Паша. Во-первых, не мой, а наш. Не отделяйте себя, товарищ, от коллектива, он этого не любит.
Юра. Я серьезно говорю, хватит трепаться.
Паша. А серьезно – так масло, маленький, делают из сливок, а не из молока.
Юра. Ах, сливки снимаешь? Мы мучились, доводили до ума каждый узел, а вы пришли на готовенькое, слизнули вершки и пошли по телевизору выступать?!
Паша. А из чего я его сделаю – миллионный? Из этого фуфла, что прислали? Это же все некондиционно.
Юра. Доведите. Мы доводили.
Паша. Когда? Телевидение протирает объективы, в типографиях раскручиваются ротационные машины, комиссия третий день не обедает, готовится к банкету. О чем ты говоришь?
Юра. Слушай, неужели тебе не надоело юродствовать? Не надоело черное делать белым, а белое – черным?
Паша. Маленький, мало тебя била жизнь, мало. Ничему ты не научился. Разве я для себя стараюсь? Я для Дарвина стараюсь. Надо же помочь старику. Он ведь что утверждал? Выживают наиболее приспособленные.
Юра. Ты, значит?
Паша. Не знаю, маленький, не знаю. Может, я и паду на поле боя – как неизвестный солдат эпохи взаимных услуг. Но когда-нибудь мой скелет откопают и поставят его в музее – как реликт нашего времени, и к нему будут ходить юные натуралисты, и им будут рассказывать, почему я исчез.
Юра. Ну вот что. Мне все это надоело. Подаю докладную. И если тебя, к черту, уволят…
Паша. Меня? Никогда. Жамэ. Я нужен истории.
Юра. Никому ты не нужен.
Паша. Ты мне скучен, маленький. Ты мне зевотен. Я тебя просто не различаю. Тебя – могут выгнать. По-
тому что ты пытаешься что-то делать, а следовательно – ошибаешься. А я не ошибаюсь.
Юра. Потому что ничего не делаешь?
Паша. А миллионный? Ты возмущался, а я сделал. И всем премии. И тебе, между прочим, тоже.
Юра. Это липа!
Паша. Можешь не брать. Подари детскому саду. И сам заодно запишись туда. И не садись со взрослыми играть в мужские игры.
Юра. А жизнь – не игра!
Паша. Игра, маленький, игра, и ставки растут – мороженое, стипендия, зарплата, – и кровь пульсирует, и нерв дрожит, и пусть неудачник плачет. А стоять за спиной и смотреть, как банкуют другие, – это в доме для престарелых, это финиш.
Юра. Знаешь, кто ты?
Паша. Тс-с, никому ни слова. Пусть это будет нашей маленькой тайной.
Юра хотел ответить что-то резкое, но сдержался и вышел.
(Посмотрел ему вслед, пожал плечами и взялся за телефон.) База?… Здравствуйте, завод «Новый путь» беспокоит. Барышня, у нас тут зарубежная делегация приезжает… Скромный профсоюзный банкет. Нужны свежие овощи… Милая, для того чтобы услышать «нет», не обязательно звонить вам, можно просто зайти в магазин… Хорошо, я так и объясню зарубежным товарищам – нет транспорта. Почему же шучу? Вы разве шутите, когда говорите, что у вас нет машин?… Понятно. Значит, овощи гниют на складе, трудящиеся сидят без витаминов, шоферы играют в домино, а вы за все за это получаете зарплату и премии. Кто же из нас шутит?… Ну вот это другое дело. Значит, так: ящик того и ящик другого… Шофер наш заедет. Паша его зовут… Спасибо. (Кладет трубку.)
Входят Новиков и Юра.
Юра (Новикову). …а свою липу собрали.
Новиков. Собрали, говоришь?
Паша. Разумеется, учитель. С миру по нитке, бедному премия.
Новиков. Прекрасно. Так вот, надо его обратно разобрать. Быстренько.
Юра (торжествующе). Я говорил ему!…
Паша (оторопел). Как обратно?
