А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Береговая жизнь разнообразием форм и проявлений не уступала безумному изобилию выброшенных на черную гальку морских сокровищ. Все образчики здешней фауны объединяло одно: в строении их тел обязательно присутствовали человеческие черты, иногда в столь большом количестве, что мы, глядя на них, затруднялись определить, то ли перед нами какой-то местный демонический гибрид, то ли изуродованный веками рабства человек. Если хотя бы половика из них были пленниками, то, воистину, род человеческий заплатил своим вечно жаждущим врагам огромную дань. Устилавшие берег бездушные драгоценности – безусловно, лишь малая толика того, что скрывали морские глубины, – и были наживкой в ловушке преисподней, ради которой большинство несчастных проникли сюда, скорее всего по глупости и невежеству воспользовавшись первыми попавшимися заклятиями. В наше время легко можно купить заклинание вызова любого демона, особенно в Кайрнгеме. Но вот подчинить его себе, а тем более отправить обратно можно лишь обладая могуществом, о котором самонадеянные дилетанты даже помыслить не могут, не говоря уже о том, чтобы приобрести за деньги.
Некоторые из виденных нами живых существ, очевидно, принадлежали как раз к последним: людской улов моря Демонов, добыча его злонамеренных и предприимчивых обитателей, этих ловцов душ человеческих. Так, многие гроты были устланы плотными коврами из жертв, в которых лишь черты лица, совершенно не изменившиеся, выдавали людей. Тела же, вывернутые наизнанку и искаженные до неузнаваемости, окружали их коронами из расходящихся в разные стороны червеобразных лучей. Они сильно походили на гигантские морские анемоны. Самое страшное, однако, заключалось в том, что души этих несчастных продолжали жить под неусыпным надзором обитавших в каждом гроте демонических садовников. Их обрюзгшие карминово-красные тела, по форме ничем не отличавшиеся от обычных морских звезд, покрывала короста бесчисленных глаз. Свои источающие слизь животы они волокли прямо по лицам полулюдей-полурастений, населявших подземные сады. Надо было видеть то выражение тоскливого ожидания и беспомощной ненависти, которое возникало на лице человекокуста, когда к нему в очередной раз приближался осклизлый мучитель.
Были там и другие представители человеческой породы: обнаженные, они лежали на прибрежных камнях вплотную один к другому, точно бурые водоросли, которые разгневанное северное море грудами извергает на берег в сезон штормов. Их ноги до самых бедер срослись в один мясистый стебель, на котором, подобно листьям, держались торсы, причудливо извиваясь и сплетаясь в бесконечных объятиях. В то время как соединенная плоть этих существ являла собой апофеоз неодолимого и неразборчивого плотского влечения, голоса их то и дело сливались в тяжкий стон или вопль уставшего от жизни человека, более уместный в больничной палате. Другие демоны, по виду огромные крабы, но обладающие, точно гермафродиты, двумя парами человеческих половых органов, деловито сновали вдоль похотливых зарослей, по-хозяйски время от времени что-то ощупывая или пощипывая.
Но как следовало понимать другую аллегорию подземного мира – огромных черепах, которые то и дело выползали на берег, чтобы отложить в черной гальке целые груды яиц? В следующую секунду из них вылуплялись полчища крохотных чешуйчатых гомункулов, человеческие лица которых отличались пугающим разнообразием и индивидуальностью выражения. Неоднократно становились мы свидетелями того, как они с кровожадностью каннибалов набрасывались на только что породившую их черепаху, обгладывали ее до костей, а потом, набившись в опустошенный ковчег ее панциря, отталкивались от берега и пускались в открытое море.
