А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Эразм Роттердамский поставил гуманизм на службу реформе, но не порывал с католической церковью. Однако единство церкви и христианства усилиями Мартина Лютера было безвозвратно утрачено. 31 октября 1517 года Лютер выступил со своими 95-ю тезисами против индульгенций.
Началась Реформация. Консервативные богословы мигом ощутили внутреннюю связь между «новым богословием» Эразма и «Лютеровой ересью». В поправках к тексту и традиционному толкованию священных книг, в стремлении вернуться вспять, к источникам христианства, к идеям и правилам древней церкви, они увидели посягательства на католическую веру в целом — и были, по-своему правы. Среди новоявленных оппонентов были и добрые знакомцы Эразма, люди, которых он уважал и ценил. Он отбивался изо всех сил, писал одну «апологию» за другой, взывал к защите папы и императора. К богословам присоединились нищенствующие монахи-проповедники (доминиканцы и кармелиты) Эразма публично поносили в церквах.
Теперь была одна цель травли — заставить князя ученых и богословов выступить против Лютера и, тем самым, раздавить Лютера весом Эразмова авторитета. Но на это Эразм не согласен. Он предпочитает бегство, и в конце 1521 года переселяется в Базель. В Базеле ему жилось привольно и, пожалуй, даже счастливо, несмотря на все бури, бушевавшие вокруг. Реформацию, неуклонно подвигавшуюся вперед, Великую крестьянскую войну в Германии, войну в Италии. Здесь, укрытый от истошной брани врагов, он хладнокровно и трезво определил свою позицию в борьбе, которой положило начало выступление Лютера.
На первых порах он сочувствовал Лютеру всецело и, хотя от публичной поддержки уклонялся, считая, что это лишь обострит раздор, частным образом всячески его оправдывал. Потом, еще в Лувене, он пытался примирить враждующих, призывал обе стороны ко взаимной сдержанности, одновременно убеждаясь все яснее, что путь Лютера — не его путь, что если они и были союзниками, то лишь временными. И уже в Базеле, не под чужим давлением, а по собственному почину, по внутренней потребности, он отмежевался от Лютера до конца («О свободе воли», 1524).
Но это не заставило его присоединиться к лагерю обскурантов и заядлых папистов. Свои убеждения он сохранил нетронутыми и продолжал высказывать их до конца жизни, подставляя себя под огонь обоих лагерей. Базельский период длился до 1529 года, когда сторонники реформы взяли верх. И снова, как когда-то в Лувене, Эразм вынужден бежать, только на сей раз он спасает свою независимость от победивших реформаторов, которые, среди прочего, поспешили объявить присутствие на своих воскресных богослужениях обязательным.
13 апреля 1529 года он отплывает вверх по Рейну, цель его путешествия — город Фрейбург, находящийся под властью австрийских государей. Несмотря ни на что продолжает издавать и переводить отцов церкви и «языческих авторов», пишет богословские, нравоучительные, педагогические, учено-филологические и даже политические трактаты, составляет учебники.
В эти годы создана большая часть сборника «Разговоров запросто». К тем же годам относится и очень дорогая для ближайших к Эразму веков часть его наследия — парафразы (то есть развернутые пересказы-истолкования) книг Нового завета. Эразм оставался интеллектуальным образцом Европы. Бесчисленные друзья по-прежнему окружают его обожанием и заботами, нередко чрезмерными и потому тягостными. Не иссякает и поток писем. Светские и духовные государи наперебой осыпают его милостями, папа Павел III предлагает ему кардинальскую мантию.
Во Фрейбурге ему живется, пожалуй, еще спокойнее, чем в Базеле. Политические события почти не волнуют его больше — годы и болезни берут свое. Но ни старость, ни недуги не властны над неиссякаемою трудоспособностью этого человека — одна книга следует за другою «О раннем и достойном воспитании детей» (1529), «Изъяснение псалма XXII», «Рассуждение насчет войны с турками», «О приличии детских нравов» (1530), «Истолкование Символа веры», «О возлюбленном согласии в Церкви» (1533), «О приготовлении к смерти» (1534), «Экклезиаст, или Евангельский проповедник» (1535). И это — не считая новых изданий античных авторов и отцов церкви, переводов, «апологий», сборников своих писем, дополнений к «Разговорам». Виюне 1535 года Эразм приехал в Базель, чтобы лично наблюдать за печатанием «Евангельского проповедника», которого он писал много лет и сам оценивал очень высоко.
