Так же как когда-то у Георге Бокулея, в душе румынских солдат пробудилась и росла, тревожа мозг и сердце, непопятная сила, которая готова была вырваться наружу потоком сердитых, негодующих слов к тем, кто их так долго обманывал. Солдаты были охвачены чем-то могучим, совершенно незнакомым, еще до конца не осмысленным и не осознанным ими, но уже не столь пугающим, как раньше. Они переживали состояние детей, перед которыми впервые открывался огромный, неведомый, захватывающе манящий и прекрасный мир. И то, что боярин Штенберг был убит рукою какого-то их товарища, что еще утром беспокоило их и пугало, казалось преступным, -- теперь представлялось закономерным, неизбежным и даже необходимым, как закономерным, неизбежным и необходимым было все то, что совершалось сейчас на их глазах.
Прислушиваясь к солдатскому гомону за окном, Демин, по-видимому, думал как раз об этом.
-- И вам не уничтожить уважения ваших солдат к моей армии, к моей стране, -- продолжал полковник, -- как бы вы ни старались это сделать. Я должен, как представитель советского командования, заявить вам, господин генерал, что вы и ваше правительство не выполняете условий перемирия. Румынская армия, в том числе и ваш корпус, господин генерал, до сих пор заполнены ставленниками Антонеску, явными и тайными агентами Гитлера. Сторонников Антонеску, офицеров, вы повышаете в должностях, а его противников, друзей румынского народа и Советского Союза, всячески терроризируете. Демократически настроенных офицеров вы увольняете из армии или разжалываете в рядовые...
-- Это неправда!
-- Нет, это правда. Вот свежий факт. Почему вы сегодня отдали приказ об отстранении от должности командира взвода Лодяну? Не потому ли, что он из рабочей семьи и стоит за дружбу с нами и так же, как мы, ненавидит фашизм?
-- В его взводе скрывался и скрывается солдат, убивший ротного офицера -- лейтенанта Штенберга. Лодяну отказался помочь следственным органам обнаружить этого негодяя.
-- А зачем вы распорядились об увольнении командира роты Мукершану? Он что, тоже был причастен к убийству?
-- Мукершану вел вредную пропаганду среди солдат.
-- Призыв к дружбе с СССР им считаете вредной пропагандой?
Припертый к стене, Рупеску молчал.
Демин колюче посмотрел на него, сказал:
-- У меня к вам больше нет вопросов, господин генерал, -- и, не попрощавшись, вышел на улицу. Он быстро направился в штаб своей дивизии.
3
После занятия города советскими и румынскими войсками Мукершану, еще утром сдавший роту другому офицеру, решил посетить шахтерский поселок, раскинувшийся за смутно маячившими невдалеке многочисленными копрами. В километре от поселка он встретил группу углекопов, сидевших на валунах и о чем-то угрюмо разговаривавших. За плечами шахтеров были приторочены котомки, в руках -- посохи.
-- Куда это вы собрались? -- спросил Мукершану, присаживаясь рядом с шахтерами.
-- А вы кто будете? И какое вам до нас дело? -- в свою очередь спросил пожилой рабочий, откинув с головы брезентовый капюшон, которым укрывался от мелкого холодного дождя, спустившегося с какой-то приблудной тучки.
-- Есть дело, коль спрашиваю.
Шахтеры с ленивым любопытством посмотрели на незнакомца, почуяв в его голосе неподдельную заинтересованность.
-- Кто же ты, однако? -- переспросил все тот же пожилой углекоп.
-- Солдат. Не видите, что ли?
-- Видим. Мало ли их тут бродит! Интересуетесь только вот зачем?
-- Сам рабочий. Вот и интересуюсь. Все по профессиональной привычке поглядели на руки Мукертану. Удовлетворенные, загудели:
-- Не обманываешь, похоже.
-- А зачем мне вас обманывать?.. Покидаете, значит, шахты? -- Мукершану нахмурился. -- Эх вы!..
-- Какое, однако, твое дело? -- разозлился пожилой шахтер, который, по-видимому, был тут за главного. Мукертану подозревал, что это по его инициативе рабочие собрались в свое странствие.
-- А ты зря сердишься, старик. Я плохого вам не сделал. Но только настоящий шахтер свою шахту не оставит.
-- Свою?.. А ты погляди на нее! -- все более раздражаясь, воскликнул рабочий. -- Купаться в ней, в шахте-то? Уж больно вода черна; ты бы сам попробовал.
-- Воду можно выкачать.
-- Пусть хозяин сам качает. Сумел залить -- пусть и откачивает. А мы с голоду не хотим умирать... Да что ты к нам прицепился?.. Откуда ты объявился? Пошли, чего его слушать!..
