Против воли он оказал плохую услугу отношениям между двумя странами в тот момент, когда французское правительство домогалось американской помощи, чтобы выбраться из индокитайской трясины.
После ареста Баране сказал полицейским, сопровождавшим его в резиденцию УОТ, что он сообщал сведения комиссару Диду только с согласия ФКП. В суде он это отрицал, и ему удалось представить дело так, будто он работал исключительно на префектуру полиции. Его оправдали. Приговорили только Роже Лабрюсса и Андре Тюрпена к шести и четырем годам заключения соответственно.
Не вызывает сомнения, что в этом деле не разобрались до конца из боязни оказаться перед бездной пособничества между частью политического и административного аппарата и ФКП. До сегодняшнего дня остается по крайней мере три загадки, на которые не дали ответа ни следствие, ни суд.
Первая касается истинной роли Жана Монса. Мы видели, что он проявил крайнюю небрежность, держа на своем рабочем столе записи, сделанные на заседаниях комитета, что дало возможность Тюрпену их переписать. Сначала он уверял следователей, что постоянно хранил записи в своем сейфе с цифровым набором, который был известен только ему. Он был вынужден признать свою вину, когда сознался Тюрпен. С другой стороны, когда полицейские попросили его представить список служащих руководимого им секретариата национальной обороны, он опустил двух человек – Тюрпена и Лабрюсса. Почему? Данные им объяснения (забыл о них, верил в них) не удовлетворяли. Тем не менее суд не вменил это ему в вину. Жана Монса оправдали. Впоследствии он продолжил карьеру в администрации.
Вторая загадка касается человека, чья тень постоянно витала над всем этим делом: Эммануэля д'Астье де ла Вижери. Все следы ведут к нему. Он был главным редактором газеты «Либерасьон», финансировавшейся ФКП (до ее закрытия в 1964 году), депутатом, сочувствовавшим коммунистам, он прибегал время от времени к услугам Лабрюсса и Баране, которые оба работали наборщиками в его газете. На допросе Баране признал, что передавал д'Астье официальные документы ещё в начале 50-х годов. Лабрюсс со своей стороны был обязан ему карьерой в государственных органах, во всяком случае в ее начале. Все завязалось в 1943 году в Алжире, когда он был начальником отдела в комиссариате внутренних дел Французского комитета национального освобождения (ФКНО), созданного де Голлем. Его шефом был тогда д'Астье – комиссар внутренних дел ФКНО. Впоследствии – под псевдонимом Диорак-Лабрюсс вступил в руководимый им Прогрессивный союз. Опять же д'Астье мы обнаруживаем у истоков карьеры Жана Монса.
«Знаете, как после освобождения страны, перешагнув через несколько ступеней, меня назначили префектом первого класса? – откровенничал он начальнику УОТ во время первой встречи в самом начале дела. – Это любопытная история. Префектом департамента Сена был Флуре, а у комиссара внутренних дел д'Астье де ла Вижери (во временном правительстве де Голля с сентября 1944 года) не было к нему особого доверия. Поэтому д'Астье решил поставить рядом с Флуре ответственного секретаря, который наблюдал бы за делами. Вот так он назначил меня на эту должность и в этом чине». Во время суда по «делу об утечках» имя д'Астье упоминалось часто. Однако его не потревожили, поскольку он пользовался парламентской неприкосновенностью. Но в глазах Вибо он был человеком, державшим в своих руках все нити дела. Его политический путь и вправду вызывал подозрения. С крайне правых позиций до войны он во время Сопротивления перешел к взглядам, очень близким ФКП и СССР. После войны он по голосам коммунистов. Затем он полностью связал себя с Движением в защиту мира, организованным по инициативе Коминформа. В 1957 году в награду за честную службу ему присудили Ленинскую премию «За укрепление мира». Он часто ездил в СССР, где его всегда хорошо принимали высшие руководители. К тому же он женился на русской – дочери бывшего советского посла Леонида Красина. Какой бы ни была его подлинная роль в «деле об утечках», совершенно ясно, что д'Астье принадлежит к той категории французских политических деятелей, чья карьера находится на стыке между ФКП и СССР со всей вытекающей из этого положения двусмысленностью.