Новиков. Там кинохроника приехала. Хотят трудовой порыв снять – как вы миллионный собираете. Я им говорю – какая разница, снимайте сборку любого. А им – что непременно юбилейный, чтоб без липы, говорят. Ясно? Так что ты давай разбери его, а потом – все сначала.
Паша. Знатная бригада сборщиков на разборке миллионного кондиционера. Подпись к негативу.
Юра. Рано веселишься. Вранье – оно ведь, как бумеранг, рано или поздно возвращается к тому, кто его породил.
Паша. Маленький, когда не везет, главное что? Главное – не обобщать.
Затемнение.
(Набирает номер.) Я бы хотел узнать адрес… А почему сегодня нельзя?… Алло… (Тяжело вздыхает, набирает номер снова, говорит измененным голосом.) Адресный стол?… Приветствую, Инюрколлегия беспокоит… Вот какое дело, барышня. Мы тут разыскиваем некоего Виктора Терентьева, он жил раньше на улице Калинина, пятнадцать… Отчества не знаем, у него тогда его еще не было… Тридцать восемь примерно… Не знаю… Ну, а вы постарайтесь, поищите… Видите ли, барышня… ну хорошо, не барышня – матушка… я же не на чай к нему собираюсь. Он должен получить наследство – валюту. Государство заинтересовано. Надеюсь, интересы государства вам не безразличны?… Хорошо, перезвоню. (Вешает трубку, смотрит на часы.)

Картина восьмая

Сквер. Вечереет. По аллее в тренировочном костюме бежит Витюня – друг детства. Паша окликает его.
Паша. Витюня…
Витюня (не останавливаясь). Чего?
Паша (невольно побежал вслед за ним). Не узнаешь?
Витюня (вглядывается в Пашу, останавливается). Пашка? Не может быть! Сам Пашка! Собственной персоной. Откуда ты?
Паша (задыхаясь). Оттуда. Из десятого «Б».
Витюня. Ну, тебя не узнать – солидный стал. И одышка… Бегать надо.
Паша. Ну да… За день так набегаешься…
Витюня. Это не то. На работе – за, здесь – от. Разница.
Паша. А ты от чего?
Витюня. От дряхлости.
Паша. Ну и как?
Витюня. Как видишь. (Щупает себе пульс.) Нормальный.
Паша. И сколько же ты так?
Витюня. В день – семь в среднем. В год – больше двух тысяч километров. Москва – Симферополь – Москва. Считай, в отпуск сбегал.
Паша. Подумать страшно. Без командировочных.,.
Витюня. Ничего, мы ж привычные. Мы ж всю жизнь – бегом. С уроков сбегали. Помнишь? За девочками – бегали. В забегаловку – говорить нечего. К друзьям на огонек. От опасностей. От себя старались убежать, когда не клеилось. Даже когда за столом сидели – бежали. У меня раньше в кабинете пульс сто двадцать был – как у бегуна. Все боялся не успеть. До конца дня, месяца, квартала. А теперь…
Паша. Все в своей аэросъемке?
Витюня кивает.
Все мотаешься?
Витюня снова кивает.
А сейчас – в отпуске?
Витюня. В командировке. Оборудование пробиваю.
Паша. Чудно. Люди из дома в командировки ездят, а ты – домой.
Витюня. И я из дома. Просто мой дом теперь – там.
Паша. Не надоело еще? Может, пора уж? Покоя сердце просит…
Витюня. А там покойней. Пятьсот туда, пятьсот сюда. Вертолетом. И ни души. А тут – как сяду в автобус… Семь душ на кубометр. Отвык…
Паша. Ну и сколько ты так еще собираешься?
Витюня. Ты прямо как моя жена. Она тоже все: сколько можно? Возраст, говорит. Пора, говорит.
Паша. Умная женщина. Познакомь. Она тоже геолог?
Витюня. Нет, детский врач.
Паша. Детский – это проникновенно, это то что надо. Дети у всех. А вот кончатся твои полезные ископаемые – и кто ты? Безработный.
Витюня. Ничего, на наш век хватит. Еще поищем. Еще найдем чего. Кто в земле, кто – в небе.
Паша (переводя разговор). А ты ребят видишь кого?
Витюня. Забегают иногда.
