Я мотивировал раскопки добычей экспонатов для нужд школы, и мне в общем-то верили, поскольку я туда кое-что приносил. Не оружие, а так… экспонаты. К тому же, проводил экскурсии в этой славной комнате и вел активную общественную работу. Поэтому мне прощали маленькие шалости, тем более что я один из всех малолетних балбесов фурычил в героической истории родного края. Еще бы не фурычить, – хмыкнул я, – столько земли перемолотил. Пятак хорош тем, что там можно копать в любом месте и что-нибудь обязательно да найдешь. Все-таки четыреста тысяч человек положили, шутка ли? Оружия на нем – еще не одному поколению раскопщиков хватит.
– Да, Пятак место хлебное, но не прикольное из-за ментов, – кивнул Боря. – Я там начинал, а потом стал копать по Новгородской области. В Долину Смерти последний раз вообще фирменно съездили. Наткнулись на блиндаж. Его раскопали раньше нас, но не весь. Мы тоже стали рыться. Эрик портфель нашел, складник и телефон. Я – бак от эмгэ с патронами и тоже телефон. Потом отошли немного по окопу, стали бруствера обрушивать. Бац, пулеметные гильзы. Ну, раз есть такая россыпь гильз, значит, должен быть и пулемет. Смотрю, профиль траншеи на ячейку для пулеметного расчета похож. Стал копать, а из песка конец ленты торчит. Потянул, вытащил, насколько смог. Нормальный ход, думаю, и на нашей улице КамАЗ с игрушками перевернется! Копаю дальше – есть! Целехонький эмгэ. Вон, в углу стоит.
– В песке что ему сделается, – окинул я взглядом предмет Бориной гордости. – В песке сухо, вода сразу вниз уходит, не дает железу ржаветь. В Приморске я вообще целые винтовки поднимал, на них даже дерево сохранилось. А в том же Мясном Бору ствол если он был, допустим, в окопе засыпан вертикально, то становится конусообразным – так неравномерно корродирует.
– Такие клины я тоже вытаскивал, – согласился Боря. – Дерево – дефицит, оно дороже ствола. Если ты еще и столярничать умеешь, тогда вообще фирменный копатель, цены тебе нет.
– У нас Пухлый умел по дереву работать, – припомнил я.
– А из чего ложа делали? – Боря даже шитье отложил.
«Бойцы вспоминали минувшие дни, окопы, где вместе сражались они». Вот тоже, собрались трофейщики лясы поточить. Лазают какие-то непонятные люди по лесам, а потом трендят об этом часами: трешь-мнешь, хрен поймешь. У Мертвого озера нас пробило на водные темы, а нынче предались воспоминаниям о сухопутных.
– Из сосновой доски, – я увлеченно пересел, закинув ногу за ногу. – Ну, если для себя, тогда, конечно, из березки. Возиться с нею дольше, зато приклад выходит достойный. А сосна – она мягкая. После трех выстрелов ствол шатается.
– И сколько по времени у вас фирменное ложе точилось?
– Пухлый резал за день. К вечеру уже было готово. Он красивые ложа делал. Качественно обточенное дерево – это, конечно, вещь! А из гнилых винтовок Вова на даче забор смастерил.
– Это ж сколько потребовалось стволов? – с плохо скрываемой завистью спросил Боря.
– Не помню уже… Много.
– Стволы-то рабочие?
– Были рабочие, стрелять можно.
– И не жалко?
– Дед Пухлого из них потом фундамент для бани сделал. Бетонную подушку стал заливать и все стволы туда вомчал в качестве арматуры.
– Да ну на фиг! – не поверил Боря. С точки зрения «зеленого следопыта», подобное расточительство было просто кощунством.
– Можешь сам у Пухлого спросить. Будете у него на даче, в этой бане попаритесь.
– Ну, вы оригиналы! – поразился Боря.
– Это Пухлый оригинал, – сказал я. – Что там забор из винтовок! Мы когда на Невском пятаке копали, у Пухлого там было ложе из мосталыг. Собрал себе из костей типа трона и восседал на нем, как король каннибалов.
– Ну, он дает!
– Кстати, о каннибализме, – злорадно упомянул я. – У Пухлого есть идея-фикс: затащить в лес бабу и сожрать ее. Так что, если с вами будет женщина, может статься, что назад она не вернется. Поэтому смотри, что за мясо в котелке.
– Да ну вас к черту, – скривился юный следопыт, – жути только гонишь. Кто в лесу будет с бабами канителиться, на хрен кому они там нужны!
– Пухлый может, – поддразнил я, – он такой. Пронзительный визг прорвался к нам с лестничной площадки.