Наконец, так и не была раскрыта «загадка срыва наблюдения». В начале расследования было решено установить наблюдение за Андре Баране. Приказ был выполнен настолько хорошо, что однажды вечером агенты УОТ столкнулись с полицейскими из префектуры полиции. На следующий день в министерстве внутренних дел договорились, что наблюдение будет осуществляться префектурой. Вибо снял своих людей. Наблюдение за подозреваемым номер один ничего не дало. На суде же выяснилось, что полицейские почти сразу прекратили слежку. Из-за этой небрежности расследование заняло несколько лишних дней. Постоянное наблюдение за Баране позволило бы установить, что он встречался с Лабрюссом через неделю после заседания комитета 10 сентября 1954 года. Именно тогда он получил переписанные Тюрпеном материалы Монса. Так что существовали возможности доказать связь между двумя людьми еще в середине сентября. Не было бы нужды ждать до начала октября, когда признается Тюрпен, затем Лабрюсс, чтобы восстановить цепочку. Потом произошла сенсация. Во время допроса комиссара, которому поручили наблюдение за Баране, производившегося в суде, тот неожиданно вынул из портфеля рапорт о встрече Баране с Лабрюссом. Этого рапорта не было в делах префектуры полиции. Одно из двух: или комиссар составил его задним числом, чтобы покрыть свою оплошность, или рапорт выкрали, чтобы замедлить следствие. По всей видимости, правильным является второе предположение.
«Скрыли, я в этом убежден и говорю со всей ответственностью, сознательно скрыли следы встречи Баране и Лабрюсса», – заявил Франсуа Миттеран, выступавший на суде в качестве свидетеля. Поскольку в то время он был министром внутренних дел, его политические противники попытались приписать ему ответственность за это исчезновение.
«Комиссар бьш лишь видимым инструментом невидимой руки», – прокомментировал со своей стороны Роже Вибо. Над ним стояла высокопоставленная влиятельная личность, постаравшаяся блокировать расследование по «делу об утечках». Она не хотела, чтобы стало известно о встрече Лабрюсса и Баране.
Кто был этой влиятельной личностью? Это так и не выяснили.
Однако загадку можно, вероятно, объяснить, не выискивая какое-то одно лицо, а припомнив, что после освобождения страны ФКП удалось внедрить своих людей в префектуру полиции в большей степени, чем в какой-либо другой государственный орган. А ведь только партия была действительно заинтересована в затяжке следствия об утечках, в сокрытии связей своего «агента» Баране с Лабрюссом. Здесь мы приближаемся к подпольному аппарату ФКП, но, как всегда, различаем только видимую часть айсберга.
Кодовая кличка – Само
Эти сведения французская контрразведка получила с многочисленными подробностями в 1969 году из трех различных источников: в парижской префектуре полиции на очень высоком уровне работает осведомитель чехословацких секретных служб. Проще говоря, Прага внедрила агента в самый важный орган французской полиции. Немедленно началась охота, приведшая примерно два года спустя к аресту виновного. Но через четыре дня дело закрыли. Указание властей было категоричным: замять, быть может, самое серьезное за всю послевоенную историю Франции дело о внедрении. К страху перед скандалом примешивалось разного рода давление с целью навязать молчание, и это вплоть до настоящего времени. Здесь мы впервые его нарушаем.
У истоков дела стояли три офицера чехословацкой разведки, перешедшие на Запад в одной из союзных Франции стран. Именно они в ходе продолжительного раздельного допроса раскрыли существование агента в высшей иерархии парижской префектуры полиции. Поставленное в известность УОТ направило к ним двух инспекторов. Те внимательно выслушали трех перебежчиков. Точность переданных сведений не оставляла никаких сомнений в подлинности их свидетельств.