Не поймите меня превратно: я вовсе не хочу сказать, что сами воды этого моря были лишены каких-либо признаков жизни. Волны его в разных местах то и дело свивались причудливыми спиралями, а громоздящиеся друг на друга замки и башни из облаков и тумана, чьи основания касались поверхности воды, непредсказуемо меняли форму, пульсируя изнутри, точно населенные поднявшимися из морских глубин призраками. Однажды мы наблюдали схватку двух невидимых гигантов на расстоянии примерно полумили от берега. Волны то прогибались чуть ли не до самого дна, то зубчатыми стенами вставали едва ли не до самых небес, пока эти двое кружились среди них в губительном танце. У одного из них была пара не то лап, не то ног, каждая размером с хороший корабль, другой орудовал неисчислимым множеством когтистых щупальцев. Наконец что-то огромное рухнуло на поверхность воды, да так, что волны расступились на мгновение, открыв глубокую долину среди морской глади. Немного погодя, когда все затихло, воздух сгустился в некое подобие шва, из которого потекла шафранно-желтая жидкость; по-видимому, она была плотнее воды, так как долго лежала на поверхности, пуская в глубину спиралевидные корни.
Наблюдая зрелища, подобные этому, вслушиваясь в завораживающий гул моря, мы окончательно утратили всякое чувство времени, как будто превратились в обитателей волшебной страны вечного забвения и покоя. Коварство окружающего нас мира сильнее всего проявлялось именно в абсолютной и мгновенной постижимости всего происходившего. Со всех сторон неслись бессвязные вопли восторга; они сливались в хор, который возносил хвалу тупой Жестокости, торжествующей над беззащитной Жизнью. Легкость, с которой смысл этих песнопений доходил до нашего сознания, сама по себе уже была шагом на пути к безумию. Короче говоря, ноги мы переставляли медленно, зато перед глазами у нас с головокружительной скоростью мелькали видения чуждой жизни. Наверняка прошло немало дней, хотя и не могу сказать сколько, прежде чем Барнар обратил мое внимание на нечто такое, к чему давно уже приглядывался сам. Его голос разорвал внезапно навалившуюся тишину, которая сразу же показалась бесконечной.
– Не могу больше! Я просто должен задать тебе этот вопрос. – И он положил мне на плечо свою громадную лапу, изрядно загрубевшую и потрескавшуюся за последние недели. Другую он вытянул перед собой, указывая на что-то вдали, там, куда лежал наш путь. Двойная белая полоса соляных утесов и разбивающихся у их подножия пенистых волн змейкой убегала вперед, постепенно истаивая на горизонте. Глаза Барнара, которые многие, введенные в заблуждение округлостью его лица, ошибочно называют телячьими, тогда как на самом деле они живые и выразительные, были устремлены на меня. Вид у него был, можно без преувеличения сказать, затравленный. – Скажи мне, я и в самом деле вижу вон там, примерно в трех четвертях пути к горизонту, черноватую точку, которая может оказаться мысом?
Я ответил после долгого молчания, собственный голос показался мне чужим и далеким.
– Да, думаю, именно это ты и видишь.
Изгибы береговой линии растянули наш путь к видению почти до бесконечности. Мы были все еще довольно далеко от вожделенной точки, когда она приняла совершенно определенные очертания, превратившись, таким образом, в источник не только надежды, но и новых сил. То, что издалека казалось крупным береговым выступом, по мере приближения превратилось в маленький мыс, увенчанный скоплением построек, против которого полумесяц волнолома и повторяющие его дугу ряды свай, также поддерживающих здания, уходили в море, зеркально повторяя очертания берега. Обе кривые почти смыкались в неправильной формы кольцо, заключая в свои объятия широкую каплеобразную лагуну. Если этот примечательный элемент пейзажа и впрямь дело человеческих рук, то создатель его наверняка должен принадлежать к фигурам того же легендарного масштаба, что и Гильдмирт, однако других имен такого же класса ни мы, ни Чарнал назвать не могли. Постепенно мы начали укрепляться в уверенности – неожиданной для нас самих, – что встреча с человеком, на которого мы возлагали все наши надежды, все же состоится. Однако зигзаги береговой линии умножали часы нашего путешествия до бесконечности, и все это время чрезмерно яркая подземная имитация заката изливала на нас неизменный ржаво-красный свет сквозь разрывы в тяжелой пелене туч и тумана.
Всю дорогу мы буквально не сводили глаз со своей цели, однако, скорчившись в расселине соляного уступа так близко к морю, как только можно было подобраться, не рискуя целиком отдаться во власть чуждой стихии, мы снова принялись изучать притягивавшее нас место, на этот раз с более близкого расстояния. Более всего нас поразил мучительный контраст между изначальным великолепием и нынешним плачевным состоянием построек.
