охваченный ужасом Монтекукули наблюдал за двумя бедно одетыми мужчинами, которые принесли с собой доски и клинья.— Что с его здоровьем? — спросил деловито маленький человечек, разложивший на столе письменные принадлежности.Доктор промолчал, но Монтекукули понял, что означает его мрачный кивок.Через несколько минут врач удалился в соседнюю камеру; он еще мог понадобиться во время пыток.Рослый человек в черном приблизился к графу и сказал ему:— Себастиано ди Монтекукули, если вы откажетесь правдиво отвечать на мои вопросы, мы подвергнем вас пыткам — обычным и чрезвычайным.Монтекукули вздрогнул. Он знал, что означают доски и клинья. Его ждал «испанский сапог», в который помещали ногу во время пыток.Снаружи произошло всеобщее смятение; высокий мужчина в костюме, сверкавшем бриллиантами, вошел в камеру; все бросили свои дела и склонились в поклоне. Облик короля плохо сочетался с видом камеры. Лицо Франциска было серьезным. Он не отличался особой жестокостью, но глубоко страдал из-за смерти сына. Он поклялся сделать все возможное, чтобы отомстить за убийство дофина. Он явился сюда лично, чтобы услышать признание из уст человека, которого считал виновным в гибели юноши.— Все готово? — спросил король, садясь в кресло, которое тотчас принесли для него.— Сир, мы ждем ваших приказаний.Палач — человек с самым жестоким лицом, какое доводилось видеть графу, — связал его, после чего два подручных приладили «сапоги» к ногам итальянца; части устройства были стянуты клиньями.— Сильнее! — прорычал палач. Граф испытал нечеловеческую боль; его ноги были сдавлены так сильно, что кровь отхлынула к другим частям тела. Он закричал и потерял сознание. Когда он открыл глаза, то увидел доктора, который поднес нашатырь к носу графа.— Хорошенькое начало! — усмехнулся палач. — Флорентиец в костюме, расшитом лилиями! Они рисуют славные узоры, но падают в обморок еще до начала пыток! Лучше расскажите все, молодой человек, и не вынуждайте короля задерживаться в этой камере.Доктор сказал, что им следует подождать — кровообращение восстановится через несколько минут. Франциск придвинул свое кресло к графу и вежливо заговорил с ним.— Мы знаем, граф, что вы исполняли чьи-то указания. Глупо страдать за тех, кто должен находиться сейчас на вашем месте.— Мне нечего сказать, сир, — промолвил Монтекукули.Но Франциск продолжал уговаривать его признаться во всем, пока не объявили, что пришло время загонять первый из двух клиньев.— По чьему указанию, — сказал высокий человек в черном, — вы дали яд дофину?Монтекукули покачал головой, не собираясь говорить.Двое человек склонились к ногам графа; «сапоги» были затянуты, казалось, до предела. Раздался страшный хруст раздавленных костей.Монтекукули потерял сознание.Его снова привели в чувство, опять задали тот же вопрос. Загнали третий и четвертый клинья. Монтекукули в агонии понял, что он никогда не сможет ходить.— Говорите, глупец! — закричал человек в черном. — Это была обычная пытка. Сейчас начнется чрезвычайная. Говорите! Зачем вам покрывать кого-то?Врач склонился над графом, потом молча кивнул головой. Граф был молод и здоров, продолжение пытки скорее всего не убьет его. Итальянца можно допрашивать с пристрастием дальше; если «сапог» не развяжет ему язык, позже он подвергнется водяной пытке.Монтекукули думал лишь об одном — как избежать адской боли. Находясь между жизнью и смертью, он говорил себе, что он исполнил свой долг. Благодаря ему представительница рода Медичи станет французской королевой. Если он выдаст ее, его мучения и смерть окажутся напрасными. Но эти люди не верили в его невиновность! Они нашли дома у Монтекукули яд. Этот факт, а также итальянское происхождение графа делали его виновным в их глазах. Он боялся, что не выдержит пыток и выдаст Катрин и астрологов. Пока что его подвергали обычным пыткам с помощью четырех клиньев. Чрезвычайная пытка заключалась в применении еще четырех дополнительных клиньев. Он хотел стать мучеником, умереть за Италию, но сможет ли он вынести такие страдания? Он чувствовал, что его воля слабеет.Король сплел руки на груди и откинулся на спинку кресла; он не отводил глаз от лица итальянца.Подручные палача взяли пятый клин.Король поднял руку.— Говорите! — мягко произнес он. — Зачем страдать? Все равно в конце концов вы заговорите.Монтекукули раскрыл рот. Он пытался найти нужные слова, но ему не удавалось это сделать, потому что его сознание было туманным.Король пожал плечами. Подручный взял новые клинья.Агония… ужас… боль объяли графа. Лучше смерть, подумал он.Он посмотрел своими опустошенными глазами на блестящие глаза короля и заговорил.