Агент, личности которого они не знали, был известен в чехословацкой разведке под кодовой кличкой Само. Его завербовал в 1959 году секретарь посольства Чехословакии в Париже Антонин Тик. Впоследствии с ним поддерживали связь третий секретарь посольства Зденек Мике, затем Кадлек. Официально состоя во Французской соцпартии, Само на деле был членом ФКП «за штатом», в обязанности которого входило внедрение социалистов для работы на партию. Он завербовался в чехословацкую разведку по идеологическим мотивам и по рекомендации Французской коммунистической партии. В то же время он не пренебрегал деньгами. Ему платили до пяти тысяч франков за пакет информации. При этом Само сполна отрабатывал потраченные на него суммы. «Поступившие от него документы полностью заполнили два сейфа в Праге, – отмечали перебежчики. – Он передает их целыми пачками, до двухсот страниц каждый раз. По всей видимости, информацию он черпает из различных служб. Он дал записки о чешской общине во Франции, о службе общей безопасности, о контрразведке и о СРК. По-видимому, он занимает должность, сравнимую с членом руководства полицейского управления Праги». К этому три офицера добавили, что Само женат, что его жена иногда использовалась как связник и что у него двое детей.
Факты были довольно туманными, но в то же время достаточно определенными для начала расследования. Поскольку служебное положение агента удалось установить более или менее точно (руководство префектуры), УОТ занялось изучением личных дел высших членов парижской полиции. Это более неблагодарная работа, чем может показаться на первый взгляд. Через несколько месяцев был составлен первый список потенциальных злоумышленников.
В конечном счете у загадочного Само появилось имя благодаря делу, полностью (и умышленно) затерянному в архивах службы общей безопасности.
Жизненный путь Жоржа Эбона (речь, разумеется, идет о псевдониме) показателен во многих отношениях.
Когда в начале 50-х годов Эбон был молодым инспектором службы общей безопасности в одном из городов на востоке Франции, его завербовал для работы на ФКП депутат департамента Арденны от компартии Пьер Лареп благодаря случайной встрече в поезде.
Расположившись в одном купе, они провели время в любезной беседе. Пообещали друг другу увидеться еще раз. После обычных предварительных маневров Эбон без труда согласился давать информацию ФКП. Он оказался прекрасным новобранцем. Через несколько месяцев его перевели в Париж, в отдел общей безопасности, занимавшийся… коммунистами. С этого времени партия получила в его лице очень ценного информатора. Проявляя усердие, он давал все сведения, которые у него просили. Сначала переснимая попадавшие ему под руку дела, затем, из предосторожности, записывая на магнитофон документы, особенно интересовавшие ФКП. Он сам относил катушки с пленкой в бакалейную лавку в 14-м округе Парижа, которую держал один из членов партии. По разведывательной терминологии, это «живой почтовый ящик». Отметим в скобках, что такой метод применялся ФКП давно. Во время войны разведслужба ФТП (служба "Б") также использовала магазины в качестве «почтовых ящиков». По существу, безобидные места, которые посещает множество людей.
«Он оказал ФКП большие услуги», – отмечает сегодня один из высших руководителей партии 50-х годов. Этот старый функционер коммунистического аппарата, исключенный из партии в 1955 году, как и большинство руководителей, сыгравших первостепенную роль в движении Сопротивления, в том же году предупредил службу общей безопасности о двойной игре Эбона. Но тот, однако, уже был хорошо защищен. Впоследствии защита будет еще лучше. По приказу ФКП Эбон вступил в СФИО для наблюдения за ней и сблизился с некоторыми деятелями социалистической партии. Он стал почти неприкасаемым. Директору службы общей безопасности удалось всего лишь перевести его из «коммунистического» отдела в отдел «общественных организаций», занимавшийся наблюдением за профсоюзами. Год спустя он перешел в службу государственного секретаря по внутренним делам, затем в конце 50-х годов его назначили в кабинет префекта парижской полиции. Там и прошла заключительная часть его карьеры вплоть до ареста в феврале 1971 года. В течение более чем 10 лет Эбон пользовался невероятной безнаказанностью. Когда он перешел в аппарат префекта полиции, руководство службы общей безопасности направило лично префекту досье о его связях с ФКП. Досье до него так и не дошло. Кто-то перехватил его по пути. Была ли это та «невидимая рука», о которой говорили Франсуа Миттеран и Роже Вибо на процессе по «делу об утечках»?