Он рассчитывал вскоре вернуться обратно или, напротив, продолжить путь и навестить родные края — Голландию, Брабант, — но к концу лета решил остаться. Нет сомнения, что на него до крайности тяжело подействовала весть о казни Томаса Мора, клеветнически обвиненного в государственной измене и обезглавленного 6 июля 1535 года. По-видимому, он действительно ощутил, что жизнь кончена.
Эразм умер в ночь на 12 июля 1536 года в доме Иеронима Фробена, сына и наследника Иоганна Фробена. 18 июля он был со всеми возможными почестями погребен в кафедральном соборе Базеля.
Эразм был натурой тонкой, нежной, легко ранимой, испытывающей настоятельнейшую потребность в дружбе и согласии, ненавидевшей раздоры. Он легко и быстро сходился с самыми разными людьми. И вместе с тем он был обидчив, недоверчив, злопамятен, сварлив, и к старости эти качества развились до размеров почти маниакальных. Он нуждался в постоянной поддержке, одобрении, похвале, и в молодости, часто их лишенный, плакал до изнеможения, испытывал отвращение к жизни. Он ненавидел самодовольство и самовлюбленность, считая, как и Платон, этот порок источником всех бед. Он был мнителен и в прямом смысле слова — отчаянно боялся болезней, заразы. Бесстрашие в подобных делах, на его взгляд, — признак не мужества, но тупости.
Несмотря на слабое здоровье, Эразм был всегда в трудах. Писал он поразительно быстро, без перерыва, «единым духом», но почти никогда не перечитывал написанного, не делал никаких поправок эта часть дела вызывала в нем такую скуку, которую он не мог пересилить. Эразм был противником философии, как конструкции по аристотелевско-схоластическому типу, которая сосредоточивается на проблемах метафизики, физики и диалектики.
К этой форме философии Эразм преисполнен такого презрения, что в «Похвале глупости» даже пишет: «За ними следуют философы, почитаемые за длинную бороду и широкий плащ, которые себя одних полагают мудрыми, всех же прочих смертных мнят блуждающими во мраке. Сколь сладостно бредят они, воздвигая бесчисленные миры, исчисляя размеры солнца, звезд, луны и орбит, словно измерили их собственной пядью и бечевкой, они толкуют о причинах молний, ветров, затмений и прочих необъяснимых явлений и никогда ни в чем не сомневаются, как будто посвящены во все тайны природы-зиждительницы и только что воротились с совета богов.
А ведь природа посмеивается свысока над всеми их догадками, и нет в их науке ничего достоверного. Тому лучшее доказательство — их нескончаемые споры друг с другом. Ничего в действительности не зная, они воображают, будто познали все и вся, а между тем даже самих себя не в силах познать и часто по близорукости или по рассеянности не замечают ям и камней у себя под ногами. Это, однако, не мешает им объявлять, что они, мол, созерцают идеи, универсалии, формы, отделенные от вещей, первичную материю, сущности, особливости и тому подобные предметы, до такой степени тонкие, что сам Линней, как я полагаю, не смог бы их заметить».
Философия для Эразма есть знание, каким было оно для Сократа и других античных авторов. Она есть мудрое понимание жизни, в особенности практическое благоразумие христианской жизни. Христианская мудрость не имеет нужды быть усложненной силлогизмами, и ее можно почерпнуть из евангелий и Посланий св. Павла. «Что иное есть учение самого Христа, которое он сам именовал возрождением, как не возвращение нашей природе блага творения?», — писал Эразм. Эта философия Христа есть, следовательно, «возрождение». Лучшие книги язычников содержат «все то, что находится в соответствии с учением Христа».
