А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Селиванов и его напарник спрятались за кустом на полянке возле дороги. По ней проходило небольшое подразделение немцев. Вдруг последний из фрицев покинул строй и неожиданно сиганул к кусту, за которым скрывался Селиванов с бойцом. Сбросив автомат, буквально сорвав с себя штаны, он присел. Тут только и понял Селиванов, зачем и почему немец, которого он уже взял на мушку, ведет себя так странно. Хотя куст был довольно густой, но брызги и зловоние достали Селиванова, напротив которого расположился немец. Как только строй скрылся за поворотом, Селиванов выскочил из-за куста, схватил в охапку немца сзади, накрыв его рот и лицо своей огромной ладонью. Другой-боец схватил автомат немца. Перепуганный фашист со спущенными штанами болтал в воздухе ногами и от страха несколько раз окропил Селиванова поносом.
Догнав роту, Селиванов заставил немца выстирать ему в луже обгаженные брюки и гимнастерку. Это для измученных ребят было зарядом смеха. Богданов недовольно спросил, зачем Селиванов прихватил с собой немца. Тот в ответ только пожал плечами.
Селиванов знаками показывал немцу, чтобы тот уходил к своим, направлял на него карабин, дескать, не уйдешь – убью, но немец в ответ только бормотал: „Наин, найн“. Он так привязался к Селиванову, что не отходил от него ни на шаг. Бойцы смеялись: „Вон Селиванов со своим Бобиком идет“. Пришлось ему всю дорогу по тылам делиться с немцем последним сухарем. Как только вышли к своим, немца сдали в первой же комендатуре.
Познакомившись с новичками, Богданов распределил их по подразделениям. Оставшиеся дни мы провели в напряженной учебе. С новичками пришлось немало повозиться. Их выучка и подготовка были посредственными, но желание драться с фашистами велико.
Вместо десяти дней мы пробыли на так называемом отдыхе восемь. Батальон подняли по тревоге, и мы пешим порядком двинулись к фронту. Отойдя километров пять от станции, услышали с ее стороны взрывы авиационных бомб. В это время должны прибывать составы с пополнением для других частей. Видимо, немцы разнюхали наше место отдыха и формирования потрепанных частей и решили нанести по нему удар.

Тихий участок

Участок фронта, на который направили батальон, считался тихим. Он располагался в низком болотистом и лесистом месте. Наши позиции проходили по равнине.
Это был широкий луг с небольшими холмиками и островками кустарника. Слева впереди рос мелкий осинник, а за ним, на нейтральной полосе, находилась маленькая деревня Осиповка из десятка полуразрушенных домов. Впереди, километрах в двух, на небольшой возвышенности стояло село. Перед ним проходили немецкие позиции.
Командир роты, осмотрев местность, приказал нашему взводу вырыть блиндаж на выступе по соседству с осинником, а рядом с ним оборудовать дзот, соединив его с окопами. Начали рыть. На глубине чуть более метра из земли стала выступать вода. Пришлось эти сооружения делать в стороне от намеченного, метрах в ста, на холмике. Здесь было суше. Блиндаж получился на славу. Из дзота тоже открывалось хорошее обозрение я широкий сектор обстрела.
Лейтенант Богданов с опаской относился к осиннику.
– Это будущий плацдарм для атаки наших позиций. Тут немец будет накапливать силы, если доведется ему наступать, – говорил командир роты.
Он рассчитывал, что огонь из дзота затруднит подход резервов в осинник с немецкой стороны. Лейтенант думал, что из дзота можно хорошо корректировать огонь минометного взвода. Бойцы были недовольны своим участком:
– Вода здесь болотом воняет, – говорили они.
– К воде можно привыкнуть. Зато здесь танков нет, а они пострашней, чем болотная вода, – смеялся в ответ Богданов.
