Обязательно давать письменные объявления по селам о факте расстрела заложников.
Подписано:
Ком. вооруженными силами
Ачминбойрайона КАКОУЛИН
зам. комчон губернии
ДАШКЕВИЧ.
Пункт 5.
Установить немедленно учет всех ушедших в банды и если таковые окажутся, то военное командование совместно с местными Советами производят аресты заложников, конфискуют имущество и распределяют по беднейшим.
Замкомчонгуб
КАКОУЛИН.
Там же, л. 48
Не вести переговоров с инородцами о заложниках, а карать беспощадно по всем строгостям Советского закона и принимать самые решительные меры.
Телеграфное сообщение секретаря Минускомпарт
т. МУХИНА
4 марта 1922г.
Из доклада начальника Иркутского управления войск Всеобуча
от 30 апреля 1921 г.
«…Инородцы качинские и кызыльские являются в прямом случае виновниками бандитизма. Они все государственные преступники. В целом инородцев (качинский народ) вышестоящие органы предложили: первое, полностью вырезать, второе, выслать из пределов Енисейской губернии…
…В виду того, что данные инородцы не помогают ликвидировать банду Соловьева, начальнику особого отдела Ковригину дана команда о выполнении приказа осуществить навсегда выселение всех инородцев из пределов Енисейской губернии.
Ачинский филиал ГААК. Ф. 1697, оп. 3, д. №-16, л. 18.
Созданы при крупных селах лагеря заложников. В лагере в селе Подкаменная инородцев, заложников было – 127. Расстреляно – 19, осталось – 108, в основном женщины и дети.
Л. 7.
В лагере заложников 108 человек (в селе Ужур) 27 августа 1922 г. (чрезвычайная тройка по ликвидации бандитизма Червяков, Кузнецов, Городинский), расстреляно в первой группе 19 человек, во второй – 37. Всего было 160 человек.
Передана записка из партизанского отряда Родионова: «Если вы расстреляете семьи партизан, я Родионов перевешаю ваших красноармейцев на березах. 17.10.22.»
Л. 16.
Разговор по телефону председателя чрезвычайной тройки с секретарем Енгубкома т. Чеплиным: работа чрезвычайной тройки принимает характер затяжной в смысле заложничества, из 98 заложников (в oсновном инородки с детьми) расстреляно за три месяца 37 человек.
ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА №-014/К
от 21 августа: 1922 года.
«Напоминание об обязательном объявлении населению района о расстреле заложников.
За нападение на гарнизон Туима банды Соловьева и убийство ими красноармейца, на руднике Юлия расстрелять заложников:
1. Аешину Александру (26 лет);
2. Тоброву Евдокию (24 года);
3. Тоброву Марию ( 17 лет);
За убийство в с. Ужур зампродкомиссара т. Эхиль расстрелять заложников:
1. Рыжикова А. (10 лет);
2. Рыжикову П. (13 лет);
3. Фугель Феклу (15 лет);
4. Монакова В. (20 лет);
5. Байдурова Матвея (9 лет);
§2.
Для широкого распространения в объявлении населению сообщить только фамилии заложников.
Подписано:
ком. вооруженными силами Ачминбойрайона
и замкомчонгуб
КАКОУЛИН.
Там же, л. 9. За убийство командира бандой Кулакова по решению чрезвычайной тройки расстрелять:
1. Тайдокову Анну (18 лет);
2. Кидиекову Марию (15 лет);
3. Кокову Т. (11 лет);
Подписано:
КАКОУЛИН.
ф.16, оп.1, д.96, л.1-4.
Список граждан, осужденных за восстание в Сереже 1-5 ноября 1920 года. Всего –185 человек. Приговорено к расстрелу – 76 человек (из них 5 белогвардейцев), в основном безграмотные, малограмотные; к 20 годам – 45 человек; к 10-ти годам – 54 человека; к 5 годам – 10 человек; Конфисковано имущество из 125 хозяйств, в среднем из хозяйства 1 жер., 1 корова,. 1 теленок, 2 овцы, 2 саней, 1 телега, хомут 2, одеяло 2, 1 плуг, 2 бороны.
Там же, л.40.
Конфискация на основании «Декрета о реквизициях и конфискациях» Совета нар. комиссаров. Кремль. Москва. 16 апреля 1920 года.
Подписано:
ЛЕНИН, БОНЧ-БРУЕВИЧ.
Там же, №-49.
