— Прекрасно! — радостно воскликнул я. — Мы остановимся у него, если вы можете проводить нас прямо до его дома.
— Это я могу, — отвечал он с неподдельной искренностью. — И вы не пожалеете, что я с вами. Париж не особенно приятное место в смутное время, и вашим сиятельствам попался хороший проводник.
Я не спросил его, какие смуты он подразумевал, но поспешил в гостиницу, чтобы захватить свое оружие и сообщить Мари и Круазету о найденном мною союзнике. Они, естественно, обрадовались этому, и мы выехали в самом веселом расположении духа, рассчитывая после полудня попасть в Париж.
Но по дороге лошадь Мари потеряла подкову, и мы долго разыскивали кузнеца. Затем в Этампе, где мы остановились завтракать, нас заставили долго ждать. Так что солнце уже садилось, когда мы первый раз в жизни подъезжали к Парижу.
Красный отблеск заката озарил восточные холмы, на которых высвеченные закатными лучами выделялись башни Notre-Dame и одиноко стоящая колокольня St. Jacques de Boucherie. Несколько высоких крыш, выделявшихся над другими, были так же облиты ярким светом, и огромное темное облако, растянутое с севера на юг и похожее на человеческую голову, висело над городом и постепенно переходило в окраске от одного цвета к другому, начиная от кроваво-красного, потом фиолетового, кончая черным, по мере сгущения сумерек.
Проехав через ворота и несколько мостов, мы были совершенно ошеломлены непривычным для нас шумом и суетой. Сотни человек двигались взад и вперед по узким улицам. Женщины перекрикивались из окон домов. Колокола нескольких церквей звонили couvre-feu . Глаза наши разбегались, глядя на эти высокие дома с крутыми крышами и башенками всевозможных видов, на эти причудливой архитектуры церкви, на скопления горожан (некоторые из них были самого свирепого вида), толпящихся на углах зловонных переулков и провожавших нас недобрыми взглядами.
Вскоре дорогу нам преградила толпа, собравшаяся смотреть на кавалькаду из шести сеньоров, переезжавших улицу. Они ехали попарно, небрежно развалившись в седлах, перекидываясь словами и не обращая никакого внимания на собравшихся подле них людей и их замечания. Их изящная осанка и великолепие их костюмов и вооружения превосходили все виденное нами до сих пор. За ними пешком шла дюжина лакеев и пажей, шутки и смех которых долетали через головы толпы и до нас.
В то время как я смотрел на них, лошадь Бюре, испуганная движением в толпе, попятилась на мою, и Бюре разразился напрасными ругательствами. В тот же момент внимание мое было отвлечено Круазетом, который прикоснулся к моей руке своим хлыстом и воскликнул в большом волнении:
— Посмотри-ка! Разве это не он?
Я стал смотреть в указанном направлении, насколько позволяла взбесившаяся подо мной лошадь, напуганная еще и ругательствами Бюре, и взгляд мой остановился на последней паре кавалеров.
Они переезжали поперек улицу, так что я мог видеть их только сбоку и, собственно, ближайшего к нам всадника. Это был чрезвычайно красивый молодой человек, лет двадцати двух или двадцати трех, с длинными локонами, падавшими на его кружевной воротник, и в шелковом оранжевом плаще. У него было весьма симпатичное и доброе лицо, но он был совершенно незнаком мне.
— Я готов поклясться! — воскликнул Круазет. — Это сам Луи… мсье де Паван!
— Этот? — отвечал я, когда толпа разошлась, и мы смогли двигаться далее. — Ни в коем случае!
— Нет, не тот! Другой, рядом! — воскликнул Круазет.
Но я не разглядел другого всадника. Повернувшись в седлах, мы пристально вгляделись им вслед, и мне показалось, что фигура второго человека напоминает Луи. Но Бюре, по его словам знавший Павана, только смеялся над этим.
— Ваш друг гораздо шире в плечах! — И мне думалось, что он прав, хотя много значил и покрой одежды. — Они наверное возвращаются из Лувра, после игры в «ранте», — продолжал он. — Адмиралу наверное лучше, потому что ближайший к нам был мсье де Телиньи, его зять. Другой же, о котором вы говорили — граф де ля Рошфуко.