Паша. Как Васька Козлов? Помнишь Ваську-моргунчика, моргал все. Где он?
Витюня. В университете. Доцент.
Паша. Смотри. Своего не проморгал. А Сизый?
Витюня. Сизый… Он теперь уже не сизый, он теперь Николай Петрович Сизов, Герой Социалистического Труда.
Паша. Ну да?! Не может быть.
Витюня. Газеты читать надо.
Паша. Он же этот был… шагающий экскаватор. Строил чего-то.
Витюня. Ага. Комбинат. Начальник строительства.
Паша. С ума рехнуться. На второй год в седьмом…
Витюня. Может, это полезно – по два года. Знания крепче.
Паша. По русскому двойки хапал. Помнишь?
Витюня. Статью его тут как-то в «Правде» читал. Ничего. Грамотно.
Паша. Ну это же что такое?! Это же непедагогично. Двоечник – в центральном органе, а отличник – в стенгазете.
Витюня. Ладно, не прибедняйся. Сам-то небось… А? Как ты?
Паша (напрягся). Ничего. Нормально.
Витюня. Как твои звезды? Хватаешь с неба?
Паша. Звезды?… (Помедлил.) Я, маленький, близорукий. Вижу только то, что можно взять в руки. (Подносит к глазам его руку с часами.) «Сейка»?
Витюня. «Сейка».
Паша (гладит его тренировочный костюм). Финский?
Витюня. Та-ак… Так ты что – не в астрономии? А я думал… Собирался ведь. В кружок ходил. Кто-то говорил, вроде защитил даже.
Паша. Это было. И не раз.
Витюня. Докторскую?
Паша. У нас, маленький, другие степени. Ты защитил разок – и все. Каждый месяц – полтинник плюс. Всю жизнь. А мне свой плюс из минусов лепить надо. И защищаться – каждый день. Круговая оборона. Ни шагу назад.
Витюня. Не понимаю.
Паша. Ну вот, а еще медалист. Я у тебя алгебру списывал, а ты арифметики не знаешь. Минус на минус что дает? Плюс. Твой минус на его минус – мне плюс будет. Коню ясно.
Витюня. Совсем запутал. Так где ты?
Паша. На земле, маленький, на земле. Двумя ногами. Приходи вот в субботу – вникнешь. А то совсем видеться перестали. То десять лет – каждый день, а то раз в десять лет. Приходи, поговорим. О прежних днях Кавказа… Хорошая компания, свои люди. Если есть какие проблемы…
Витюня. Какие проблемы?
Паша. Ну не знаю. Может, нужно чего. Чего тебе нужно?
Витюня. Ничего вроде.
Паша. Ну напрягись, вспомни. Гарнитур? Машину в капремонт? Путевку в санаторий?
Витюня. Все можешь?
Паша. Будем стараться. Так что?
Витюня. АФК.
Паша. Чего?
Витюня. Камера для аэрофотосъемки.
Паша. Ты что это – квартиру на шестнадцатом этаже получаешь?
Витюня. Для экспедиции.
Паша. А-а… В чем дело, товарищ? Кто распределяет фонды?
Витюня (все еще считая, что идет розыгрыш). Госснаб.
Паша. Вас понял, перехожу на прием. (Подходит к автомату. Снимает трубку, набирает номер.)… .Маленький, привет… Я… Все сделано, груз порто-франко, распишитесь получении… Завтра вечером… К чему слова, маленький, когда есть дело. Нужен Госснаб. Есть челюсть?… Так… А ему что?… Не бери в голову. Я достаю пластмассу, ты ставишь коронку, он приводит клиента… В субботу не могу… Не огорчай без наркоза, у меня помолвка… Вот так. Откройте рот и не закрывайте. (Вешает трубку.) Вопросы есть? Вопросов нет. Готовь самолет.
Витюня (потрясенный). Да-а… Тебя действительно не узнать. Такой застенчивый был…
Паша. Маленький, мне мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Витюня покачал головой и побежал. Паша – вслед ему.
В субботу – забегай…
Затемнение.
