Джеймс Хэдли Чейз
А что будет со мной?
Глава 1
Меня разбудил телефонный звонок. Я взглянул на часы у кровати. Они показывали 9.05. Я откинул простыню и свесил ноги на пол. Через тонкий потолок было слышно, как мой старик отвечает кому-то. Спрашивали наверняка меня. Отцу редко кто звонил. Я влез в халат, и пока дошел до лестницы, он уже звал меня к телефону:
– Джек, тебя кто-то спрашивает. Полсон… Болсон… не разберу.
В три прыжка я взлетел наверх, успев поймать на себе грустный родительский взгляд.
– Мне пора, – сказал отец. – Жаль, что ты так поздно встаешь, а то могли бы позавтракать вместе.
– Ага.
Я вбежал в крошечную убогую гостиную и схватил телефонную трубку.
– Джек Крейн слушает, – произнес я, наблюдая, как мой старик идет по дорожке к своему пятилетнему «шевроле»: ему предстояло оттрубить в банке очередной день своей жизни.
– Здорово, Джек!
Тринадцати месяцев как не бывало. Я узнал бы этот голос из тысячи и невольно вытянулся по стойке «смирно».
– Полковник Олсон!
– Он самый, Джек! Как поживаешь, старина?
– Нормально. А вы как, сэр?
– Да брось ты это уставное обращение. С армией, слава Богу, расплевались! Ох и замаялся я искать тебя.
Мне послышалось, что в его голосе нет прежней твердости. Вообразите: лучший летчик-бомбардировщик всех времен, с головы до пят увешанный наградами, сбился с ног, разыскивая – кого? – меня! Полковник Берни Олсон! Мой командир во Вьетнаме! Золотой мужик, я готовил его вылеты и в зной, и в ненастье, а он почем зря крошил вьетконговцев. Целых три года я служил у него старшим механиком, а потом он получил пулю в пах, и его списали. День нашего расставания был самым горьким в моей жизни. Он уехал домой, а меня назначили к другому летчику – олух, каких свет не видывал! Олсона я боготворил. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь наши пути пересекутся, а вот, поди ж ты, позвонил через тринадцать месяцев.
– Слушай, Джек, я очень спешу. Улетаю сейчас в Париж. Как ты устроился? Если есть желание, могу предложить одну работенку, со мной на пару.
– Еще бы! С вами я готов на все.
– Отлично. Это стоит пятнадцать штук. Я пришлю авиабилет и деньги на дорожные расходы, тогда поговорим. – Интересно, подумал я, почему у этого геройского мужика такой вялый голос. – Ты должен приехать ко мне. Я звоню из Парадиз-Сити, это милях в шестидесяти от Майами. Дело не из легких, но ты справишься. И потом, если у тебя нет других планов, то и терять тебе нечего… верно?
– Вы сказали, пятнадцать тысяч, полковник?
– Да, но придется попотеть.
– Меня это устраивает.
– Я еще позвоню. Надо бежать. До встречи, Джек. – И разговор оборвался.
Я медленно положил трубку и запрокинул голову, чувствуя, как меня охватывает волнение. Вот уже полгода, как я демобилизовался. После армии вернулся домой, ехать-то больше некуда. Жил в своем захолустном городишке, тратил армейское жалованье на девочек, выпивку и вообще валял дурака. Эти месяцы не доставили радости ни мне, ни моему старику, служившему управляющим в местном банке. Я просил его не волноваться, уверял, что рано или поздно подыщу себе работу. А он жаждал употребить свои сбережения на то, чтобы сделать меня владельцем автомастерской, только меня вовсе не прельщала такая участь. Я не собирался прозябать в этой глуши, как отец. Мне хотелось играть по-крупному.
Городишко у нас уютный, и девушки сговорчивые. Я вдоволь и повеселился, и поскучал, а потом постановил себе, что, когда деньги иссякнут, подыщу себе что-нибудь, только не в нашем городе. И вот, откуда ни возьмись, является мой кумир полковник Берни Олсон и предлагает работу на пятнадцать тысяч! Не ослышался ли я? Пятнадцать тысяч! Да еще в самом шикарном городе на Флоридском побережье! От такой радости у меня точно выросли крылья.
Я стал ждать вестей от Олсона. Своему старику я ничего не сказал, но он и сам не слепой и сразу смекнул, что я сгораю от нетерпения. В обеденный перерыв, придя из банка домой, он встал к плите поджарить два бифштекса и тут бросил на меня внимательный взгляд. Мама умерла, когда я был во Вьетнаме. Я предпочитал не вмешиваться в заведенный отцом распорядок. Ему нравилось покупать продукты по пути из банка и готовить, а я стоял рядом и смотрел.
