мирбаха.
Из комиссии я поехал домой, в гостиницу «Элит» на Неглинном проезде, переоделся и поехал в первый дом Советов. Здесь, на квартире одного члена ЦК, уже был Николай Андреев. Мы получили снаряд, последние указания и револьверы. Я спрятал револьвер в портфель, бомба находилась у Андреева также в портфеле, заваленная бумагами. Из «Националя» мы вышли около 2-х часов дня. Шофер не подозревал, куда он нас везет. Я, дав ему револьвер, обратился к нему как член комиссии тоном приказания: «Вот вам кольт и патроны, езжайте тихо, у дома, где остановимся, не прекращайте все время работы мотора, если услышите выстрел, шум, будьте спокойны».
Был с нами еще один шофер, матрос из отряда Попова, его привез один из членов ЦК. Этот, кажется, знал, что затевается. Он был вооружен бомбой. В посольстве мы очутились в 2 часа 15 минут. На звонок отворил немец-швейцар. Я плохо и долго объяснялся с ним на ломаном немецком языке и наконец понял, что теперь обедают и надо подождать 15 минут. Мы присели на диванчике.
Через 10 минут из внутренних комнат вышел к нам неизвестный господин. Я предъявил ему мандат и объяснил, что являюсь представителем правительства и прошу довести до сведения графа о моем визите. Он поклонился и ушел. Вскоре, почти сейчас же, вслед за ним вышли 2 молодых господина. Один из них обратился к нам с вопросом: «Вы от тов. Дзержинского?» – «Да». – «Пожалуйста».
Нас провели через приемную, где отдыхали дипломаты, через зал в гостиную. Предложили сесть. Из обмена вопросами я узнал, что разговариваю только с уполномоченным меня принять тайным советником посольства доктором Рицлером, позже – заместителем Мирбаха и переводчиком. Ссылаясь на текст мандата, я стал настаивать на необходимости непосредственного, личного свидания с графом Мирбахом. После нескольких взаимных разъяснений мне удалось вынудить доктора Рицлера возвратиться к послу и, сообщив ему мои доводы, предложить принять меня.
Доктор Рицлер почти сейчас же вернулся вместе с графом Мирбахом. Сели вокруг стола; Андреев сел у двери, закрыв собой выход из комнаты. После 25 минут, а может, и более продолжительной беседы в удобное мгновение я достал из портфеля револьвер и, вскочив, выстрелил в упор – последовательно в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал.
В это время Мирбах встал и, согнувшись, направился в зал, за мной. Подойдя к нему вплотную, Андреев на пороге, соединяющем комнаты, бросил себе и ему под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда Андреев толкнул Мирбаха в угол (тот упал) и стал извлекать револьвер. В комнаты никто не входил, несмотря на то что, когда нас проводили, в соседней комнате находились люди. Я поднял лежавшую бомбу и с сильным разбегом швырнул ее. Теперь она взорвалась необычайно сильно. Меня отшвырнуло к окнам, которые были вырваны взрывом. Я увидел, что Андреев бросился в окно. Механически, инстинктивно подчиняясь ему, его действию, я бросился за ним. Когда прыгнул, сломал ногу; Андреев уже был на той стороне ограды, на улице, садился в автомобиль. Едва я стал карабкаться по ограде, как из окна начали стрелять. Меня ранило в ногу, но все-таки я перелез через ограду, бросился на панель и дополз до автомобиля. На улицу никто не выходил. Часовой, стоявший у ворот, вбежал во двор. Мы отъехали, развили полную скорость. Я не знал, куда мы едем. У нас не было заготовленной квартиры, мы были уверены, что умрем. Нашим маршрутом руководил шофер из отряда Попова. Мы были взволнованны и утомлены. У меня мелькнула усталая мысль: надо в комиссию… заявить. Наконец, неожиданно для самих себя, очутились в Трехсвятительском переулке в штабе отряда Попова. Сделаю короткое, но нужное отступление.