Великая религиозная реформа для Эразма состоит в следующем стряхнуть с себя все, что навязано силой церковного авторитета, оспаривать тех схоластиков, которые указуют на простоту евангельской истины, которую сами же запутывают и усложняют. Путь Христа к спасению очень прост искренняя вера, милосердие без лицемерия и беспорочная надежда. И великие святые тем велики, что жили духовно свободно в простоте евангельской. Итак, необходимо вернуться к истокам. Он восстанавливает источники, критическое издание и перевод Нового завета, а также издает труды Отцов церкви: Киприана, Арнобия, Иеренея, Амвросия, Августина и других (поэтому Эразма можно считать зачинателем патрологии). Филологическая реконструкция текста и корректное издание сами по себе имеют для Эразма значение определенно философское, что больше, чем просто обладание достаточной операциональной техникой и эрудицией. Философский дух концепции Эразма своеобразно проявляется в «Похвале глупости». Речь идет о работе, ставшей наиболее известной, и среди прочих она и сегодня читается с наибольшим интересом.
Что же такое «глупость»? Это нелегко выяснить и определить, поскольку она представлена Эразмом во всей полноте; в ней проявляются, с одной стороны, как крайне отрицательные свойства худшей части человека, так, в противоположность этому, качества, достойные Христа, безумие Креста (как определил это сам св. Павел). И Эразм представляет, с немалой долей игривости, всю гамму степеней безумия, иной раз блистая сократической иронией, интересными парадоксами, бичующей критикой, иногда с досадными сбоями (как в случае обличения развратных привычек людей церкви того времени).
Порой Эразм обличает глупость с очевидным осуждением, а когда дело касается веры — с очевидным стремлением возвысить трансцендентные ценности, иногда просто как проявление человеческих иллюзий, впрочем, представляя их как необходимый элемент жизни. «Глупость» — некая чудесная метла, которая сметает со своего пути все, что обманчиво в понимании истины более глубокой, чем сама жизнь, иногда она скрывается под одеждами короля, иногда в рубище нищего, иногда под маской сильного мира сего являет негодяя. «Глупость» в духе Эразма срывает покровы и показывает комедию жизни и настоящее лицо тех, кто прятался под маской. Она несет дух сцены, маски, актерства, чтобы каким-нибудь образом заставить вещи явиться такими, как они есть. И таким образом, эразмовская «глупость» это обнаружение «истины».
Кульминацией эразмовой глупости становится вера.
«Засим, среди глупцов всякого города наиболее безумными кажутся те, кого воодушевляет христианское благочестие. Они расточают свое имение, не обращают внимания на обиды, позволяют себя обманывать, не знают различия между друзьями и врагами… Что же это такое, если не помешательство?»
И кульминацией кульминации «глупости» является небесное счастье; оно хотя и принадлежит другой, небесной жизни, но его уже здесь, на земле, можно вкусить, по крайней мере на краткий миг и лишь немногим.
«И вот, очнувшись, они говорят, что сами не знали, где были. Одно они знают твердо беспамятствуя и безумствуя, они были счастливы. Поэтому они скорбят о том, что снова образумились, и ничего другого не желают, как вечно страдать подобного рода сумасшествием».
МИШЕЛЬ МОНТЕНЬ
(1533–1592)
Французский юрист, политик и философ, занимавшийся проблемами морали, блестящий писатель и очеркист, по своему мировоззрению ярко выраженный скептик. В своем главном сочинении «Опыты» (1580–1588) выступает против схоластики и догматизма, рассматривает человека как самую большую ценность.
Мишель Монтень родился 28 февраля 1533 года в замке Монтень, в Перигоре — области на юго-западе Франции. По отцовской линии Монтень происходил из богатой купеческой семьи Эйкемов, получившей дворянство в конце XV века и прибавившей к своей фамилии еще фамилию Монтень, по названию приобретенного прадедом (в 1477 году) земельного владения.
Отец Монтеня, Пьер Эйкем, был человек незаурядный. Он любил книги, много читал, писал стихи и прозу на латыни. По принятому в богатых французских семьях обычаю, мать Монтеня не кормила его сама. Пьер Эйкем решил отправить его в бедную крестьянскую семью (в деревушке Падесю, близ замка Монтень), чтобы, как писал впоследствии Монтень, приучить его «к самому простому и бедному образу жизни».