– У тебя хорошие новости, Джек? – спросил отец, переворачивая мясо на сковороде.
– Пока не знаю. Возможно. Друг зовет во Флориду, в Парадиз-Сити, вроде бы есть работа.
– В Парадиз-Сити?
– Да… под Майами.
Отец разложил бифштексы по тарелкам.
– Далековато.
– Есть места и подальше.
Мы взяли тарелки, перешли в гостиную и некоторое время ели молча, потом он сказал:
– Джонсон хочет продавать свою мастерскую. По-моему, для тебя это очень подходящий случай. Я дал бы денег.
Я поглядел на него: одинокий старик, отчаянно пытающийся удержать меня. Тяжко ему придется одному в этой конуре, а у меня здесь что за жизнь? Он жил как хотел. Теперь мой черед.
– Пап, это мысль неплохая, – уставился я в бифштекс, избегая его взгляда, – но сначала я посмотрю, что там за работа.
Отец кивнул:
– Разумеется.
На том и порешили. Он ушел в банк досиживать рабочий день, а я лег на кровать и задумался. Пятнадцать тысяч! Может, и придется попотеть, однако чего не сделаешь за такую зарплату.
Мои мысли перенеслись в прошлое. Мне стукнуло двадцать девять лет. Я был дипломированным авиаинженером, до призыва в армию имел хорошее место в компании «Локхид» и знал внутренности любого самолета как свои пять пальцев. В армии три года обслуживал машину полковника Олсона и теперь, вернувшись в свой провинциальный городок, понимал, что рано или поздно придется заняться делом. Беда в том, рассудил я, что армия избаловала меня. Мне до смерти не хотелось снова начинать жизнь, в которой нужно самому заботиться о себе и бороться за существование. Армия в этом смысле – благодать. Денег хватает, девочки – всегда пожалуйста, а дисциплина мне не мешала. Однако пятнадцать тысяч в год – это уже похоже на ключик к заветной двери в ту жизнь, о которой я мечтал. Тяжелая работа? Ну, знаете, решил я, закуривая сигарету, только чудовищно тяжелая работа заставит меня отказаться от таких денег.
Кое-как прошло два дня, а на третий я получил от Олсона пухлый конверт. Его принесли, когда мой старик уходил в банк. Он приблизился к моей комнате, постучал в дверь и вошел. Я едва проснулся и чувствовал себя препаршиво. Накануне у меня была бурная ночка. Я водил Сьюзи Доусон в ночной клуб «Таверна», и мы напились там в стельку. Потом до трех часов ночи мяли траву на каком-то пустыре, а после я с грехом пополам доставил ее домой и, наконец, добрался до собственной постели.
Я с трудом приподнял веки, голова гудела как котел. В глазах двоилось, из чего я заключил, что надрался до скотского состояния. Отец был какой-то очень высокий, худой и усталый, но, главное, меня доконало, что их двое.
– Привет, пап! – поздоровался и заставил себя сесть.
– Тебе письмо, Джек. Надеюсь, это то, чего ты хочешь. Мне пора. Увидимся за обедом.
Я взял пухлый конверт.
– Спасибо… желаю спокойного утра на работе. – Больше я ничего не смог выдавить из себя.
– Утро будет обычное.
Я лежал неподвижно, пока не захлопнулась входная дверь, потом вскрыл конверт. В нем лежали билет в салон первого класса до Парадиз-Сити, пятьсот долларов наличными и короткая записка: «Встречаю твой самолет. Берни».
Я взглянул на деньги. Проверил авиабилет. Пятнадцать тысяч в год! Хоть у меня раскалывалась голова и воротило с души, я рубанул кулаком воздух и издал победный клич!
В роскошном зале аэропорта Парадиз-Сити я заметил его первым. Он по-прежнему выделялся долговязой поджарой фигурой, однако в чем-то и переменился.
Тут он увидел меня, и на его лице заиграла улыбка. Не та широкая, дружеская улыбка, которой одаривал меня во Вьетнаме. Это была циничная улыбка разочарованного человека, но все же – улыбка.
– Привет, Джек!
Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь его оказалась горячей и потной, такой потной, что я украдкой вытер руку о брюки.
– Здравствуйте, полковник! Давненько мы с вами…
– Да уж. – Он оглядел меня. – Джек, хватит величать меня полковником. Зови меня Берни. Ты отлично выглядишь.
– Вы – тоже.
Его серые глаза ощупали меня.
– Приятно слышать. Ну, пошли. Будем выбираться отсюда.