Конфисковано из села Сереж: ржи 6236 п., пшеницы – 5516 п., овса – 3 176 п., ячмень – 67 п., горох 10п., муки – 1 025 п., масло – 19п., 18ф., сало –11 п.,31 ф., яиц – 1 490 шт., мед 24 п., 25 ф., табак – 9 п., коров дойных – 81 шт., нетелей – 25 шт., быков – 14, свин – 11, овец – 62, лошадей – 197, жеребят 8 шт., кур – 33, гусей – 15 шт., уток – 1,32 куля, 173 матраса, ситец – 137 м., холста – 403 м., шубы ям. – 57, дождев. 41, пальто женские 74, брюки – 94, платья – 64, рубах – 38, кож. сп. – 494, кон. кожа – 22, соб. кожи – 57, сырые кожи – 101, сыр. л. к. 63, овчин 238, хомут – 276, седел – 196, узда – 200. дуг – 154, перетяжек – 115, вож. – 146, муж. сан. 49, фузел-20, громофон-3, 1 невод, тес – 316 шт.. ножовки-22, инструмент столярн. 5 шт., слесари. – 2, мед. – 1, вилы – 3, топоры – 31, рамы, зеркала, ножницы – 9, бритвы – 4, полотенец 254, подушки – 11, скатерти – 40, мясо – 30 п„ коробы, серебро –15 изделий, золото – 46 изделий (кольца, серьги, самовары, цепочки), дождевик, ножи.
Все село Сереж богатое, но есть бедняки и середняки. Восстание поддержало все население. Подавлено оно только с помощью артиллерии и частей Красной Армии, полностью окруживших село. Повстанцы дрались до последнего. Кончились патроны, дрались палками и вилами. Растерялись и потерпели поражение (л. 107).
С. 23.
Ликвидация имущества церквей. Драгметалл в финотдел, медь в Совнархоз, другие материалы в Собез, масло и продукты питания в Губпродком.
С.24.
Губернком, Ликвидационная комиссия: земли монастырей в Губернии отобрано 9 506 454 каз. дес., капиталла деньгами – 1 981 098 р. 89 коп.. проч. бумаг 457 445 р. 54 коп.. в сберкассах 111 587 p., дензнаками – 348 461 р., всего – 2 898 592 p. 43 коп., передано в Госбанк по Ачинскому уезду 21 515 р. 80 коп – (дензнак.), по Минусинскому уезду – 19481 р. 80 коп. (дензнак.) Общий доход не считая земли от ликвидации церковного имущества исчисляется десятками млн. рублей.
С. 29.
Созданы карательные учреждения: 1. Общие места лишения свободы. 2. редарматорий (17-20 лет). 3. земледельческие колонии. 4. карательно-лечебные учреждения, психиатрические больницы, тюрьмы и изоляторы.
* * *
Эти песни, исполняемые под чатхан, записаны в глубинке Ширинского района у кызыльцев. Их нужно считать уникальными. Они сохранились благодаря записям и обработке Бориса Кокова и его жены Марии, по-хакасски Хызан-иней. Все они до сих пор традиционно запрещены. Мы имеем, кроме буквальных, как бы подстрочных переводов Каркея Нербышева, эти песни и на хакасском языке (в русской транскрипции), но здесь, в сокращенной публикации, хотим ограничиться собственной, в меру художественно-поэтической обработкой их. Каркей Нербышев жалеет, что именно при переводе песни на другой язык или при прочтении ее глазами нельзя передать боль и стон народа, которые полноценно звучат только при исполнении песни и только на том языке, на котором она родилась. Действительно, разве мы получили бы полное представление о любой русской песне, если бы не слышали, как ее поют, а просто читали бы слова. Не говоря уж о переводах.
* * *
Шесть дорог меня вдаль ведут,
Как найду я дорогу свою?
Шесть напевов во мне живут,
На каком я песню спою?
Тяжело коню под седлом,
Кто облегчит ношу коня?
Соловьев покинул свой дом,
Он спасет, защитит меня.
Семь извилин на долгом пути,
По какому из них мне идти?
Соловьев мне брат и отец,
Я теперь у него – боец.
Разве самый плохой из коней
Тот, что мне подарил отец?
Из сражающихся людей
Разве самый плохой я боец?
Если бы не белела гора,
Откуда бы светлые реки текли?
Если бы не было Соловьева – орла,
На что бы надеяться мы могли?
* * *
Белогорье сияет своей белизной,
Не загрязнит его чужая нога.
Соловьев не хакас, но он с нами душой,
Чистой, как эти снега.
Никогда не растаять в горах снегам,
А в реке не иссякнет вода.
Соловьев не хакас, но хакасам, нам,
Не изменит он никогда.
Вдали белеющий тасхыл
Вершиной светлой знаменит.
Пусть Соловьев и русским был,
Он моему народу мил.
Вдали синеющий тасхыл
Вершиной синей знаменит.
Пусть Соловьев погиб, убит,
Своей душой он с нами был.
Высоко стоит белогорье
Соловьева гнездо, орла.
Русский, с нами делил он горе
И душа его с нами была.
Буйный Июс за спиной у нас,
Земля отцов за спиной у нас.