Тревога охватила Катрин. Она находилась одна в своих покоях. В тюрьме пытали Монтекукули. Что он скажет? Сможет ли он выдержать нечеловеческие муки и не выдать ее? Что, если схватят Космо и Лоренцо Руджери? Они были весьма умны, но пыток им не вынести. Они признаются во всем.Они переложат вину на нее. Вся страна готова обвинить герцогиню. Как поступят с дофиной — организатором убийства?Какой же глупец этот граф! Какой легкомысленный человек! Неужели он думал, что можно убить дофина и не навлечь на себя подозрения? Она не собиралась убивать дофина. Вовсе не честолюбие заставило ее поговорить с Монтекукули. Произошло недоразумение. Этот безумец решил, что может легко устранить наследника французского трона.А теперь… она была дофиной: если беда минует ее, она станет королевой Франции. Это действительно чудо! Но где-то случилась ошибка. Она просила любви, а ей протягивали корону.Ее уже начали подозревать. Загадочная смерть старшего сына короля сделала из герцогини дофину! О ней шептали, за ней следили, подозревали ее. Все ждали признаний итальянского графа, чтобы открыто обвинить герцогиню.Что с ней сделают? Разумеется, она будет изгнана из Франции. Французы не потерпят в своей стране убийцу-итальянку.О, Монтекукули, ты — глупец! Твое самопожертвование — глупость. К чему оно привело тебя? К чему приведет меня?Она увидела в зеркале свое бледное лицо. Если теперь я потеряю Генриха, подумала Катрин, я буду молить Господа о смерти; я не хочу жить без него.
Двор собрался в предвкушении грандиозного зрелища. Ждали всех сиятельных лиц. Были возведены трибуны. Для короля установили шатер из позолоченной ткани.Катрин слышала доносившиеся с улицы крики. Она тщательно одевалась в своих покоях. Ее платье было расшито жемчугами и рубинами. Как бледна она была! Ее кожа выглядела прекрасно при свечах, но на солнечном свете приобретала болезненный оттенок. Она сильно изменилась за последние месяцы. Лицо стало немного иным, но это было заметно только ей самой. В изгибе рта затаилось коварство, в глазах появился жестокий блеск. Она осознала, сколько волнений выпало на ее долю с момента ареста Монтекукули, какие опасения терзали ее, когда он подвергался пыткам. Но святые пощадили Катрин де Медичи. Они даровали мудрость несчастному графу. Он сочинил достаточно убедительную историю и спас Катрин. Он сказал королю и своим мучителям, что получил указания от генералов императора, а они, в свою очередь, исполняли волю своего начальства. Он даже назвал имена генералов. Это был ловкий ход, испанские генералы находились вне досягаемости французов. Он также заявил, что получил приказ отравить всех сыновей короля и его самого. Монтекукули был не так уж и глуп.Но французский народ по-прежнему считал Катрин причастной к убийству дофина. Она была итальянкой и имела серьезный мотив. Эти факты казались людям вескими аргументами для обвинения в убийстве. Однако я невиновна, убеждала себя Катрин. Я не собиралась устранять бедного Франциска.Она услышала звуки труб. В комнату вошел Генрих, ему предстояло сопровождать жену. Он не мог сидеть во время публичной церемонии рядом со своей любовницей. Он выглядел великолепно. Генрих хмуро поглядел на жену, и она почувствовала его антипатию к ней.— Город полон слухов, — сказал он. Катрин казалось, что он смотрит на нее с отвращением. — Если бы мой брат был жив! — продолжил Генрих с горечью в голосе. — Почему эти испанцы задумали уничтожить мою семью?Катрин подошла к мужу и взяла его под руку.— Кто знает, какие планы они вынашивали? — сказала она.— Люди говорят, что итальянец солгал.Теперь Генрих не смотрел на Катрин.