Академические отчеты и протоколы за 1900-1912 гг. рисуют картину
вопиющего несоответствия научных задач, стоявших перед учеными, материальным
возможностям Академии. В ее отчете за 1906 г., в частности, говорилось:
"Материальные средства Академии ни в коей мере не соответствуют росту ее
научных институтов, отчеты которых вследствие этого начинают походить на
мартирологи" (Отчет Академии наук за 1906 г. СПб., 1906, с. 4). Новые штаты
1912 г. ненамного изменили положение, так как большая часть ассигнованных
средств предназначалась для оплаты научного персонала, а на "научные
предприятия" было выделено всего 47000 руб. (История Академии наук СССР. М.;
Л.: Изд-во АН СССР, 1964, т. II, с. 461). В сущности, в словах В. И.
Вернадского о том, что средства Петербургской Академии наук несравнимы даже со
средствами академий маленьких стран Европы, при всей их полемической
заостренности нет большого преувеличения, если учитывать огромность и
богатство Российской империи. Следует добавить, что, добиваясь улучшения
условий исследовательской работы и увеличения ассигнований на научные нужды,
ученые, в том числе и В. И. Вернадский, обычно сравнивали Петербургскую
Академию не со старыми европейскими академиями, а с новыми, мощными
исследовательскими организациями, такими, например, как Институт Карнеги в США
или учреждения Общества кайзера Вильгельма в Германии, которое пользовалось
значительной финансовой поддержкой не только государства, но и крупных
промышленных фирм. См., например, статью В. И. Вернадского "Академия наук в
1906 г." в наст. издании.
[4]
Имеются в виду, по-видимому, любительские научные кружки и общества Франции I
половины XVIII в., на базе которых позднее, во II половине столетия,
сформировались национальные академии (Французская - 1635, Академия надписей -
1663, Академия наук - 1666). Принимая под свою опеку научные общества и
возводя их в ранг "королевских академий", французский абсолютизм поддерживал
далеко не все их работы, а лишь те, которые были вызваны военными нуждами или
связаны с соображениями государственного престижа.
[5]
Эта оценка В. И. Вернадского связана с недостаточной изученностью истории
науки в Польше в его время. В XVII в. в Гданьске вел свои наблюдения
выдающийся астроном Ян Гевелий (1611-1687) - продолжатель научных традиций Н.
Коперника; в Варшаве при дворах королей Владислава IV и Яна Собеского работали
физики, математики и механики. О деятельности научных обществ в Польше в XVIII
в. см.: Rolbiecki. Towarzystwa naukowe w Polsce. Warszawa, 1972.
[6]
Мендель Грегор Иоганн (1822-1884) - чешский естествоиспытатель, основоположник
генетики. Был монахом, а затем настоятелем Августинского монастыря в г. Брюнне
(ныне - Брно), где производил свои знаменитые опыты по гибридизации гороха
(1856-1865), на основе которых Мендель установил статистические законы
наследственности и доказал дискретность передачи наследственных свойств.
[7]
Секки Анджело (1818-1878), член ордена иезуитов, астрофизик, с 1849 г.
директор обсерватории в Риме, известен как исследователь спектров звезд,
Солнца, Луны, планет и комет, дал первую классификацию звездных спектров.
Изобрел прибор для определения относительной прозрачности воды, носящий его
имя - "диск Секки".
[8]
Монастыри и церковные школы были на Руси в средние века центрами "книжности",
где велось летописание, создавались философские - преимущественно этические -
учения, разрабатывались политические доктрины. В конце XVII - начале XVIII в.
из среды церковнослужителей выдвинулись такие видные философы и деятели
просвещения, как первый в России дипломированный доктор философии Палладий
Роговский (1655-1705) и ректор Киево-Могилянской академии, впоследствии
сподвижник Петра I и вице-президент Синода Феофан Прокопович (1681-1736). В
своих трудах они пытались опираться на данные современной им науки, но были
далеки от занятий естествознанием.
