А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но я понимал, что терпение их не вечно. Я понимал, коль скоро их как-то не отвлечь, Харальд и его люди захотят уехать.
Совершить эту прогулку предложил наш проводник. Он предложил показать нам христианские места в городе и его окрестностях, а потом съездить к соседней реке, где, как он сказал, «Белый Христос совершал обряд крещения». Тирдат в то время корпел над продольными и поперечными разрезами, и ему хотелось остаться одному на постоялом дворе в мире и покое, а посему он с готовностью позволил Харальду, Халльдору и остальным принять предложение проводника, а меня отправил с ними в качестве толмача.
Эта поездка по Святой Земле потрясла меня. Там почти нельзя было найти такое место, здание или угол улицы, каковые не были бы как-то связаны с Белым Христом или его последователями. Голгофа, где был распят Белый Христос, – наш проводник указал на пятна крови на скале, которые, если верить ему, сохранились с того времени. Там же – трещина в скале, и он уверял нас, что, приложив к ней ухо, услышишь журчанье воды, а коль скоро в щель бросить яблоко, то оно появится в пруду за пределами городской стены на расстоянии мили отсюда. А в восьмидесяти шагах в том же направлении, заявил он, находится центр земли. Оттуда берут начало четыре великих подземных реки.
Потом, то и дело озираясь, не следят ли за нами, он отвел нас в кладовую, где показал чашу, каковую благословил Белый Христос на своей последней трапезе, а также трость, каковая, очевидно, была использована, чтобы предложить смоченную в воде губку Христу, когда тот висел на кресте, да и саму губку, всю сморщенную и сухую. Больше всего меня заинтересовало ржавое копье, стоявшее в углу. По словам нашего провожатого, этим самым копьем пронзили Христа в бок, когда тот висел на кресте, и оружие вынесли из Гроба Господня прежде, чем люди Мюрида разрушили его. Я подержал копье в руках – для своего возраста оно хорошо сохранилось – и подумал: странно, что приверженцы Белого Христа утверждают, будто владеют такими реликвиями, а для нас, приверженцев исконной веры, обладать копьем, пронзившим Одина, когда тот висел на древе познания, – это попросту немыслимо. Для нас то, что принадлежит богам, – принадлежит только им.
Перечень чудес за пределами города был столь же обширен. Тут – следы коленей на камне, на коем Белый Христос молился, – камень тот был подобен расплавленному воску. Там – фиговое дерево, на котором повесился предатель по имени Иуда; а еще проводник показал нам железную цепь, каковой тот удавился. На Масличной горе – другие отметины в камне, на этот раз следы, оставшиеся после того, как Белый Христос был взят в то место, какое приверженцы исконной веры назвали бы Валгаллой. Вспомнив мой разговор с Пелагеей в Константинополе, я спросил, можно ли увидеть пещеру, где жила ее тезка, одетая евнухом. Меня незамедлительно провели к маленькому сырому гроту в склоне горы. Я зашел внутрь, но не надолго. Кто-то использовал его под загон для животных. Там воняло козлом.
Чем больше я видел, тем больше удивлялся, отчего это вера в Белого Христа имеет такой успех. Все, связанное с ней, кажется столь обыкновенным. Я спрашивал себя, как люди могут верить в столь явные выдумки, как фиговое дерево самоубийцы, и задал этот вопрос Харальду, улучив момент, когда тот был в добром настроении, ибо мне хотелось знать, какое впечатление производит на него учение Белого Христа.
Он окинул меня своим великолепным хищным взором, взглядом морского орла, и сказал:
– Торгильс, ты не учел одного. Важны не все эти вещи – копье, губка и все прочее, что нам показывают. Сила заключается в самом смысле христианской проповеди. Она предлагает обыкновенным людям надежду. Это их награда.
– А для тех, кто стоит выше обыкновенных людей, господин? – осмелился я спросить.
Харальд немного подумал и ответил:
– Для них тоже кое-что имеется. Разве ты не заметил, как покорны христиане своему Богу? Они твердят, что следуют за ним и ни за кем больше. Именно этого любой правитель хочет от своих подданных.
