"Смиренному проповеднику слова Божьего даже некого было вразумлять с
своей кафедры, потому что в той среде, которая нуждалась в его вразумлена, не
принято было ни ходить в церковь, ни тем более слушать какие-нибудь проповеди".
Обличать же вольтерьянцев и масонов вне храма, принимая их
распространенность среди сильных мира сего, было опасно.
Однажды, когда Тихон Задонский вступил в спор с помещиком-вольтерьянцем и
стал опровергать его рассуждения, то помещик дал ему пощечину.
Только высшее духовенство осмеливалось выступать против французских
философов. Были изданы сочинения: "Вольтер обнаженный", "Вольтер изобличенный",
"Посрамленный безбожник и натуралист" и многие другие. Но писать против
материалистов и атеистов надо было с опаской, оглядываясь на
императрицу-философа.
Тогдашний либерализм, как и современный, так горячо ратовавший за свободу
убеждения, оказывался очень фанатичен, когда эта свобода задевала его самого.
Только испугавшись размаха революционных событий во Франции Екатерина II,
княгиня Дашкова и другие вольтерьянцы (далеко не все) начинают бить отбой.
Французская революционная литература конфискуется. Уничтожаются первые
четыре тома полного собрания сочинений Вольтера, изданные тамбовским помещиком
Рахманиновым. Разрешают печатать книги против Вольтера и других философов
-"просветителей". Но дело уже сделано. Граф П. С. Потемкин с тревогой пишет в
1794 году, что последователи французов, "обояющие слепые умы народные мнимою
вольностью, умножаются".
Майор Пассек в написанной оде призывает брать пример с французов "и
истратить царский род". Полиция даже у крестьян, работавших в Петербурге,
находила рукописи революционного содержания, "Естественно было поколебаться всем
нам, — пишет В. Н. Каразин, — воспитанным в конце осьмнадцатого века".

XXII. МИФ О "ЗЛАТОМ ВЕКЕ ЕКАТЕРИНЫ II" И
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАВДА

I
"Златой век" Екатерины Великой это только один из многих исторических
мифов, созданных историками-интеллигентами. За внешне блестящим фасадом
скрывалось далеко не блестящее, состояние государства и народа.
Бесконечные любовные увлечения Екатерины II очень дорого стоили русскому
народу. Фавориты не довольствовались теми щедрыми наградами, которыми
вознаграждала их Екатерина, а еще сами расхищали народные средства. Во время
второй турецкой войны Потемкин, например, представил весьма поверхностный и
неточный отчет вместо 55 миллионов только на 41 миллион.
Много вреда принесла привычка Екатерины превращать своих любовников в
государственных деятелей. Толковым из всех ее фаворитов оказался один Потемкин.
Все же остальные принесли только вред государству. Фаворит Зубов, которого
Екатерина считала выдающимся государственным деятелем, ознаменовал, по оценке
историка Валишевского, свою "государственную деятельность" следующими
результатами:
"Подорванная дисциплина в армии, развитие роскоши и сибаритства в
офицерских кругах, опустошенная казна и переполненные тюрьмы таковы по словам
компетентных авторитетов, памятники административной деятельности фаворита в
области внутренней политики." (50)
Только один фаворит Ланской не лез в государственные деятели, так как, по
остроумному выражению историка Валишевского, "не обнаруживал претензий, чуждых
его специальному назначению".
Вот, что пишет например, Валишевский в своем исследовании о эпохе
Екатерины "Вокруг Трона".
"Ее империя также обнаруживает для внимательных наблюдателей признаки
истощения и нужды. В письме, к графу Воронцову от 3 апреля 1755 года Безбородко
подводит итог общему положению и картина получается крайне мрачная: чтобы
встретить турецкую флотилию из 35 кораблей, выставленных Портой на Черном море,
имеется только десять судов, наполовину сгнивших: они были построены из плохого
материала, флот из весельных галер, на который рассчитывали, вовсе не
существует"
...Сухопутная армия выглядит лучше, но она дорого стоит, потому что ею
страшно плохо управляют и не на что удовлетворять ее нужды...
"Безбородко принадлежит к числу недовольных, но его свидетельство не
единичное. Современники почти единодушны в своем мнении о приближающемся
страшном кризисе: политика Екатерины довела все пружины правительственной машины
до такого напряжения, которое далеко превышает силу их сопротивления: во всех
областях средства не могут удовлетворить предъявляемых к ним требованиям, и
Россия не может выдержать той роли, которую ей навязали".
Екатерина же пытается убедить других и себя, что все прекрасно, что
политика "мудрой северной Минервы" приносит роскошные плоды.
"Я весела и резва, как зяблик", — пишет она Гримму. Но русскому народу в
этот момент, как и раньше, жилось не весело под управлением веселой, как зяблик
Императрицы-философа.