С этими словами он свернул в какую-то узкую улицу вблизи реки, и мы могли рассмотреть находившуюся неподалеку темную массу построек, которая, по словам Бюре, и была Лувром, жилищем короля. Из этой улицы мы повернули в короткий проулок, и тут Бюре остановил свою лошадь и громко постучал в тяжелые ворота одного из домов. Было так темно, что когда ворота открылись, и мы въехали во внутренний двор, мы смогли разглядеть только силуэт высокого дома с крутою крышей, выделявшийся на фоне темнеющего неба, и группку людей с лошадьми в ближайшем к нам углу двора. Бюре ничего не сказал им, но когда мы слезли с лошадей, указал нам слугу, который должен был проводить нас к мсье де Паван.
При мысли, что наше длинное путешествие кончилось и что мы вовремя успеем предупредить Луи о грозившей ему опасности, мы позабыли все наши мучения и усталость. Бросив поводья Жану, мы весело побежали по лестнице за слугой. Ура! Дело было сделано наконец!
Дом, в то время как мы проходили по длинным его коридорам и поднимались по лестнице, показался нам полным народа. Мы слышали голоса и не раз могли различить бряцание оружия. Но проводник наш, ни разу не останавливаясь, молча привел нас в небольшую комнату, освещенную висячей лампой.
— Я извещу мсье де Паван о вашем приезде, — сказал он почтительно и скрылся за тяжелой занавесью, отделявшей нашу комнату от другой. При этом до нас долетел шум разговора и звон стеклянной посуды.
— У него, вероятно ужинают гости, — сказал я, чувствуя некоторое волнение и стараясь смахнуть хлыстом пыль со своих сапог (я помнил, что мы теперь были в Париже!).
— Он будет поражен, увидев нас, — сказал Круазет, засмеявшись, хотя тоже испытывал заметное волнение.
Так мы стояли в ожидании нашего хозяина. Минута проходила за минутой, и я раздумывал — вероятно под впечатлением виденной кавалькады, окажется ли мсье де Паван в Париже таким же человеком, каким он был в Кайлю, и будет ли придворный кавалер так же ласков с нами, как жених Кит. Я пребывал в раздумьях, не в силах решить занимавший меня вопрос, когда кто-то раздвинул тяжелую занавесь. У дверей стоял улыбаясь громадного роста человек в великолепном черном костюме с большим белым воротником. В руках он держал маленькую собачку, тотчас же нас облаявшую. Круазет, стоявший рядом, задохнулся.
Это не был наш старый друг Луи де Паван! Это был наш недруг! На пороге комнаты стоял Видам де Безер.
— Добро пожаловать господа, — сказал он улыбаясь, и никогда еще косина в его глазах не была так заметна. — Добро пожаловать в Париж, мсье Ан!
Глава IV. В ЗАПАДНЕ
На некоторое время воцарилось молчание. Мы устремили на него негодующие взгляды, а он нам улыбался, он заигрывал с нами, как заигрывает иногда кошка. Круазет рассказывал мне потом, что он был готов умереть от стыда и досады, что мы так были одурачены.
Между тем я был не в состоянии сразу осознать нашего положения. Я никак не мог себе представить, чтобы дом, где я находился, не принадлежал Павану. Я смутно начал подозревать, что Безер убил его и завладел домом. Под впечатлением этой фантазии я бросился к Видаму, схватил его за руки и закричал не своим голосом:
— Что вы сделали с мсье де Паваном? Отвечайте мне!
— Пока — ничего, — отвечал он спокойно, с улыбкой взглянув мне в лицо и показав при этом свои острые белые зубы. Затем он стряхнул меня, как котенка, с себя.
— Как же вы тогда попали сюда?
Он посмотрел на Круазета, задавшего вопрос, и пожал плечами, как будто дивясь глупости избалованного ребенка.
— Мсье Ан, кажется, не понимает, — продолжал он насмешливо-вежливым тоном, — что я имею честь приветствовать его в отеле Безер, что на улице Платриер.
— Отель Безер! улица Платриер! — воскликнул я, совершенно растерявшись. — Но Блез Бюре сказал, что это улица Сент-Антуан!
— А! — отвечал он с расстановкой, как будто не сразу понимая. — А! Теперь я вижу в чем дело! — Он опять злобно улыбнулся. — Так вы познакомились с Блезом Бюре, моим достойным конюшим! С почтенным Блезом! Теперь я все понимаю! И вы думали, щенки, — продолжал он, внезапно переменив тон и посмотрев на нас бешеными глазами, — потягаться со мной?! Со мной — безмозглые! Как будто безерского волка можно затравить, как зайца! Ну так слушайте, я расскажу, что вас ожидает. Вы теперь находитесь в моем доме и в моей власти. У меня тут до сорока человек, которые и глазом не моргнут, прикажи я им перерезать хоть горло грудного младенца. Эта работа будет им даже по вкусу, — добавил он с адским торжеством.