Думали ли мы о побеге? По крайней мере, я – нет… нисколько. Я знал, что наше деяние может встретить порицание и враждебность правительства, и считал необходимым и важным отдать себя, чтобы ценою своей жизни доказать нашу полную искренность, честность и жертвенную преданность интересам Революции. Перед нами стояли также вопрошающие массы рабочих и крестьян – мы должны были дать им ответ. Кроме того, наше понимание того, что называется этикой индивидуального террора, не позволяло нам думать о бегстве. Мы даже условились, что если один из нас будет ранен и останется, то другой должен найти в себе волю застрелить его. Но напрашивается лукавый вопрос: а почему мы приказали шоферу не останавливать мотор? На тот случай, если бы нас не приняли и захотели проверить действительность наших полномочий, мы должны были скорей поехать в ЧК, занять телефон и замести следы попытки. Если мы ушли из посольства, то в этом виноват непредвиденный, иронический случай.
2. КАК МНЕ УДАЛОСЬ БЕЖАТЬ
Я оказался раненным в левую ногу, ниже бедра. К этому прибавились полученные при прыжке из окна надлом лодыжки и разрыв связок. Я не мог двигаться. Из автомобиля в штаб отряда Попова меня перенесли на руках матросы. В штабе я был острижен, выбрит, переодет в солдатское платье и огнесен в лазарет отряда, помещавшийся на противоположной стороне улицы.
С этого момента я был предоставлен самому себе, и все, что происходило 7 июля, мне стало известно только в больнице из газет и гораздо позже, в сентябре, – из разговоров с некоторыми членами ЦК.
Я пережил в лазарете и сознательно помню только один момент – приезд в отряд тов. Дзержинского с требованием выдачи меня. Узнав об этом, я настойчиво просил привести его в лазарет, чтобы предложить ему меня арестовать. Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что Советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста. Но ЦК отказался выполнить мою просьбу. И даже в сентябре, когда июльские события четко скомпоновались, когда проводились репрессии правительства против левых эсеров и все это сделалось событием, знаменующим собою целую эпоху в Русской Советской Революции, даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить.
7 июля при отступлении отряда Попова из Трехсвятительского переулка я был забыт во дворе лазарета. Отсюда меня вместе с другими ранеными увезла на автомобиле в первую городскую больницу одна неизвестная сестра милосердия. В больнице я назвался Григорием Беловым, красноармейцем, раненным в бою с поповцами. В больнице я пролежал, кажется, до 9 июля. 9-го вечером мне был устроен моими внепартийными друзьями, извещенными случайно о моем пребывании в больнице, побег. Я говорю побег потому, что больницам и лазаретам был отдан приказ, неизвестно откуда, не выпускать под угрозой расстрела ни одного раненого в эти дни. Я скрывался в Москве несколько дней – в лечебнице и частных квартирах. Кажется, 12-го я кое-как уехал и после полосы долгих скитаний попал в Рыбинск.
3. ГДЕ Я СКРЫВАЛСЯ
В Рыбинске я пробыл под фамилией Авербаха до последних чисел августа, вылечивая ногу. В начале сентября, очень нуждаясь, я работал под фамилией Вишневского в Кимрах, в уездном комиссариате земледелия, давал уроки. Все это время я был абсолютно оторван от партии. Она не знала, где я нахожусь, что со мной делается. В сентябре я случайно завязал сношение с ЦК, я обратился к нему с предложением спешно отправить меня на Украину в область германской оккупации для террористической работы. Мне было приказано выехать в Петроград и там выжидать отправки.
Я жил в окрестностях Петрограда очень замкнуто – в Гатчине, в Царском Селе и др., занимаясь исключительно литературной работой, собиранием материала об июльских событиях и писанием о них книги. В октябре я самовольно, без ведома ЦК, поехал в Москву, чтобы добиться скорейшей командировки на Украину. Недолго жил в Курске, и 5 ноября я был уже в Белгороде, в Скоропадчине. Я не могу не сказать нескольких слов о своей работе на Украине. По ряду причин мне нельзя еще говорить о ней легально, подробно. Скажу только следующее: я был членом боевой организации партии и работал по подготовке нескольких террористических предприятий против виднейших главарей контрреволюции. Такого рода деятельность продолжалась до свержения гетмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49