(Подходит к телефону-автомату.) Алло! Маленький, это я… Все хорошо, очки достал… Зря радуешься, теперь ты все увидишь в истинном свете… Что за счеты между друзьями… Ну, если ты так настаиваешь. В твоем музее нет какого-нибудь лишнего вольтеровского кресла?… Ну а может, у кого-нибудь из бывших? Наверняка ведь где-нибудь какая-нибудь старушка досиживает в нем свои дни… Ну… Так… И правильно сделала, что не отдала. Ты ведь небось купюрами шуршал?… Эх ты, психолог… Давай ее телефон… (Записывает.) А зовут как?… Мария Сергеевна… Ну все, заходи, посидишь в нем.

Картина девятая

Выставка. Паша прохаживается, поглядывая на часы и картины. Около одного из полотен стоит посетитель, внимательно его разглядывает. Потом обращается к Паше.
Посетитель. Простите великодушно… Вот здесь в воде небо отражается. Какого оно цвета?
Паша (изумленно). Как какого? Голубого.
Посетитель. А над водой?
Паша. Серое. А вы что – сами не видите?
Посетитель. Нет, я как раз так и вижу. Но дело в том, что и все остальное я тоже вижу серым. Я дальтоник.
Паша. Дальтоник?
Посетитель. А что вас удивляет. Среди мужчин тридцать процентов – дальтоники. Каждый третий.
Паша. А как же вы?…
Посетитель. Как все. Только спокойнее. Яркие Цвета не раздражают.
Паша. А светофоры? Пойдете на красный.
Посетитель. Примитивно. Красный свет – внизу или справа. Вот когда бык дальтоник – это опасно, на все серое бросается. А человек…
Паша. Интересно трактуете. Вы – водитель?
Посетитель. Нет, художник.
Паша. Художник?!
Посетитель. А что вас смущает? Картина – не цветное фото. Вас вот не удивило (показывает на картину), что здесь небо серое, а в отражении в воде – голубое? Что в воде оно чистое, а тут – в тучах?
Паша (присмотрелся). Действительно…
Посетитель. Ну вот, вы даже не обратили внимания. С точки зрения цветной фотографии – бред, нонсенс, как может отражение быть иным, чем то, что оно отражает. Но в этом – мысль, намек: мы привыкли – шаблонами, по трафарету, как все. Небо? Конечно же – голубое. Да, уточняет художник, но как отражение общепринятого. А на самом деле – сейчас, в этот момент, в моем видении – серое и в тучах. В воде – как вы видите. В небе – как я. Вот и думайте – если умеете.
Паша. Значит, что же это получается? Дальтонизм – хорошо, а нормальное зрение – плохо? Все наоборот? Голова – ноги?
Посетитель. Нет, не это получается. Другое получается – вы задумались. И это вот – хорошо. (Проходит.)
Подходит, запыхавшись, Катя.
Катя. Извини, опоздала. (Смотрит вслед посетителю.) А это кто?
Паша. Так… Посетитель.
Катя. Ты не скучал?
Паша. Да нет. Я тут ему кое-что… Насчет разницы между цветной фотографией и живописью. (Кивает на картину.)
Катя (смотрит). Действительно… Небо… (Паше.) Слушай, а ты, оказывается… Прикидывался – «не понимаю».
Паша (скромно). Я – дальтоник в душе. Все яркое в себе вижу серым.
Катя. А я переживала. Я так люблю живопись…
Появляется Юра. Увидев Катю и Пашу, остановился.
Юра (Кате). Я звонил вам. Мне сказали, вы здесь…
Паша. Маска, я вас знаю, мы где-то встречались,
Юра (игнорируя его). Я думал, вы позвоните. А вы…
Паша. Маленький, у нас свобода собраний.
Катя (смущенно). Юра, не сердитесь. Я собиралась, но… Просто…
Юра. Да, просто. Проще уж не бывает.
Паша. Маркиз, на людях… Что скажут при дворе. Будем мужчинами.
Юра (Паше, тихо). Твой сюрприз?… Маленький, ты большой подлец.
Паша. Юра, Юра… Как тяжело учителю видеть нерадивость любимого ученика. Учил я тебя, учил – все мимо.