Мы покинули мирный родной очаг,
Разорил его лютый враг.
Но винтовки меткие у нас за спиной,
Каждый патрон – береги.
Мы в родной тайге, Соловьев, с тобой
Прячемся, как враги.
Но ружье в руке, а пуля в стволе,
И сабля острая на боку.
С бесчинствующими на родной земле
Не сражаться я не могу.
* * *
Наш Июс, большую реку,
Что в зеленых лугах течет,
Я, пожалуй, переплыть не смогу,
Но народ ее переплывет.
Что ни день, то за смертью смерть,
Грабят нас за бандитом бандит.
Победить их мне не суметь,
Но народ их всех победит.
Комиссары ограбили нас,
Кровь течет, как река Июс.
Но пока Соловьев за нас,
Я бандитов тех не боюсь.
Белыми цветами земля цвела,
Трава по лугам, как шелк, была.
Песнями наполнялась моя страна,
Плачем и стоном она полна.
От тебя весь стон,
От тебя весь плач,
Голиков-палач.
Тихим ветром дышала страна матерей,
Журчала реками наша страна.
Полной чашей была страна матерей,
В крови и пепле лежит она.
Опустошил ты землю красивую нашу,
Кровью ты залил ее, Аркашка.
Направо, налево ты стреляешь и рубишь,
Мой добрый народ беспощадно ты губишь.
Отольются тебе наш стон и плач,
Голиков-палач.
Отольются тебе все слезы наши,
Будь ты проклят, палач,
Аркашка.
Стар и млад убиты тобой, убиты,
Под корень ты рубишь, хакасов, нас,
Не похоронены мы, не зарыты. Но наступит отмщенья час.
Долетят до тебя проклятья наши
Носитель черной души, Аркашка!
* * *
О, мой конь гнедой, что меня носил,
Где же ты и где же твое седло?
Час последний мой наступил,
На расстрел ведут за село.
Где же ты, Соловьев, в золотом седле,
За тобой я как за стеной.
Больше мне не жить на земле,
Где же ты и твой конь золотой?
Где же острая шашка твоя,
Где винтовка твоя, командир?
Расстреляли вчера тебя,
И остался я в мире один.
Но придет это время, придет,
Среди наших белых берез.
Отомстит хакасский народ
За море крови, за море слез.
Сокол крепкогрудый, ветра побеждающий,
Бурана не побоится.
Соловьев, народ защищающий,
До последнего будет биться.
Положили меня на озерном льду,
Около проруби положили меня.
В чем спасенье свое теперь найду?
С камнем в воду бросят меня.
Затолкают меня под лед,
И никто меня не спасет.
В этот миг последний жизни моей
Налетел на врагов Соловьев.
Разметал кровавых он палачей
Разметал их, как воробьев.
Стал ты мне, Соловьев, роднее отца
Буду верен тебе до конца.
Романо-беллетристическая версия действий Голикова по ликвидации отряда Соловьева такова. В конце концов Голиков тайно завербовал себе на службу молодую хакаску Настю Кукарцеву. Ее отец, как только установилась в Хакасии власть большевиков, сразу же вступил в партию и даже стоял во главе комячейки. Когда пришли колчаковцы, они секретаря комячейки (естественно) ликвидировали и будто бы вместе с женой, и дочка Настя будто бы это видела. Поэтому она воспылала ненавистью ко всякому белому движению, поэтому она пошла якобы на службу к Голикову против Соловьева. Ну, что же, довольно правдоподобно. Никто не мог бы заподозрить молодую хакаску в пособничестве чоновцам, вообще большевикам, и она в конце концов разведала, где находится в тайге база Соловьевского отряда, а именно на горе «Поднебесный зуб». Таким образом. Голиков теперь уже знал, где располагается Горно-Партизанский отряд имени Великого Князя Михаила Александровича. Только это ему и было нужно. Непонятно, правда, зачем он эту Настю шесть раз посылал в «ставку» Соловьева, пока соловьевцы ее не заподозрили и не повесили на березе, пока Соловьев И. Н. лично саблей по одному не отрубил ей все пальцы. Но это уж такая «липа», в которую здравомыслящий человек поверить не может. Соловьев даже задержанных случайно милиционеров отпускал живыми (правда, обезоруживая), и вовсе не в образе Соловьева, носящего погоны царского полковника и начинающего день с молебствия, истязать молодую хакаску.