— Они всегда что-то говорят, Генрих.— Я жалею о том, что мой отец затеял этот спектакль. И о том, что мы вынуждены на нем присутствовать.— Почему?Он повернулся к ней. Заглянул в ее темные глаза, которые стали загадочными, хитрыми. Сегодня она вызывала в нем более сильную антипатию, чем обычно. Он думал, что привыкнет к ней; ему даже казалось, что это уже начало происходить, но после странной смерти брата ему не хотелось даже видеть Катрин. Он не понимал ее; имя Катрин фигурировало в слухах, распространявшихся по Парижу, Лиону, по всей Франции. Его жена была странной. Спокойная, сдержанная на людях, она превращалась в совсем другого человека, когда они оставались вдвоем. Сейчас, когда им предстояло увидеть мучительную смерть человека, ее глаза сверкали, а пальцы возбужденно теребили его рукав. Она была для него загадкой; Генрих знал лишь одно — находясь возле нее, он испытывал желание убежать от цепких рук, молящих глаз, слишком горячих и влажных губ, тянувшихся к нему.— Почему? — раздраженно повторил он вопрос Катрин. — Ты знаешь, почему. Мы оба слишком сильно выиграли от смерти моего брата. Если бы он остался в живых, я был бы герцогом, а ты — герцогиней; теперь, если нам не поднесут чашу с ядом, мы когда-нибудь станем королем и королевой.Она произнесла тихим, ласковым голосом, которым всегда обращалась только к нему:— У меня есть предчувствие, что однажды мой муж станет величайшим из всех королей, каких знала Франция.— Он был бы гораздо счастливее, если бы это случилось не благодаря убийству его брата.Генрих резко отвернулся; он боялся, что Катрин подозревали не напрасно! К своему ужасу, он обнаружил, что способен поверить слухам.— Идем! — сухо сказал он. — Нам нельзя опаздывать, иначе отец рассердится.Они заняли свои места в сверкающем шатре. Катрин знала, что все глаза обращены на нее; на фоне шелеста шелка и парчи она слышала шепот людей.Диана сидела среди свиты королевы. Вдова сенешаля казалась надменной, гордой, она выглядела потрясающе. Катрин с трудом сохраняла самообладание, она была готова в любую минуту разрыдаться. Как может женщина оставаться столь прекрасной в таком возрасте? Какие шансы были у юной, неопытной в любви девушки одержать победу над такой соперницей? О, Монтекукули, ты дал мне надежду стать королевой, когда я желала быть любимой женой и матерью!Она придвинулась к мужу. Он действительно отстранился от нее, или ей это показалось? Генрих посмотрел на Диану; сейчас он был преданным любовником, которого Катрин хотела вернуть себе.Я ненавижу ее! — подумала итальянка. — Святая Дева, как я ее ненавижу! Помоги мне… помоги мне уничтожить Диану. Пусть болезнь обезобразит ее, пусть унижение склонит эту высоко поднятую голову. Убей ее; тогда человек, которого я люблю, станет моим. Я хочу быть королевой и любимой женой. Если это произойдет, я посвящу жизнь Богу. Никогда не буду грешить. Буду вести абсолютно безгрешную жизнь. Святая Дева, помоги мне.О, Генрих! Почему я, такая воспитанная, сдержанная, уравновешенная, полюбила столь безумно тебя — мужчину, околдованного этой ведьмой?Запели трубы герольдов; все встали, чтобы встретить короля и королеву.У Франциска был усталый вид. Он скорбел по сыну и разоренному Провансу. Катрин, глядя на него, молилась о том, чтобы он не поверил слухам.Вынесли несчастного мученика. Неужели это был красавец Монтекукули? Он стал неузнаваем. Он не мог ходить, поскольку ноги его были раздроблены безжалостным «сапогом». Его некогда чистая смуглая кожа посерела; за несколько недель он превратился из молодого человека в старика.Но Катрин — к своему облегчению — быстро поняла, что он сохранил свой благородный облик фанатика. Измученный, кровоточащий, надломленный, он по-прежнему нес терновый венец мученика. Она не ошиблась в этом человеке. Он знал, что его ждала страшная смерть, но сохранял спокойствие; возможно, он чувствовал, что самые ужасные муки уже позади. Четыре сильных человека вывели четверку горячих коней; они с трудом удерживали животных. Катрин вспомнила эпизод во дворце Медичи, когда она сидела с тетей и кардиналом и наблюдала за гибелью своего верного друга.