Катя. Прекрати, Паша. Юра, я вам позвоню.
Паша. Я ж говорил тебе, маленький, надо забыть азбуку и таблицу умножения, они – для дилетантов. А жизнь – это не только форма существования белковых тел, как учили нас в школе. Жизнь, маленький, – это профессия. И выживают в ней только профессионалы жизни. А дилетанты – обречены. Как мамонты. Я понятен?
Катя. Хватит, идемте лучше, а то скоро закроют.
Юра. Идите, мы догоним.
Катя смотрит на Пашу.
Паша. Иди, я сейчас.
Катя уходит.
Маленький, мне бесконечно жаль твоих несбывшихся мечтаний…
Юра (покосившись на дежурную). Пойдем-ка выйдем.
Паша. Зачем?
Юра. Пойдем. Или ты только по телефону смелый?
Паша. Дама ждет. Не могу.
Юра. Сможешь. (Тащит его за рукав, он с треском отрывается.)
Паша. Ты что – с ума сошел? Это же сафари!
Юра. Сафари?… Мамонты?… А ну, пойдем! (Хватает его за руку.)
Паша. Спятил?
Юра. По-хорошему…
Паша. Ладно. Пожалуйста. Только вот… (Поправляет рукав, подходит к дежурной, наклоняется к ней, говорит тихо.) Я главврач неврологического диспансера, Сзади меня человек… Видите? Не оборачивайтесь сразу… Наш пациент. В период между ремиссиями режет картины. Бритвой. В детстве учился живописи, неудачник, комплекс неполноценности. Понятно? Я опасаюсь, как бы… У него сейчас острый период… Надеюсь, картины застрахованы?…
Дежурная. Господи спаси, что вы такое говорите? Еще не хватало… То-то, я гляжу, он… Вы задержите его, я сейчас… (Убегает.)
Юра. Ну…
Паша. За булавкой пошла. Неудобно – без рукава.
Возвращается дежурная в сопровождении милиционера и дружинника.
Дежурная. Вот этот. (Показывает на Юру.) Только осторожнее, он вооружен.
Милиционер (Юре). Гражданин, можно попросить вас пойти с нами?
Юра. Куда?
Милиционер. Тут рядом.
Юра. А в чем дело? Почему?
Милиционер. Вы не волнуйтесь.
Юра (Паше). Твои штучки? Трус! (Милиционеру.) Не пойду.
Милиционер (берет его под руку). Вы только не волнуйтесь, все будет хорошо.
Юра. Что будет хорошо, когда все плохо!
Дружинник берет его под другую руку.
Не имеете права, пустите!
Милиционер (тащит его). Разберемся. Вы, главное, не волнуйтесь.
Юра (упирается). Не пойду. (Паше.) Нашел мамонта! Сам раньше вымрешь!…
Дежурная. Заговаривается. Острый период.
Милиционер (тащит его). Пройдемте!…
Юра (Паше). Я тебе такое сафари устрою!…
Милиционер. Только без выражений! (Уводит его.)
Появляется Катя.
Катя. Ну что же вы? Закроют сейчас. А где Юра?
Паша. Ушел.
Катя. Обиделся?
Паша. Знакомых встретил.
Катя. Обиделся. Неудобно получилось. А ты еще с ним так… Товарищи все-таки.
Паша. По работе. А товарищи по работе незаменимы лишь на панихиде.
Катя. Паша…
Паша. Ну, хорошо, хорошо… Будет тебе твой Юра. Сейчас достанем.
Затемнение.
(Говорит по телефону.) Мамуля?… Я… Мама, ну что ты все из-за этого переживаешь? Это было неизбежно… Нет, просто ей не нравилось, что я все время в разъездах… Ничего, все к лучшему… Кто – Катя? Это не по телефону… Нет, сегодня не смогу, уезжаю в Пулково… Конференция по «черным дырам»… К черту, к черту… Да сейчас не холодно… Ну хорошо, хорошо, надену. Целую.

Картина десятая

Отделение милиции. За барьером сидит дежурный – капитан Емцов, пишет.
1 2 3 4 5 6