-- Я сказал откуда. А ты зря, старик, торопишься. Батраками, что ль, к помещику? Не советую -- плохой это хлеб. Возвращайтесь-ка к себе на шахту и принимайтесь за дело. Так-то оно будет лучше.
-- Хозяину капиталы скоплять? Нет уж, хватит.
-- Не хозяину, а себе, -- спокойно возразил Мукершану и быстро сообщил: -- Ваши будут шахты, поняли?
Рабочие недоуменно зашумели:
-- Как бы нe так!
-- Вырвешь у них -- руки пооборвут.
-- Не пооборвут. Коротки теперь у них руки. -- Мукершану приблизился к пожилому рабочему, доверительно заговорил: -- Что ты косишься на меня? Где это ты видел, чтобы рабочий обманывал рабочего? Вот возьми, почитай! -- и Николае показал шахтеру документ, в котором указывалось, что он, Мукершану, рабочий с завода Решицы, является членом Румынской коммунистической партии. -- Ну, что ты скажешь на это, старина?
-- Простите за грубые слова, товарищ, -- голос старого рабочего стал мягче, взгляд потеплел. -- Откуда мы знали?.. Что же, однако, нам делать? С голоду пропадаем. Детишки пухнут.
-- Вижу и понимаю. Но покинуть шахты и уйти в деревни -- не выход из положения. Стране нужен уголь. Коммунистическая партия не даст помереть вашим детишкам.
-- Значит, вы советуете нам вернуться?
-- Да, советую.
-- Ну что ж. Мы вернемся. Только знаешь, товарищ, недолго мы протянем, если так продолжаться будет...
-- Знаю, -- тихо проговорил Мукершану. .
-- Ну что ж, пошли... До свидания, товарищ! -- старый шахтер протянул было руку Мукершану, но тот сказал:
-- Я с вами пойду, погляжу, как там у вас...
-- Милости просим.
Шахтеры медленно повернули обратно.
4
Дивизия генерала Сизова с каждым днем пробивалась вперед и вперед, поднимаясь все выше и выше в горы. Дорог тут мало, да и те, что вились по ущелью, были заминированы немцами. Все мосты через многочисленные горные речушки взорваны, на их восстановление у командования дивизии не было времени. Оно имело задачу -- как можно быстрее преодолеть Трансильванские Альпы, вывести соединение на равнину и двинуться полным ходом к венгерской границе, которую уже пересекли, совершив большой обходный рейд, кавалеристы генерала Плиева.
Радио приносило радостные вести, советские войска наступали всюду. Правда, на западе что-то не особенно спорилось у союзников, но о них как-то не думалось в те дни.
Полк Тюлина шел впереди. Используя метод, предложенный на слете сержантом Громовым, пехотинцы поднимались вверх, связавшись друг с другом веревками, как настоящие альпинисты. Веревки эти и прочные широкие ремни с модными крючками нашлись в повозках старшины Фетисова, предусмотрительно собравшего их при разгроме горного батальона противника.
Сам Тюлин и еще несколько бойцов-разведчиков поднялись за облака.
-- Прекрасный командир! -- вырвалось у генерала Сизова, смотревшего вверх. -- Погляди, как организовал дело!
При встречах с Тюлиным Сизов уже ни разу не напоминал ему о прошлом, о тех далеких днях, когда генералу приходилось частенько журить этого офицера.
-- Молодец! -- искренне подтвердил Демин, которого всегда радовал рост людей. -- Со временем из него получится толковый командир дивизии.
-- Безусловно.
-- И что еще важно -- он стал больше заниматься политработой в полку, чего раньше с ним не было. Сейчас нередко сам беседует с замполитами, парторгами и комсоргами. Советует им, что надо делать, учит.
Среди камней, земляных глыб и кустарников перемещались серые цепочки бойцов, медленно, но неуклонно набирающих высоту. А по единственной тропинке, за ночь немного расширенной саперами, поднимались обозы. Откуда-то сверху катилось, точь-в-точь как при форсировании Молдовы в первые дни наступления:
-- Раз, два -- взяли!
-- Давай, давай!
Было странно, удивительно и отрадно слышать это чисто русское "давай, давай" в чужих, непроходимых дебрях.
За советскими солдатами поднимались румынские, хотя генерал Рупеску считал дальнейшее продвижение в горах безумием и предлагал Сизову двигаться в обход.
-- Тут ни един тшорт не проходиль, -- пытался говорить он по-русски, нажимая на колоритное слово "тшорт".