Ибо время или чья-то злая воля нанесли раскинувшемуся перед нами архитектурному чуду удар в самое сердце: полуостров, на котором оно стояло, разделила глубокая трещина, так что передняя его часть на несколько саженей осела в воду. Увенчивавшее выступ пирамидальное сооружение – которое, судя по его внушительным размерам, вполне могло быть особняком самого Гильдмирта, если, конечно, это и есть его место жительства, – частично затонуло вместе с ним, так что прилив игриво плескался в залах первого этажа. Редкие волны, прорвавшись через заграждение волнолома, радостно взбегали по украшенным лепниной косякам, перехлестывали внутрь дома через подоконники зияющих окон, с любопытством шарили по углам.
Однако все остальное – большая часть окружавших дом построек – сохранило вид на удивление внушительный. Пирс и ряды вбитых в морское дно свай, повторяя изгиб полуострова, служили опорой целой череде элегантных построек, ни одна из которых ни в чем не повторяла другую, причем все они вместе и каждая в отдельности не выглядели ни заброшенными, ни неухоженными. Какого великолепного презрения к законам и порядкам подземного мира исполнено это вторжение человеческого гения, безбоязненно шагнувшего в воды моря Демонов! Какое вопиющее нарушение правил игры, подвластной одному лишь злу вселенной! Только безумец мог отважиться швырнуть в лицо его водоплавающим обитателям такой недвусмысленный вызов, столь дерзко заявить о своих правах. Но все же половина особняка затонула. Разглядев это, мы перестали сомневаться в том, что нашли наконец Гильдмирта или, по крайней мере, его крепость, но все увиденное нами полностью совпадало с описаниями, встречавшимися в легендах. Если Пират, оказавшись в плену подземного мира, на самом деле пользуется в его пределах свободой передвижения, то общая внушительность его обиталища соответствует этому; если же, с другой стороны, верно то, что пленником здешнего мира он стал не по своей воле, то частичное разрушение особняка говорит об этом не менее ясно.
Однако кем все же надо быть, чтобы добровольно прийти в такое место, да еще и построить здесь дом? Эта мысль не давала нам покоя. А уж осознание того, что этот человек так долго выдерживал натиск подземного мира в одиночку, повергло нас в совершенное перед ним благоговение. Теперь он, разумеется, вынужден жить по законам, которые диктуют демоны, но все же он один совершил столь многое и так долго удерживал завоеванную территорию, что мы могли лишь посочувствовать ему в нынешнем несчастье.
– Вот это наглость! – пробормотал Барнар, пряча улыбку.
– И целых сто лет свободы и могущества до того, как он попался.
– Значит, ты согласен с легендой? Я кивнул.
– Я чувствую, что это правда. Если люди здесь и стареют, то происходит это куда медленнее, чем наверху.
– Да, это одинаково верно для всех, и свободных, и пленников, – согласился в свою очередь Барнар. – Должен признать, я тоже это чувствую. Какая-то усталость, что ли. Так что если предположить, что демоны в некотором смысле защищают своих пленников, то тогда он, может быть, и жив.
– Вот и я так думаю. В конце концов, должен же кто-то присматривать за этим зоопарком там внизу.
– Если только это зоопарк, а не захватчики, новые хозяева.
Замечание Барнара заставило меня насторожиться. Некоторое время мы продолжали вглядываться в воду между полуостровом и пирсом. Она была мелкой и совершенно прозрачной, так что хорошо просматривался затопленный лабиринт рифов, гротов и крутых откосов, который представляло собой Дно. И в каждой его ямке и уютном уголке сидело, скорчившись в неподвижности, или, напротив, беспокойно шевелилось какое-нибудь существо. Несмотря на то что общий вид дна лагуны напоминал головоломку, в нем явно прослеживалось наличие какого-то замысла, и я еще больше утвердился в мысли, что перед нами именно зверинец, а не произвольное собрание демонов-победителей.
– Слишком уж они разные, – заметил я. – Демоны не имеют привычки вступать в союзы. Какой-нибудь один вид мог бы, наверное, захватить это место, но не такая пестрая толпа. Все это куда больше напоминает коллекцию, собрание представителей разных видов демонической фауны.