– Илья, Илья! – это звала на помощь Маринка.
Олимпийские чемпионы Брумель с Бубкой позавидовали бы прыжку, который я сделал, чтобы, покинув кресло, оказаться в прихожей. Дверь была не заперта, я дернул ее на себя и нос к носу столкнулся с человеком в черной одежде. Я врезал ему локтем в голову. Человек потерялся, удар со второго локтя сбил его на пол. Я перескочил через него, вытаскивая из-за пазухи «стечкин». Дверь в мою квартиру была распахнута, оттуда доносился истошный Маринкин вопль:
– Илья!!!
Этот крик лишил меня последних остатков разума. Как метеор, я влетел в прихожую, изготовив свою молотилку к ведению автоматического огня. АПС – волына для отмороженных: стреляет очередями. Впервые меня так мощно бычило. Визг супруги начисто сорвал башню.
Не сомневаясь, что имею дело со «светлыми братьями», я шуганул их пальбой, наставив ствол в конец коридора, где у меня помещалась ванная. В замкнутом пространстве типовой квартиры здорово дало по ушам. В ванной полетел брызгами кафель, защелкали по стенам пули, разбилось задетое рикошетом зеркало. Грому получилось предостаточно.
Предварив свое появление шумовым эффектом, я пронесся по коридору и развернулся к кухне, держа АПС в вытянутых руках. На кухне я увидел Маринку и рядом с ней двоих «светлых братьев», один был с «Калашниковым», второй держал в руке меч.
– Амба! – ухнул я, ловя в прицел того, кто был с автоматом.
Нашороханный «светлый брат» вскинул свой калькулятор, собираясь дать очередь с пояса, но я опередил с окончательным расчетом, плавно даванув на курок. АПС двумя пулями вымолотил немца. Он отлетел на газовую плиту, посметав с нее кастрюли и сковородки, а я мгновенно перенацелил дымящуюся волыну на меченосца.
– Ложись, ложись, сука, на пол! – во всю глотку зарычал я.
Отважный рыцарь живо утратил присутствие духа и прилип носом к линолеумной плитке.
– Лежи, козлина, если жизнь дорога, – пригрозил я, схватил Маринку за руку и вытолкнул ее в коридор. – Сейчас попробуем выйти из дома. – Глаза у жены были по пять копеек, зрачок то слабо сужался, то снова расширялся во всю радужку. – Если удастся, сразу уедем на дачу, если нет – попытайся сама добраться до Славы. К родителям не ходи, там сейчас кекоз почище нашего. Ты поняла?
– Да, – тряхнула головой Маринка, и я понял, что она точно ничего не сделает.
– Тогда пошли, – сказал я и едва не попал под пули.
Раскатистое «ду-ду-ду» раздалось со стороны прихожей. В сантиметре от груди Маринки пролетели ошметки гипсокартона, в воздухе заклубилась известковая пыль.
За стеной на лестнице кто-то упал.
– Илья, – по голосу я узнал Борю, – ты живой?
– В порядке, – ответил я.
Судя по звуку, компаньон пустил в ход МГ-34. Что у него за приколы: сначала садит из пулемета, потом спрашивает, живой ли?
– Осторожно, – предупредил я, – мы идем.
Стена в прихожей оказалась развороченной, словно по ней несколько раз долбанули ломом. Мы вышли на площадку. Боря с решительным видом прохаживался по ней, держа на изготовку пулемет. Под простреленной стеной у самого порога неподвижно лежал человек в черном кашемировом пальто с АКСУ в руке. Его собрат, контуженный мною, мотал бестолковкой, сидя на полу возле лифта. Вероятно, я крепко встряхнул ему мозги.
– У нас началась война, – сообщил Боря.
– Валим отсюда! – Я заскочил в прихожую, сдвинул оборудованный шарнирами электросчетчик, достал из тайника запасную обойму для «стечкина» и тонну баков, отложенную на черный день. Мельком я подумал, что зря оставил на кухне «Калашников», но меченосец, видимо, так и валялся ничком, не помышляя идти в атаку.
Когда я вернулся, Боря выволакивал из квартиры походный рюкзак.
– Ты охуел? – У меня глаза полезли на лоб: куда воевать с таким мешком?!
– Я уху не ел, – Боря навьючился и бодро попрыгал на месте. – Готово, идем.
Уперев в плечо приклад МГ, неумелый закос под американского морского пехотинца тяжело заскользил вниз по ступенькам. Мы с Мариной двинулись следом.
– Стой. – Боря замер и вскинул руку. Мы остановились. Под лестницей кто-то был.