Как бы то ни было, по романо-беллетристической версии. Голиков, узнав, где располагается отряд Соловьева, штурмовал гору «Поднебесный зуб», разгромил отряд Соловьева, и этот штурм считается концом всего дела. Советский фильм-боевик обо всем этом, исполненный чудовищного вранья и фальсификации, так и называется «Конец императора тайги». Особенно удивляют последние кадры фильма. Соловьев (уже почему-то не в тайге, не на «Поднебесном зубе», а в степи) почему-то в полном одиночестве уходит (почему-то пешком) от Голикова, и Голиков прицеливается, чтобы поразить Соловьева в спину, но в это время из ранца – короба на спине Соловьева выглядывает резвая белокурая девочка, и командир чоновского отряда, спроецированный создателями фильма на будущего детского писателя Гайдара, опускает винтовку и дает возможность командиру Соловьеву уйти.
Создатели фильма-липы вынуждены были оставить Соловьева в живых, ибо его отряд существовал после штурма «Поднебесного зуба» (если вообще этот штурм не выдумка) еще полтора года, когда Голикова уже и не было в Хакасии.
На самом же деле штурм «Поднебесного зуба» (если он был, а на сомнение наводит то, что ни в одном «чоновском» документе он не упоминается), кончился для Голикова ничем. Капкан щелкнул впустую. Постреляли с обеих сторон, и отряд Соловьева, не будучи окруженным, ушел дальше в тайгу.
Между тем в «чоновский» центр в Красноярске пошли на Голикова бесчисленные жалобы на его кровавые действия. Жалоб этих было так много и они были так доказательны и настойчивы, что красноярские власти решили вызвать восемнадцатилетнего комбата с «тамбовским опытом» и во всем разобраться. Телеграммы три или четыре Голиков оставил без ответа. Наверное, ему казалось странным, что его действия представителями советской власти могут оцениваться как предосудительные. Однако в конце концов он вынужден был подчиниться и явился в Красноярск.
Нет стенограмм разбирательства этого дела, но есть заключение по делу № 274. В этом заключении командующий ЧОН губернии В. Какоулин написал: «Мое впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений».
Были, оказывается, проверочные комиссии. Так вот, председатель одной из проверочных комиссий, а именно т. Виттенберг, потребовал для Голикова суда и высшей меры наказания, то есть расстрела.
Биографы Голикова утверждают, что суд не состоялся. Научный сотрудник Института Истории Хакасии Сергей Михайлович Тодышев уверял меня, что суд был и что Голикова приговорили к расстрелу, но что Тухачевский (поделец Голикова по тамбовским кровопролитиям), находясь с то время на высоте государственного положения, спас своего бывшего подчиненного, отозвав его из Красноярска в Москву «для лечения». И то и другое правдоподобно, ибо к этому времени всем стало ясно, что Голикова нужно лечить. Что он не просто убийца (все чоновцы – убийцы), но что он убийца – псих, что он убийца – маньяк.
Воспоминания Бориса Германовича Закса (приведенные нами выше) о последующих годах жизни Голикова, ставшего с 1926 года уже Гайдаром, подтверждают это предположение. Но все-таки, сколько нужно было натворить, чтобы содрогнулось даже губернское чоновское начальство! Несомненно, сыграло роль и следующее немаловажное обстоятельство. В Тамбовской губернии истребляли русских мужиков (женщин, детей), но вокруг жили тоже русские люди, и истребители тоже считались – русские. В Хакасии же действия Голикова были направлены главным образом на «инородцев», на нацменьшинство. Тем самым эти действия как бы забивали клин между хакасами и русскими, ибо советская власть (сколько бы ни кричали об интернационализме) воспринималась всюду в стране, как власть русская. До сих пор еще талдычат на Западе: «Русские танки в Афганистане», «русские танки на улицах Будапешта», «Козырев – русский министр иностранных дел»… Тогда не исключено, что Голикова надо было наказать, дабы успокоить возмущение нацменьшинства (но тем не менее коренного населения Хакасии). Тогда не исключено, что для этого успокоения вынесли Голикову суровый приговор, а потом вместо расстрела тихонько отправили его на лечение в Москву. Чоновец чоновцу глаз не выклюет. Но из партии его все-таки исключили. А это по тем временам – не мало. И ни за что, за какие-нибудь мелочи едва ли вынесли бы такое решение. Хотя биографы и утверждают, что он ни разу с просьбой восстановить его в партии не обращался, что со стороны Голикова благоразумно, ибо при новом разбирательстве дела опять всплыли бы его «деяния» в Хакасии, но существует фольклор, что все-таки Голиков писал в ЦК с просьбой о реабилитации, на что Иосиф Виссарионович с присущим ему лаконизмом и ставя последнюю точку на «деле» сказал: «Мы-то его может быть и простили бы. Но простят ли его хакасы». А потом десятки разных школ, пионерских отрядов, пионерских лагерей, кинотеатров, улиц, домов культуры назвали именем Аркадия Гайдара, да так и зовут до сих пор.