[9]
В XVIII в. дворянство действительно не выдвинуло из своей среды видных
ученых-естествоиспытателей. В естественнонаучных исследованиях принимали
участие всего несколько представителей крупного поместного дворянства, причем,
как правило, это были и видные государственные деятели. А. П. Бестужев-Рюмин
(1693-1766) завел собственную химическую лабораторию, в которой наблюдал
главным образом светочувствительность солей железа. Он изобрел названные его
именем "бестужевские капли" (см.: Раскин Н. М. Химическая лаборатория М. В.
Ломоносова. М.; Л., 1962, с. 31). Дипломат Дмитрий Алексеевич Голицын
(1734-1803) опубликовал ряд работ по минералогии и по изучению электричества,
был почетным членом Петербургской Академии наук, членом Бельгийской, Шведской,
Берлинской академий. Вице-президент Берг-коллегии Аполлос Аполлосович
Мусин-Пушкин (1760-1805) серьезно занимался физической химией и химической
технологией; изучал методы кристаллизации различных химических соединений.
Особую известность приобрели его работы по исследованию платины. Он
опубликовал в отечественных и зарубежных изданиях больше сорока работ; был
почетным членом Петербургской Академии наук, Лондонского королевского
общества, Стокгольмской и Туринской академий (см.: Раскин М. Н, Аполлос
Аполлосович Мусин-Пушкин. Л., Наука, 1981). Из небогатого дворянского рода
происходил академик С. Е. Гурьев (1766-1813), математик, сыгравший заметную
роль в становлении математического образования в России.
[10]
В высказанном здесь положении об отсутствии "преемственности и традиций" в
русской науке звучит явное и, возможно, намеренное преувеличение. Чтобы
понять, чем могла быть вызвана такая оценка, следует вспомнить реальную
обстановку, сложившуюся в научной жизни России в тот период, когда В. И.
Вернадский писал эти строки: исследовательские коллективы, складывавшиеся
годами, разрушались по произволу властей буквально росчерком пера; над учеными
висела постоянная угроза репрессий; вмешательство правительственной
администрации во внутреннюю жизнь научных учреждений, организаций высших
учебных заведений нарушало стабильность их работы и ставило под грозу ее
преемственность, тормозило формирование и развитие молодых отечественных
научных школ. Об отсутствии элементарных условий, обеспечивающих
преемственность и устойчивые традиции" в научно-исследовательской работе, с
тревогой и горечью писали в то время и в тех же самых выражениях, что и В. И.
Вернадский, П. Н. Лебедев, Н. К. Кольцов, М. А. Мензбир и другие ученые. Не
исключено, что в данном случае это своего рода полемический прием, намеренно
заострявший внимание читателей-современников на событиях "злобе" дня. Не
случайно В. И. Вернадский непосредственно связывал то, что он называл
"отсутствием традиций и преемственности", с "изменчивой государственной
политикой" царской России и непрекращающейся "борьбой правительства c
обществом" (см. наст. издание). В то же самое время Вернадский как в этой
работе, так и в других постоянно подчеркивал непрерывность и поступательный
характер развития науки в России, указывал на наличие прочных гуманистических
и материалистических традиций, в частности традиций, заложенных М. . В.
Ломоносовым (см. серию статей о М. В. Ломоносове наст. издания).
[11]
См. комментарий 5.
[12]
За последние десятилетия историки науки выявили много новых материалов о
развитии науки в Прибалтике в XVIII в.: о деятельности Вильнюсской
обсерватории, основанной в 1753 г., об академии "Петрина" в Митаве (ныне г.
Елгава), о работе таких просветителей и ученых, как видный деятель культуры
Латвии Г. Ф. Стендер (1714-1795), математик и астроном М. Почебут-Одляницкий
(1728-1810), механик Э. И. Бинеман (1755-1806) и др. К. об этом: Из истории
естествознания и техники Прибалтики: Сборник статей. Рига, вып. I, 1968; вып.
II, 1970; вып. V, 1976; Роль Вильнюсского университета в развитии науки.
Вильнюс, 1979; История Тартуского университета, 1632-1982. Таллин: Периодика,
1982.