Мы пересекли людный зал и вышли на солнцепек. По дороге я пригляделся к полковнику. Он был в темно-синей рубашке навыпуск, белых хлопчатобумажных брюках и дорогих летних туфлях. Я, в своих стоптанных башмаках и легком коричневом костюме в полоску, выглядел рядом с ним оборванцем.
В тени стоял «ягуар». Он сел за руль, а я бросил сумку на заднее сиденье и пристроился рядом с ним.
– Знатная машинка.
– Да, нормальная. – Он покосился на меня. – Не моя – шефа.
Он выехал на шоссе. В эту пору – десять часов утра – машин было мало.
– Что поделываешь после армии? – спросил полковник, обгоняя грузовик, груженный ящиками с апельсинами.
– Ничего. Обвыкаюсь на гражданке. Живу со своим стариком. Трачу армейские денежки. Они уже на исходе. Вовремя вы объявились. На следующей неделе я собирался писать в «Локхид» с просьбой подыскать мне место.
– А что, неохота туда возвращаться?
– Неохота, но есть-то надо.
Олсон кивнул:
– Это верно… есть всем надо.
– Ну, судя по вашему виду, вы себе не отказываете ни в еде, ни в чем другом.
– Да-да.
Он свернул с шоссе на проселок, ведущий к морю. Ярдов через сто мы подъехали к деревянному кафе с верандой, откуда открывался вид на обширный пляж и море. «Ягуар» остановился.
– Здесь можно поговорить, Джек, – сказал полковник и вылез.
По скрипучей лестнице я поднялся вслед за ним на веранду. Мы сели за столик, и к нам с улыбкой подошла девушка.
– Что ты будешь? – спросил Олсон.
– Кока-колу, – ответил я, хотя мечтал о виски.
– Две кока-колы.
Девушка ушла.
– Ты что, Джек, бросил пить? Помнится, частенько прикладывался к бутылке.
– Я начинаю после шести.
– Резонно. А я теперь вовсе не беру в рот ни капли.
Он вынул пачку сигарет, мы закурили. Девушка принесла кока-колу и ушла.
– Джек, у меня не так много времени, поэтому сразу перейду к делу. Предлагаю работу… если у тебя есть желание.
– Вы сказали: пятнадцать тысяч. У меня это все никак в голове не укладывается. – Я ухмыльнулся. – Будь на вашем месте другой, я принял бы его за чокнутого, но слышать такое от вас, полковник… у меня дух захватывает!
Олсон сделал глоток и посмотрел в сторону моря.
– Я работаю у Лейна Эссекса, – произнес он и умолк.
Я выпучил глаза. Мало кому не доводилось слышать про Лейна Эссекса. Это – знаменитость, вроде хозяина «Плейбоя» Хефнера, только гораздо богаче. Он владел гостиницами во всех крупнейших городах мира, держал ночные клубы, казино, целыми кварталами строил жилые дома, ему принадлежали два нефтяных месторождения, а также изрядная доля в детройтском автомобилестроении, и состояние его исчислялось двумя миллиардами долларов.
– Ничего себе! – воскликнул я. – Лейн Эссекс! Так вы предлагаете мне работать у него?
– Именно, Джек, если у тебя есть желание.
– Желание? Потрясающе! Лейн Эссекс!
– Здорово звучит, да? Но я предупреждал… дело не из легких. Знаешь, Джек, работать на Эссекса – это все равно что крутиться в мясорубке. – Он посмотрел мне в глаза. – Мне тридцать пять, а я седой. Почему? Да потому, что работаю на Лейна Эссекса.
Я поглядел на него в упор и вспомнил, каким он был тринадцать месяцев назад. Олсон постарел лет на десять. В голосе не стало твердости. Во взгляде появились тревога, суетливость. Руки не знали покоя. Он то и дело теребил очки, стряхивал пепел с сигареты, приглаживал поседевшие волосы. Не таким знавал я полковника Берни Олсона.
– Неужели так тяжко?