Иван Николаевич Соловьев не бегал бегом (хотя бы и от Голикова), он ездил верхом на коне темно-золотой масти, которого купил за пять золотых царских рублей у одного своего станичника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Подписано:
Ком. вооруженными силами
Ачминбойрайона КАКОУЛИН
зам. комчон губернии
ДАШКЕВИЧ.
Пункт 5.
Установить немедленно учет всех ушедших в банды и если таковые окажутся, то военное командование совместно с местными Советами производят аресты заложников, конфискуют имущество и распределяют по беднейшим.
Замкомчонгуб
КАКОУЛИН.
Там же, л. 48
Не вести переговоров с инородцами о заложниках, а карать беспощадно по всем строгостям Советского закона и принимать самые решительные меры.
Телеграфное сообщение секретаря Минускомпарт
т. МУХИНА
4 марта 1922г.
Из доклада начальника Иркутского управления войск Всеобуча
от 30 апреля 1921 г.
«…Инородцы качинские и кызыльские являются в прямом случае виновниками бандитизма. Они все государственные преступники. В целом инородцев (качинский народ) вышестоящие органы предложили: первое, полностью вырезать, второе, выслать из пределов Енисейской губернии…
…В виду того, что данные инородцы не помогают ликвидировать банду Соловьева, начальнику особого отдела Ковригину дана команда о выполнении приказа осуществить навсегда выселение всех инородцев из пределов Енисейской губернии.
Ачинский филиал ГААК. Ф. 1697, оп. 3, д. №-16, л. 18.
Созданы при крупных селах лагеря заложников. В лагере в селе Подкаменная инородцев, заложников было – 127. Расстреляно – 19, осталось – 108, в основном женщины и дети.
Л. 7.
В лагере заложников 108 человек (в селе Ужур) 27 августа 1922 г. (чрезвычайная тройка по ликвидации бандитизма Червяков, Кузнецов, Городинский), расстреляно в первой группе 19 человек, во второй – 37. Всего было 160 человек.
Передана записка из партизанского отряда Родионова: «Если вы расстреляете семьи партизан, я Родионов перевешаю ваших красноармейцев на березах. 17.10.22.»
Л. 16.
Разговор по телефону председателя чрезвычайной тройки с секретарем Енгубкома т. Чеплиным: работа чрезвычайной тройки принимает характер затяжной в смысле заложничества, из 98 заложников (в oсновном инородки с детьми) расстреляно за три месяца 37 человек.
ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА №-014/К
от 21 августа: 1922 года.
«Напоминание об обязательном объявлении населению района о расстреле заложников.
За нападение на гарнизон Туима банды Соловьева и убийство ими красноармейца, на руднике Юлия расстрелять заложников:
1. Аешину Александру (26 лет);
2. Тоброву Евдокию (24 года);
3. Тоброву Марию ( 17 лет);
За убийство в с. Ужур зампродкомиссара т. Эхиль расстрелять заложников:
1. Рыжикова А. (10 лет);
2. Рыжикову П. (13 лет);
3. Фугель Феклу (15 лет);
4. Монакова В. (20 лет);
5. Байдурова Матвея (9 лет);
§2.
Для широкого распространения в объявлении населению сообщить только фамилии заложников.
Подписано:
ком. вооруженными силами Ачминбойрайона
и замкомчонгуб
КАКОУЛИН.
Там же, л. 9. За убийство командира бандой Кулакова по решению чрезвычайной тройки расстрелять:
1. Тайдокову Анну (18 лет);
2. Кидиекову Марию (15 лет);
3. Кокову Т. (11 лет);
Подписано:
КАКОУЛИН.
ф.16, оп.1, д.96, л.1-4.
Список граждан, осужденных за восстание в Сереже 1-5 ноября 1920 года. Всего –185 человек. Приговорено к расстрелу – 76 человек (из них 5 белогвардейцев), в основном безграмотные, малограмотные; к 20 годам – 45 человек; к 10-ти годам – 54 человека; к 5 годам – 10 человек; Конфисковано имущество из 125 хозяйств, в среднем из хозяйства 1 жер., 1 корова,. 1 теленок, 2 овцы, 2 саней, 1 телега, хомут 2, одеяло 2, 1 плуг, 2 бороны.
Там же, л.40.
Конфискация на основании «Декрета о реквизициях и конфискациях» Совета нар. комиссаров. Кремль. Москва. 16 апреля 1920 года.
Подписано:
ЛЕНИН, БОНЧ-БРУЕВИЧ.
Там же, №-49.