[13]
В. И. Вернадский имеет в виду умонастроение, распространившееся в 1860-х годах
среди радикально настроенной демократической российской интеллигенции,
преимущественно среди молодежи. Оно было рождено резкой непримиримостью с
существовавшей социальной действительностью и выражалось в отрицании
господствовавших идеологии и религии, жизненных устоев и ценностей дворянского
общества, его культурных и эстетических принципов. Термин "нигилизм", или
"отрицательное направление", родился в процессе развернувшейся в те годы
идейной и литературной борьбы. Ярким выразителем этого идейного течения,
охватившего широкие слои разночинной молодежи, был журнал "Русское слово"
(1859-1866), в котором ведущую роль играл публицист и литературный критик,
революционный демократ Д. И. Писарев. В статьях Писарева начала 60-х годов
большое место занимали борьба за демократизацию культуры, пропаганда
материализма и естественнонаучных знаний. Он подчеркивал, что развитие
естествознания - "самая первостепенная потребность нашего общества", ибо
"положительная наука" является основной движущей силой общественного
прогресса, а научный труд в его статьях выступал как форма служения народу.
Пропаганда Д. И. Писарева увлекала не одно поколение молодежи. Влияние его
идей на развитие отечественной науки 1860-1880-х годов отмечали многие видные
естествоиспытатели, на себе испытавшие их воздействие, например И. М. Сеченов,
И. П. Павлов, К. А. Тимирязев, А. Н. Бах и др. И. П. Павлов, в частности,
писал: "Под влиянием литературы 60-х гг., особенно Писарева, наши умственные
интересы обратились к естествознанию" (Павлов И. Л. Полное собрание трудов.
М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949, т. V, с. 341). Выступления представителей
"отрицательного направления", в том числе Д. И. Писарева, не были свободны от
крайностей: им были свойственны некоторая вульгаризация материалистических
идей, преувеличение принципа утилитарности науки и особенно искусства. Накал
полемической борьбы нередко приводил их к отрицанию эстетической ценности
творчества великих мастеров литературы и искусства прошлого, таких, как А. С.
Пушкин или Рафаэль, и к проповеди "разрушения эстетики".
Ученые-естествоиспытатели, восприняв все лучшее, что было в творчестве
Писарева, и прежде всего его яркий материализм и стремление поставить
достижения науки на службу народу, в зрелые годы отходили от крайностей
"нигилизма и писаревщины", хотя и оставались верны демократическим идеалам
молодости. См.: Варустин Л. Э. Журнал "Русское к во". Л.: 1966; Козьмин В. П.
Литература и история. М.: Худож. лит., 19 с. 225-327; Новиков А. И. Нигилизм и
нигилисты. Л.: Лениздат, 19 с. 34-117.
[14]
В данном случае В. И. Вернадский имел в виду содержательную сторону науки -
"общеобязательность и непреложность" результатов научного творчества.
Подчеркивая объективный характер научных истин, он в то же время указывал, что
именно "жизнь данного народа" на том или ином этапе его исторического пути
"определяет оттенки и формы научного творчества" - темпы, направление и
особенности развития науки в стране. Он пишет: "...развитие научной мысли
находится в неразрывной связи с народным бытом и общественными установлениями
- ее развитие идет в сложной гуще исторической жизни...".
Вернадский в своих работах не раз употреблял и термин "русская наука", I в
виду "научную работу в русском обществе", специфику определявших ее
общественно-исторических условий, а также ее социальные последствия для Росс В
1915 г. он был одним из инициаторов академического издания "Русская наука",
целью которого, по словам В. И. Вернадского, было "подвести итоги глубокому
историческому процессу - росту, углублению и расширению научной мысли в среде
нашего народа" (см. статью "Работы по истории знаний" в наст. издании).
В этом разделе своей работы Вернадский затронул вопросы о характере научных
истин, особенностях научного творчества, о социальной обусловленности и
относительной самостоятельности науки, которые он впервые поставил еще в
1902-1903 гг. в труде "Очерки по истории современного научного мировоззрения"
(см.: Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981,
главы I-Ill). Впоследствии он не раз возвращался к этим проблемам и особенно
подробно рассмотрел их в 1930-х гг. в книге "Научная мысль как планетное
явление". См: Вернадский В. И. Размышления натуралиста. М.: Наука, 1977, кн.
II.
