Погибли двое. Пришлось срочно ехать в этот отдаленный район.— Я тут тоже с неделю назад перевернулся, — сказал он. — Стекло вылетело, и крыша помялась.Он в дождь ехал по шоссе, и его занесло. Развернувшись на скользкой дороге, опрокинулся в кювет.— Вот это новость, — сказал я.— Противно теперь смотреть, — сказал Игорь. — У Калаушиных стоит в гараже. Жалкий такой, помятый.— Ты один в машине был? — спросил я.Игорь отвернулся и снова стал разглядывать и гладить малахитовую плиту. Вид у него был смущенный. Игорь врать не умел.— А она как? — спросил я. — Не покалечилась?— Иванна-то? Руку обрезала о стекло. Пустяки, я ей тут же перевязал.— Покатались, значит? — сказал я.— Она же в первый раз за рулем…— Она?Оказывается, никакого дождя не было. Этот бесенок Иванна уговорила Игоря поехать покататься за город и выпросила руль. Ну, а уговорить Игоря ничего не стоит. Он только посоветовал ей свернуть на проселочную дорогу и ехать потише. Она, конечно, не послушалась и на приличной скорости вдруг взяла да и свернула на тропинку. «Запорожец» два раза перевернулся. Игорь нашел здоровую лесину и, подсунув под машину, поставил на колеса.Иванна тоже помогала. И даже поцеловала Игоря в щеку. За то, что он не ругал ее.Говоря об Иванне, Игорь заулыбался, порозовел. Ему приятно было вспоминать, как Иванна его поцеловала. Привстала на цыпочки, обхватила за шею и, сказав: «Ты хороший!» — крепко поцеловала в щеку.— Дорогой поцелуй, — заметил я.— Когда мы опрокинулись, знаешь, что она сказала? «Ты, — говорит, — не расстраивайся, приедет Андрей и починит. Андрей все сделает, — говорит, — что я попрошу…»— Влюбился ты, что ли? — спросил я.— Она еще совсем девочка, — смутился Игорь.— Не давай ей больше руль! Хотя бы до тех пор, пока я ее не научу.— Ты уж научи ее, — сказал Игорь.Я захватил комбинезон, и мы отправились на автобусную остановку.Я до сумерек провозился в гараже. Вставил лобовое стекло — Игорь заблаговременно купил, — выровнял вмятину на крыше. Хорошо, что они перевернулись на пашне. Если бы на асфальте, так легко не отделались бы. Правую фару тоже придется менять.Вечером я возвращался в общежитие. Навстречу неторопливо шла женщина. Я толком не рассмотрел ее — было темно, — но в фигуре и походке что-то очень знакомое.— Андрей, — услышал я ее голос.Давно я не видел ее. Если и вспоминал когда, то старался не ворошить в памяти то, что было…Она смотрела на меня. И в ее глазах были и радость, и грусть, и еще что-то совсем незнакомое. Я растерялся, не знал, как мне держаться, что ей сказать. Былая злость и отчаяние давно прошли. Но вот она стоит, вызывающе красивая и такая знакомая… И вместе с тем это чужая женщина, которая принадлежит другому. И тот, другой — мой бывший друг. Я никогда не ревновал ее к мужу, к прошлому. И проживи мы с ней сто лет, не вспомнил бы об этом. Но Кащеев — другое дело…— Ты можешь пройти мимо, — угадала она мое желание. — Но я очень бы этого не хотела.— Здравствуй, — наконец сказал я.— Если ты никуда не спешишь, проводи меня?Мы идем рядом по тротуару. Я чувствую запах ее любимых духов. Настроение с каждым шагом падает. Уж лучше бы не встречались.— Неужели тебе не о чем спросить меня?Я пожимаю плечами. О чем спрашивать? Как это случилось? Или как кончилось, если они уже расстались? Нового она мне ничего не скажет. А подробностей не надо.— Мне как-то даже не верится, что это ты, — говорит она. — Ты очень изменился, Андрей… Взрослее стал, возмужал.Я, наверное, должен был сказать, что она красивая и молодая… Но мне не хотелось говорить.Вот и автобусная остановка. Рядом большое белое здание хлебокомбината с черной трубой. В воздухе витает хлебный дух.— Твой автобус, — говорю я.Автобус, большой, глазастый, проплывает мимо. Снаружи, прихваченный дверями, торчит чей-то подол.Марина смотрит под ноги, покусывает губы.— Андрей, мне нужен твой совет… Глеб хочет… В общем, мы собираемся пожениться…— Поздравляю, — говорю я.— Через три дня он вернется из командировки, и я должна дать окончательный ответ.— Нашла с кем советоваться, — говорю я.— Ты мне самый дорогой человек.— Женитесь, ради бога! Я-то тут при чем?— И это все, Андрей?— Еще могу сказать, что Кащееву повезло.