Общие выводы, которые делает последний видный предреволюционный историк
С. Платонов, подводя итоги царствования Екатерины II, так же противоречивы, как
и сделанные им оценки итогов государственной деятельности отца Петра и самого
Петра. В "Учебнике русской истории" эти выводы представляют лукавую систему
недоговоренностей и легко разоблачаемых натяжек.
Изложение царствования Екатерины II он начинает фразой: "Царствование
Императрицы Екатерины II было одним из самых замечательных в русской истории".
Появление ряда талантливых деятелей в эпоху Екатерины Платонов объясняет не тем,
что это есть результат того, что русская нация духовно начала выздоравливать
после сокрушительной революции, совершенной Петром и последствий "правления" его
преемников, а только тем, что Екатерина умела выбирать себе сотрудников.
С. Платонов чрезвычайно высоко расценивает нелепый "Наказ" Екатерины,
составленный на основании утопических воззрений французских философов об
"идеальном государстве", но потом сам пишет, что "за полтора года
законодательных работ она убедилась, что дело стоит на неверном пути". Больше
депутаты для выработки "идеальных законов" не созывались. То есть дело кончилось
пшиком.
Преобразования же в административном устройстве, по оценке Платонова,
"представляли собой последнюю ступень в общем ходе возвышения дворянского
сословия". "Блестящие результаты" для Императрицы-философа, заявлявшей в
"Наказе" о своем горячем стремлении утвердить основы государства на началах
справедливости и "вольности". Положение основной массы народа крестьянства при
Екатерине не, улучшилось, а ухудшалось.
"Екатерина, — указывает С. Платонов, — достигла лишь того, что дала
"вольность" дворянству и доставила ему влиятельное положение в местной
администрации". Вольности же крестьянам дать ей не удалось, даже и в малой доле.
Взойдя незаконно на престол с помощью заговора, Екатерина все свое царствование
зависела от дворянской среды, которая дала ей участников заговора, убийц ее мужа
и пополняла ряды ее "орлов". Поэтому Екатерина II была Императрицей-философом,
дворянской царицей, но не царицей, стоящей на страже интересов всей нации.
Это признает и Платонов, "когда личные взгляды Екатерины совпадали с
взглядами дворянства, — сообщает он, — они осуществлялись, когда же совпадения
не было, императрица встречала непонимание, несочувствие, даже противодействие,
и обыкновенно уступала косности господствующей среды". Следовательно фактически
правила не Екатерина, а господствующая Среда — т. е. дворянство.
"В других областях своей деятельности, — указывает Платонов, —
просвещенная Императрица не была так связана и не встречала вообще препятствий,
кроме того, что собственные ее философские и политические правила оказывались
вообще неприложимыми к практике по своей отвлеченности и полному несоответствию
условиями русской жизни."
На зависимость Екатерины от возведших ее на престол указывает и граф А.
Р. Воронцов в статье "Примечания на некоторые статьи, касающиеся России". "О
революции, коей возведена была Императрица Вторая на престол российский, нет
нужды распространяться, понеже; все сие обстоятельства еще свежи в памяти: но
того умолчать нельзя, что самый образ ее вступления на престол заключал в себе
многие неудобности, кои имели влияние на все ее царствование" (Первая книжка
"Чтения Моск. общ. истории и древностей").
"Коротко сказать, — пишет Державин в своих воспоминаниях, — сия мудрая и
сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность
имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости,
но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражать их;
и потому добродетель не могла, так сказать, сквозь сей закоулок пробиться и
вознестись до надлежащего величия; но если рассуждать, что она была человеком,
что первый шаг ее восшествия на престол был не непорочен, то и должно было
окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ее страстей; против которых
явно восставать, может быть, и опасалась, ибо они ее поддерживали" ("Рус.
Беседа" 1859 г., кн. IV, стр. 387).
К чему привели философские и политические взгляды Екатерины в области
управления церковью и духовного развития общества в духе вольтерьянства, нам
известно. "Екатерина II считала себя слугой Вольтера, и должно краснеть
православному человеку при чтении ее корреспонденции с Вольтером. Если
протестанты могут рассматривать Петра, как одного из своих, то неверующие —
Екатерину, ибо она высмеивает церемонии и таинства своей церкви в этой
корреспонденции: ее дух нечестия вокруг нее и костюмы — зеркало ее неверующей
души." (51)
Земледелие в результате неправильной политики Правительства пришло в
упадок. Это привело к сильному росту цен. В 1760 году при Елизавете четверть ржи
на Гжатской пристани стоила, например, 86 копеек, в 1763 году, в начале
правления Екатерины II, поднялась до 96 копеек. А в 1783 году стоила 7 рублей
или в 8 раз дороже. "По всем сим вышесказанным обстоятельствам, — пишет Щербатов
"В размышлениях о нынешнем в 1787 году почти повсеместном голоде в России", —
удивительно ли, что цены хлеба час от часу возвышались, и при бывших в двух
прошедших 1785 и 1786 годах неурожая не токмо до чрезвычайности дошла, но даже и
сыскать хлеба на пропитании негде, и люди едят лист, сено и мох и с голоду
помирают, а вызябший весь ржаной хлеб, в нынешнюю с 1786 на 1787 год зиму в
Плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить в будущем
году землю, и вящим голодом народу угрожает".