От старых бойцов роты, которые вместе с Богдановым выходили из окружения, я слышал, что лейтенант, когда надо что-то разведать лично, всегда брал с собой Селиванова, которого ценил за храбрость, силу и сообразительность. На этот раз он изменил своему правилу. Для изучения переднего края обороны немцев он взял меня. Мы через проходы в минном поле проползли к осиннику, а оттуда ползком к деревне Осиповке, Осмотрели крайний дом. Он оказался пустым. Лейтенанта заинтересовал наиболее сохранившийся дом, который стоял выше других. Мы подобрались к нему, прижались к плотному забору, прислушались. Тишина. Вошли во двор и стали подниматься на крыльцо. Вдруг сзади что-то скрипнуло. Мы мгновенно присели, повернувшись, направили автоматы в сторону звука. Эта скрипнула нависшая с крыши доска. Богданов матерно выругался шепотом, и мы стали пробираться на чердак. Здесь он вынул схему местности и начал наблюдать за немецкой обороной, внося свои пометки. Мне велел наблюдать за первой линией обороны и выявлять огневые точки. Немецкие окопы были безлюдны, словно все там вымерли. Я вглядывался до рези в глазах, но ничего, что бы стоило внимания, не заметил. Только часа через полтора увидел, как по ходу сообщения проплыли две каски по направлению к небольшому бугорку. Минут через пять снова проплыла пара касок, только в обратном, направлении. Обо всем, что я увидел, сообщил Богданову. Он попросил показать где и сам долго просматривал этот участок в бинокль.
– Бугорок этот, видно, замаскированный дзот. А каски, о которых ты говоришь, – это дежурная смена или патруль. Видишь правее яму? – спросил Богданов.
– Вижу, а что?
– Ты минометчик, замечай все укрытия и неровности, за которые могут прятаться немцы, если будут наступать на наши позиции, чтобы там наверняка накрыть их, а не сеять мины по всему полю. Их у нас не лишку, – наставлял меня лейтенант. Тут я понял, почему не Селиванова, а меня взял Богданов на этот раз. Просидев на чердаке часа три, мы вернулись в роту тем же путем, каким пробирались в деревню.
Три дня ни мы, ни противник не проявляли активности. Немцы методически обстреливали наши тылы и заминированный участок. Лейтенант Богданов только хмурился, когда снаряды ложились около осинника.
– Ведь узнал гад, где у нас заминировано, и бьет туда, – ворчал он.
На четвертый день, ночью, в нашу сторону полетели осветительные ракеты. В наш блиндаж прибежал Богданов и стал наблюдать за освещенным пространством. Одна из ракет повисла ближе к осиннику. Лейтенант увидел двух немцев, ползущих по проходу в минном поле. Юрченко заметил еще двух, ползущих по другому проходу.
– Смотри-ка, сволочи, как у себя дома ходят, все тут знают, – ругался Богданов, взяв в руки телефонную трубку.
Он велел пулеметчикам из первого взвода „пошевелить гостей“. Уже над осинником нависли наши ракеты. Богданов дал очередь по ближним немцам. Затем бойцы из первого взвода дали несколько очередей из „станкача“. Командир роты приказал мне выпустить несколько мин по той яме, на которую обратил внимание, когда мы были в Осиповке: „Не может быть, чтобы они без поддержки ползли“.
Когда я вернулся, Богданов похвалил:
– Молодцы минометчики, точно в яму мины ложились, – хлопнул он меня по плечу.
– Вы что, видели? Ведь ночь, хоть глаза выколи, – недоумевал я.
– Не видели, а крик оттуда слышали, – смеялся комроты.
Мы здесь почти неделю, а немцы не проявляют никакой активности. Над нашими позициями не пролетел ни один вражеский самолет. Что бы это значило? Комиссар Седых, который побывал в нашем блиндаже, объяснил все это так. Наши войска при отходе измотали противника, перемололи много его техники и живой силы. За это время мы научились лучше воевать и сумели сбить у врага самоуверенность.
– Если бы у немцев было достаточно сил, что, они сидели бы и ждали, когда мы перейдем в наступление? У них только-только резервов, чтобы как-то обеспечить главные направления ударов. Если мы раньше отступали, то сейчас сдерживаем врага и даже готовимся наступать, – говорил Седых.
И вот подошел срок наших активных действий. Вернувшись из штаба батальона, лейтенант Богданов обошел все взводы. У нас он пробыл с полчаса. „Завтра утром мы должны прорвать немецкую оборону и освободить село“, сообщил нам лейтенант. Основная огневая поддержка роты была возложена на наш взвод. Второй роте предстояло наступать в середине. Первая и третья роты – с флангов. С вечера мы проверили минометы, заполнили лотки минами и еще раз обсудили выполнение своих задач. На меня было возложено корректирование огня. В 10 часов все, кроме часовых, легли спать.