Помолчав, Марина дрогнувшим голосом спросила:— Почему же ты, Андрюша… на мне не женился?Она остановилась и смотрела мне в глаза.— Я немного опоздал, Марина, — ответил я. И это была истинная правда.— Опоздал?.. — повторила она.— Не надо приглашать на свадьбу, — сказал я. — Все равно не приду.— Я не могу за него выйти замуж… Я тебя люблю, Андрей!Она и раньше иногда это говорила, но сейчас это ни к чему.— Да, люблю, бесчувственный ты человек, — продолжала она. — И никогда не переставала любить… А все, что произошло, это со зла… Бывает такое настроение, когда, не задумываясь, делаешь глупости…Я ни разу не видел, как плачет Марина. И сейчас не хотел видеть.Как странно устроен человек! Мои убеждения, принципы — все чуть не полетело к чертям. Вспомнилось то хорошее, что было у нас с Мариной. В какие-то секунды я вновь пережил радость первой встречи, жгучую обиду и разочарование, что уже нельзя вернуть потерянное. Я готов был все забыть и сказать ей много хороших слов…Я не сказал этих слов. Во мне тогда, еще весной, все надломилось и перегорело. И если что-либо у нас возникло вновь — это был бы обман. Видно, так уж получилось, что врать мы оба не умеем.И я сказал:— Я тебя не люблю… И наверное, никогда по-настоящему не любил… И ты меня тоже.Я видел, как вспыхнули ее щеки, но она сделала еще одну, последнюю попытку вернуть прошлое. Она сказала, что мать сейчас в Москве и мы можем пойти к ней посидеть, выпить кофе… Ее опущенные ресницы вздрагивали. Пойти к ней… Было время, я ждал как манны небесной того счастливого дня, когда Анна Аркадьевна уедет в Москву. В своем доме, в пушистом халате, Марина была другой, еще более близкой и приветливой. Она варила кофе, наливала себе в маленькую чашку, а мне — в большую. Марина знала, что я не люблю эти крошечные чашки… Да, она умела делать так, чтобы я чувствовал себя у нее как дома. Я любил эти наши праздники…— Андрей, наш автобус, — сказала Марина.Если припустить бегом, мы успеем еще на этот автобус, но я не двинулся с места.— Твой автобус… — сказал я. — И ты уже опоздала на него.— Прощай, Андрей! — прошептала Марина, не поднимая глаз.Я сказал, что провожу ее до площади, но она покачала головой и прибавила шагу. Она шла все быстрее, будто хотела убежать от меня. Мне всегда нравилась ее походка.В нашем городе автобусы часто ходят. Ничего не скажешь — позаботились отцы города.Я видел, как Марина вслед за старушкой поднялась в автобус. В освещенном заднем окне мелькнуло ее лицо. Хоть через стекло, но она посмотрела на меня.Хорошо, что она уехала. А то я, пожалуй, догнал бы ее…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — Говорят, Мамонта от нас переводят, — сообщил утром Валька Матрос.— Куда?— Говорят, в другой цех.— Зачем? — спросил Дима.Мы посмотрели на Карцева, который сосредоточенно ремонтировал компрессор. Бригадир должен знать. Но Лешка молчал.— Очередная утка, — сказал я.— Интересно, кого вместо него назначат?— Это правда, Леша? — спросил Дима.— Я приказа по заводу не читал, — отрезал Лешка.Обидно будет, если Никанора Ивановича переведут. Много надо мной было начальников, и молодых и старых, плохих и хороших. Разных повидал я начальников, но таких, как Ремнев, встречал не часто. В нашем цехе не было ни одного человека, который бы плохо отозвался о Ремневе, хотя многим крепко попадало от него. Мамонт не был этаким добряком, заигрывающим с рабочими, который стремится заработать дешевый авторитет. Мамонта уважали как справедливого и душевного человека и беспрекословно ему подчинялись. Он никогда никого понапрасну не обидел, а если уж отчитывал или наказывал, то за дело. И хотя он не был с рабочими запанибрата, все ценили его простоту.Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, — попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.— Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, — сказал Дима, показывая охотничий нож. — Наверно, не нужно было брать?— Почему? — спросил я.— Если он… ворует, то я назад отдам, — сказал Дима.Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?— Притаился, — ответил мастер. — Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!— Вряд ли, — сказал я. — Кто-то за его спиной прячется…— Я его с поличным застукаю… Не увернется!— Вы его ненавидите, — сказал Дима.— Меня не проведешь, — повторил мастер.Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:— Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?