«Что делать?!» – мысль не успела оформиться в моей голове, как Боря, не оглядываясь, сунулся в распущенное устье рюкзака и вытащил оттуда гранату, какие делались на пороховых заводах для защитников осажденного Ленинграда.
– Куда, дурило? Подохнем! – рыпнулся я на перехват, но Боря уже оттянул толстую ручку, повернул ее и отпустил. Щелкнул боек по капсюлю.
– Они слабые, – молвил Боря, метнув под лестницу шипящую замедлителем «блокадницу».
Я бросился к Маринке, успев крикнуть пригодившуюся когда-то формулу:
– Закрой уши, открой рот! – И сам так сделал. Отступавший чмудак едва не сшиб меня, когда в пролете полыхнуло пламя и взрывная волна встряхнула под нами ступени. Боря споткнулся, ощутимо тыркнув мне в ребра надульником ручника.
– А теперь вниз, вниз! – принял я командование на себя, чтобы предотвратить еще какую-нибудь самоубийственную выходку компаньона.
С карманной артиллерией он малость перестарался. Не знаю, что за шнягу заправляли в нее блокадные умельцы, но граната и в самом деле оказалась слабой, иначе мы бы лежали сейчас как глушеные палтусы. Другое дело, что стоящим в тесном парадняке «светлым братьям» пришлось очень туго. Осколки выкосили засаду начисто. Убить не убили, но посекли пехоту солидно. Перепрыгивая через раненых и кашляя от кислой пироксилиновой гари, мы выломились наружу. Входную дверь сорвало с петель. Она шаталась под ногами, когда мы пробегали по ней. До «Нивы» было рукой подать.
На улице был кекоз. Огорошенные крутым приемом, немцы попрятались, но Боря высмотрел одного и открыл по нему огонь.
Я возился с замком автомобиля, когда меня застала пулеметная очередь. Маринка ломанулась прочь от нас, очевидно, совсем потеряв голову.
– Что ты, гад, творишь? – хотел я взять горлом, но Боря не отреагировал. Я и себя-то с трудом слышал – в ушах звенело после взрыва гранаты.
Словно в страшном сне, из-за угла дома вывернул знакомый квадратный «мерседес-геленваген». Он подпрыгнул на разъезженной выбоине в асфальте, присыпанной гравием, и понесся прямо на нас. «Светлые братья» вызвали подмогу.
– Шухерись, Боря! – заметался я. – Атас! Крик действия не возымел, но подельник и сам уже просек неладное. Он перестал ловить на мушку тихарившихся немцев, положил на землю пулемет и торопливо зашарил в своем сидоре.
«Мерседес» разгонялся вдоль дома, стремительно приближаясь, но Боря уже мацал в ладони шар синего стекла размером с теннисный мяч. Я узнал снаряд от ампуломета. Было в начале войны такое оружие для поражения бронетехники, прототип реактивного огнемета «Шмель». Стреляло оно вот такими шарами, заполненными горючей жидкостью, воспламеняющейся при контакте с воздухом. Широкого распространения сам ампуломет не получил, поскольку в трубе ампулы зачастую лопались, выжигая к едрене фене стрелка с расчетом в придачу. В результате их стали кидать руками и уже потом для простоты изготовления начали заливать зажигательную рецептуру в бутылки. Вот и весь «коктейль Молотова», хотя неясно, при чем тут Молотов, не он же ампуломет изобрел. В наши дни такой файрболл не снился даже самым заядлым любителям фэнтези.
Боря бросил ампулу прямо в лобовое стекло «гелен-вагена». Синий шар разбился о левую стойку, в воздухе заплясали языки пламени. «Мерседес» приткнулся к поребрику, внутри возникла паника, и Боря, подхватив МГ-34, прицельными очередями изрешетил салон, не давая «светлым братьям» выйти. Подстреленные немцы выпадали из открытых дверей, одежда на них горела, столбом летел вверх белый фосфорный дым. Полвека просидевший взаперти огонь с удовольствием накинулся на машину и все для него питательное, находившееся в пределах досягаемости.
Тут я победил замок и впрыгнул в «Ниву».
– Мотаем, дурень. – Я изнутри открыл Боре дверцу.
Развоевавшийся компаньон сначала забросил на заднее сиденье вещмешок, затем присовокупил к нему ручник и только потом угнездился рядом со мною.
Угловатый внедорожник полыхал как свеча. Когда мы выезжали со двора, над «мерседесом» вознесся огненный гриб – взорвался бензобак.
– Фирменно! – возликовал Боря. Это был восторг победителя. Не исключено также, что ему просто было приятно сжечь дорогую машину.