Вполне вероятно, что один или несколько высших чинов полиции за кулисами оказывали Эбону поддержку и даже помогали ему быстро продвигаться по служебной лестнице. В противном случае как можно объяснить, что предупреждения службы общей безопасности не бьши услышаны и что его назначали на чрезвычайно ответственные должности, например руководителем службы телефонных прослушиваний?.. Контрразведка поставила перед собой данный вопрос, но не смогла вразумительно ответить на него. Правда, один человек показался подозрительным, хотя ничего конкретного против него выявить не удалось, несмотря на его тесные связи с Эбоном. Этот чиновник, занимающий сегодня очень высокую административную должность, вполне мог помогать ему из масонской солидарности. Ведь оба они были членами одной ложи. Если, конечно, он также не состоял в прямых связях с ФКП.
Собирая материал для написания книги, автор узнал об истории (неизвестной контрразведке), касающейся того самого высокопоставленного чиновника, которая, быть может, проливает свет на его роль в деле Эбона. История относится к началу 50-х годов. Икс – назовем его так – уже занимал солидный пост в префектуре, когда у него завязалась любовная связь с молодой женщиной, работавшей в министерстве внутренних дел. Эта любовница (Икс был женат) доводилась двоюродной сестрой близкому другу одного из руководителей ФКП. Падкая на любой вид информации, партия воспользовалась ситуацией для проведения успешной операции. Через эту женщину коммунистам удалось завладеть ключами от кабинета префекта, которые были у Икса. Ночью коммунисты проникли в здание префектуры и в кабинет префекта, откуда выкрали многие интересные документы. В данном случае Икс использовался против своей воли. Впоследствии ФКП вполне могла его шантажировать в связи с его любовным похождением и соучастием в этом деле, даже если оно было неумышленным. Партия часто использует такие методы. Возможно, с тех пор коммунисты держат Икса на привязи. Это всего лишь гипотеза. Тем не менее она позволяет понять многие вещи.
Когда личность Само стала известна УОТ, его дело передали непосредственно в министерство внутренних дел. Случай был серьезным. Следовало ли сразу арестовать Жоржа Эбона или подождать и взять его на месте преступления в момент передачи документов офицеру чехословацкой разведки? При первом варианте имелось преимущество в том, что все можно сделать без шума, но был и серьезный недостаток: для доказательства виновности нужны признания. В противном случае существовала опасность остаться на стадии подозрения в намерениях, что чаще всего неподсудно. Разоблачений перебежчиков всегда недостаточно. Ведь они вполне могут быть дезинформацией спецслужб противника, наводящих на ложных агентов. Так иногда случается в «войне теней», которую секретные службы Востока ведут против западных стран. Второй вариант, арест на месте преступления, позволяет избежать этих подводных камней, но в большинстве случаев приводит к тому, что дело о предательстве становится достоянием общественности. И каково будет ее мнение о полиции, когда она узнает, что высшее должностное лицо префектуры работало на Чехословакию? Обычно политические власти предпочитают избегать подобных ситуаций «во имя национальных интересов».
Против ожидания министр решил подождать ареста на месте преступления. УОТ одобрительно восприняло его решение, но боялось утечек. Слежка может быть эффективной только тогда, когда подозреваемый ничего о ней не знает. Отсюда с самого начала были предприняты все меры предосторожности. О деле Эбона знали только пять человек.