Утром Юрченко растолкал бойцов. Взвод бесшумно, навьючив минометы и взяв лотки, пересек осинник и на окраине Осиповки занял огневые позиции. Стрелковые взводы вышли на исходные рубежи. Чуть стало светать, и рота пошла в наступление. Молча прошли половину луга. И вдруг с немецкой стороны ударили пулеметы. Огонь был настолько сильным, что роте пришлось залечь. Наш взвод ответил огнем из своих маленьких орудий. Били по огневым точкам. Били довольно точно. Пулеметы двух дзотов быстро подавили. Хотя мины и точно ложились на дзоты, но у них не хватало силы разрушить перекрытия и накаты. Три дзота на пути роты по-прежнему огрызались пулеметным огнем. Богданов на подавление этих огневых точек направил три группы по три человека. Они должны подобраться к дзотам и забросать их гранатами. Две огневые точки подавили сразу. К третьей пришлось посылать еще группу, так как первая при подходе была сражена автоматчиками. Вторая группа подавила дзот, и Богданов повел роту в стремительную атаку.
Бойцы прыгали в окопы, где завязался жестокий рукопашный бой. Дрались штыками, малыми саперными лопатками и ножами.
Богданов хотел на плечах отступающих ворваться в окопы второй линии обороны, но не смог остановить азарта боя, развернувшегося в окопах первой линии. Он бегал, кричал, матерился. Наконец люди прислушались к нему, каждый взвод оставил на добивание противника по отделению, а остальные пошли атаковать вторую линию обороны, но были встречены таким пулеметным огнем, что пришлось залечь и отползти в окопы первой линии. Здесь роту накрыл артиллерийский огонь противника. Пережидая его, бойцы втягивали головы в воротники, затем отряхивались от комков земли, которые больно и обильно сыпались на них после каждого разрыва снаряда. Богданов трижды поднимал роту в атаку, но немцы трижды загоняли нас назад.
На позицию роты приполз начальник штаба батальона старший лейтенант Рябинин.
– Богданов, что ты медлишь со взятием второй линии обороны? Ты срываешь выполнение боевой задачи! Капитан тебя под трибунал отдаст! кричал он на Богданова.
– Вот что. Катись-ка ты отсюда со своим трибуналом. Я не намерен зазря роту губить. А ну отсюда! – наступал на старшего лейтенанта Богданов. Тот попятился и незаметно, так же как и появился, исчез.
Лейтенант махнул мне рукой, дав знать, чтобы я следовал за ним, и мы, пригнувшись, побежали к позициям минометного.
– Юрченко, что молчат твои минометы? – вплотную подступив к старшему сержанту, крикнул Богданов.
– Боимся своих накрыть. Вы же рядом, – оправдывался командир минометного.
– Вот что. Сейчас же тяните связь на первую линию немецкой обороны. Аввакумов оттуда будет корректировать огонь. Бейте гуще залпами. Понял? блеснул глазами Богданов.
– А если как-нибудь по своим? – робко спросил Юрченко.
– Одну-две мины мы стерпим. Выполняй, что сказал! – крикнул, уходя, Богданов.
Я следовал за ним, а за нами связист разматывал катушку телефонного провода.
Первые, пристрелочные, мины не задели нас. Затем были даны залпы, а потом беглый огонь по немецкой обороне. Хоть и невелики мины ротных минометов, но они сделали свое дело. Поднявшись в атаку, рота встретила слабый огонь и ворвалась во вторую линию окопов. Немцы, оставшиеся в живых, бросились наутек, прячась в домах и дворах. Оттуда их пришлось выкуривать гранатами. Так шаг за шагом рота дошла почти до противоположного конца села. Но тут подоспели резервы противника. Немцы, прибывшие на нескольких автомашинах, повыпрыгивали из кузовов, залегли в кювете дороги и открыли по роте ураганный огонь. Нам пришлось отступить в окопы второй линии и отбивать атаки немецкого резерва.
В роте появился капитан Дементьев. Он приказал отступить в свою оборону. Лейтенант Богданов удивленно развел руками, глаза его повлажнели.
– Как так? Село почти захвачено, столько людей уложили? – вопрошал он.