Как я ни торопился с эвакуацией из зоны военных действий, но все-таки сделал круг по периметру микрорайона, чтобы отыскать убежавшую супругу.
Рискнул не зря: на Мориса Тореза я увидел Маринку, садящуюся в такси.
– Идем наперехват, – оповестил я Борю, врубая форсаж.
Неизвестно, куда повезет и что сделает водитель с растрепанной женщиной, перепуганно лопочущей нечто невообразимое о войне и немцах. Маринку надо было отбивать в любом случае, и я прибавил газку. «Нива» резво обогнала мирно идущую «Волгу». Я посигналил.
Водила поначалу не врубился, чего хотят зверские рожи на пятидверном уродце, но наглядная жестикуляция Бори плюс прислоненный к боковому стеклу ствол МГ-34 убедили его не вступать в пререкания и остановиться. «Волга» прижалась к обочине, я подрезал ее и встал впереди. Извинившись перед шофером, я пересадил Маринку в «Ниву». Со страху приняв меня за «светлого брата», она все порывалась бежать, пришлось чуть ли не силой заталкивать ее в нутро вездехода. Наконец мы отчалили.
– Не стопорни таксер, можно было бы по нему шмальнуть, – зареготал вошедший в раж Боря.
– Окстись, – осадил я его. – Ты не настрелялся, бомбист? Кстати, зачем у тебя в рюкзаке целый склад боеприпасов, ты же в лес собирался ехать их копать?
– Мы туда вовсе не копать едем, – удивил Боря. – В Синяве типа «Зарницы» будет. Вот и договорились взять оружия кто какого сможет. У меня всего-то граната да ампула была.
– Спасибо, запасливый ты наш, – сказал я, – что бы мы без тебя делали! И что сейчас с тобой делать, тоже не знаю. Об этом сражении город теперь много лет вспоминать будет.
– Поехали с нами, – пригласил Боря. – Если ты всех там знаешь, можешь на даче у Пухлого пожить. Там искать вас не будут.
С минуту я обдумывал Борино предложение. Рациональное зерно в нем, безусловно, имелось. Менты нас с говном сожрут. Значит, придется партизанить. «Ржавый бункер – моя свобода».
– Это столь замечательно, что просто звездец. – Я повернулся к Маринке. – Слышала, о чем он говорит? Как ты на это смотришь?
Маринка не отвечала, только смотрела на меня взглядом затравленного кролика. Она превосходно понимала, в какую жуткую историю угодила, и от этого впала в прострацию. Нашу судьбу предстояло решать мне одному.
Одиннадцатая, не дошедшая на скрижалях Завета, заповедь гласит: «Не попадайся!»
От тюрьмы я был готов бежать хоть на край света.
Часть 3
ВОЙНА И НЕМЦЫ
10
«Привет! – Привет. – Как дела? – Хреново. – Я позвонил, чтобы сказать… что я убью тебя. – Ты опоздал! Меня больше нет». Короткие гудки. Льется гипнотическая музыка. Пошло суггестивное внушение: «Счастье есть, оно не может не есть».
Говорят, DJ-я Грува часто били в детстве. Так, во всяком случае, утверждал Глинник, который тусовался у «Гиганта» с Серегой, ставшим впоследствии диск-жокеем. Еще из их тусовки с Кондратьевского проспекта произошли ди-джей Шлямбур и ди-джей Очко, проводящие рейв-марафоны в «Фестивале», менее известные, чем Грув, которого они мутузили за гумозную внешность.
Лично я считал, что счастье – есть, а также пить, в особенности крепкие спиртные напитки. А поскольку был не одинок в своем мнении, без компании не остался. Наибольшее понимание я встретил у Акимова. Сей муж, разменявший четвертый десяток, представлял собой припартизаненную породу «черных следопытов». Любовь к лесу он гармонично сочетал с поисками оружия.
Акимов был потомственным трофейщиком. Копать начал с батей, дядей и старшим братом. Есть такие семьи раскопщиков, я о них слышал. Теперь вот познакомился с одним из сих мастодонтов. Изучивший собственными пятками все места боев в Ленинградской области, Аким был большим докой по части площадок. Помнил и называл такие пятачки локальных стычек, что я лишь диву давался. Историю Великой Отечественной Акимов штудировал с лопатой в руке и, как голимый практик, высказывал весьма оригинальные суждения относительно правды войны. С ним было интересно подискутировать безо всякой водки.