-- Вот и хорошо. Обрушимся на врага неожиданно, -- отвечал на это Сизов. -- К тому же нам, советским людям, не привыкать двигаться непроторенными путями. Вы, господин генерал, беспокоитесь совершенно напрасно. Вашим солдатам будет легче: они пойдут вслед за советскими...
Рупеску промолчал. Но, отойдя от Сизова, тихо прошептал, багровея:
-- "Вслед за советскими". Это-то меня больше всего и беспокоит...
Румынские солдаты старались не отставать от наших бойцов. Неподалеку от Сизова и Демина стоял высокий румынский офицер и следил, как поднимался в гору его извод, изредка покрикивая на подчиненных:
-- Давай, давай! -- и радостно улыбался, утирая потный лоб пилоткой, на которой виднелась красная пятиконечная звездочка. -- Давай!.. Карашо!
Это был Лодяну. По распоряжению Рупеску его отстранили было от командования взводом, но солдаты заявили, что с другим командиром они не будут воевать. Корпусному генералу пришлось отменить свой приказ.
-- Вот он, офицер новой румынской армии! -- сказал генералу Сизову начальник политотдела. -- Посмотрите, как воодушевлен, как горят его глаза! Никаким Рупеску не свернуть этого с избранного им пути!
Внимание начальников отвлекли Пинчук и Кузьмич, поднимавшиеся сейчас со своей повозкой вслед за полковыми обозами.
-- А где же сноп, который подарили вам румынские крестьяне в Гарманешти? -- вспомнил Демин, заметив, что на возу нет снопа пшеницы.
Отстав немного от обоза, Петр Тарасович объяснил:
-- Обмолотили мы его, товарищ полковник.
-- А куда зерно дели? Лошадям, поди, стравил?
-- Ни. Отослал в свой колгосп, щоб посеяли на нашей земле.
-- Это для чего же? -- удивился Демин.
-- Як бы семена дружбы... Не век же нам с румынами в ссоре жить, -прибавил старшина, вспомнив слова Шахаева, сказанные в беседе с Акимом. Подумав, обобщил: -- Воны -- соседи нам. А с соседями трэба жить дружно. Хай будуть нашими друзьями!
Демин и генерал улыбнулись.
-- Верно, товарищ Пинчук. Румынский народ должен быть и станет нашим надежным другом. Семена этой дружбы сеете вы, советские солдаты, потому что несете освобождение всем народам. Этого ни один народ не забудет. У народа хорошая память.
-- А як же? Забыть того нельзя!.. Я вот так разумию. -- Пинчуку хотелось изложить и свой взгляд на положение вещей, но он увидел, что Кузьмич поднялся уже высоко, и надо было спешить.
-- Разрешите идти, товарищ генерал? -- попросил он. И, получив разрешение, быстро зашагал вперед, твердо и основательно ставя свои короткие, немного кривые ноги на незнакомую землю.
За горами стояло огромное зарево от опустившегося там солнца, будто где-то далеко, за хребтами, били тысячи батарей; пламя зарниц пылало, трепетало на горизонте, дрожало на потных лицах солдат, карабкавшихся по камням все дальше и выше.
Выше!..
5
Горы редели.
В районе реки Мурешул, куда с трудом пробилась дивизия, их уже было меньше, и сами они походили на большие возвышенности, покрытые лесом и виноградниками. После занятия селения Тыргу-Муреш и города Регин дивизия получила приказ переправиться через эту реку, захватить плацдарм и затем двигаться дальше, снова в горы, которые далеко проступали перед беспокойными взорами наших солдат.
Лейтенанту Забарову было приказано в следующую ночь пробраться на противоположный берег реки, выяснить систему вражеской обороны и, проникнув в ближайшее село, узнать по возможности, как велика численность неприятеля.
Задача была сложная. Забаров решил действовать силами почти всех разведчиков. Саперы с вечера приготовили несколько маленьких плотов, спрятав их на левом берегу. Плоты, однако, были закреплены недостаточно прочно, и их унесло вниз по течению. Саперы и разведчики обнаружили это, когда вышли к реке, чтобы начать переправу.
-- Придется отложить до следующей ночи, - сказал командир саперов.
-- Что отложить? -- как бы не поняв, переспросил Забаров. Его огромная фигура неясно возвышалась в сумраке ночи. Дождевые капли громко стучали о маскировочный халат.
-- Переправу, -- пояснил сапер.
-- Вон оно что! -- Федор тяжело, с шумным свистом вздохнул.
Разведчики, наблюдая за ним, ждали, что будет дальше. Они не знали точно, как станет действовать их командир, но в том, что переправа не будет отложена, были уверены: разведчики не помнили случая, чтобы лейтенант оставил не выполненной до конца поставленную перед ним задачу. Некоторое время он стоял неподвижно, как изваяние, на берегу реки. Шахаев следил за ним.