Конфисковано из села Сереж: ржи 6236 п., пшеницы – 5516 п., овса – 3 176 п., ячмень – 67 п., горох 10п., муки – 1 025 п., масло – 19п., 18ф., сало –11 п.,31 ф., яиц – 1 490 шт., мед 24 п., 25 ф., табак – 9 п., коров дойных – 81 шт., нетелей – 25 шт., быков – 14, свин – 11, овец – 62, лошадей – 197, жеребят 8 шт., кур – 33, гусей – 15 шт., уток – 1,32 куля, 173 матраса, ситец – 137 м., холста – 403 м., шубы ям. – 57, дождев. 41, пальто женские 74, брюки – 94, платья – 64, рубах – 38, кож. сп. – 494, кон. кожа – 22, соб. кожи – 57, сырые кожи – 101, сыр. л. к. 63, овчин 238, хомут – 276, седел – 196, узда – 200. дуг – 154, перетяжек – 115, вож. – 146, муж. сан. 49, фузел-20, громофон-3, 1 невод, тес – 316 шт.. ножовки-22, инструмент столярн. 5 шт., слесари. – 2, мед. – 1, вилы – 3, топоры – 31, рамы, зеркала, ножницы – 9, бритвы – 4, полотенец 254, подушки – 11, скатерти – 40, мясо – 30 п„ коробы, серебро –15 изделий, золото – 46 изделий (кольца, серьги, самовары, цепочки), дождевик, ножи.
Все село Сереж богатое, но есть бедняки и середняки. Восстание поддержало все население. Подавлено оно только с помощью артиллерии и частей Красной Армии, полностью окруживших село. Повстанцы дрались до последнего. Кончились патроны, дрались палками и вилами. Растерялись и потерпели поражение (л. 107).
С. 23.
Ликвидация имущества церквей. Драгметалл в финотдел, медь в Совнархоз, другие материалы в Собез, масло и продукты питания в Губпродком.
С.24.
Губернком, Ликвидационная комиссия: земли монастырей в Губернии отобрано 9 506 454 каз. дес., капиталла деньгами – 1 981 098 р. 89 коп.. проч. бумаг 457 445 р. 54 коп.. в сберкассах 111 587 p., дензнаками – 348 461 р., всего – 2 898 592 p. 43 коп., передано в Госбанк по Ачинскому уезду 21 515 р. 80 коп – (дензнак.), по Минусинскому уезду – 19481 р. 80 коп. (дензнак.) Общий доход не считая земли от ликвидации церковного имущества исчисляется десятками млн. рублей.
С. 29.
Созданы карательные учреждения: 1. Общие места лишения свободы. 2. редарматорий (17-20 лет). 3. земледельческие колонии. 4. карательно-лечебные учреждения, психиатрические больницы, тюрьмы и изоляторы.
* * *
Эти песни, исполняемые под чатхан, записаны в глубинке Ширинского района у кызыльцев. Их нужно считать уникальными. Они сохранились благодаря записям и обработке Бориса Кокова и его жены Марии, по-хакасски Хызан-иней. Все они до сих пор традиционно запрещены. Мы имеем, кроме буквальных, как бы подстрочных переводов Каркея Нербышева, эти песни и на хакасском языке (в русской транскрипции), но здесь, в сокращенной публикации, хотим ограничиться собственной, в меру художественно-поэтической обработкой их. Каркей Нербышев жалеет, что именно при переводе песни на другой язык или при прочтении ее глазами нельзя передать боль и стон народа, которые полноценно звучат только при исполнении песни и только на том языке, на котором она родилась. Действительно, разве мы получили бы полное представление о любой русской песне, если бы не слышали, как ее поют, а просто читали бы слова. Не говоря уж о переводах.
* * *
Шесть дорог меня вдаль ведут,
Как найду я дорогу свою?
Шесть напевов во мне живут,
На каком я песню спою?
Тяжело коню под седлом,
Кто облегчит ношу коня?
Соловьев покинул свой дом,
Он спасет, защитит меня.
Семь извилин на долгом пути,
По какому из них мне идти?
Соловьев мне брат и отец,
Я теперь у него – боец.
Разве самый плохой из коней
Тот, что мне подарил отец?
Из сражающихся людей
Разве самый плохой я боец?
Если бы не белела гора,
Откуда бы светлые реки текли?
Если бы не было Соловьева – орла,
На что бы надеяться мы могли?
* * *
Белогорье сияет своей белизной,
Не загрязнит его чужая нога.
Соловьев не хакас, но он с нами душой,
Чистой, как эти снега.
Никогда не растаять в горах снегам,
А в реке не иссякнет вода.
Соловьев не хакас, но хакасам, нам,
Не изменит он никогда.
Вдали белеющий тасхыл
Вершиной светлой знаменит.
Пусть Соловьев и русским был,
Он моему народу мил.
Вдали синеющий тасхыл
Вершиной синей знаменит.
Пусть Соловьев погиб, убит,
Своей душой он с нами был.
Высоко стоит белогорье
Соловьева гнездо, орла.
Русский, с нами делил он горе
И душа его с нами была.
Буйный Июс за спиной у нас,
Земля отцов за спиной у нас.