Встречаются на Руси урожденные подвижники – бородатые любители докопаться до истины. Подобно многим талантливым самоучкам, у Акимова мозги были малость набекрень от приобретенного бессистемного опыта, что проявлялось в манере вести себя и одеваться. Носил Аким солдатскую гимнастерку, галифе и юфтевые ботинки с холстяными обмотками, на голову клал свалявшуюся блином ушанку с красной звездой, а поверх гимнастерки надевал зеленый армейский ватник, подпоясанный брезентовым ружейным погоном с парой подсумков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Да, Пятак место хлебное, но не прикольное из-за ментов, – кивнул Боря. – Я там начинал, а потом стал копать по Новгородской области. В Долину Смерти последний раз вообще фирменно съездили. Наткнулись на блиндаж. Его раскопали раньше нас, но не весь. Мы тоже стали рыться. Эрик портфель нашел, складник и телефон. Я – бак от эмгэ с патронами и тоже телефон. Потом отошли немного по окопу, стали бруствера обрушивать. Бац, пулеметные гильзы. Ну, раз есть такая россыпь гильз, значит, должен быть и пулемет. Смотрю, профиль траншеи на ячейку для пулеметного расчета похож. Стал копать, а из песка конец ленты торчит. Потянул, вытащил, насколько смог. Нормальный ход, думаю, и на нашей улице КамАЗ с игрушками перевернется! Копаю дальше – есть! Целехонький эмгэ. Вон, в углу стоит.
– В песке что ему сделается, – окинул я взглядом предмет Бориной гордости. – В песке сухо, вода сразу вниз уходит, не дает железу ржаветь. В Приморске я вообще целые винтовки поднимал, на них даже дерево сохранилось. А в том же Мясном Бору ствол если он был, допустим, в окопе засыпан вертикально, то становится конусообразным – так неравномерно корродирует.
– Такие клины я тоже вытаскивал, – согласился Боря. – Дерево – дефицит, оно дороже ствола. Если ты еще и столярничать умеешь, тогда вообще фирменный копатель, цены тебе нет.
– У нас Пухлый умел по дереву работать, – припомнил я.
– А из чего ложа делали? – Боря даже шитье отложил.
«Бойцы вспоминали минувшие дни, окопы, где вместе сражались они». Вот тоже, собрались трофейщики лясы поточить. Лазают какие-то непонятные люди по лесам, а потом трендят об этом часами: трешь-мнешь, хрен поймешь. У Мертвого озера нас пробило на водные темы, а нынче предались воспоминаниям о сухопутных.
– Из сосновой доски, – я увлеченно пересел, закинув ногу за ногу. – Ну, если для себя, тогда, конечно, из березки. Возиться с нею дольше, зато приклад выходит достойный. А сосна – она мягкая. После трех выстрелов ствол шатается.
– И сколько по времени у вас фирменное ложе точилось?
– Пухлый резал за день. К вечеру уже было готово. Он красивые ложа делал. Качественно обточенное дерево – это, конечно, вещь! А из гнилых винтовок Вова на даче забор смастерил.
– Это ж сколько потребовалось стволов? – с плохо скрываемой завистью спросил Боря.
– Не помню уже… Много.
– Стволы-то рабочие?
– Были рабочие, стрелять можно.
– И не жалко?
– Дед Пухлого из них потом фундамент для бани сделал. Бетонную подушку стал заливать и все стволы туда вомчал в качестве арматуры.
– Да ну на фиг! – не поверил Боря. С точки зрения «зеленого следопыта», подобное расточительство было просто кощунством.
– Можешь сам у Пухлого спросить. Будете у него на даче, в этой бане попаритесь.
– Ну, вы оригиналы! – поразился Боря.
– Это Пухлый оригинал, – сказал я. – Что там забор из винтовок! Мы когда на Невском пятаке копали, у Пухлого там было ложе из мосталыг. Собрал себе из костей типа трона и восседал на нем, как король каннибалов.
– Ну, он дает!
– Кстати, о каннибализме, – злорадно упомянул я. – У Пухлого есть идея-фикс: затащить в лес бабу и сожрать ее. Так что, если с вами будет женщина, может статься, что назад она не вернется. Поэтому смотри, что за мясо в котелке.
– Да ну вас к черту, – скривился юный следопыт, – жути только гонишь. Кто в лесу будет с бабами канителиться, на хрен кому они там нужны!
– Пухлый может, – поддразнил я, – он такой. Пронзительный визг прорвался к нам с лестничной площадки.
– Илья, Илья! – это звала на помощь Маринка.