– У Эссекса есть присказка, – спокойно ответил Олсон. – На свете нет ничего невозможного. Тому месяца два назад назначил он совещание, собрал весь персонал в одном дурацком зале. И устроил нам накачку. Суть заключалась в том, что желающие остаться у него отныне обязаны считать невозможное возможным. У него в штате более восьмисот мужчин и женщин, это личный персонал, люди, работающие в Парадиз-Сити: управленцы, юристы, бухгалтеры, специалисты вроде меня. Так вот он сказал, что, если кто не согласен с таким требованием, пусть идет к Джексону – это его правая рука – и берет расчет. Ни один из восьмисот марионеток, включая меня, не пошел к Джексону. Ну и теперь нам тычут в нос этим девизом: мол, ничего невозможного нет. – Он щелчком отбросил окурок и прикурил новую сигарету. – Так, Джек, что касается тебя. Эссекс заказал новый самолет с четырьмя реактивными двигателями, я буду его водить. Это уникальная машина: большое помещение для совещаний, десять спальных кают, все необходимые удобства, бар, ресторан и прочее, да еще апартаменты Эссекса с круглой кроватью. Поступит машина через три месяца, но взлетно-посадочная полоса на аэродроме Эссекса пригодна только для самолета, который я вожу сейчас, а для нового – коротка. Мне поручено удлинить полосу. Одновременно я должен летать с шефом по всему шарику. Так работать нельзя, но ведь ничего невозможного нет. – Он глотнул кока-колы. – Вот я и вспомнил про тебя. Я играю с тобой в открытую, Джек. Мне платят сорок пять тысяч в год. Я хочу, чтобы ты занялся полосой и подготовил ее в трехмесячный срок. Поставка нового самолета назначена на первое ноября, и я должен буду перегнать его сюда. Предлагаю тебе пятнадцать тысяч из своего жалованья. Я пробовал поговорить с Эссексом, но он заартачился. Это, говорит, ваша работа, Олсон, и вы должны ее сделать, а как – меня не волнует! О помощи я не заикался, себе выйдет дороже. Он таких просьб терпеть не может. В расходах на строительство можешь не стесняться. Работы я уже организовал, тебе нужно только проследить, чтобы все сделали как надо.
– На сколько нужно удлинить полосу?
– Полмили хватит.
– А что за рельеф?
– Дрянной. Есть лес, всхолмления и даже скалы.
– Хотелось бы взглянуть.
– Я предвидел, что ты это скажешь.
Мы переглянулись. Работа оказалась совсем не такой заманчивой, как я рассчитывал. Чутье подсказало мне, что полковник чего-то недоговаривает.
– Допустим, я подготовлю полосу за три месяца, а что будет со мной дальше?
– Уместный вопрос. – Он повертел в руках очки и обратил взгляд к морю. – Я поговорю с Эссексом. Он будет доволен. Думаю, смогу убедить его дать тебе место начальника аэродрома, и ты получишь не меньше тридцати тысяч в год.
Я задумчиво допил кока-колу.
– А вдруг Эссекс останется недоволен… что мне грозит тогда?
– То есть если ты не уложишься в три месяца?
– Вот именно.
Олсон закурил очередную сигарету. Я заметил, что руки у него подрагивают.
– Тогда, вероятно, пиши пропало. Я сказал ему, что успеть можно. В случае срыва графика нас обоих вышвырнут вон. – Он глубоко затянулся. – Мне крупно повезло с этой работой, Джек. В наше время первоклассных летчиков пруд пруди. Эссексу стоит только поманить, и они сбегутся со всех сторон.
– Вы сказали про пятнадцать тысяч годовых. Значит, на самом деле я получу за три месяца три тысячи семьсот пятьдесят долларов, а уж зачислят меня в штат или нет, будет зависеть от того, удастся ли нам угодить Эссексу – так?
Олсон не сводил глаз с кончика сигареты.
– Вроде так. – Он посмотрел на меня, потом отвел глаза. – В конце концов, Джек, раз ты сейчас все равно не у дел, это совсем неплохо, а?
– Да, неплохо.
Мы посидели молча, потом он сказал:
– Давай съездим на аэродром. Оглядишься там и скажешь свое мнение. Через три часа у меня вылет с шефом в Нью-Йорк, так что времени в обрез.
– Берни, – предупредил я, – прежде чем я приступлю к работе, хотелось бы, чтобы часть денег была переведена в мой банк. Я на мели.
– Не возражаю, сделаем. – Он встал из-за стола. – Поехали.
Тут дело нечисто, говорил я себе, сидя в «ягуаре». Но что мне терять? Три тысячи семьсот пятьдесят долларов за три месяца работы – вполне приличные деньги. А если дело не выгорит, всегда есть в запасе «Локхид». И все-таки меня не покидала тревога. Человек, сидевший рядом, был не тот славный полковник Олсон, которого я знал когда-то. Прежнему Олсону я доверял как себе. За него и жизнь не жалко было отдать, а теперь он другой. Он странным образом переменился, и это не давало мне покоя. Я не мог понять, в чем состоит перемена, но ждал какого-нибудь подвоха, а это ни к черту не годится.
Аэродром Лейна Эссекса находился милях в десяти за городом. Над большими воротами, перетянутыми колючей проволокой, висел щит с надписью: «ЭССЕКС ЭНТЕРПРАЙЗЕЗ».