Тогда она не выдала своих чувств. Тогда это было важно. Сейчас наступил гораздо более ответственный момент.Каждую конечность графа привязали к отдельному коню. Юные девушки подались вперед, их глаза округлились в ожидании и волнении; молодые люди затаили дыхание.Сейчас!Пронзительно запели трубы. Испуганные жеребцы помчались во весь опор в разные стороны. Прозвучал предсмертный вопль; в зловещей тишине разнесся топот копыт. Катрин смотрела на галопирующих коней; каждое животное тащило окровавленную часть того, что еще недавно было графом Себастиано ди Монтекукули.Она спасена Монтекукули уже никогда не выдаст ее. Дофин Франциск мертв, его место занял Генрих. Перед его женой-итальянкой засверкал французский престол. ДИТЯ ЛЮБВИ Три женщины, наблюдавшие за страшным зрелищем, знали, что теперь их жизнь изменится.Анна д'Этамп покинула шатер с дурными предчувствиями. Десять лет она управляла королем и через него страной. Во Франции не было человека более влиятельного, чем она; даже такие люди, как Монморанси и кардинал Лоррен, обретали расположение короля лишь через благосклонность его возлюбленной. Красивейшая женщина двора одновременно была и одной из умнейших. Франциск однажды назвал ее мудрейшей из красавиц и красивейшей из мудрецов. Она видела, что ее могущество висело сейчас на ниточке; этой ниточкой была жизнь короля.Король и новый дофин мало походили друг на друга. Но одно сходство у них имелось. Франциском всю жизнь руководили женщины; они командовали им так тонко и искусно, что он не замечал этого. В юности рядом с ним находилась мать и позже — сестра; мадам де Шатобриан потеснила их; она, в свою очередь, была изгнана Анной. Все четыре женщины обладали умом; в противном случае Франциск не потерпел бы их общества. А Генрих? Он был человеком иного калибра; в детстве он был лишен любящих родителей и сестры. Над ним издевались испанские тюремщики. Но в его жизни вовремя появилась женщина, обладавшая качествами, восхищавшими его отца, — красотой и мудростью; молодой Генрих оказался под влиянием Дианы де Пуатье — влиянием более сильным, чем те, под которые когда-либо попадал Франциск.Взаимная ненависть Дианы и Анны объяснялась не только простой ревностью. Они были слишком умны, чтобы переживать из-за того, что соперницу могут найти более красивой — если не возникали ситуации, когда красота могла стать средством достижения власти, к которой они обе стремились.Анна была более образованной. Ее ближайшими друзьями становились придворные писатели и художники. Они, как и она, проявляли интерес к новой вере, начинавшей распространяться в Европе. Анна страстно желала, чтобы реформистская вера овладела Францией. В этом вопросе у женщины было много единомышленников — например, все женщины Узкого Круга, имевшие большое влияние. Среди ее союзников были дядя Анны, кардинал де Мелун, и адмирал Шабо де Брион. Адмирал был не просто ее единоверцем — сторонница равенства полов, Анна не считала себя обязанной хранить верность изменявшему ей Франциску.Диана, враг реформистской церкви, поклялась бороться с ней. Монморанси, ближайший друг дофина, был на стороне его любовницы. Кардинал Лоррен поддерживал Диану вместе с тремя своими племянниками, весьма энергичными и честолюбивыми молодыми людьми; их звали Франциск, Карл и Клод, они были сыновьями герцога де Гиза. С такими сторонниками Диана чувствовала себя достаточно сильной, чтобы противостоять самой влиятельной женщине двора.Думая обо всем этом, Анна снова спросила себя — кто из ее коварных врагов подсыпал яду в кубок дофина?Но ей оставалось только следить за развитием событий и ждать, когда она получит возможность свалить свою соперницу. Дофин был молод: Диана старела с каждым годом; маленькая итальянка обладала определенной привлекательностью.Ободрявшая себя Анна видела, что ее могущество ослабевало.