Олимпийские чемпионы Брумель с Бубкой позавидовали бы прыжку, который я сделал, чтобы, покинув кресло, оказаться в прихожей. Дверь была не заперта, я дернул ее на себя и нос к носу столкнулся с человеком в черной одежде. Я врезал ему локтем в голову. Человек потерялся, удар со второго локтя сбил его на пол. Я перескочил через него, вытаскивая из-за пазухи «стечкин». Дверь в мою квартиру была распахнута, оттуда доносился истошный Маринкин вопль:
– Илья!!!
Этот крик лишил меня последних остатков разума. Как метеор, я влетел в прихожую, изготовив свою молотилку к ведению автоматического огня. АПС – волына для отмороженных: стреляет очередями. Впервые меня так мощно бычило. Визг супруги начисто сорвал башню.
Не сомневаясь, что имею дело со «светлыми братьями», я шуганул их пальбой, наставив ствол в конец коридора, где у меня помещалась ванная. В замкнутом пространстве типовой квартиры здорово дало по ушам. В ванной полетел брызгами кафель, защелкали по стенам пули, разбилось задетое рикошетом зеркало. Грому получилось предостаточно.
Предварив свое появление шумовым эффектом, я пронесся по коридору и развернулся к кухне, держа АПС в вытянутых руках. На кухне я увидел Маринку и рядом с ней двоих «светлых братьев», один был с «Калашниковым», второй держал в руке меч.
– Амба! – ухнул я, ловя в прицел того, кто был с автоматом.
Нашороханный «светлый брат» вскинул свой калькулятор, собираясь дать очередь с пояса, но я опередил с окончательным расчетом, плавно даванув на курок. АПС двумя пулями вымолотил немца. Он отлетел на газовую плиту, посметав с нее кастрюли и сковородки, а я мгновенно перенацелил дымящуюся волыну на меченосца.
– Ложись, ложись, сука, на пол! – во всю глотку зарычал я.
Отважный рыцарь живо утратил присутствие духа и прилип носом к линолеумной плитке.
– Лежи, козлина, если жизнь дорога, – пригрозил я, схватил Маринку за руку и вытолкнул ее в коридор. – Сейчас попробуем выйти из дома. – Глаза у жены были по пять копеек, зрачок то слабо сужался, то снова расширялся во всю радужку. – Если удастся, сразу уедем на дачу, если нет – попытайся сама добраться до Славы. К родителям не ходи, там сейчас кекоз почище нашего. Ты поняла?
– Да, – тряхнула головой Маринка, и я понял, что она точно ничего не сделает.
– Тогда пошли, – сказал я и едва не попал под пули.
Раскатистое «ду-ду-ду» раздалось со стороны прихожей. В сантиметре от груди Маринки пролетели ошметки гипсокартона, в воздухе заклубилась известковая пыль.
За стеной на лестнице кто-то упал.
– Илья, – по голосу я узнал Борю, – ты живой?
– В порядке, – ответил я.
Судя по звуку, компаньон пустил в ход МГ-34. Что у него за приколы: сначала садит из пулемета, потом спрашивает, живой ли?
– Осторожно, – предупредил я, – мы идем.
Стена в прихожей оказалась развороченной, словно по ней несколько раз долбанули ломом. Мы вышли на площадку. Боря с решительным видом прохаживался по ней, держа на изготовку пулемет. Под простреленной стеной у самого порога неподвижно лежал человек в черном кашемировом пальто с АКСУ в руке. Его собрат, контуженный мною, мотал бестолковкой, сидя на полу возле лифта. Вероятно, я крепко встряхнул ему мозги.
– У нас началась война, – сообщил Боря.
– Валим отсюда! – Я заскочил в прихожую, сдвинул оборудованный шарнирами электросчетчик, достал из тайника запасную обойму для «стечкина» и тонну баков, отложенную на черный день. Мельком я подумал, что зря оставил на кухне «Калашников», но меченосец, видимо, так и валялся ничком, не помышляя идти в атаку.
Когда я вернулся, Боря выволакивал из квартиры походный рюкзак.
– Ты охуел? – У меня глаза полезли на лоб: куда воевать с таким мешком?!
– Я уху не ел, – Боря навьючился и бодро попрыгал на месте. – Готово, идем.
Уперев в плечо приклад МГ, неумелый закос под американского морского пехотинца тяжело заскользил вниз по ступенькам. Мы с Мариной двинулись следом.
– Стой. – Боря замер и вскинул руку. Мы остановились. Под лестницей кто-то был.
«Что делать?!» – мысль не успела оформиться в моей голове, как Боря, не оглядываясь, сунулся в распущенное устье рюкзака и вытащил оттуда гранату, какие делались на пороховых заводах для защитников осажденного Ленинграда.
– Куда, дурило? Подохнем! – рыпнулся я на перехват, но Боря уже оттянул толстую ручку, повернул ее и отпустил. Щелкнул боек по капсюлю.