Мы покинули мирный родной очаг,
Разорил его лютый враг.
Но винтовки меткие у нас за спиной,
Каждый патрон – береги.
Мы в родной тайге, Соловьев, с тобой
Прячемся, как враги.
Но ружье в руке, а пуля в стволе,
И сабля острая на боку.
С бесчинствующими на родной земле
Не сражаться я не могу.
* * *
Наш Июс, большую реку,
Что в зеленых лугах течет,
Я, пожалуй, переплыть не смогу,
Но народ ее переплывет.
Что ни день, то за смертью смерть,
Грабят нас за бандитом бандит.
Победить их мне не суметь,
Но народ их всех победит.
Комиссары ограбили нас,
Кровь течет, как река Июс.
Но пока Соловьев за нас,
Я бандитов тех не боюсь.
Белыми цветами земля цвела,
Трава по лугам, как шелк, была.
Песнями наполнялась моя страна,
Плачем и стоном она полна.
От тебя весь стон,
От тебя весь плач,
Голиков-палач.
Тихим ветром дышала страна матерей,
Журчала реками наша страна.
Полной чашей была страна матерей,
В крови и пепле лежит она.
Опустошил ты землю красивую нашу,
Кровью ты залил ее, Аркашка.
Направо, налево ты стреляешь и рубишь,
Мой добрый народ беспощадно ты губишь.
Отольются тебе наш стон и плач,
Голиков-палач.
Отольются тебе все слезы наши,
Будь ты проклят, палач,
Аркашка.
Стар и млад убиты тобой, убиты,
Под корень ты рубишь, хакасов, нас,
Не похоронены мы, не зарыты. Но наступит отмщенья час.
Долетят до тебя проклятья наши
Носитель черной души, Аркашка!
* * *
О, мой конь гнедой, что меня носил,
Где же ты и где же твое седло?
Час последний мой наступил,
На расстрел ведут за село.
Где же ты, Соловьев, в золотом седле,
За тобой я как за стеной.
Больше мне не жить на земле,
Где же ты и твой конь золотой?
Где же острая шашка твоя,
Где винтовка твоя, командир?
Расстреляли вчера тебя,
И остался я в мире один.
Но придет это время, придет,
Среди наших белых берез.
Отомстит хакасский народ
За море крови, за море слез.
Сокол крепкогрудый, ветра побеждающий,
Бурана не побоится.
Соловьев, народ защищающий,
До последнего будет биться.
Положили меня на озерном льду,
Около проруби положили меня.
В чем спасенье свое теперь найду?
С камнем в воду бросят меня.
Затолкают меня под лед,
И никто меня не спасет.
В этот миг последний жизни моей
Налетел на врагов Соловьев.
Разметал кровавых он палачей
Разметал их, как воробьев.
Стал ты мне, Соловьев, роднее отца
Буду верен тебе до конца.
Романо-беллетристическая версия действий Голикова по ликвидации отряда Соловьева такова. В конце концов Голиков тайно завербовал себе на службу молодую хакаску Настю Кукарцеву. Ее отец, как только установилась в Хакасии власть большевиков, сразу же вступил в партию и даже стоял во главе комячейки. Когда пришли колчаковцы, они секретаря комячейки (естественно) ликвидировали и будто бы вместе с женой, и дочка Настя будто бы это видела. Поэтому она воспылала ненавистью ко всякому белому движению, поэтому она пошла якобы на службу к Голикову против Соловьева. Ну, что же, довольно правдоподобно. Никто не мог бы заподозрить молодую хакаску в пособничестве чоновцам, вообще большевикам, и она в конце концов разведала, где находится в тайге база Соловьевского отряда, а именно на горе «Поднебесный зуб». Таким образом. Голиков теперь уже знал, где располагается Горно-Партизанский отряд имени Великого Князя Михаила Александровича. Только это ему и было нужно. Непонятно, правда, зачем он эту Настю шесть раз посылал в «ставку» Соловьева, пока соловьевцы ее не заподозрили и не повесили на березе, пока Соловьев И. Н. лично саблей по одному не отрубил ей все пальцы. Но это уж такая «липа», в которую здравомыслящий человек поверить не может. Соловьев даже задержанных случайно милиционеров отпускал живыми (правда, обезоруживая), и вовсе не в образе Соловьева, носящего погоны царского полковника и начинающего день с молебствия, истязать молодую хакаску.