Когда Генрих вел Катрин в их покои, она тоже думала о грядущих переменах в ее жизни. Лицо девушки оставалось бесстрастным; ей удавалось скрыть свое волнение, вызванное сценой, свидетельницей которой она стала. Лицо Генриха было желтовато-зеленым. Ему уже доводилось видеть смерть; он наблюдал даже столь жестокую смерть. Но эта казнь подействовала на него сильнее, чем все, что он видел прежде. Ему было неприятно, что он так выиграл от смерти брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Тревога охватила Катрин. Она находилась одна в своих покоях. В тюрьме пытали Монтекукули. Что он скажет? Сможет ли он выдержать нечеловеческие муки и не выдать ее? Что, если схватят Космо и Лоренцо Руджери? Они были весьма умны, но пыток им не вынести. Они признаются во всем.Они переложат вину на нее. Вся страна готова обвинить герцогиню. Как поступят с дофиной — организатором убийства?Какой же глупец этот граф! Какой легкомысленный человек! Неужели он думал, что можно убить дофина и не навлечь на себя подозрения? Она не собиралась убивать дофина. Вовсе не честолюбие заставило ее поговорить с Монтекукули. Произошло недоразумение. Этот безумец решил, что может легко устранить наследника французского трона.А теперь… она была дофиной: если беда минует ее, она станет королевой Франции. Это действительно чудо! Но где-то случилась ошибка. Она просила любви, а ей протягивали корону.Ее уже начали подозревать. Загадочная смерть старшего сына короля сделала из герцогини дофину! О ней шептали, за ней следили, подозревали ее. Все ждали признаний итальянского графа, чтобы открыто обвинить герцогиню.Что с ней сделают? Разумеется, она будет изгнана из Франции. Французы не потерпят в своей стране убийцу-итальянку.О, Монтекукули, ты — глупец! Твое самопожертвование — глупость. К чему оно привело тебя? К чему приведет меня?Она увидела в зеркале свое бледное лицо. Если теперь я потеряю Генриха, подумала Катрин, я буду молить Господа о смерти; я не хочу жить без него.
Двор собрался в предвкушении грандиозного зрелища. Ждали всех сиятельных лиц. Были возведены трибуны. Для короля установили шатер из позолоченной ткани.Катрин слышала доносившиеся с улицы крики. Она тщательно одевалась в своих покоях. Ее платье было расшито жемчугами и рубинами. Как бледна она была! Ее кожа выглядела прекрасно при свечах, но на солнечном свете приобретала болезненный оттенок. Она сильно изменилась за последние месяцы. Лицо стало немного иным, но это было заметно только ей самой. В изгибе рта затаилось коварство, в глазах появился жестокий блеск. Она осознала, сколько волнений выпало на ее долю с момента ареста Монтекукули, какие опасения терзали ее, когда он подвергался пыткам. Но святые пощадили Катрин де Медичи. Они даровали мудрость несчастному графу. Он сочинил достаточно убедительную историю и спас Катрин. Он сказал королю и своим мучителям, что получил указания от генералов императора, а они, в свою очередь, исполняли волю своего начальства. Он даже назвал имена генералов. Это был ловкий ход, испанские генералы находились вне досягаемости французов. Он также заявил, что получил приказ отравить всех сыновей короля и его самого. Монтекукули был не так уж и глуп.Но французский народ по-прежнему считал Катрин причастной к убийству дофина. Она была итальянкой и имела серьезный мотив. Эти факты казались людям вескими аргументами для обвинения в убийстве. Однако я невиновна, убеждала себя Катрин. Я не собиралась устранять бедного Франциска.Она услышала звуки труб. В комнату вошел Генрих, ему предстояло сопровождать жену. Он не мог сидеть во время публичной церемонии рядом со своей любовницей. Он выглядел великолепно. Генрих хмуро поглядел на жену, и она почувствовала его антипатию к ней.— Город полон слухов, — сказал он. Катрин казалось, что он смотрит на нее с отвращением. — Если бы мой брат был жив! — продолжил Генрих с горечью в голосе. — Почему эти испанцы задумали уничтожить мою семью?Катрин подошла к мужу и взяла его под руку.— Кто знает, какие планы они вынашивали? — сказала она.— Люди говорят, что итальянец солгал.Теперь Генрих не смотрел на Катрин.— Они всегда что-то говорят, Генрих.— Я жалею о том, что мой отец затеял этот спектакль. И о том, что мы вынуждены на нем присутствовать.— Почему?