Через две недели после решения министра еженедельник «Минют» опубликовал короткую заметку следующего содержания: «В настоящее время Управление по охране территории проявляет пристальный интерес к одному из близких сотрудников префекта полиции». Откуда пошла утечка? Установить это не удалось. Среди пяти лиц, знавших о проводимом расследовании, фигурировал и Икс – высокопоставленный чиновник, о котором мы говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
После ареста Баране сказал полицейским, сопровождавшим его в резиденцию УОТ, что он сообщал сведения комиссару Диду только с согласия ФКП. В суде он это отрицал, и ему удалось представить дело так, будто он работал исключительно на префектуру полиции. Его оправдали. Приговорили только Роже Лабрюсса и Андре Тюрпена к шести и четырем годам заключения соответственно.
Не вызывает сомнения, что в этом деле не разобрались до конца из боязни оказаться перед бездной пособничества между частью политического и административного аппарата и ФКП. До сегодняшнего дня остается по крайней мере три загадки, на которые не дали ответа ни следствие, ни суд.
Первая касается истинной роли Жана Монса. Мы видели, что он проявил крайнюю небрежность, держа на своем рабочем столе записи, сделанные на заседаниях комитета, что дало возможность Тюрпену их переписать. Сначала он уверял следователей, что постоянно хранил записи в своем сейфе с цифровым набором, который был известен только ему. Он был вынужден признать свою вину, когда сознался Тюрпен. С другой стороны, когда полицейские попросили его представить список служащих руководимого им секретариата национальной обороны, он опустил двух человек – Тюрпена и Лабрюсса. Почему? Данные им объяснения (забыл о них, верил в них) не удовлетворяли. Тем не менее суд не вменил это ему в вину. Жана Монса оправдали. Впоследствии он продолжил карьеру в администрации.
Вторая загадка касается человека, чья тень постоянно витала над всем этим делом: Эммануэля д'Астье де ла Вижери. Все следы ведут к нему. Он был главным редактором газеты «Либерасьон», финансировавшейся ФКП (до ее закрытия в 1964 году), депутатом, сочувствовавшим коммунистам, он прибегал время от времени к услугам Лабрюсса и Баране, которые оба работали наборщиками в его газете. На допросе Баране признал, что передавал д'Астье официальные документы ещё в начале 50-х годов. Лабрюсс со своей стороны был обязан ему карьерой в государственных органах, во всяком случае в ее начале. Все завязалось в 1943 году в Алжире, когда он был начальником отдела в комиссариате внутренних дел Французского комитета национального освобождения (ФКНО), созданного де Голлем. Его шефом был тогда д'Астье – комиссар внутренних дел ФКНО. Впоследствии – под псевдонимом Диорак-Лабрюсс вступил в руководимый им Прогрессивный союз. Опять же д'Астье мы обнаруживаем у истоков карьеры Жана Монса.
«Знаете, как после освобождения страны, перешагнув через несколько ступеней, меня назначили префектом первого класса? – откровенничал он начальнику УОТ во время первой встречи в самом начале дела. – Это любопытная история. Префектом департамента Сена был Флуре, а у комиссара внутренних дел д'Астье де ла Вижери (во временном правительстве де Голля с сентября 1944 года) не было к нему особого доверия. Поэтому д'Астье решил поставить рядом с Флуре ответственного секретаря, который наблюдал бы за делами. Вот так он назначил меня на эту должность и в этом чине». Во время суда по «делу об утечках» имя д'Астье упоминалось часто. Однако его не потревожили, поскольку он пользовался парламентской неприкосновенностью. Но в глазах Вибо он был человеком, державшим в своих руках все нити дела. Его политический путь и вправду вызывал подозрения. С крайне правых позиций до войны он во время Сопротивления перешел к взглядам, очень близким ФКП и СССР. После войны он по голосам коммунистов. Затем он полностью связал себя с Движением в защиту мира, организованным по инициативе Коминформа. В 1957 году в награду за честную службу ему присудили Ленинскую премию «За укрепление мира». Он часто ездил в СССР, где его всегда хорошо принимали высшие руководители. К тому же он женился на русской – дочери бывшего советского посла Леонида Красина. Какой бы ни была его подлинная роль в «деле об утечках», совершенно ясно, что д'Астье принадлежит к той категории французских политических деятелей, чья карьера находится на стыке между ФКП и СССР со всей вытекающей из этого положения двусмысленностью.