[15]
"Нил, архиепископ Иркутский; Палладий" - вписано рукой Вернадского в оттиск
работы, по которой готовилась к печати вводная глава.
Нил - архиепископ Иркутский и Ярославский (Николай Федорович Исакович,
1799-1874), написал "Путевые записки о путешествии по Сибири" (Ярославль,
1874), собрал богатую коллекцию минералов, которую передал по завещанию
Петербургскому университету. Вернадский в 1898 г. посвятил этой коллекции
специальную статью "О коллекции архиепископа Нила" (Северный край, 17 декабря,
16).
Палладий - в истории русской церкви известно несколько лиц, носивших это имя.
Наиболее вероятным представляется, что В. И. Вернадский имел в виду
современника архиепископа Нила - архимандрита Палладия (Кафарова Петра
Ивановича, 1817-1878), который приобрел известность как китаевед, географ и
этнограф. Несколько раз с религиозной миссией посещал Китай, в 1870-1871 гг.
по поручению Русского географического общества совершил этнографическую и
археологическую экспедицию в Уссурийский край. Помимо историко-филологических
работ, оставил географические и этнографические описания: "Дорожные заметки от
Пекина до Благовещенска" (Записки имп. Русского географического общества,
1871, т. IV) и "Исторический очерк Уссурийского края" (Записки имп. Русского
географического общества, 1879, т. VIII). Среди библиографических заметок В.
И. Вернадского, касающихся истории отечественной науки, имеется упоминание и
об указанных работах П. И. Кафарова.
Не исключено, однако, что В. И. Вернадский мог иметь в виду Палладия
Роговского (1655-1705) - игумена московского Заиконоспасского монастыря,
первого в России дипломированного доктора философии.
Комментарии М. С. Бастраковой и Ю. X. Копелевич.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
[16]
В. И. Вернадский имеет в виду вторую главу "Очерков", которая впоследствии
была утеряна. Сохранился краткий план этой главы. Приводим его.
"ГЛАВА II. Естествознание и математика перед началом научной работы в России.
1. Века подготовительной работы. - 2. Семнадцатый век - первый век научного
творчества. - 3. Распространение и форма научной работы в конце XVII в. - 4.
Точные науки и описательное естествознание в конце XVII в. - 5. Значение
прикладной науки."
[17]
О научной деятельности в Польше в XVII в. См. комментарии 5 к гл. I.
[18]
О научной работе, которая велась в XVII - начале XVIII в. на территория
областей Европы, находившихся тогда под властью Турции, известно немного.
Можно назвать труды Дмитрия Кантемира, составившего "Историческое,
географическое и политическое описание Молдавии".
[19]
Сведения о северных и северо-восточных районах Азии появились в сибирскиx
"чертежах" в 60-70-х годах XVII в. Лишь на рубеже XVII-XVIII вв. они начали
проникать и в Европу. Издания, по которым европейский читатель того времени
мог составить некоторое представление о Сибири и тем более о ее
северо-восточных окраинах, были чрезвычайно редки. Можно назвать книгу
голландца Николая Корнелия Витсена "Северная и восточная Татария", изданную в
Амстердаме в 1692 г. К книге Н. Витсена была приложена карта Сибири,
составленная на основании русских "чертежей" и описаний 60-70-х годов. Н.
Витсен в 1660-х годах побывал в Москве, завязал, а затем постоянно поддерживал
контакты с государственными деятелями Русского государства, в том числе с
чиновниками Сибирского и Посольского приказов. Советские исследователи
допускают, что в его распоряжении находилась копия "чертежа" Сибири,
выполненного в 1667 г. по распоряжению тобольского воеводы П. И. Годунова, на
котором уже были показаны реки Амур и Камчатка. См.: Андреев А. И. Очерки по
источниковедению Сибири. Вып. I. XVII в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960.