Я все еще размышлял над ответом Харальда, когда мы забрали своих лошадей из конюшни постоялого двора и выехали из города вслед за Косьмой, нашим проводником. Мы выехали через восточные ворота, и Косьма попросил меня предупредить Харальда и остальных, что кое-кто из встреченных на дороге людей может выказать недружелюбие. Самыми враждебными считаются самаритяне. Они испытывают ужас перед неверующими, будь то христианин или иудей. Коль скоро нам понадобится что-то купить у самаритянина, придется кинуть монеты в миску с водой, поскольку прямо из наших рук они не возьмут ничего, почитая это скверной. А когда мы уедем, они сожгут солому над следами копыт наших лошадей, дабы очистить все следы, оставленные нами.
Я подозреваю, что наш проводник был втайне доволен, когда, подъехав к реке, мы и вправду встретили толпу этих людей. Самаритяне вели себя именно так, как он предсказывал, заступили нам дорогу, плевались и ругались, потрясали кулаками и довели себя до состояния неистовой ярости. Потом стали хватать камни с обочин дороги и швырять в нас весьма метко. Тут уж Харальду и варягам пришлось действовать. Они пустили своих лошадок легким галопом, устремились на мучителей, колотя их мечами плашмя, и рассеяли вопящих изуверов, каковые разбежались по склону, весьма удивленные столь нежданным обращением.
Местность стала еще более пустынной. Мы пересекли плоскогорье, и дорога стала спускаться по отвесному склону ущелья, где единственной постройкой был далекий монастырь, примостившийся на скале, точно ласточкино гнездо. Наш проводник сообщил, что до сих пор в нем живут несколько монахов, ибо до этого полуразрушенного здания очень трудно добраться, так что сарацины оставили их в покое. Выехав из ущелья, мы оказались в песчаной пустыне, поросшей кустарником и совершенно безлюдной, коль не считать единственной семьи кочевников, раскинувшей свои бурые палатки среди дюн. Они готовили пищу, разведя костры из колючих кустиков, а их животные паслись на привязи. Я уже видел этих животных – верблюдов – в императорском зверинце и удивился, что существа, коим так дивились в Константинополе, здесь столь же обычны, как ослы и мулы.
Мы расположились на окраине разрушенного города. Сильное землетрясение когда-то сравняло его с землей, и глядя на развалины, Косьма заявил, что еще прежде, в древности, стены города вот так же рухнули, когда осаждавшее его войско, трубя в трубы, обошло вкруг стен, призывая своего Бога помочь им.
– Этот шум, верно, разбудил Локи, и он стал корчиться в своих оковах, – едко пробормотал Халльдор. Рассказы проводника казались ему все более и более нелепыми.
Еще одно разочарование ожидало нас – река, узреть каковую, как нам обещали, само по себе есть чудо. Она оказалась не больше тех ручейков, у которых я играл в детстве в Гренландии. Грязным потоком она бежала среди камышей, и вода, когда мы ее опробовали, скрипела на зубах песком и на вкус была неприятной. Но все же именно в эту реку, уверял нас проводник, погрузился Белый Христос, подтверждая свою веру. Проводник показал нам несколько каменных ступеней, ведущих вниз, к воде. Иных ступеней не хватало, другие шатались, а перилами служила полусгнившая веревка. По этой лестнице, сказал он, в былые времена спускались верные, чтобы последовать примеру Белого Христа.
И как нарочно – по правде говоря, у меня возникло подозрение, что Косьма устроил это заранее – из маленькой тростниковой хижины, стоящей неподалеку, явился оборванный священник Белого Христа. Он предложил за небольшую плату провести обряд, обещая, что всякий, кто это проделает, обретет «богатства на небесах». Я перевел это предложение, и, к моему ужасу, Харальд принял его. Он снял с себя одежду, сложил ее на берегу и, оставшись в одной просторной рубахе, сошел вниз по ступеням и вошел в воду. Там Харальд позволил священнику плеснуть на себя водой и произнести молитву. Я был в смятении. До этого мгновения я был уверен, что смогу обратить Харальда к исконной вере. Халльдор заметил выражение моего лица.
– Не бери в голову, Торгильс, – сказал он. – Знал бы ты Харальда столько, сколько знаю я, ты понял бы, что никакие богатства его не волнуют, кроме земных. Он готов на все, чтобы обрести их, даже окунуться в эту грязную речку. Прямо сейчас он, верно, думает, что Белому Христу повезло – он завербовал его, Харальда.
Ужас не отпускал меня всю обратную дорогу в Элию, как именуют греки Священный Город, и рассеялся только при встрече с Тирдатом. Зодчий едва сдерживал волнение, он просто трепетал от счастливого предвкушения.