Он хотел еще что-то сказать, но я не дал ему. Сознание того, что мы одурачены и его торжество привели меня в такую ярость, что я закричал, не помня себя:
— Сперва я поговорю с вами, Безер! Я выскажу все, что я думаю о вас! Вы подлая тварь, Видам! Собака! Животное! И я плюю на вас! Предатель и убийца! Разве этого мало?! Обнажайте свою шпагу, если вы дворянин!
Он покачал головой, продолжая улыбаться и даже не шевелясь.
— Я сам не занимаюсь грязной работой, — все так же спокойно произнес он. — Я предоставляю такую забаву своим лакеям.
— Хорошо! — ответил я, обнажая с этими словами свою шпагу и бросаясь с быстротою молнии к занавеси, у которой он стоял. — Хорошо! Сперва мы убьем тебя! А там пускай разделывается с нами твоя челядь! — гневно закричал я, и, казалось все зверские чувства пробудились во мне. — Мари! Круазет! Вперед, на него!
Но они не откликнулись на мой призыв. Они стояли неподвижно и не обнажали клинков. Одно мгновение этот человек находился в моей власти. Моя рука со шпагой, конец которой упирался ему в грудь, могла одним движением пронзить его насквозь. И как я его ненавидел! Но он тоже оставался неподвижен. Если бы он сказал только одно слово, сделал малейшее движение или прикоснулся к клинку, я бы убил его на месте. Но он не шевелился, и я не мог сделать этого. Рука моя опустилась.
— Трусы! — воскликнул я с негодованием, обращаясь к братьям, до сих пор не отстававшим от меня. — Трусы, — повторил я тихо, и силы, казалось, оставили меня.
Я бросил шпагу, и она зазвенела, ударившись о пол.
— Так будет лучше! — произнес медленно Безер, как будто мы лишь продолжали наш разговор, а он не подвергался никакой опасности. — Я только что хотел просить вас об этом. Я буду весьма обязан, если и эти молодые господа последуют вашему примеру. Благодарю вас!
Круазет, а вслед за ним и Мари исполнили его требование. Я скрестил руки на груди в полном отчаянии, и был готов разрыдаться, если бы меня не удерживал от этого стыд.
Он стоял перед нами под самой лампой, на целую голову выше меня, полным господином над нами, и мы чувствовали себя совершенными детьми… О! Я готов был заплакать! Вот чем закончилось наше длинное путешествие, все наши надежды и ожидания рыцарских подвигов!
— Ну, а теперь вы может быть выслушаете меня, — продолжал он мягко, — и тогда узнаете, как я хочу поступить с вами. Я продержу вас здесь, молодые господа, пока вы не понадобитесь мне, чтобы исполнить мое поручение к мадемуазель, вашей кузине, и передать ей известие насчет ее жениха. Я не заставлю вас долго дожидаться, — прибавил он со зверской ухмылкой. — Вы приехали в Париж как раз вовремя. Здесь предполагается… Одним словом, сегодня ночью приведется в исполнение — и как это вышло для вас удачно! — один маленький план, с целью устранения нескольких неудобных людей, в числе которых могут оказаться и ваши знакомые, мсье Ан. Вот и все. Вы услышите лишь выстрелы, шум, пожалуй, вопли… Но не обращайте внимания: вам не грозит опасность. Что же касается мсье де Павана, — продолжал он, понижая голос, — то, пожалуй, к утру я в состоянии буду сообщить вам некоторые известия о нем, чтобы вы передали их от меня в Кайлю… мадемуазель, вы понимаете меня.
Маска вежливости упала на один момент. На его лице блеснула улыбка торжества, губы его зашевелились — он как бы предвкушал сладость и видел самою картину ожидаемого мщения. Я так явственно понял это, что, содрогаясь, отступил на несколько шагов назад. Взглянув в лицо Круазета, я убедился, что его охватило вместе с запоздавшим раскаянием то же чувство, что и меня. Я был так сильно потрясен злобным выражением лица Безера, адскою радостью, сверкавшей в его глазах, что мне на мгновение показалось опять, что сам дьявол показался мне.
Но его обычное хладнокровие скоро возвратилось к нему, и, повернувшись к двери, он сказал небрежно:
— Если вы последуете за мной, то я позабочусь о вашем ночлеге. Может быть, помещение будет вам не совсем по вкусу, ибо мне некогда думать о гостеприимстве сегодня вечером, но вряд ли вы пожалуетесь на ужин.