– Они слабые, – молвил Боря, метнув под лестницу шипящую замедлителем «блокадницу».
Я бросился к Маринке, успев крикнуть пригодившуюся когда-то формулу:
– Закрой уши, открой рот! – И сам так сделал. Отступавший чмудак едва не сшиб меня, когда в пролете полыхнуло пламя и взрывная волна встряхнула под нами ступени. Боря споткнулся, ощутимо тыркнув мне в ребра надульником ручника.
– А теперь вниз, вниз! – принял я командование на себя, чтобы предотвратить еще какую-нибудь самоубийственную выходку компаньона.
С карманной артиллерией он малость перестарался. Не знаю, что за шнягу заправляли в нее блокадные умельцы, но граната и в самом деле оказалась слабой, иначе мы бы лежали сейчас как глушеные палтусы. Другое дело, что стоящим в тесном парадняке «светлым братьям» пришлось очень туго. Осколки выкосили засаду начисто. Убить не убили, но посекли пехоту солидно. Перепрыгивая через раненых и кашляя от кислой пироксилиновой гари, мы выломились наружу. Входную дверь сорвало с петель. Она шаталась под ногами, когда мы пробегали по ней. До «Нивы» было рукой подать.
На улице был кекоз. Огорошенные крутым приемом, немцы попрятались, но Боря высмотрел одного и открыл по нему огонь.
Я возился с замком автомобиля, когда меня застала пулеметная очередь. Маринка ломанулась прочь от нас, очевидно, совсем потеряв голову.
– Что ты, гад, творишь? – хотел я взять горлом, но Боря не отреагировал. Я и себя-то с трудом слышал – в ушах звенело после взрыва гранаты.
Словно в страшном сне, из-за угла дома вывернул знакомый квадратный «мерседес-геленваген». Он подпрыгнул на разъезженной выбоине в асфальте, присыпанной гравием, и понесся прямо на нас. «Светлые братья» вызвали подмогу.
– Шухерись, Боря! – заметался я. – Атас! Крик действия не возымел, но подельник и сам уже просек неладное. Он перестал ловить на мушку тихарившихся немцев, положил на землю пулемет и торопливо зашарил в своем сидоре.
«Мерседес» разгонялся вдоль дома, стремительно приближаясь, но Боря уже мацал в ладони шар синего стекла размером с теннисный мяч. Я узнал снаряд от ампуломета. Было в начале войны такое оружие для поражения бронетехники, прототип реактивного огнемета «Шмель». Стреляло оно вот такими шарами, заполненными горючей жидкостью, воспламеняющейся при контакте с воздухом. Широкого распространения сам ампуломет не получил, поскольку в трубе ампулы зачастую лопались, выжигая к едрене фене стрелка с расчетом в придачу. В результате их стали кидать руками и уже потом для простоты изготовления начали заливать зажигательную рецептуру в бутылки. Вот и весь «коктейль Молотова», хотя неясно, при чем тут Молотов, не он же ампуломет изобрел. В наши дни такой файрболл не снился даже самым заядлым любителям фэнтези.
Боря бросил ампулу прямо в лобовое стекло «гелен-вагена». Синий шар разбился о левую стойку, в воздухе заплясали языки пламени. «Мерседес» приткнулся к поребрику, внутри возникла паника, и Боря, подхватив МГ-34, прицельными очередями изрешетил салон, не давая «светлым братьям» выйти. Подстреленные немцы выпадали из открытых дверей, одежда на них горела, столбом летел вверх белый фосфорный дым. Полвека просидевший взаперти огонь с удовольствием накинулся на машину и все для него питательное, находившееся в пределах досягаемости.
Тут я победил замок и впрыгнул в «Ниву».
– Мотаем, дурень. – Я изнутри открыл Боре дверцу.
Развоевавшийся компаньон сначала забросил на заднее сиденье вещмешок, затем присовокупил к нему ручник и только потом угнездился рядом со мною.
Угловатый внедорожник полыхал как свеча. Когда мы выезжали со двора, над «мерседесом» вознесся огненный гриб – взорвался бензобак.
– Фирменно! – возликовал Боря. Это был восторг победителя. Не исключено также, что ему просто было приятно сжечь дорогую машину.
Как я ни торопился с эвакуацией из зоны военных действий, но все-таки сделал круг по периметру микрорайона, чтобы отыскать убежавшую супругу.
Рискнул не зря: на Мориса Тореза я увидел Маринку, садящуюся в такси.
– Идем наперехват, – оповестил я Борю, врубая форсаж.