[20]
Герберштейн Сигизмунд (1486-1566), барон, дипломат и путешественник, посетил
Москву в 1517 и 1525-1526 гг. в качестве посла германского императора
Максимилиана I к великому князю Василию III. В 1549 г. издал в Вене на
латинском языке книгу "Записки о Московитских делах", которая включала большой
картографический, географический и этнографический материал, описание обычаев
и придворных нравов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
вопиющего несоответствия научных задач, стоявших перед учеными, материальным
возможностям Академии. В ее отчете за 1906 г., в частности, говорилось:
"Материальные средства Академии ни в коей мере не соответствуют росту ее
научных институтов, отчеты которых вследствие этого начинают походить на
мартирологи" (Отчет Академии наук за 1906 г. СПб., 1906, с. 4). Новые штаты
1912 г. ненамного изменили положение, так как большая часть ассигнованных
средств предназначалась для оплаты научного персонала, а на "научные
предприятия" было выделено всего 47000 руб. (История Академии наук СССР. М.;
Л.: Изд-во АН СССР, 1964, т. II, с. 461). В сущности, в словах В. И.
Вернадского о том, что средства Петербургской Академии наук несравнимы даже со
средствами академий маленьких стран Европы, при всей их полемической
заостренности нет большого преувеличения, если учитывать огромность и
богатство Российской империи. Следует добавить, что, добиваясь улучшения
условий исследовательской работы и увеличения ассигнований на научные нужды,
ученые, в том числе и В. И. Вернадский, обычно сравнивали Петербургскую
Академию не со старыми европейскими академиями, а с новыми, мощными
исследовательскими организациями, такими, например, как Институт Карнеги в США
или учреждения Общества кайзера Вильгельма в Германии, которое пользовалось
значительной финансовой поддержкой не только государства, но и крупных
промышленных фирм. См., например, статью В. И. Вернадского "Академия наук в
1906 г." в наст. издании.
[4]
Имеются в виду, по-видимому, любительские научные кружки и общества Франции I
половины XVIII в., на базе которых позднее, во II половине столетия,
сформировались национальные академии (Французская - 1635, Академия надписей -
1663, Академия наук - 1666). Принимая под свою опеку научные общества и
возводя их в ранг "королевских академий", французский абсолютизм поддерживал
далеко не все их работы, а лишь те, которые были вызваны военными нуждами или
связаны с соображениями государственного престижа.
[5]
Эта оценка В. И. Вернадского связана с недостаточной изученностью истории
науки в Польше в его время. В XVII в. в Гданьске вел свои наблюдения
выдающийся астроном Ян Гевелий (1611-1687) - продолжатель научных традиций Н.
Коперника; в Варшаве при дворах королей Владислава IV и Яна Собеского работали
физики, математики и механики. О деятельности научных обществ в Польше в XVIII
в. см.: Rolbiecki. Towarzystwa naukowe w Polsce. Warszawa, 1972.
[6]
Мендель Грегор Иоганн (1822-1884) - чешский естествоиспытатель, основоположник
генетики. Был монахом, а затем настоятелем Августинского монастыря в г. Брюнне
(ныне - Брно), где производил свои знаменитые опыты по гибридизации гороха
(1856-1865), на основе которых Мендель установил статистические законы
наследственности и доказал дискретность передачи наследственных свойств.
[7]
Секки Анджело (1818-1878), член ордена иезуитов, астрофизик, с 1849 г.
директор обсерватории в Риме, известен как исследователь спектров звезд,
Солнца, Луны, планет и комет, дал первую классификацию звездных спектров.
Изобрел прибор для определения относительной прозрачности воды, носящий его
имя - "диск Секки".
[8]
Монастыри и церковные школы были на Руси в средние века центрами "книжности",
где велось летописание, создавались философские - преимущественно этические -
учения, разрабатывались политические доктрины. В конце XVII - начале XVIII в.
из среды церковнослужителей выдвинулись такие видные философы и деятели
просвещения, как первый в России дипломированный доктор философии Палладий
Роговский (1655-1705) и ректор Киево-Могилянской академии, впоследствии
сподвижник Петра I и вице-президент Синода Феофан Прокопович (1681-1736). В
своих трудах они пытались опираться на данные современной им науки, но были
далеки от занятий естествознанием.