Наконец, так и не была раскрыта «загадка срыва наблюдения». В начале расследования было решено установить наблюдение за Андре Баране. Приказ был выполнен настолько хорошо, что однажды вечером агенты УОТ столкнулись с полицейскими из префектуры полиции. На следующий день в министерстве внутренних дел договорились, что наблюдение будет осуществляться префектурой. Вибо снял своих людей. Наблюдение за подозреваемым номер один ничего не дало. На суде же выяснилось, что полицейские почти сразу прекратили слежку. Из-за этой небрежности расследование заняло несколько лишних дней. Постоянное наблюдение за Баране позволило бы установить, что он встречался с Лабрюссом через неделю после заседания комитета 10 сентября 1954 года. Именно тогда он получил переписанные Тюрпеном материалы Монса. Так что существовали возможности доказать связь между двумя людьми еще в середине сентября. Не было бы нужды ждать до начала октября, когда признается Тюрпен, затем Лабрюсс, чтобы восстановить цепочку. Потом произошла сенсация. Во время допроса комиссара, которому поручили наблюдение за Баране, производившегося в суде, тот неожиданно вынул из портфеля рапорт о встрече Баране с Лабрюссом. Этого рапорта не было в делах префектуры полиции. Одно из двух: или комиссар составил его задним числом, чтобы покрыть свою оплошность, или рапорт выкрали, чтобы замедлить следствие. По всей видимости, правильным является второе предположение.
«Скрыли, я в этом убежден и говорю со всей ответственностью, сознательно скрыли следы встречи Баране и Лабрюсса», – заявил Франсуа Миттеран, выступавший на суде в качестве свидетеля. Поскольку в то время он был министром внутренних дел, его политические противники попытались приписать ему ответственность за это исчезновение.
«Комиссар бьш лишь видимым инструментом невидимой руки», – прокомментировал со своей стороны Роже Вибо. Над ним стояла высокопоставленная влиятельная личность, постаравшаяся блокировать расследование по «делу об утечках». Она не хотела, чтобы стало известно о встрече Лабрюсса и Баране.
Кто был этой влиятельной личностью? Это так и не выяснили.
Однако загадку можно, вероятно, объяснить, не выискивая какое-то одно лицо, а припомнив, что после освобождения страны ФКП удалось внедрить своих людей в префектуру полиции в большей степени, чем в какой-либо другой государственный орган. А ведь только партия была действительно заинтересована в затяжке следствия об утечках, в сокрытии связей своего «агента» Баране с Лабрюссом. Здесь мы приближаемся к подпольному аппарату ФКП, но, как всегда, различаем только видимую часть айсберга.
Кодовая кличка – Само
Эти сведения французская контрразведка получила с многочисленными подробностями в 1969 году из трех различных источников: в парижской префектуре полиции на очень высоком уровне работает осведомитель чехословацких секретных служб. Проще говоря, Прага внедрила агента в самый важный орган французской полиции. Немедленно началась охота, приведшая примерно два года спустя к аресту виновного. Но через четыре дня дело закрыли. Указание властей было категоричным: замять, быть может, самое серьезное за всю послевоенную историю Франции дело о внедрении. К страху перед скандалом примешивалось разного рода давление с целью навязать молчание, и это вплоть до настоящего времени. Здесь мы впервые его нарушаем.
У истоков дела стояли три офицера чехословацкой разведки, перешедшие на Запад в одной из союзных Франции стран. Именно они в ходе продолжительного раздельного допроса раскрыли существование агента в высшей иерархии парижской префектуры полиции. Поставленное в известность УОТ направило к ним двух инспекторов. Те внимательно выслушали трех перебежчиков. Точность переданных сведений не оставляла никаких сомнений в подлинности их свидетельств.