Лешка Карцев принес три толстые книжки «Эксплуатация и ремонт тепловозов» и роздал нам.— Проштудируйте, — сказал он.Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.— Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!— Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, — торжественно сказал Карцев. — Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.— Я в теории не силен, — сказал он. — Я практик.— Все-таки почитай, — посоветовал Лешка. — Или хочешь перейти в разнорабочие?— Какой марки тепловоз? — спросил Дима.— ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.— Ребята, а зарплату нам прибавят? — спросил Валька. — Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!— Прочитаете — вернете мне, — сказал Карцев. — Это библиотечные.— Я боюсь брать домой, — сказал Матрос. — Нюрка листы выдерет, а я отвечай?— Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? — спросил Лешка.— Дима, что он такое говорит? — возмутился Валька. — Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…— Верно, написал, — подтвердил Дима.— А какие книжки ты читал? — спросил я.— Разные…— В основном детективные повести и романы, — сказал Дима.— Люблю, понимаешь, про шпионов, — ухмыльнулся Матрос.— А теперь про тепловозы почитай, — сказал Лешка. — В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.— Я ведь засну сразу!— Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, — сказал Лешка. — Экзамены будем сдавать… новому начальнику.— Ладно, проштудирую сам, — испугался Валька. — Самостоятельно.
После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…— Не люблю эту бумажную канитель, — сказал Мамонт. — А без нее тоже нельзя.— Дела сдаете, Никанор Иванович? — спросил я.Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.— Я вот все ждал, когда ты придешь, — сказал он. — Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: «До свидания» — и ушел.— Куда же вы, Никанор Иванович?— Повышение получил, — сказал Ремнев. — Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…— Это мы о Тихомирове говорили…— Тихомиров идет в гору, — сказал Мамонт. — В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!— И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? — спросил я.— В проекте много спорного, но в главном он удался.— Я знаю, — сказал я.— Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.— Еще бы! Экономия — шестизначная цифра!— Дело не только в цифре…— Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, — сказал я. — Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…— Это временно, — возразил Мамонт. — Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.— Ай да Венька! — вырвалось у меня. — Он и вас…— Околпачил, хочешь сказать? — посмотрел на меня Ремнев.— Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?— Андрей, какого хрена ты учишься на историка? — сказал Мамонт. — Ты прирожденный инженер-проектировщик…— Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.— Знаешь, о чем я думаю? — сказал он. — Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…— Нам вместе нельзя, — сказал я.— Кто знает, кто знает… — пробормотал Ремнев. — Ты что с ним, опять поцапался?Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.— Да что мы все о Тихомирове? — сказал я. — А кто на ваше место?— Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.— Кто-нибудь? — усмехнулся я.— Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?— Он меня на новоселье не пригласил, — сказал я.Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.— Хочешь? — спросил он.Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.— Меня пригласил, — сказал Мамонт. — На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?— Я пошутил, — сказал я. — Дело тут не в новоселье…— А в чем же? — Ремнев с любопытством посмотрел на меня.— Я ничего против Тихомирова не имею, — сказал я.Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.— Голова трещит, — сказал он. — Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол — самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.
Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами — так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех «стариками». Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко «старик» меня раздражало.Не обнаружив пепельницы, Сашка сразу же приспособил для этой цели древнюю пиалу, которую я привез из Каракумов. Эта пиала напоминала мне о месяце зноя, пота и соли. Ни одной тучи на небе, ни капли дождя. Правда, была одна песчаная буря. Она настигла нас в равнине Копетдага. Мы обвязали головы рубахами и залезли под грузовик. Когда я вспоминаю тот день, у меня такое ощущение, будто на зубах снова скрипит песок, и хочется крепко зажмурить глаза. А эта убийственная жара у солончаковой впадины Унгуз? Непрерывный гул в голове, будто там запустили электрический мотор, и распухший белый язык…Шуруп не питал никакого почтения к древним реликвиям. И чаша, извлеченная из глубин веков, стала кладбищем окурков.— Из нее жрали водку людоеды, а теперь пусть послужит цивилизованному человеку, — заявил Сашка.Шуруп всех наших далеких предков считал людоедами. Я не стал доказывать «цивилизованному» человеку, что людоеды не имеют никакого отношения к этой находке.Сашка не горевал, что не поступил в институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — Говорят, Мамонта от нас переводят, — сообщил утром Валька Матрос.— Куда?— Говорят, в другой цех.— Зачем? — спросил Дима.Мы посмотрели на Карцева, который сосредоточенно ремонтировал компрессор. Бригадир должен знать. Но Лешка молчал.— Очередная утка, — сказал я.— Интересно, кого вместо него назначат?— Это правда, Леша? — спросил Дима.— Я приказа по заводу не читал, — отрезал Лешка.Обидно будет, если Никанора Ивановича переведут. Много надо мной было начальников, и молодых и старых, плохих и хороших. Разных повидал я начальников, но таких, как Ремнев, встречал не часто. В нашем цехе не было ни одного человека, который бы плохо отозвался о Ремневе, хотя многим крепко попадало от него. Мамонт не был этаким добряком, заигрывающим с рабочими, который стремится заработать дешевый авторитет. Мамонта уважали как справедливого и душевного человека и беспрекословно ему подчинялись. Он никогда никого понапрасну не обидел, а если уж отчитывал или наказывал, то за дело. И хотя он не был с рабочими запанибрата, все ценили его простоту.Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, — попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.— Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, — сказал Дима, показывая охотничий нож. — Наверно, не нужно было брать?— Почему? — спросил я.— Если он… ворует, то я назад отдам, — сказал Дима.Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?— Притаился, — ответил мастер. — Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!— Вряд ли, — сказал я. — Кто-то за его спиной прячется…— Я его с поличным застукаю… Не увернется!— Вы его ненавидите, — сказал Дима.— Меня не проведешь, — повторил мастер.Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:— Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?