Он отдернул при этих словах занавесь и перешел в следующую комнату, нисколько не помышляя о том, что мы можем поразить его сзади. В нем иногда обнаруживались черты, видимо не имеющие ничего общего с тем понятием, которое мы имели о нем.
Вслед за ним мы вошли в длинную узкую комнату, освещенную серебряными светильниками: стены ее были сплошь увешаны коврами. Драгоценное серебро с чеканкою работы знаменитого флорентийца Челлини украшало также стол, уставленный богатым венецианским стеклом и множеством другой посуды, наполненной всевозможными кушаньями и напитками, и имевший такой вид, будто за ним только что пировало многочисленное общество. Но кроме двух лакеев у буфета и какого-то духовного лица на дальнем конце стола в комнате никого не было.
Монах встал, когда мы вошли, и Видам поклонился ему как будто они только что увиделись.
— Добро пожаловать, мсье коадъютор, — приветствовал он его довольно холодно.
Они посмотрели друг на друга не очень-то дружелюбно, напоминая скорее двух хищных птиц, готовых кинуться в драку из-за добычи, нежели гостя и хозяина. На это сравнение наводили меня сверкающие глаза обоих и похожий на птичий клюв нос коадъютора.
— Ха-ха! — воскликнул он, пронизывая нас взглядом (видимо после дороги мы представляли жалкое зрелище). — Кто они такие? Уж не первая ли добыча сегодняшней ночи, а?
Видам мрачно посмотрел на него.
— Нет, — отвечал он грубо. — Как вам известно, коадъютор, я не особенно стесняюсь на улице, но они в моем доме и будут ужинать. Быть может, для вас непонятна разница, но она существует для меня, — добавил он ядовитым тоном.
Все это было абсолютно непонятно для нас. Монах не отводил своего зловещего взора, что решительно угнетало меня. Вообще все это, вместе с душившей меня злобой, возбудило во мне такое отвращение, что когда Безер пригласил меня жестом сесть за стол, я отшатнувшись, отвечал хмуро и почти по-детски строптиво:
— Я не стану есть вместе с вами.
Мне в голову не приходило, что эти слова могут пронять толстую шкуру Видама. Но внезапно краска залила его мрачное лицо, и жилы вздулись на висках, хотя взгляд не выразил злобы. Все это продолжалось одно мгновение.
— Арман, — промолвил он спокойно слуге, — эти господа не желают ужинать вместе со мной. Накрой им на другом конце стола.
Человек состоит из противоречий. Увидев, что мои слова подействовали на Видама, я уже раскаивался в своем поступке и даже с неохотой последовал за слугою на противоположный конец стола. Теперь к ненависти, которую несомненно внушил мне Видам, примешивалось еще другое чувство, похожее на удивление, зародившееся вероятно в тот момент, когда его жизнь была в моих руках, и он не обнаружил при этом никакого колебания.
Ели мы в молчании, лишь Круазет, схватив мою руку под столом, просил меня не судить его слишком строго. На другом же конце стола шел оживленный разговор, но из долетавших до нас обрывков фраз я мог только заключить, что духовник старался внушить своему хозяину преимущество известного образа действий, с которыми последний не хотел согласиться. Неожиданно Безер повысил голос.
— У меня своя цель, — гневно воскликнул он с проклятием, на которое священник ничего не возразил, — и я буду служить ей! Далее этого я не пойду. У вас своя задача. Хорошо, служите же ей, но не толкуйте мне о святом деле! Святое дело?! Пусть оно провалится к черту!.. У меня своя цель, также как у вас с мсье Гизом свои цели. И вы меня не убедите, что есть какое-то другое, более важное дело, которому вы служите!
— Дело короля? — сказал монах с кислою улыбкой.
— Скажите лучше «дело итальянки», — отвечал презрительно Безер, подразумевая вероятно королеву-мать — Катерину де Медичи.
— Дело церкви, наконец? — настаивал духовник.
— Церкви? Это ваше, мой друг! — сказал Безер, фамильярно похлопывая по груди собеседника, торопливо крестившегося в это время. — Церкви? — продолжал он. — Нет, нет, мой друг. Вот что я вам скажу: вы хотите, чтобы я пособил вам избавиться от пугала и предлагаете свою помощь в борьбе с моим… Тогда, говорите вы, над нами никого не останется. Но поймите вы наконец, — тут Безер стукнул кулаком по столу, — я не допущу, господин церковник, чтобы кто-нибудь вмешивался в мои дела!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18