– Ты даже не представляешь, что случилось в твое отсутствие! – начал он, поздоровавшись со мной. – Неслыханное дело, по крайней мере, со времен моего деда.
– Какое неслыханное дело? У тебя такой вид, будто ты нашел клад, – сказал я.
– Лучше, чем клад. Пока вас не было, я вернулся к гробнице, чтобы сделать кое-какие промеры для моих чертежей, и ко мне подошел пожилой сарацин посмотреть, чем я занят. На вид очень важный и в хорошей одежде. Конечно, я показал ему мою работу, жестами попытался объяснить, что делаю, и так далее. Оказалось, что он немного говорит по-армянски и достаточно хорошо по-гречески, чтобы объяснить мне, что он – один из сановников, отвечающих за содержание Святая Святых, Золотого храма. Он пригласил меня побывать там, коль я поклянусь держать все в тайне. Только представь себе! Много лет ни одному христианину не разрешали заглянуть внутрь храма и узреть его чудеса!
– Не говори мне о чудесах здешней религии, – сказал я. – За последние дни я достаточно разочаровался.
– Послушай, Торгильс. Такая возможность больше не повторится. Конечно, ты должен пойти со мной в храм. Мое посещение назначено на завтра.
Когда последние отзвуки сарацинской молитвы замерли вдали, слуга позвал нас, и, должен признаться, я был взволнован, когда мы с Тирдатом, одетые в сарацинские одежды, пустились в путь. Впереди в лучах утреннего солнца сверкал огромный храм, и казалось, что он плывет над крышами города. У наружных ворот священного места слуга попросил нас переобуться, снабдив шлепанцами, а потом провел по широкому помосту, вымощенному гранитными плитами, туда, где уже ждал нас знакомец Тирдата. Тирдат представил меня как своего помощника-зодчего, а потом, прежде чем наш хозяин успел заговорить, архитектор схватил меня за руку и выпалил:
– Башня ветров!
К моему удивлению, он смотрел не на великолепное здание, возвышающееся перед нами, но на гораздо меньшую постройку, стоящую сбоку.
– Это храм Цепи, – пояснил наш хозяин, коего звали, как я понял, Назир. – Это модель главного здания, построенная первыми зодчими. Они возвели ее для того, чтобы калиф Абд-аль-Малик, повелевший воздвигнуть храм, мог оценить его вид до начала строительства. А сейчас мы используем его как сокровищницу.
Но Тирдат его не слышал – он спешил к этому меньшему зданию.
– Торгильс, ведь это же восьмигранное основание, на котором стоит храм, – крикнул он через плечо, – точно такое же, как было когда-то в древних Афинах! Вот для чего дед заставлял меня изучать классические сооружения – дабы постигнуть их мастерство. Так же поступили, должно быть, и те, кто строил этот храм. Как жаль, что мой дед не может этого видеть.
Тирдат взволнованно обошел вокруг маленького здания.
– Вы не будете возражать, если я сделаю кое-какие приблизительные измерения? – спросил он у Назира.
Сарацин немного поколебался, а потом ответил:
– Полагаю, никакого вреда от этого не будет. Внутри Куббат-ас-Сахр – в самом храме – это не было бы дозволено. Туда вы можете только заглянуть.
Тирдат обошел вкруг храма Цепи, считая шаги. Потом по числу плит мощения подсчитал его поперечник.
– Блестяще, – восхищенно выдохнул он, отойдя подальше, чтобы оценить высоту строения. – Вот это геометрия, Торгильс! Высота восьмигранного основания равна его ширине, и высота храма – точно такая же. Результат: превосходные пропорции и гармония. Тот, кто замыслил это здание, был гений.
– Их было двое, – заметил Назир. – Здешний горожанин по имени Йазид ибн-Саллам и великий ученый по имени Абдул ибн-Хайях.
Тирдат присел на корточки и начал рисовать пальцем на покрытой пылью плите.
– Жаль, я не принес воск и стило, – сказал он. – Но, думаю, я знаю, что мы увидим внутри главного здания.
Назир посмотрел на армянина так, словно тот повредился в уме.
– Мы не будет там задерживаться. Вам дозволено только заглянуть внутрь, – предупредил он, отводя нас к Золотому храму.