И действительно, коллекцию редкостей более инфернального вида трудно даже вообразить. Таких тварей можно, пожалуй, увидеть лишь на ярмарке в балагане чудес, где за мелкую монетку всем желающим дают взглянуть сквозь Стекло Проницающего Зрения на каплю воды из лужи. По счастью, вид большинства из этих созданий почти совсем изгладился из моей памяти, но некоторых я, очевидно, не забуду никогда. Был там шарообразной формы взрыв игл и колючек, который запросто можно было бы принять за увеличенного в размерах морского ежа, если бы с каждого острия его панциря не свисал желтой каплей человеческий язык. Другой представлял собой кристально прозрачную сферу, испещренную прожилками вен, внутри которой было заключено целое созвездие измученных человеческих лиц. Еще один демон более всего походил на ползуна. Присматриваясь к нему, я сделал открытие, от которого у меня кровь застыла в жилах.
– Глянь-ка вон туда, – толкнул я Барнара, – на мол, ближе к выходу.
– Гром меня разрази. Это что, ползун?
– Похоже, брат-близнец того демона, который притаился в подводном гроте сразу под ним.

X

Приглядевшись как следует к демону на молу – точной копии того, что под водой, – мы поняли, чем они отличались от ползунов. У тех глаза черные, круглые и блестящие, точно драгоценные пуговицы, тогда как у схожих с ними демонов вся широкая приплюснутая голова покрыта россыпью человеческих глаз. Передние лапы – самая короткая пара, с ее помощью ползуны очищают и подносят ко рту добычу, – которые у них обыкновенно заканчиваются колючими клешнями у этих демонов имели вид человеческих рук, правда с когтями вместо ногтей. Их тела с головы до кончиков лап были светло-зеленые, с ярко-алыми прожилками, и светились. Оба демона, настороженно наблюдая друг за другом, беспрестанно шевелили напряженными, точно стальные пружины, конечностями. Их движения своей вкрадчивой быстротой в точности напоминали ползунов.
Затем чудовище на молу – оно казалось немного поменьше, чем другое, внизу, – взгромоздило волосатую луковицу своего тела на балюстраду и, покачиваясь из стороны в сторону, присело, готовясь к прыжку. В следующее мгновение оно взвилось в воздух. В его прыжке нам почудилось что-то чувственное: оно не камнем падало в воду, а как бы парило, широко расставив лапы и почти мечтательно прикрыв глаза. Его увеличенная копия встала на дыбы и, высунув из воды передние лапы, встретила натиск летуна бешеным контрударом.
Целое облако воздушных пузырьков скрыло от нас картину битвы. Когда все стихло и вода снова стала прозрачной, мы увидели, что нападающий одолел более крупного демона и теперь, взяв его передние конечности своими в замок, подталкивает его к поверхности. Передняя часть тела побежденного оторвалась от дна, задние лапы беспомощно скребли по песку в поисках точки опоры, страшные клыки понапрасну лязгали в пустоте. И тут из нижней части живота победителя вытянулся свернутый спиралью ярко-красный шнур, распрямился, коснулся какого-то отверстия в подбрюшье обездвиженного противника и скользнул внутрь его тела. Некоторое время не происходило ничего, только красный шнур пульсировал, перекачивая невообразимые субстанции из одного органа в другой. Затем связь прервалась, и шнур вернулся на прежнее место. Победитель отпустил странно обмякшего демона, развернулся и поплыл прямо к полузатопленному особняку. Мы обратили внимание, что, когда он проплывал над другими обитателями инфернального зверинца, все они, даже те, кто вдвое-втрое превосходил его размерами, съеживались и норовили забиться поглубже в свои гроты и расщелины. Ползун наддал, поджал лапы к животу и, поймав очередную волну, вкатился на ее гребне в распахнутое окно нижнего этажа.
Мы с Барнаром обменялись долгим взглядом. Каждый из нас ждал, пока другой скажет что-нибудь внятное.
– Он славился своим искусством менять обличья еще до путешествия сюда, – рискнул наконец мой друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20