Агент, личности которого они не знали, был известен в чехословацкой разведке под кодовой кличкой Само. Его завербовал в 1959 году секретарь посольства Чехословакии в Париже Антонин Тик. Впоследствии с ним поддерживали связь третий секретарь посольства Зденек Мике, затем Кадлек. Официально состоя во Французской соцпартии, Само на деле был членом ФКП «за штатом», в обязанности которого входило внедрение социалистов для работы на партию. Он завербовался в чехословацкую разведку по идеологическим мотивам и по рекомендации Французской коммунистической партии. В то же время он не пренебрегал деньгами. Ему платили до пяти тысяч франков за пакет информации. При этом Само сполна отрабатывал потраченные на него суммы. «Поступившие от него документы полностью заполнили два сейфа в Праге, – отмечали перебежчики. – Он передает их целыми пачками, до двухсот страниц каждый раз. По всей видимости, информацию он черпает из различных служб. Он дал записки о чешской общине во Франции, о службе общей безопасности, о контрразведке и о СРК. По-видимому, он занимает должность, сравнимую с членом руководства полицейского управления Праги». К этому три офицера добавили, что Само женат, что его жена иногда использовалась как связник и что у него двое детей.
Факты были довольно туманными, но в то же время достаточно определенными для начала расследования. Поскольку служебное положение агента удалось установить более или менее точно (руководство префектуры), УОТ занялось изучением личных дел высших членов парижской полиции. Это более неблагодарная работа, чем может показаться на первый взгляд. Через несколько месяцев был составлен первый список потенциальных злоумышленников.
В конечном счете у загадочного Само появилось имя благодаря делу, полностью (и умышленно) затерянному в архивах службы общей безопасности.
Жизненный путь Жоржа Эбона (речь, разумеется, идет о псевдониме) показателен во многих отношениях.
Когда в начале 50-х годов Эбон был молодым инспектором службы общей безопасности в одном из городов на востоке Франции, его завербовал для работы на ФКП депутат департамента Арденны от компартии Пьер Лареп благодаря случайной встрече в поезде.
Расположившись в одном купе, они провели время в любезной беседе. Пообещали друг другу увидеться еще раз. После обычных предварительных маневров Эбон без труда согласился давать информацию ФКП. Он оказался прекрасным новобранцем. Через несколько месяцев его перевели в Париж, в отдел общей безопасности, занимавшийся… коммунистами. С этого времени партия получила в его лице очень ценного информатора. Проявляя усердие, он давал все сведения, которые у него просили. Сначала переснимая попадавшие ему под руку дела, затем, из предосторожности, записывая на магнитофон документы, особенно интересовавшие ФКП. Он сам относил катушки с пленкой в бакалейную лавку в 14-м округе Парижа, которую держал один из членов партии. По разведывательной терминологии, это «живой почтовый ящик». Отметим в скобках, что такой метод применялся ФКП давно. Во время войны разведслужба ФТП (служба "Б") также использовала магазины в качестве «почтовых ящиков». По существу, безобидные места, которые посещает множество людей.
«Он оказал ФКП большие услуги», – отмечает сегодня один из высших руководителей партии 50-х годов. Этот старый функционер коммунистического аппарата, исключенный из партии в 1955 году, как и большинство руководителей, сыгравших первостепенную роль в движении Сопротивления, в том же году предупредил службу общей безопасности о двойной игре Эбона. Но тот, однако, уже был хорошо защищен. Впоследствии защита будет еще лучше. По приказу ФКП Эбон вступил в СФИО для наблюдения за ней и сблизился с некоторыми деятелями социалистической партии. Он стал почти неприкасаемым. Директору службы общей безопасности удалось всего лишь перевести его из «коммунистического» отдела в отдел «общественных организаций», занимавшийся наблюдением за профсоюзами. Год спустя он перешел в службу государственного секретаря по внутренним делам, затем в конце 50-х годов его назначили в кабинет префекта парижской полиции. Там и прошла заключительная часть его карьеры вплоть до ареста в феврале 1971 года. В течение более чем 10 лет Эбон пользовался невероятной безнаказанностью. Когда он перешел в аппарат префекта полиции, руководство службы общей безопасности направило лично префекту досье о его связях с ФКП. Досье до него так и не дошло. Кто-то перехватил его по пути. Была ли это та «невидимая рука», о которой говорили Франсуа Миттеран и Роже Вибо на процессе по «делу об утечках»?