Он повернулся к ней. Заглянул в ее темные глаза, которые стали загадочными, хитрыми. Сегодня она вызывала в нем более сильную антипатию, чем обычно. Он думал, что привыкнет к ней; ему даже казалось, что это уже начало происходить, но после странной смерти брата ему не хотелось даже видеть Катрин. Он не понимал ее; имя Катрин фигурировало в слухах, распространявшихся по Парижу, Лиону, по всей Франции. Его жена была странной. Спокойная, сдержанная на людях, она превращалась в совсем другого человека, когда они оставались вдвоем. Сейчас, когда им предстояло увидеть мучительную смерть человека, ее глаза сверкали, а пальцы возбужденно теребили его рукав. Она была для него загадкой; Генрих знал лишь одно — находясь возле нее, он испытывал желание убежать от цепких рук, молящих глаз, слишком горячих и влажных губ, тянувшихся к нему.— Почему? — раздраженно повторил он вопрос Катрин. — Ты знаешь, почему. Мы оба слишком сильно выиграли от смерти моего брата. Если бы он остался в живых, я был бы герцогом, а ты — герцогиней; теперь, если нам не поднесут чашу с ядом, мы когда-нибудь станем королем и королевой.Она произнесла тихим, ласковым голосом, которым всегда обращалась только к нему:— У меня есть предчувствие, что однажды мой муж станет величайшим из всех королей, каких знала Франция.— Он был бы гораздо счастливее, если бы это случилось не благодаря убийству его брата.Генрих резко отвернулся; он боялся, что Катрин подозревали не напрасно! К своему ужасу, он обнаружил, что способен поверить слухам.— Идем! — сухо сказал он. — Нам нельзя опаздывать, иначе отец рассердится.Они заняли свои места в сверкающем шатре. Катрин знала, что все глаза обращены на нее; на фоне шелеста шелка и парчи она слышала шепот людей.Диана сидела среди свиты королевы. Вдова сенешаля казалась надменной, гордой, она выглядела потрясающе. Катрин с трудом сохраняла самообладание, она была готова в любую минуту разрыдаться. Как может женщина оставаться столь прекрасной в таком возрасте? Какие шансы были у юной, неопытной в любви девушки одержать победу над такой соперницей? О, Монтекукули, ты дал мне надежду стать королевой, когда я желала быть любимой женой и матерью!Она придвинулась к мужу. Он действительно отстранился от нее, или ей это показалось? Генрих посмотрел на Диану; сейчас он был преданным любовником, которого Катрин хотела вернуть себе.Я ненавижу ее! — подумала итальянка. — Святая Дева, как я ее ненавижу! Помоги мне… помоги мне уничтожить Диану. Пусть болезнь обезобразит ее, пусть унижение склонит эту высоко поднятую голову. Убей ее; тогда человек, которого я люблю, станет моим. Я хочу быть королевой и любимой женой. Если это произойдет, я посвящу жизнь Богу. Никогда не буду грешить. Буду вести абсолютно безгрешную жизнь. Святая Дева, помоги мне.О, Генрих! Почему я, такая воспитанная, сдержанная, уравновешенная, полюбила столь безумно тебя — мужчину, околдованного этой ведьмой?Запели трубы герольдов; все встали, чтобы встретить короля и королеву.У Франциска был усталый вид. Он скорбел по сыну и разоренному Провансу. Катрин, глядя на него, молилась о том, чтобы он не поверил слухам.Вынесли несчастного мученика. Неужели это был красавец Монтекукули? Он стал неузнаваем. Он не мог ходить, поскольку ноги его были раздроблены безжалостным «сапогом». Его некогда чистая смуглая кожа посерела; за несколько недель он превратился из молодого человека в старика.Но Катрин — к своему облегчению — быстро поняла, что он сохранил свой благородный облик фанатика. Измученный, кровоточащий, надломленный, он по-прежнему нес терновый венец мученика. Она не ошиблась в этом человеке. Он знал, что его ждала страшная смерть, но сохранял спокойствие; возможно, он чувствовал, что самые ужасные муки уже позади. Четыре сильных человека вывели четверку горячих коней; они с трудом удерживали животных. Катрин вспомнила эпизод во дворце Медичи, когда она сидела с тетей и кардиналом и наблюдала за гибелью своего верного друга.Тогда она не выдала своих чувств. Тогда это было важно. Сейчас наступил гораздо более ответственный момент.Каждую конечность графа привязали к отдельному коню. Юные девушки подались вперед, их глаза округлились в ожидании и волнении; молодые люди затаили дыхание.