Неизвестно, куда повезет и что сделает водитель с растрепанной женщиной, перепуганно лопочущей нечто невообразимое о войне и немцах. Маринку надо было отбивать в любом случае, и я прибавил газку. «Нива» резво обогнала мирно идущую «Волгу». Я посигналил.
Водила поначалу не врубился, чего хотят зверские рожи на пятидверном уродце, но наглядная жестикуляция Бори плюс прислоненный к боковому стеклу ствол МГ-34 убедили его не вступать в пререкания и остановиться. «Волга» прижалась к обочине, я подрезал ее и встал впереди. Извинившись перед шофером, я пересадил Маринку в «Ниву». Со страху приняв меня за «светлого брата», она все порывалась бежать, пришлось чуть ли не силой заталкивать ее в нутро вездехода. Наконец мы отчалили.
– Не стопорни таксер, можно было бы по нему шмальнуть, – зареготал вошедший в раж Боря.
– Окстись, – осадил я его. – Ты не настрелялся, бомбист? Кстати, зачем у тебя в рюкзаке целый склад боеприпасов, ты же в лес собирался ехать их копать?
– Мы туда вовсе не копать едем, – удивил Боря. – В Синяве типа «Зарницы» будет. Вот и договорились взять оружия кто какого сможет. У меня всего-то граната да ампула была.
– Спасибо, запасливый ты наш, – сказал я, – что бы мы без тебя делали! И что сейчас с тобой делать, тоже не знаю. Об этом сражении город теперь много лет вспоминать будет.
– Поехали с нами, – пригласил Боря. – Если ты всех там знаешь, можешь на даче у Пухлого пожить. Там искать вас не будут.
С минуту я обдумывал Борино предложение. Рациональное зерно в нем, безусловно, имелось. Менты нас с говном сожрут. Значит, придется партизанить. «Ржавый бункер – моя свобода».
– Это столь замечательно, что просто звездец. – Я повернулся к Маринке. – Слышала, о чем он говорит? Как ты на это смотришь?
Маринка не отвечала, только смотрела на меня взглядом затравленного кролика. Она превосходно понимала, в какую жуткую историю угодила, и от этого впала в прострацию. Нашу судьбу предстояло решать мне одному.
Одиннадцатая, не дошедшая на скрижалях Завета, заповедь гласит: «Не попадайся!»
От тюрьмы я был готов бежать хоть на край света.
Часть 3
ВОЙНА И НЕМЦЫ
10
«Привет! – Привет. – Как дела? – Хреново. – Я позвонил, чтобы сказать… что я убью тебя. – Ты опоздал! Меня больше нет». Короткие гудки. Льется гипнотическая музыка. Пошло суггестивное внушение: «Счастье есть, оно не может не есть».
Говорят, DJ-я Грува часто били в детстве. Так, во всяком случае, утверждал Глинник, который тусовался у «Гиганта» с Серегой, ставшим впоследствии диск-жокеем. Еще из их тусовки с Кондратьевского проспекта произошли ди-джей Шлямбур и ди-джей Очко, проводящие рейв-марафоны в «Фестивале», менее известные, чем Грув, которого они мутузили за гумозную внешность.
Лично я считал, что счастье – есть, а также пить, в особенности крепкие спиртные напитки. А поскольку был не одинок в своем мнении, без компании не остался. Наибольшее понимание я встретил у Акимова. Сей муж, разменявший четвертый десяток, представлял собой припартизаненную породу «черных следопытов». Любовь к лесу он гармонично сочетал с поисками оружия.
Акимов был потомственным трофейщиком. Копать начал с батей, дядей и старшим братом. Есть такие семьи раскопщиков, я о них слышал. Теперь вот познакомился с одним из сих мастодонтов. Изучивший собственными пятками все места боев в Ленинградской области, Аким был большим докой по части площадок. Помнил и называл такие пятачки локальных стычек, что я лишь диву давался. Историю Великой Отечественной Акимов штудировал с лопатой в руке и, как голимый практик, высказывал весьма оригинальные суждения относительно правды войны. С ним было интересно подискутировать безо всякой водки.
Встречаются на Руси урожденные подвижники – бородатые любители докопаться до истины. Подобно многим талантливым самоучкам, у Акимова мозги были малость набекрень от приобретенного бессистемного опыта, что проявлялось в манере вести себя и одеваться. Носил Аким солдатскую гимнастерку, галифе и юфтевые ботинки с холстяными обмотками, на голову клал свалявшуюся блином ушанку с красной звездой, а поверх гимнастерки надевал зеленый армейский ватник, подпоясанный брезентовым ружейным погоном с парой подсумков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38