Вполне вероятно, что один или несколько высших чинов полиции за кулисами оказывали Эбону поддержку и даже помогали ему быстро продвигаться по служебной лестнице. В противном случае как можно объяснить, что предупреждения службы общей безопасности не бьши услышаны и что его назначали на чрезвычайно ответственные должности, например руководителем службы телефонных прослушиваний?.. Контрразведка поставила перед собой данный вопрос, но не смогла вразумительно ответить на него. Правда, один человек показался подозрительным, хотя ничего конкретного против него выявить не удалось, несмотря на его тесные связи с Эбоном. Этот чиновник, занимающий сегодня очень высокую административную должность, вполне мог помогать ему из масонской солидарности. Ведь оба они были членами одной ложи. Если, конечно, он также не состоял в прямых связях с ФКП.
Собирая материал для написания книги, автор узнал об истории (неизвестной контрразведке), касающейся того самого высокопоставленного чиновника, которая, быть может, проливает свет на его роль в деле Эбона. История относится к началу 50-х годов. Икс – назовем его так – уже занимал солидный пост в префектуре, когда у него завязалась любовная связь с молодой женщиной, работавшей в министерстве внутренних дел. Эта любовница (Икс был женат) доводилась двоюродной сестрой близкому другу одного из руководителей ФКП. Падкая на любой вид информации, партия воспользовалась ситуацией для проведения успешной операции. Через эту женщину коммунистам удалось завладеть ключами от кабинета префекта, которые были у Икса. Ночью коммунисты проникли в здание префектуры и в кабинет префекта, откуда выкрали многие интересные документы. В данном случае Икс использовался против своей воли. Впоследствии ФКП вполне могла его шантажировать в связи с его любовным похождением и соучастием в этом деле, даже если оно было неумышленным. Партия часто использует такие методы. Возможно, с тех пор коммунисты держат Икса на привязи. Это всего лишь гипотеза. Тем не менее она позволяет понять многие вещи.
Когда личность Само стала известна УОТ, его дело передали непосредственно в министерство внутренних дел. Случай был серьезным. Следовало ли сразу арестовать Жоржа Эбона или подождать и взять его на месте преступления в момент передачи документов офицеру чехословацкой разведки? При первом варианте имелось преимущество в том, что все можно сделать без шума, но был и серьезный недостаток: для доказательства виновности нужны признания. В противном случае существовала опасность остаться на стадии подозрения в намерениях, что чаще всего неподсудно. Разоблачений перебежчиков всегда недостаточно. Ведь они вполне могут быть дезинформацией спецслужб противника, наводящих на ложных агентов. Так иногда случается в «войне теней», которую секретные службы Востока ведут против западных стран. Второй вариант, арест на месте преступления, позволяет избежать этих подводных камней, но в большинстве случаев приводит к тому, что дело о предательстве становится достоянием общественности. И каково будет ее мнение о полиции, когда она узнает, что высшее должностное лицо префектуры работало на Чехословакию? Обычно политические власти предпочитают избегать подобных ситуаций «во имя национальных интересов».
Против ожидания министр решил подождать ареста на месте преступления. УОТ одобрительно восприняло его решение, но боялось утечек. Слежка может быть эффективной только тогда, когда подозреваемый ничего о ней не знает. Отсюда с самого начала были предприняты все меры предосторожности. О деле Эбона знали только пять человек.
Через две недели после решения министра еженедельник «Минют» опубликовал короткую заметку следующего содержания: «В настоящее время Управление по охране территории проявляет пристальный интерес к одному из близких сотрудников префекта полиции». Откуда пошла утечка? Установить это не удалось. Среди пяти лиц, знавших о проводимом расследовании, фигурировал и Икс – высокопоставленный чиновник, о котором мы говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51