Мне храм показался торжеством ювелирного искусства, диадемой. Ряды сверкающих мозаик покрывали наружные стороны восьмиугольника, а купол над ним блестел, как чистое золото.
– Как вам удается содержать купол в такой чистоте? – спросил я.
– Зимой, когда идет снег или дождь, мы покрываем его звериными шкурами и войлоком, – ответил Назир. – Калиф не намеревался золотить купол, но работа подвигалась так успешно и так быстро – на все строительство ушло всего четыре года, – что из денег, выданных зодчим, осталось сто тысяч золотых динаров. Тогда было решено расплавить эти монеты и использовать их, дабы покрыть храм золотыми листами.
Мы подошли к входу в здание, и он поднял руку, давая понять, что дальше нам путь закрыт, однако мы стояли так близко, что смогли заглянуть внутрь. В середине, прямо под куполом, был участок голого камня цвета меда, с которого, как объяснил Назир, их пророк вознесся на Седьмое небо. Эта Святая Святых располагалась в кольце мраморных колонн, державших огромный свод, уходящий ввысь. Глядя вверх, в чашу купола, я ахнул от изумления. Изнутри он был покрыт золотой мозаикой, а из самой середины свисал на цепи огромный светоч. Свет сотен и сотен светильников отражался и отсвечивал от золотой поверхности.
– Теперь вдохните поглубже, – посоветовал нам Назир. Воздух был тяжел от запаха шафрана, амбры и розового масла. – Вот этим-то я и занимаюсь, – гордо сообщил наш проводник. – Я надзираю за изготовлением этих ароматов, а служители рассеивают их по священному камню и возжигают в курильницах. Но нам пора идти.
– Двойные квадраты, – задумчиво проговорил Тирдат, когда мы возвращались на постоялый двор. – Так я и думал. Именно это я пытался вычислить, вычертив на пыли. Внутренняя часть здания основана на двух наборах сочлененных квадратов. Внутренние квадраты определяют объем самого храма, наружные обеспечивают размеры восьмиугольника. Главное, теперь я знаю, какие размеры и очертания купола я предложу для новой базилики на Голгофе. Я возьму за модель то, что видел сегодня, поставлю двенадцать колонн по числу апостолов. Теперь у меня есть все необходимое для разработки планов воссоздания гробницы и окружающих ее строений. Нам пора возвращаться в Константинополь.
Харальд и варяги, когда я сообщил им эту новость, были очень довольны.
– А что, купол великого храма и вправду из чистого золота? – спросил Халльдор.
– Сто тысяч динаров переплавили в золотые листы, – ответил я.
– Кто же смог потратить такие огромные деньги? – удивился он.
– Сарацинские правители готовы отдать любые деньги за то, что для них дороже всего, – сказал я небрежно, еще не зная, что это мое замечание поможет Харальду достичь цели всей его жизни – норвежского престола.

Глава 5

Дромон бросил якорь в гавани Букефалон. Обратное плавание оказалось куда менее приятным. Нам мешали встречные ветры, и возвращение в Константинополь заняло гораздо больше времени, чем ожидалось, так что, когда я простился с Тирдатом и отправился вместе с Харальдом, Халльдором и другими в казармы загородных варягов, в городе уже чувствовалась зима.
Мы вернулись вовремя, в самый разгар яростного спора между норвежцами из отряда Харальда и старшим начальником из военного ведомства, греком. Армия, тагмата, должна была вскоре отправиться воевать на запад, в Италию, и арсенал, имперская оружейная, работал на всю мощь, готовя оружие и припасы. Чиновники, ведавшие лошадьми и оружием, составили расписание, по которому войска получали то, что им было предписано. Пять же сотен варягов Харальда напрочь отказались оснащаться предписанным оружием, предпочитая сохранить собственные секиры и щиты. Харальд коротко сообщил греческому начальнику, что его люди – это особый отряд, набранный под его личным руководством, и он подчиняется только приказам из дворца или непосредственно предводителя армии, стратега. Грек сердито посмотрел на норвежца и бросил:
– Ладно. Очень скоро ты узнаешь, что новый стратег требует неукоснительного повиновения, особенно от варваров.
И удалился, кипя возмущением.
– Что это за шум вокруг нашего оружия? – спросил у меня Халльдор. – Почему оно кажется грекам неподходящим?
– Они страшно гордятся своей историей, – ответил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36