По свидетельству того же Щербатова ("О состоянии России в рассуждении
денег и хлеба"):
"Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская
губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину,
листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо к несчастью и лебеда не
родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской
волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из
лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки
положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть
гораздо хуже. А однако никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля
месяца, не сделано о прокормлении бедного народа для прокормления того народа,
который составляет силу империи..."
Именно в это самое время, зимою и весною 1787 года Екатерина совершила
свое знаменитое путешествие по России. В то время когда народ по всей России
голодал, придворные старались инсценировать, что народ всюду благоденствует под
мудрым управлением императрицы-философа. В сочинении Павла Сумарокова "Черты
Екатерины Великой" мы читаем: "Ее появления походили на радостные, посменные
торжества; толпы народа окружали карету, воины в строю встречали, дворяне,
прочие сословия наперерыв учреждали угощения: везде арки, лавровые венки,
обелиски, освещения; везде пиршества, прославления, милость и удовольствия..."
Принц де Линь сообщает, что каждый день знаменовался раздачею брильянтов,
балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в окружности...
Задуманный Екатериной (мы знаем, как она боялась широкого развития
народного образования), широкий план развития сети народных училищ, ей, — по
словам Платонова, -"завершить не удалось: при ней было открыто несколько
губернских училищ ("гимназий"), не везде были открыты уездные; и не было
учреждено ни одного университета".
"В отношении финансов, — пишет Платонов, — время императрицы замечательно
водворением у нас бумажного денежного обращения".
Результаты этого "замечательного водворения" по оценке Платонова, таковы:
"В конце царствования Екатерины ассигнаций обращалось уже на 150 миллионов", а
разменного металлического фонда для них почти не было. Явились обычные
последствия такого порядка: цена ассигнаций поколебалась и упала в полтора раза
против звонкой монеты (ассигнационный рубль стоил не дороже 68 копеек), а цена
всех товаров поднялась. Таким образом денежное обращение пришло в беспорядок и
дурно отразилось на всем хозяйственном обиходе страны".
Все утверждения С. Платонова, полностью уничтожаются следующим
утверждением, которое он делает в "Лекциях по русской истории". В "Лекциях" он
заявляет, что эпоха Екатерины "была завершением уклонений от старо-русского
быта" которые развивались в XVIII веке и что "внутренняя деятельность Екатерины
узаконила ненормальные последствия темных эпох XVIII века". А если дело обстояло
так, то как возможно утверждать, что царствованием Екатерины было одним из самых
замечательных в русской истории?
Признания со стороны потомства Екатерина может заслужить только тем, что
при ней границы русского государства снова как и во времена Киевской Руси были
доведены до берегов Черного моря и окончательно подорвали военную мощь старинных
врагов России — Турции и Польши.
Но присоединение Польши, древнего самобытного государства к России надо
уже признать ошибкой, которая принесла в дальнейшем России тяжелые политические
последствия, надолго, если не навсегда зародив ненависть у поляков к русскому
народу. Большим несчастием для России было и то, что вместе с поляками в составе
русского государства оказалось большое число евреев.

II

Объективно верную историческую оценку политических итогов царствования
Екатерины II дал только Пушкин в своих "заметках по русской истории XVIII века".
"Возведенная на престол заговором нескольких мятежников, пишет Пушкин, —
она обогатила их на счет народа и унизила беспокойное наше дворянство. Если
царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сем
отношении Екатерина заслуживает удивление потомства".
"Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, на молчала.
Ободренные таковою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые
отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его
царствованием. Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и
совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа: от канцлера до
последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом развратная
государыня развратила и свое государство
Екатерина уничтожила звание (справедливее — название) рабства и раздарила
около миллиона государственных крестьян (т. е. свободных хлебопашцев) и
закрепостила вольную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила
пытку, а тайная канцелярия процветала под ее патриархальным правлением..."
"Современные иностранные писатели, — указывает Пушкин, — осыпали
Екатерину чрезмерными похвалами; очень естественно: они знали ее только по
переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла
путешествовать".
Пушкин отмечает, что "...Греческое вероисповедание, отдельное от всех
прочих, дает нам особенный национальный характер".
Петр I понимал это и желая подорвать источник духовного своеобразия
русского народа, со всей силой своего деспотизма обрушился на православие и
всячески старался подорвать силу русского монашества.
"Петр, — отмечает Пушкин, — презирал человечество, может быть, более, чем
Наполеон" и делает следующие примечания: "История представляет около него
всеобщее рабство... все состояния, окованные без разбора, были равны перед его
дубинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13