1 2 3
А что будет со мной?
Глава 1
Меня разбудил телефонный звонок. Я взглянул на часы у кровати. Они показывали 9.05. Я откинул простыню и свесил ноги на пол. Через тонкий потолок было слышно, как мой старик отвечает кому-то. Спрашивали наверняка меня. Отцу редко кто звонил. Я влез в халат, и пока дошел до лестницы, он уже звал меня к телефону:
– Джек, тебя кто-то спрашивает. Полсон… Болсон… не разберу.
В три прыжка я взлетел наверх, успев поймать на себе грустный родительский взгляд.
– Мне пора, – сказал отец. – Жаль, что ты так поздно встаешь, а то могли бы позавтракать вместе.
– Ага.
Я вбежал в крошечную убогую гостиную и схватил телефонную трубку.
– Джек Крейн слушает, – произнес я, наблюдая, как мой старик идет по дорожке к своему пятилетнему «шевроле»: ему предстояло оттрубить в банке очередной день своей жизни.
– Здорово, Джек!
Тринадцати месяцев как не бывало. Я узнал бы этот голос из тысячи и невольно вытянулся по стойке «смирно».
– Полковник Олсон!
– Он самый, Джек! Как поживаешь, старина?
– Нормально. А вы как, сэр?
– Да брось ты это уставное обращение. С армией, слава Богу, расплевались! Ох и замаялся я искать тебя.
Мне послышалось, что в его голосе нет прежней твердости. Вообразите: лучший летчик-бомбардировщик всех времен, с головы до пят увешанный наградами, сбился с ног, разыскивая – кого? – меня! Полковник Берни Олсон! Мой командир во Вьетнаме! Золотой мужик, я готовил его вылеты и в зной, и в ненастье, а он почем зря крошил вьетконговцев. Целых три года я служил у него старшим механиком, а потом он получил пулю в пах, и его списали. День нашего расставания был самым горьким в моей жизни. Он уехал домой, а меня назначили к другому летчику – олух, каких свет не видывал! Олсона я боготворил. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь наши пути пересекутся, а вот, поди ж ты, позвонил через тринадцать месяцев.
– Слушай, Джек, я очень спешу. Улетаю сейчас в Париж. Как ты устроился? Если есть желание, могу предложить одну работенку, со мной на пару.
– Еще бы! С вами я готов на все.
– Отлично. Это стоит пятнадцать штук. Я пришлю авиабилет и деньги на дорожные расходы, тогда поговорим. – Интересно, подумал я, почему у этого геройского мужика такой вялый голос. – Ты должен приехать ко мне. Я звоню из Парадиз-Сити, это милях в шестидесяти от Майами. Дело не из легких, но ты справишься. И потом, если у тебя нет других планов, то и терять тебе нечего… верно?
– Вы сказали, пятнадцать тысяч, полковник?
– Да, но придется попотеть.
– Меня это устраивает.
– Я еще позвоню. Надо бежать. До встречи, Джек. – И разговор оборвался.
Я медленно положил трубку и запрокинул голову, чувствуя, как меня охватывает волнение. Вот уже полгода, как я демобилизовался. После армии вернулся домой, ехать-то больше некуда. Жил в своем захолустном городишке, тратил армейское жалованье на девочек, выпивку и вообще валял дурака. Эти месяцы не доставили радости ни мне, ни моему старику, служившему управляющим в местном банке. Я просил его не волноваться, уверял, что рано или поздно подыщу себе работу. А он жаждал употребить свои сбережения на то, чтобы сделать меня владельцем автомастерской, только меня вовсе не прельщала такая участь. Я не собирался прозябать в этой глуши, как отец. Мне хотелось играть по-крупному.
Городишко у нас уютный, и девушки сговорчивые. Я вдоволь и повеселился, и поскучал, а потом постановил себе, что, когда деньги иссякнут, подыщу себе что-нибудь, только не в нашем городе. И вот, откуда ни возьмись, является мой кумир полковник Берни Олсон и предлагает работу на пятнадцать тысяч! Не ослышался ли я? Пятнадцать тысяч! Да еще в самом шикарном городе на Флоридском побережье! От такой радости у меня точно выросли крылья.
Я стал ждать вестей от Олсона. Своему старику я ничего не сказал, но он и сам не слепой и сразу смекнул, что я сгораю от нетерпения. В обеденный перерыв, придя из банка домой, он встал к плите поджарить два бифштекса и тут бросил на меня внимательный взгляд. Мама умерла, когда я был во Вьетнаме. Я предпочитал не вмешиваться в заведенный отцом распорядок. Ему нравилось покупать продукты по пути из банка и готовить, а я стоял рядом и смотрел.