Как бы то ни было, по романо-беллетристической версии. Голиков, узнав, где располагается отряд Соловьева, штурмовал гору «Поднебесный зуб», разгромил отряд Соловьева, и этот штурм считается концом всего дела. Советский фильм-боевик обо всем этом, исполненный чудовищного вранья и фальсификации, так и называется «Конец императора тайги». Особенно удивляют последние кадры фильма. Соловьев (уже почему-то не в тайге, не на «Поднебесном зубе», а в степи) почему-то в полном одиночестве уходит (почему-то пешком) от Голикова, и Голиков прицеливается, чтобы поразить Соловьева в спину, но в это время из ранца – короба на спине Соловьева выглядывает резвая белокурая девочка, и командир чоновского отряда, спроецированный создателями фильма на будущего детского писателя Гайдара, опускает винтовку и дает возможность командиру Соловьеву уйти.
Создатели фильма-липы вынуждены были оставить Соловьева в живых, ибо его отряд существовал после штурма «Поднебесного зуба» (если вообще этот штурм не выдумка) еще полтора года, когда Голикова уже и не было в Хакасии.
На самом же деле штурм «Поднебесного зуба» (если он был, а на сомнение наводит то, что ни в одном «чоновском» документе он не упоминается), кончился для Голикова ничем. Капкан щелкнул впустую. Постреляли с обеих сторон, и отряд Соловьева, не будучи окруженным, ушел дальше в тайгу.
Между тем в «чоновский» центр в Красноярске пошли на Голикова бесчисленные жалобы на его кровавые действия. Жалоб этих было так много и они были так доказательны и настойчивы, что красноярские власти решили вызвать восемнадцатилетнего комбата с «тамбовским опытом» и во всем разобраться. Телеграммы три или четыре Голиков оставил без ответа. Наверное, ему казалось странным, что его действия представителями советской власти могут оцениваться как предосудительные. Однако в конце концов он вынужден был подчиниться и явился в Красноярск.
Нет стенограмм разбирательства этого дела, но есть заключение по делу № 274. В этом заключении командующий ЧОН губернии В. Какоулин написал: «Мое впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений».
Были, оказывается, проверочные комиссии. Так вот, председатель одной из проверочных комиссий, а именно т. Виттенберг, потребовал для Голикова суда и высшей меры наказания, то есть расстрела.
Биографы Голикова утверждают, что суд не состоялся. Научный сотрудник Института Истории Хакасии Сергей Михайлович Тодышев уверял меня, что суд был и что Голикова приговорили к расстрелу, но что Тухачевский (поделец Голикова по тамбовским кровопролитиям), находясь с то время на высоте государственного положения, спас своего бывшего подчиненного, отозвав его из Красноярска в Москву «для лечения». И то и другое правдоподобно, ибо к этому времени всем стало ясно, что Голикова нужно лечить. Что он не просто убийца (все чоновцы – убийцы), но что он убийца – псих, что он убийца – маньяк.
Воспоминания Бориса Германовича Закса (приведенные нами выше) о последующих годах жизни Голикова, ставшего с 1926 года уже Гайдаром, подтверждают это предположение. Но все-таки, сколько нужно было натворить, чтобы содрогнулось даже губернское чоновское начальство! Несомненно, сыграло роль и следующее немаловажное обстоятельство. В Тамбовской губернии истребляли русских мужиков (женщин, детей), но вокруг жили тоже русские люди, и истребители тоже считались – русские. В Хакасии же действия Голикова были направлены главным образом на «инородцев», на нацменьшинство. Тем самым эти действия как бы забивали клин между хакасами и русскими, ибо советская власть (сколько бы ни кричали об интернационализме) воспринималась всюду в стране, как власть русская. До сих пор еще талдычат на Западе: «Русские танки в Афганистане», «русские танки на улицах Будапешта», «Козырев – русский министр иностранных дел»… Тогда не исключено, что Голикова надо было наказать, дабы успокоить возмущение нацменьшинства (но тем не менее коренного населения Хакасии). Тогда не исключено, что для этого успокоения вынесли Голикову суровый приговор, а потом вместо расстрела тихонько отправили его на лечение в Москву. Чоновец чоновцу глаз не выклюет. Но из партии его все-таки исключили. А это по тем временам – не мало. И ни за что, за какие-нибудь мелочи едва ли вынесли бы такое решение. Хотя биографы и утверждают, что он ни разу с просьбой восстановить его в партии не обращался, что со стороны Голикова благоразумно, ибо при новом разбирательстве дела опять всплыли бы его «деяния» в Хакасии, но существует фольклор, что все-таки Голиков писал в ЦК с просьбой о реабилитации, на что Иосиф Виссарионович с присущим ему лаконизмом и ставя последнюю точку на «деле» сказал: «Мы-то его может быть и простили бы. Но простят ли его хакасы». А потом десятки разных школ, пионерских отрядов, пионерских лагерей, кинотеатров, улиц, домов культуры назвали именем Аркадия Гайдара, да так и зовут до сих пор.
Иван Николаевич Соловьев не бегал бегом (хотя бы и от Голикова), он ездил верхом на коне темно-золотой масти, которого купил за пять золотых царских рублей у одного своего станичника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12