-- Можете идти, -- глухо проговорил Федор, обращаясь к саперам.
-- Мы останемся. Поможем вам чем-нибудь...
-- Вы уже "помогли"... Идите!
Когда саперы ушли, он помолчал, потом повернулся к разведчикам, обнял суровым взглядом их темные, мокрые фигуры, вымолвил то, что уже давно было решено им самим, но в последние минуты обдумывалось лишь в деталях:
-- Так, значит, вплавь. Снять маскхалаты. Голубевой остаться здесь и ждать нашего возвращения. Остаться и тем, кто не умеет плавать. Есть такие?
Таких не оказалось.
-- Добро! Да, совсем было забыл. Наташа, тебе надо бы сбегать к старшине. Пусть он доставит сюда спирт и сухое обмундиромание.
-- Не надо к нему ходить, товарищ лейтенант. Пинчук знает об этом и через час будет тут.
Забаров посмотрел молча на темную квадратную фигуру парторга, на смоченные дождем его белые прямые волосы и стал быстро стаскивать с себя маскхалат. Все начали делать то же самое. Раздеваясь, Семен -- он прибыл недавно из госпиталя одновременно с Пилюгиным -- не преминул уколоть Никиту:
-- Наташа, ты гляди тут в оба. Особенно за Никитиными штанами присматривай. Не ровен час, убегут еще...
-- Баламут ты, Ванин, больше никто! -- возмутился за себя и за Наташу Пилюгин. Прыгая на одной ноге, он никак не мог снять штанину маскхалата. Потом снял все-таки и долго смотрел на Ванина. Семен не видел его взгляда, но догадывался, что взгляд этот тяжелый и сердитый.
-- Что ты на меня уставился, Никита? Уж не кажется ли тебе, что ты -Юпитер и от взмаха твоих ресниц содрогнется Олимп, то есть я?..
Про Юпитер и Олимп Семен вычитал в книге, подаренной ему капитаном из армейской газеты. У Ванина была удивительно цепкая память. Читал он не очень много, но прочитанное запоминал крепко и навсегда, и главное, умел искусно применить в жизни.
Никита, конечно, не слышал ни про Юпитера, ни про Олимп. Но само это мифологическоe сравнение показалось ему обидным. Он проворчал:
-- Сам ты и есть форменный Юпитер...
Первыми в воду вошли Забаров и Шахаев. Ледяная, она обожгла разведчиков, как кипятком. Некоторое время шли по дну, скользкому, устланному ракушками, которые неприятно лопались под ногами. Комсорг Камушкин, самый низкорослый среди разведчиков, уже плыл. Быстрое течение относило его в сторону, но он напрягал всe силы, чтобы не оторваться от остальных. Вскоре вынуждены были плыть уже все. Забаров давал направление. Среди шума дождя не слышно всплесков воды, и это было только на руку солдатам. Даже вражеские ракеты -- извечные и опаснейшие враги разведчиков -- на этот раз были на пользу бойцам: забаровцы ориентировались по ним. Ракеты часто взмывали вверх, но их свет не мог пробиться к плывущим сквозь частую сетку дождя, угасал, едва вспыхнув в сыром воздухе.
На середине реки течение было еще более быстрым. Разведчикам приходилось делать большие усилия, чтобы держаться нужного направления. Ребята коченели, но напряжением воли заставляли себя забыть о холоде. Самое неприятное творилось с Шахаевым: парторг чувствовал, как железные обручи судороги сжимали его ноги и они отказывались подчиняться. Вот когда малокровие подкараулило старшего сержанта!
"Неужели конец?" -- подумал он, чувствуя, как ставшие вдруг тяжелыми и твердыми, словно сырые поленья, ноги тащат его на дно. "Рано, брат, нельзя", -- прошептал он сквозь стиснутые зубы. И та же сила, что помогла ему, тяжело раненному, там, на Днепре, продержаться до конца, теперь удерживала его на поверхности воды. Шахаeв плыл, глубоко погрузившись в воду. Над рекою серебрилась одна лишь его седая голова. Но вскоре отказала правая рука -- ее тоже скрутило судорогой. Чтобы не утонуть, Шахаев энергичнее стал грести левой, но и эта рука быстро уставала. "Ну, вот теперь, кажется, действительно конец", -- подумал парторг с холодным спокойствием, напряженно глядя то на небо, то на невидимый почти берег.
По его лицу хлестали и хлестали струи дождя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Петр Тарасович Пинчук, Кузьмич и Лачуга, которые ведали хозяйством разведчиков, в дни марша редко видели их:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33