– У тебя хорошие новости, Джек? – спросил отец, переворачивая мясо на сковороде.
– Пока не знаю. Возможно. Друг зовет во Флориду, в Парадиз-Сити, вроде бы есть работа.
– В Парадиз-Сити?
– Да… под Майами.
Отец разложил бифштексы по тарелкам.
– Далековато.
– Есть места и подальше.
Мы взяли тарелки, перешли в гостиную и некоторое время ели молча, потом он сказал:
– Джонсон хочет продавать свою мастерскую. По-моему, для тебя это очень подходящий случай. Я дал бы денег.
Я поглядел на него: одинокий старик, отчаянно пытающийся удержать меня. Тяжко ему придется одному в этой конуре, а у меня здесь что за жизнь? Он жил как хотел. Теперь мой черед.
– Пап, это мысль неплохая, – уставился я в бифштекс, избегая его взгляда, – но сначала я посмотрю, что там за работа.
Отец кивнул:
– Разумеется.
На том и порешили. Он ушел в банк досиживать рабочий день, а я лег на кровать и задумался. Пятнадцать тысяч! Может, и придется попотеть, однако чего не сделаешь за такую зарплату.
Мои мысли перенеслись в прошлое. Мне стукнуло двадцать девять лет. Я был дипломированным авиаинженером, до призыва в армию имел хорошее место в компании «Локхид» и знал внутренности любого самолета как свои пять пальцев. В армии три года обслуживал машину полковника Олсона и теперь, вернувшись в свой провинциальный городок, понимал, что рано или поздно придется заняться делом. Беда в том, рассудил я, что армия избаловала меня. Мне до смерти не хотелось снова начинать жизнь, в которой нужно самому заботиться о себе и бороться за существование. Армия в этом смысле – благодать. Денег хватает, девочки – всегда пожалуйста, а дисциплина мне не мешала. Однако пятнадцать тысяч в год – это уже похоже на ключик к заветной двери в ту жизнь, о которой я мечтал. Тяжелая работа? Ну, знаете, решил я, закуривая сигарету, только чудовищно тяжелая работа заставит меня отказаться от таких денег.
Кое-как прошло два дня, а на третий я получил от Олсона пухлый конверт. Его принесли, когда мой старик уходил в банк. Он приблизился к моей комнате, постучал в дверь и вошел. Я едва проснулся и чувствовал себя препаршиво. Накануне у меня была бурная ночка. Я водил Сьюзи Доусон в ночной клуб «Таверна», и мы напились там в стельку. Потом до трех часов ночи мяли траву на каком-то пустыре, а после я с грехом пополам доставил ее домой и, наконец, добрался до собственной постели.
Я с трудом приподнял веки, голова гудела как котел. В глазах двоилось, из чего я заключил, что надрался до скотского состояния. Отец был какой-то очень высокий, худой и усталый, но, главное, меня доконало, что их двое.
– Привет, пап! – поздоровался и заставил себя сесть.
– Тебе письмо, Джек. Надеюсь, это то, чего ты хочешь. Мне пора. Увидимся за обедом.
Я взял пухлый конверт.
– Спасибо… желаю спокойного утра на работе. – Больше я ничего не смог выдавить из себя.
– Утро будет обычное.
Я лежал неподвижно, пока не захлопнулась входная дверь, потом вскрыл конверт. В нем лежали билет в салон первого класса до Парадиз-Сити, пятьсот долларов наличными и короткая записка: «Встречаю твой самолет. Берни».
Я взглянул на деньги. Проверил авиабилет. Пятнадцать тысяч в год! Хоть у меня раскалывалась голова и воротило с души, я рубанул кулаком воздух и издал победный клич!
В роскошном зале аэропорта Парадиз-Сити я заметил его первым. Он по-прежнему выделялся долговязой поджарой фигурой, однако в чем-то и переменился.
Тут он увидел меня, и на его лице заиграла улыбка. Не та широкая, дружеская улыбка, которой одаривал меня во Вьетнаме. Это была циничная улыбка разочарованного человека, но все же – улыбка.
– Привет, Джек!
Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь его оказалась горячей и потной, такой потной, что я украдкой вытер руку о брюки.
– Здравствуйте, полковник! Давненько мы с вами…
– Да уж. – Он оглядел меня. – Джек, хватит величать меня полковником. Зови меня Берни. Ты отлично выглядишь.
– Вы – тоже.
Его серые глаза ощупали меня.
– Приятно слышать. Ну, пошли. Будем выбираться отсюда.