Сейчас!Пронзительно запели трубы. Испуганные жеребцы помчались во весь опор в разные стороны. Прозвучал предсмертный вопль; в зловещей тишине разнесся топот копыт. Катрин смотрела на галопирующих коней; каждое животное тащило окровавленную часть того, что еще недавно было графом Себастиано ди Монтекукули.Она спасена Монтекукули уже никогда не выдаст ее. Дофин Франциск мертв, его место занял Генрих. Перед его женой-итальянкой засверкал французский престол. ДИТЯ ЛЮБВИ Три женщины, наблюдавшие за страшным зрелищем, знали, что теперь их жизнь изменится.Анна д'Этамп покинула шатер с дурными предчувствиями. Десять лет она управляла королем и через него страной. Во Франции не было человека более влиятельного, чем она; даже такие люди, как Монморанси и кардинал Лоррен, обретали расположение короля лишь через благосклонность его возлюбленной. Красивейшая женщина двора одновременно была и одной из умнейших. Франциск однажды назвал ее мудрейшей из красавиц и красивейшей из мудрецов. Она видела, что ее могущество висело сейчас на ниточке; этой ниточкой была жизнь короля.Король и новый дофин мало походили друг на друга. Но одно сходство у них имелось. Франциском всю жизнь руководили женщины; они командовали им так тонко и искусно, что он не замечал этого. В юности рядом с ним находилась мать и позже — сестра; мадам де Шатобриан потеснила их; она, в свою очередь, была изгнана Анной. Все четыре женщины обладали умом; в противном случае Франциск не потерпел бы их общества. А Генрих? Он был человеком иного калибра; в детстве он был лишен любящих родителей и сестры. Над ним издевались испанские тюремщики. Но в его жизни вовремя появилась женщина, обладавшая качествами, восхищавшими его отца, — красотой и мудростью; молодой Генрих оказался под влиянием Дианы де Пуатье — влиянием более сильным, чем те, под которые когда-либо попадал Франциск.Взаимная ненависть Дианы и Анны объяснялась не только простой ревностью. Они были слишком умны, чтобы переживать из-за того, что соперницу могут найти более красивой — если не возникали ситуации, когда красота могла стать средством достижения власти, к которой они обе стремились.Анна была более образованной. Ее ближайшими друзьями становились придворные писатели и художники. Они, как и она, проявляли интерес к новой вере, начинавшей распространяться в Европе. Анна страстно желала, чтобы реформистская вера овладела Францией. В этом вопросе у женщины было много единомышленников — например, все женщины Узкого Круга, имевшие большое влияние. Среди ее союзников были дядя Анны, кардинал де Мелун, и адмирал Шабо де Брион. Адмирал был не просто ее единоверцем — сторонница равенства полов, Анна не считала себя обязанной хранить верность изменявшему ей Франциску.Диана, враг реформистской церкви, поклялась бороться с ней. Монморанси, ближайший друг дофина, был на стороне его любовницы. Кардинал Лоррен поддерживал Диану вместе с тремя своими племянниками, весьма энергичными и честолюбивыми молодыми людьми; их звали Франциск, Карл и Клод, они были сыновьями герцога де Гиза. С такими сторонниками Диана чувствовала себя достаточно сильной, чтобы противостоять самой влиятельной женщине двора.Думая обо всем этом, Анна снова спросила себя — кто из ее коварных врагов подсыпал яду в кубок дофина?Но ей оставалось только следить за развитием событий и ждать, когда она получит возможность свалить свою соперницу. Дофин был молод: Диана старела с каждым годом; маленькая итальянка обладала определенной привлекательностью.Ободрявшая себя Анна видела, что ее могущество ослабевало.Когда Генрих вел Катрин в их покои, она тоже думала о грядущих переменах в ее жизни. Лицо девушки оставалось бесстрастным; ей удавалось скрыть свое волнение, вызванное сценой, свидетельницей которой она стала. Лицо Генриха было желтовато-зеленым. Ему уже доводилось видеть смерть; он наблюдал даже столь жестокую смерть. Но эта казнь подействовала на него сильнее, чем все, что он видел прежде. Ему было неприятно, что он так выиграл от смерти брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36