Но капитан сказал, что это приказ из полка, рота может остаться отрезанной от основных сил. Задача минометного взвода сейчас состояла в том, чтобы отрезать от наседавших немцев боевое охранение, под прикрытием которого отошла рота. Поэтому мы оставались на прежних позициях, рядом с осинником и деревней. Свою задачу минометный выполнил. Мы начали было собираться, как Кузиков крикнул: „Ребята, нас окружают!“ Действительно, группа автоматчиков человек примерно из десяти залегла напротив прохода через минное поле. У нас оставались три мины. Юрченко сам навел и выпустил их по немцам. Те бросились в осинник, оставив у прохода три трупа. Но в это время со стороны Осиповки на нас пошла другая группа противника. Юрченко скомандовал, чтобы мы заняли оборону в открытом месте, на холмике, ближе к наблюдательному пункту роты нашей обороны. Расчет был прост: с командного пункта увидят наше положение и окажут помощь. Нам пришлось долго отстреливаться от наседавших с двух сторон немцев. Особенно опасно действовала со стороны первой линии немецкой обороны другая, более многочисленная группа. Но то ли наши не видели, хотя и находились метрах в 400 от нас, то ли еще что, но в течение получаса нам пришлось одним отстреливаться от противника. Наверное, догадавшись, что у нас патроны на исходе, а мин вообще нет, немцы наглее и упорнее атаковали взвод. В ход пошли гранаты. И в это время со стороны нашей обороны по немцам ударили два „станкача“, а затем со стороны командного пункта наперерез немцам бросился в атаку взвод младшего лейтенанта Семенова. Немцы спешно отступили, не прихватив даже раненых. Двух из них мы подобрали и сдали в штаб батальона.
Отдышавшись после передряги, взвод готовился к отдыху. В это время пришел посыльный из роты с приказом капитана Дементьева всем командирам рот, взводов и их помощникам идти немедленно в штаб батальона. Здесь проводился разбор неудачного наступления на село. Капитан Дементьев был, как никогда, раздражен. Причина в том, что во время наступления третья рота не могла прорвать оборону на своем участке, а первая рота, захватив переднюю линию немецкой обороны, дальше не продвинулась ни на шаг. В бою погиб командир роты. Заменивший его лейтенант Веревкин, который, выйдя из училища, участвовал впервые в бою, не имел опыта и растерялся.
Соседние батальоны, участвовавшие в наступлении, понесли большие потери и отступили на исходные рубежи. Этим и объяснялась причина отвода нашей роты. Лейтенант Богданов слушал все это, насупившись. Левая рука его была забинтована и висела на повязке. Его дважды ранило, когда он отводил роту. Капитан Дементьев с похвалой отозвался о действиях нашей роты. Но старший лейтенант Рябинин бросил реплику:
– Ему хорошо, у него минометный взвод.
– А у других рот было больше пулеметов. Это не в счет? – огрызнулся Богданов. Чувствовалось, что у начальника штаба и командира нашей роты отношения натянутые. Это, видимо, знал и комбат, поэтому сразу же поторопился оборвать перепалку.
– Каков вывод? – сказал Дементьев и, сделав длинную паузу, пояснил, что многие командиры и большинство бойцов вступили в бой необстрелянными, с плохой подготовкой. Он привел пример, как бойцы первой роты, вместо того чтобы броском выходить из-под артогня, залегли. На ровной местности надо было окапываться, а они просто лежали. Капитан привел данные, которые заставили задуматься всех. Из нового пополнения погибло и ранено в этом наступлении более одной трети бойцов батальона. Из „старичков“, которые побывали в окружении, погибло и ранено в бою только пять процентов.
Капитан требовал, чтобы каждый командир составил план обучения бойцов владению оружием и умению действовать в наступлении и обороне. Он сказал, чтобы обучению личного состава было посвящено все свободное время. Контроль возложил на старшего лейтенанта Рябинина.
Но учиться в боевых условиях непросто. Передовая – это не поле в тылу, где можно практически закреплять теорию. Мы старались сделать все, чтобы передать новичкам свой опыт. Учеба приняла форму наставничества. Время позволяло опытным бойцам вести работу с подшефными. Тем более что противник на нашем участке большой активности не проявлял, а мы, учтя свои неудачи и промахи, не спали. Ночью заминировали обнаруженные противником проходы в минном поле, пользуясь темнотой, сделали другие проходы. Для патрулирования и при дежурствах посылали новичков с опытными бойцами.
На тихом участке мы простояли несколько недель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16