Мы пересекли людный зал и вышли на солнцепек. По дороге я пригляделся к полковнику. Он был в темно-синей рубашке навыпуск, белых хлопчатобумажных брюках и дорогих летних туфлях. Я, в своих стоптанных башмаках и легком коричневом костюме в полоску, выглядел рядом с ним оборванцем.
В тени стоял «ягуар». Он сел за руль, а я бросил сумку на заднее сиденье и пристроился рядом с ним.
– Знатная машинка.
– Да, нормальная. – Он покосился на меня. – Не моя – шефа.
Он выехал на шоссе. В эту пору – десять часов утра – машин было мало.
– Что поделываешь после армии? – спросил полковник, обгоняя грузовик, груженный ящиками с апельсинами.
– Ничего. Обвыкаюсь на гражданке. Живу со своим стариком. Трачу армейские денежки. Они уже на исходе. Вовремя вы объявились. На следующей неделе я собирался писать в «Локхид» с просьбой подыскать мне место.
– А что, неохота туда возвращаться?
– Неохота, но есть-то надо.
Олсон кивнул:
– Это верно… есть всем надо.
– Ну, судя по вашему виду, вы себе не отказываете ни в еде, ни в чем другом.
– Да-да.
Он свернул с шоссе на проселок, ведущий к морю. Ярдов через сто мы подъехали к деревянному кафе с верандой, откуда открывался вид на обширный пляж и море. «Ягуар» остановился.
– Здесь можно поговорить, Джек, – сказал полковник и вылез.
По скрипучей лестнице я поднялся вслед за ним на веранду. Мы сели за столик, и к нам с улыбкой подошла девушка.
– Что ты будешь? – спросил Олсон.
– Кока-колу, – ответил я, хотя мечтал о виски.
– Две кока-колы.
Девушка ушла.
– Ты что, Джек, бросил пить? Помнится, частенько прикладывался к бутылке.
– Я начинаю после шести.
– Резонно. А я теперь вовсе не беру в рот ни капли.
Он вынул пачку сигарет, мы закурили. Девушка принесла кока-колу и ушла.
– Джек, у меня не так много времени, поэтому сразу перейду к делу. Предлагаю работу… если у тебя есть желание.
– Вы сказали: пятнадцать тысяч. У меня это все никак в голове не укладывается. – Я ухмыльнулся. – Будь на вашем месте другой, я принял бы его за чокнутого, но слышать такое от вас, полковник… у меня дух захватывает!
Олсон сделал глоток и посмотрел в сторону моря.
– Я работаю у Лейна Эссекса, – произнес он и умолк.
Я выпучил глаза. Мало кому не доводилось слышать про Лейна Эссекса. Это – знаменитость, вроде хозяина «Плейбоя» Хефнера, только гораздо богаче. Он владел гостиницами во всех крупнейших городах мира, держал ночные клубы, казино, целыми кварталами строил жилые дома, ему принадлежали два нефтяных месторождения, а также изрядная доля в детройтском автомобилестроении, и состояние его исчислялось двумя миллиардами долларов.
– Ничего себе! – воскликнул я. – Лейн Эссекс! Так вы предлагаете мне работать у него?
– Именно, Джек, если у тебя есть желание.
– Желание? Потрясающе! Лейн Эссекс!
– Здорово звучит, да? Но я предупреждал… дело не из легких. Знаешь, Джек, работать на Эссекса – это все равно что крутиться в мясорубке. – Он посмотрел мне в глаза. – Мне тридцать пять, а я седой. Почему? Да потому, что работаю на Лейна Эссекса.
Я поглядел на него в упор и вспомнил, каким он был тринадцать месяцев назад. Олсон постарел лет на десять. В голосе не стало твердости. Во взгляде появились тревога, суетливость. Руки не знали покоя. Он то и дело теребил очки, стряхивал пепел с сигареты, приглаживал поседевшие волосы. Не таким знавал я полковника Берни Олсона.
– Неужели так тяжко?