[9]
В XVIII в. дворянство действительно не выдвинуло из своей среды видных
ученых-естествоиспытателей. В естественнонаучных исследованиях принимали
участие всего несколько представителей крупного поместного дворянства, причем,
как правило, это были и видные государственные деятели. А. П. Бестужев-Рюмин
(1693-1766) завел собственную химическую лабораторию, в которой наблюдал
главным образом светочувствительность солей железа. Он изобрел названные его
именем "бестужевские капли" (см.: Раскин Н. М. Химическая лаборатория М. В.
Ломоносова. М.; Л., 1962, с. 31). Дипломат Дмитрий Алексеевич Голицын
(1734-1803) опубликовал ряд работ по минералогии и по изучению электричества,
был почетным членом Петербургской Академии наук, членом Бельгийской, Шведской,
Берлинской академий. Вице-президент Берг-коллегии Аполлос Аполлосович
Мусин-Пушкин (1760-1805) серьезно занимался физической химией и химической
технологией; изучал методы кристаллизации различных химических соединений.
Особую известность приобрели его работы по исследованию платины. Он
опубликовал в отечественных и зарубежных изданиях больше сорока работ; был
почетным членом Петербургской Академии наук, Лондонского королевского
общества, Стокгольмской и Туринской академий (см.: Раскин М. Н, Аполлос
Аполлосович Мусин-Пушкин. Л., Наука, 1981). Из небогатого дворянского рода
происходил академик С. Е. Гурьев (1766-1813), математик, сыгравший заметную
роль в становлении математического образования в России.
[10]
В высказанном здесь положении об отсутствии "преемственности и традиций" в
русской науке звучит явное и, возможно, намеренное преувеличение. Чтобы
понять, чем могла быть вызвана такая оценка, следует вспомнить реальную
обстановку, сложившуюся в научной жизни России в тот период, когда В. И.
Вернадский писал эти строки: исследовательские коллективы, складывавшиеся
годами, разрушались по произволу властей буквально росчерком пера; над учеными
висела постоянная угроза репрессий; вмешательство правительственной
администрации во внутреннюю жизнь научных учреждений, организаций высших
учебных заведений нарушало стабильность их работы и ставило под грозу ее
преемственность, тормозило формирование и развитие молодых отечественных
научных школ. Об отсутствии элементарных условий, обеспечивающих
преемственность и устойчивые традиции" в научно-исследовательской работе, с
тревогой и горечью писали в то время и в тех же самых выражениях, что и В. И.
Вернадский, П. Н. Лебедев, Н. К. Кольцов, М. А. Мензбир и другие ученые. Не
исключено, что в данном случае это своего рода полемический прием, намеренно
заострявший внимание читателей-современников на событиях "злобе" дня. Не
случайно В. И. Вернадский непосредственно связывал то, что он называл
"отсутствием традиций и преемственности", с "изменчивой государственной
политикой" царской России и непрекращающейся "борьбой правительства c
обществом" (см. наст. издание). В то же самое время Вернадский как в этой
работе, так и в других постоянно подчеркивал непрерывность и поступательный
характер развития науки в России, указывал на наличие прочных гуманистических
и материалистических традиций, в частности традиций, заложенных М. . В.
Ломоносовым (см. серию статей о М. В. Ломоносове наст. издания).
[11]
См. комментарий 5.
[12]
За последние десятилетия историки науки выявили много новых материалов о
развитии науки в Прибалтике в XVIII в.: о деятельности Вильнюсской
обсерватории, основанной в 1753 г., об академии "Петрина" в Митаве (ныне г.
Елгава), о работе таких просветителей и ученых, как видный деятель культуры
Латвии Г. Ф. Стендер (1714-1795), математик и астроном М. Почебут-Одляницкий
(1728-1810), механик Э. И. Бинеман (1755-1806) и др. К. об этом: Из истории
естествознания и техники Прибалтики: Сборник статей. Рига, вып. I, 1968; вып.
II, 1970; вып. V, 1976; Роль Вильнюсского университета в развитии науки.
Вильнюс, 1979; История Тартуского университета, 1632-1982. Таллин: Периодика,
1982.