Когда ребенку было около двух лет, Пьер Эйкем взял его домой и, желая обучить латинскому языку, отдал на попечение учителя из немцев, не знавшего ни слова по-французски, но зато прекрасно владевшего латынью. В доме соблюдалось нерушимое правило, согласно которому все — и отец, и мать, и обученные некоторым латинским фразам слуги обращались к ребенку только по-латыни. Благодаря этому маленький Монтень усвоил латинский язык как родной.
Греческому языку Мишеля обучали другим способом, используя игры и упражнения, однако этот метод особых успехов не дал. Монтень навсегда остался довольно слабым эллинистом и предпочитал пользоваться греческими классиками в латинских или французских переводах.
В шесть лет Мишеля отправили учиться в колледж в Бордо. Но это училише, хотя в нем преподавал ряд видных гуманистов и оно считалось лучшим во Франции, мало дало Монтеню. Благодаря своему отличному знанию латыни Монтень мог окончить учение раньше обычного срока.
«Выйдя из школы, — рассказывает Монтень, — тринадцати лет, и окончив, таким об разом, курс наук (как это называется на их языке), я, говоря по правде, не вынес оттуда ничего такого, что представляет сейчас для меня хоть какую-либо цену».
О следующих за этим нескольких годах жизни Монтеня сохранилось мало сведений Достоверно известно лишь, что он изучал право, так как отец готовил его к магистратуре. Когда Монтеню был двадцать один год, Пьер Эйкем купил одну из созданных Генрихом II (в поисках новых статей дохода) должностей — должность советника при Счетной палате в Периге, но затем, будучи избранным мэром города Бордо, он отказался от приобретенной должности в пользу сына.
В 1557 году Счетная палата в Периге была ликвидирована, и штат ее вошел в состав бордоского парламента Таким образом, двадцати пяти лет Монтень стал советником бордоского парламента. В качестве члена магистратуры Монтень добросовестно исполнял свои обязанности. Ему давались иногда важные поручения, при выполнении которых Монтеню пришлось несколько раз в царствования Генриха II, Франциска II и Карла IX побывать при королевском дворе. Однако судейская среда, в которую попал Монтень, рано стала тяготить его, как и сама рутинная служба, которая не соответствовала его склонностям.
С самого же начала Монтень был поражен обилием и неслаженностью французских законов.
«У нас во Франции, — писал он впоследствии в «Опытах», — законов больше, чем во всем остальном мире. Наиболее подходящие для нас — и наиболее редки — самые из них простые и общие. Да и то я считаю, что лучше обходиться совсем без законов, чем иметь их в таком изобилии, как мы».
Но несравненно больше Монтень был поражен продажностью, кастовым духом и произволом, царившими при разборе дел, которыми занимались его коллеги. Резкое осуждение Монтеня вызывали такие методы «правосудия», как предварительная пытка на допросе и пытка в качестве дополнительного наказания по приговору. Он был и против бича тогдашнего времени — ведовских процессов, отрицая вообще существование колдовства.
Разразившиеся в 1960-х годах во Франции гражданские войны сделали для Монтеня службу еще более тягостной. И в 1570 году, через два года после смерти отца, Монтень отказался от своей должности советника бордоского парламента. Но вместе с тем годы работы в бордоском парламенте значительно расширили житейский его опыт, дали ему возможность столкнуться со множеством людей разных социальных состояний и разных убеждений.
Пребывание в бордоском парламенте было отмечено для Монтеня таким крупнейшим событием в его жизни, как встреча с талантливым гуманистом-публицистом Этьеном Ла Боэси. Монтень познакомился с Ла Боэси, который тоже был советником бордоского парламента, очевидно, около 1558 года. Знакомство их вскоре перешло в тесную дружбу. Монтень и Ла Боэси стали называть друг друга братьями. В одной из глав своих «Опытов» — «О дружбе» — Монтень несколько лет спустя воздвигнул памятник этой дружбе, подобная которой, по его словам, встречается лишь раз в три века. Ла Боэси писал латинские и французские стихи, посвящая некоторые из них Монтеню. Но главным творением Ла Боэси, увековечившим его имя для потомства, был знаменитый трактат «Рассуждение о добровольном рабстве», представляющий, собой гневное обличение всякого самовластия и пронизанный страстной защитой прав порабощенных народов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123