– У Эссекса есть присказка, – спокойно ответил Олсон. – На свете нет ничего невозможного. Тому месяца два назад назначил он совещание, собрал весь персонал в одном дурацком зале. И устроил нам накачку. Суть заключалась в том, что желающие остаться у него отныне обязаны считать невозможное возможным. У него в штате более восьмисот мужчин и женщин, это личный персонал, люди, работающие в Парадиз-Сити: управленцы, юристы, бухгалтеры, специалисты вроде меня. Так вот он сказал, что, если кто не согласен с таким требованием, пусть идет к Джексону – это его правая рука – и берет расчет. Ни один из восьмисот марионеток, включая меня, не пошел к Джексону. Ну и теперь нам тычут в нос этим девизом: мол, ничего невозможного нет. – Он щелчком отбросил окурок и прикурил новую сигарету. – Так, Джек, что касается тебя. Эссекс заказал новый самолет с четырьмя реактивными двигателями, я буду его водить. Это уникальная машина: большое помещение для совещаний, десять спальных кают, все необходимые удобства, бар, ресторан и прочее, да еще апартаменты Эссекса с круглой кроватью. Поступит машина через три месяца, но взлетно-посадочная полоса на аэродроме Эссекса пригодна только для самолета, который я вожу сейчас, а для нового – коротка. Мне поручено удлинить полосу. Одновременно я должен летать с шефом по всему шарику. Так работать нельзя, но ведь ничего невозможного нет. – Он глотнул кока-колы. – Вот я и вспомнил про тебя. Я играю с тобой в открытую, Джек. Мне платят сорок пять тысяч в год. Я хочу, чтобы ты занялся полосой и подготовил ее в трехмесячный срок. Поставка нового самолета назначена на первое ноября, и я должен буду перегнать его сюда. Предлагаю тебе пятнадцать тысяч из своего жалованья. Я пробовал поговорить с Эссексом, но он заартачился. Это, говорит, ваша работа, Олсон, и вы должны ее сделать, а как – меня не волнует! О помощи я не заикался, себе выйдет дороже. Он таких просьб терпеть не может. В расходах на строительство можешь не стесняться. Работы я уже организовал, тебе нужно только проследить, чтобы все сделали как надо.
– На сколько нужно удлинить полосу?
– Полмили хватит.
– А что за рельеф?
– Дрянной. Есть лес, всхолмления и даже скалы.
– Хотелось бы взглянуть.
– Я предвидел, что ты это скажешь.
Мы переглянулись. Работа оказалась совсем не такой заманчивой, как я рассчитывал. Чутье подсказало мне, что полковник чего-то недоговаривает.
– Допустим, я подготовлю полосу за три месяца, а что будет со мной дальше?
– Уместный вопрос. – Он повертел в руках очки и обратил взгляд к морю. – Я поговорю с Эссексом. Он будет доволен. Думаю, смогу убедить его дать тебе место начальника аэродрома, и ты получишь не меньше тридцати тысяч в год.
Я задумчиво допил кока-колу.
– А вдруг Эссекс останется недоволен… что мне грозит тогда?
– То есть если ты не уложишься в три месяца?
– Вот именно.
Олсон закурил очередную сигарету. Я заметил, что руки у него подрагивают.
– Тогда, вероятно, пиши пропало. Я сказал ему, что успеть можно. В случае срыва графика нас обоих вышвырнут вон. – Он глубоко затянулся. – Мне крупно повезло с этой работой, Джек. В наше время первоклассных летчиков пруд пруди. Эссексу стоит только поманить, и они сбегутся со всех сторон.
– Вы сказали про пятнадцать тысяч годовых. Значит, на самом деле я получу за три месяца три тысячи семьсот пятьдесят долларов, а уж зачислят меня в штат или нет, будет зависеть от того, удастся ли нам угодить Эссексу – так?
Олсон не сводил глаз с кончика сигареты.
– Вроде так. – Он посмотрел на меня, потом отвел глаза. – В конце концов, Джек, раз ты сейчас все равно не у дел, это совсем неплохо, а?
– Да, неплохо.
Мы посидели молча, потом он сказал:
– Давай съездим на аэродром. Оглядишься там и скажешь свое мнение. Через три часа у меня вылет с шефом в Нью-Йорк, так что времени в обрез.
– Берни, – предупредил я, – прежде чем я приступлю к работе, хотелось бы, чтобы часть денег была переведена в мой банк. Я на мели.
– Не возражаю, сделаем. – Он встал из-за стола. – Поехали.
Тут дело нечисто, говорил я себе, сидя в «ягуаре». Но что мне терять? Три тысячи семьсот пятьдесят долларов за три месяца работы – вполне приличные деньги. А если дело не выгорит, всегда есть в запасе «Локхид». И все-таки меня не покидала тревога. Человек, сидевший рядом, был не тот славный полковник Олсон, которого я знал когда-то. Прежнему Олсону я доверял как себе. За него и жизнь не жалко было отдать, а теперь он другой. Он странным образом переменился, и это не давало мне покоя. Я не мог понять, в чем состоит перемена, но ждал какого-нибудь подвоха, а это ни к черту не годится.
Аэродром Лейна Эссекса находился милях в десяти за городом. Над большими воротами, перетянутыми колючей проволокой, висел щит с надписью: «ЭССЕКС ЭНТЕРПРАЙЗЕЗ».
1 2 3