[13]
В. И. Вернадский имеет в виду умонастроение, распространившееся в 1860-х годах
среди радикально настроенной демократической российской интеллигенции,
преимущественно среди молодежи. Оно было рождено резкой непримиримостью с
существовавшей социальной действительностью и выражалось в отрицании
господствовавших идеологии и религии, жизненных устоев и ценностей дворянского
общества, его культурных и эстетических принципов. Термин "нигилизм", или
"отрицательное направление", родился в процессе развернувшейся в те годы
идейной и литературной борьбы. Ярким выразителем этого идейного течения,
охватившего широкие слои разночинной молодежи, был журнал "Русское слово"
(1859-1866), в котором ведущую роль играл публицист и литературный критик,
революционный демократ Д. И. Писарев. В статьях Писарева начала 60-х годов
большое место занимали борьба за демократизацию культуры, пропаганда
материализма и естественнонаучных знаний. Он подчеркивал, что развитие
естествознания - "самая первостепенная потребность нашего общества", ибо
"положительная наука" является основной движущей силой общественного
прогресса, а научный труд в его статьях выступал как форма служения народу.
Пропаганда Д. И. Писарева увлекала не одно поколение молодежи. Влияние его
идей на развитие отечественной науки 1860-1880-х годов отмечали многие видные
естествоиспытатели, на себе испытавшие их воздействие, например И. М. Сеченов,
И. П. Павлов, К. А. Тимирязев, А. Н. Бах и др. И. П. Павлов, в частности,
писал: "Под влиянием литературы 60-х гг., особенно Писарева, наши умственные
интересы обратились к естествознанию" (Павлов И. Л. Полное собрание трудов.
М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949, т. V, с. 341). Выступления представителей
"отрицательного направления", в том числе Д. И. Писарева, не были свободны от
крайностей: им были свойственны некоторая вульгаризация материалистических
идей, преувеличение принципа утилитарности науки и особенно искусства. Накал
полемической борьбы нередко приводил их к отрицанию эстетической ценности
творчества великих мастеров литературы и искусства прошлого, таких, как А. С.
Пушкин или Рафаэль, и к проповеди "разрушения эстетики".
Ученые-естествоиспытатели, восприняв все лучшее, что было в творчестве
Писарева, и прежде всего его яркий материализм и стремление поставить
достижения науки на службу народу, в зрелые годы отходили от крайностей
"нигилизма и писаревщины", хотя и оставались верны демократическим идеалам
молодости. См.: Варустин Л. Э. Журнал "Русское к во". Л.: 1966; Козьмин В. П.
Литература и история. М.: Худож. лит., 19 с. 225-327; Новиков А. И. Нигилизм и
нигилисты. Л.: Лениздат, 19 с. 34-117.
[14]
В данном случае В. И. Вернадский имел в виду содержательную сторону науки -
"общеобязательность и непреложность" результатов научного творчества.
Подчеркивая объективный характер научных истин, он в то же время указывал, что
именно "жизнь данного народа" на том или ином этапе его исторического пути
"определяет оттенки и формы научного творчества" - темпы, направление и
особенности развития науки в стране. Он пишет: "...развитие научной мысли
находится в неразрывной связи с народным бытом и общественными установлениями
- ее развитие идет в сложной гуще исторической жизни...".
Вернадский в своих работах не раз употреблял и термин "русская наука", I в
виду "научную работу в русском обществе", специфику определявших ее
общественно-исторических условий, а также ее социальные последствия для Росс В
1915 г. он был одним из инициаторов академического издания "Русская наука",
целью которого, по словам В. И. Вернадского, было "подвести итоги глубокому
историческому процессу - росту, углублению и расширению научной мысли в среде
нашего народа" (см. статью "Работы по истории знаний" в наст. издании).
В этом разделе своей работы Вернадский затронул вопросы о характере научных
истин, особенностях научного творчества, о социальной обусловленности и
относительной самостоятельности науки, которые он впервые поставил еще в
1902-1903 гг. в труде "Очерки по истории современного научного мировоззрения"
(см.: Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981,
главы I-Ill). Впоследствии он не раз возвращался к этим проблемам и особенно
подробно рассмотрел их в 1930-х гг. в книге "Научная мысль как планетное
явление". См: Вернадский В. И. Размышления натуралиста. М.: Наука, 1977, кн.
II.