Лешка Карцев принес три толстые книжки «Эксплуатация и ремонт тепловозов» и роздал нам.— Проштудируйте, — сказал он.Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.— Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!— Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, — торжественно сказал Карцев. — Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.— Я в теории не силен, — сказал он. — Я практик.— Все-таки почитай, — посоветовал Лешка. — Или хочешь перейти в разнорабочие?— Какой марки тепловоз? — спросил Дима.— ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.— Ребята, а зарплату нам прибавят? — спросил Валька. — Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!— Прочитаете — вернете мне, — сказал Карцев. — Это библиотечные.— Я боюсь брать домой, — сказал Матрос. — Нюрка листы выдерет, а я отвечай?— Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? — спросил Лешка.— Дима, что он такое говорит? — возмутился Валька. — Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…— Верно, написал, — подтвердил Дима.— А какие книжки ты читал? — спросил я.— Разные…— В основном детективные повести и романы, — сказал Дима.— Люблю, понимаешь, про шпионов, — ухмыльнулся Матрос.— А теперь про тепловозы почитай, — сказал Лешка. — В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.— Я ведь засну сразу!— Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, — сказал Лешка. — Экзамены будем сдавать… новому начальнику.— Ладно, проштудирую сам, — испугался Валька. — Самостоятельно.
После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…— Не люблю эту бумажную канитель, — сказал Мамонт. — А без нее тоже нельзя.— Дела сдаете, Никанор Иванович? — спросил я.Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.— Я вот все ждал, когда ты придешь, — сказал он. — Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: «До свидания» — и ушел.— Куда же вы, Никанор Иванович?— Повышение получил, — сказал Ремнев. — Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…— Это мы о Тихомирове говорили…— Тихомиров идет в гору, — сказал Мамонт. — В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!— И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? — спросил я.— В проекте много спорного, но в главном он удался.— Я знаю, — сказал я.— Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.— Еще бы! Экономия — шестизначная цифра!— Дело не только в цифре…— Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, — сказал я. — Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…— Это временно, — возразил Мамонт. — Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.— Ай да Венька! — вырвалось у меня. — Он и вас…— Околпачил, хочешь сказать? — посмотрел на меня Ремнев.— Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?— Андрей, какого хрена ты учишься на историка? — сказал Мамонт. — Ты прирожденный инженер-проектировщик…— Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.— Знаешь, о чем я думаю? — сказал он. — Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…— Нам вместе нельзя, — сказал я.— Кто знает, кто знает… — пробормотал Ремнев. — Ты что с ним, опять поцапался?Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.— Да что мы все о Тихомирове? — сказал я. — А кто на ваше место?— Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.— Кто-нибудь? — усмехнулся я.— Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?— Он меня на новоселье не пригласил, — сказал я.Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.— Хочешь? — спросил он.Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.— Меня пригласил, — сказал Мамонт. — На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?— Я пошутил, — сказал я. — Дело тут не в новоселье…— А в чем же? — Ремнев с любопытством посмотрел на меня.— Я ничего против Тихомирова не имею, — сказал я.Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.— Голова трещит, — сказал он. — Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол — самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.
Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами — так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех «стариками». Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко «старик» меня раздражало.Не обнаружив пепельницы, Сашка сразу же приспособил для этой цели древнюю пиалу, которую я привез из Каракумов. Эта пиала напоминала мне о месяце зноя, пота и соли. Ни одной тучи на небе, ни капли дождя. Правда, была одна песчаная буря. Она настигла нас в равнине Копетдага. Мы обвязали головы рубахами и залезли под грузовик. Когда я вспоминаю тот день, у меня такое ощущение, будто на зубах снова скрипит песок, и хочется крепко зажмурить глаза. А эта убийственная жара у солончаковой впадины Унгуз? Непрерывный гул в голове, будто там запустили электрический мотор, и распухший белый язык…Шуруп не питал никакого почтения к древним реликвиям. И чаша, извлеченная из глубин веков, стала кладбищем окурков.— Из нее жрали водку людоеды, а теперь пусть послужит цивилизованному человеку, — заявил Сашка.Шуруп всех наших далеких предков считал людоедами. Я не стал доказывать «цивилизованному» человеку, что людоеды не имеют никакого отношения к этой находке.Сашка не горевал, что не поступил в институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40