[15]
"Нил, архиепископ Иркутский; Палладий" - вписано рукой Вернадского в оттиск
работы, по которой готовилась к печати вводная глава.
Нил - архиепископ Иркутский и Ярославский (Николай Федорович Исакович,
1799-1874), написал "Путевые записки о путешествии по Сибири" (Ярославль,
1874), собрал богатую коллекцию минералов, которую передал по завещанию
Петербургскому университету. Вернадский в 1898 г. посвятил этой коллекции
специальную статью "О коллекции архиепископа Нила" (Северный край, 17 декабря,
16).
Палладий - в истории русской церкви известно несколько лиц, носивших это имя.
Наиболее вероятным представляется, что В. И. Вернадский имел в виду
современника архиепископа Нила - архимандрита Палладия (Кафарова Петра
Ивановича, 1817-1878), который приобрел известность как китаевед, географ и
этнограф. Несколько раз с религиозной миссией посещал Китай, в 1870-1871 гг.
по поручению Русского географического общества совершил этнографическую и
археологическую экспедицию в Уссурийский край. Помимо историко-филологических
работ, оставил географические и этнографические описания: "Дорожные заметки от
Пекина до Благовещенска" (Записки имп. Русского географического общества,
1871, т. IV) и "Исторический очерк Уссурийского края" (Записки имп. Русского
географического общества, 1879, т. VIII). Среди библиографических заметок В.
И. Вернадского, касающихся истории отечественной науки, имеется упоминание и
об указанных работах П. И. Кафарова.
Не исключено, однако, что В. И. Вернадский мог иметь в виду Палладия
Роговского (1655-1705) - игумена московского Заиконоспасского монастыря,
первого в России дипломированного доктора философии.
Комментарии М. С. Бастраковой и Ю. X. Копелевич.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
[16]
В. И. Вернадский имеет в виду вторую главу "Очерков", которая впоследствии
была утеряна. Сохранился краткий план этой главы. Приводим его.
"ГЛАВА II. Естествознание и математика перед началом научной работы в России.
1. Века подготовительной работы. - 2. Семнадцатый век - первый век научного
творчества. - 3. Распространение и форма научной работы в конце XVII в. - 4.
Точные науки и описательное естествознание в конце XVII в. - 5. Значение
прикладной науки."
[17]
О научной деятельности в Польше в XVII в. См. комментарии 5 к гл. I.
[18]
О научной работе, которая велась в XVII - начале XVIII в. на территория
областей Европы, находившихся тогда под властью Турции, известно немного.
Можно назвать труды Дмитрия Кантемира, составившего "Историческое,
географическое и политическое описание Молдавии".
[19]
Сведения о северных и северо-восточных районах Азии появились в сибирскиx
"чертежах" в 60-70-х годах XVII в. Лишь на рубеже XVII-XVIII вв. они начали
проникать и в Европу. Издания, по которым европейский читатель того времени
мог составить некоторое представление о Сибири и тем более о ее
северо-восточных окраинах, были чрезвычайно редки. Можно назвать книгу
голландца Николая Корнелия Витсена "Северная и восточная Татария", изданную в
Амстердаме в 1692 г. К книге Н. Витсена была приложена карта Сибири,
составленная на основании русских "чертежей" и описаний 60-70-х годов. Н.
Витсен в 1660-х годах побывал в Москве, завязал, а затем постоянно поддерживал
контакты с государственными деятелями Русского государства, в том числе с
чиновниками Сибирского и Посольского приказов. Советские исследователи
допускают, что в его распоряжении находилась копия "чертежа" Сибири,
выполненного в 1667 г. по распоряжению тобольского воеводы П. И. Годунова, на
котором уже были показаны реки Амур и Камчатка. См.: Андреев А. И. Очерки по
источниковедению Сибири. Вып. I. XVII в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960.
[20]
Герберштейн Сигизмунд (1486-1566), барон, дипломат и путешественник, посетил
Москву в 1517 и 1525-1526 гг. в качестве посла германского императора
Максимилиана I к великому князю Василию III. В 1549 г. издал в Вене на
латинском языке книгу "Записки о Московитских делах", которая включала большой
картографический, географический и этнографический материал, описание обычаев
и придворных нравов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23