А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ульгеш неловко поспевал рядом с носилками, держась за руку наставника, и, похоже, не верил, что тот никогда больше не откроет глаза. Не устыдит его, понуждая к книжным занятиям. Не расскажет больше ничего о Городе Тысячи Храмов. Не объяснит, как быть достойным отца…
Позади всех шёл Серый Пёс. Он нёс на руках Летуна. Бусый наезжал лыжей на лыжу, глядя на безвольно мотавшиеся лапы любимца. Они стыли на ветру, и больше им не суждено было согреться.
Соболь шагал подле Осоки, не отнимая ладони от её лба.
«Я, должно быть, состарился. Я не могу её удержать…»
По другую сторону носилок незримо шествовала Незваная Гостья. Высокая женщина с длинными седыми распущенными волосами. В белой рубахе и тёмно-красной понёве. И непроглядная тень облаком вилась у её ног. Тянулась к неподвижной Осоке…
Соболь ощущал, как жизнь Осоки уплывала сквозь его пальцы, едва замечая, что её пытаются удержать. Осока уходила, потому что хотела уйти.
«Да кто я такой, чтобы против воли тянуть её в жизнь…»
До деревни Белок осталось совсем немного, когда Соболь отчётливо понял: Осоку им не донести.
«Если я раздумываю, надо ли биться, значит, я вправду стал никчёмной развалиной…»
Он нашёл глазами Бусого.
– Поди сюда, малыш.
Бусый поспешно утёрся и подошёл.
– Дедушка Соболь…
Соболь кивнул ему на Осоку.
– Позови её.
«Как?…»
Старый воин смотрел на него сурово и строго.
«Как мне её позвать?…»
Мальчишка беспомощно оглянулся, обежал глазами горестную людскую цепочку, растянувшуюся по склону холма. Гаснущее серое небо. И навсегда мёртвый Летун. И бескрайний лес с его жизнью, простой, мудрой, величественной и жестокой.
"А так, как ты позвал бы своих, чтобы им было невозможно не услышать тебя…"
Бусый зажмурился. Сцепил зубы. Вгляделся внутренним взором, сумел разглядеть там, впереди и далеко наверху, прозрачную тень девушки. Осока торопливо, не оглядываясь, уходила всё дальше от них.
Люди увидели, как Бусый запрокинул голову, стиснул кулаки… И завыл.
Это был вой зверёныша, плачущего от непереносимой тоски.
Высоко в небо взлетел и поплыл над притихшими ельниками, пустил мурашки по спинам обомлевших охотников призывный, полный неодолимой скорби и безоглядной ярости вой. Вой молодого, входящего в силу волка, будущего вожака. Вот только звучал он из уст маленького Бельчонка.

* * *

Услышав вой, Осока досадливо оглянулась. Откуда было взяться волку здесь, на Дороге, которую каждому суждено проходить, когда настанет пора, в одиночку?… Но вой плыл за ней, именно за ней, и звучали в нём такая тоска, такое отчаяние, рвущая душу жалоба и яростная мольба, что Осока, не выдержав, остановилась, вгляделась в уже пройденную Осыпь. Далеко внизу, где туманом плавала призрачная дымка, оскальзываясь и спотыкаясь, бежал по её следу волчонок. Маленький, светло-серый, с еле заметной золотистой рыжинкой. Бежал вверх, к ней.
Путь для него был непосилен, те камешки, по которым невесомо ступала Осока, для него обращались в неодолимые валуны, но он как-то карабкался с одного на другой, пятная острые края кровью разбитых лап,
И скулил, подвывал, взлаивал, призывая её на помощь.
– Уходи! – нахмурилась Осока. – Уходи, глупый! Сорвёшься!
Волчонок только пуще заплакал и припустил с новой силой. Попытался с ходу вспрыгнуть на очередной валун, но немного не долетел, бессильно царапнул когтями по гладкому камню и заскользил.
Куда-то вниз, к разверзшемуся страшному краю… за край…
– Нет, так дело не пойдёт, – сказала Осока.
И, бранясь на чем Миры стоят, полезла по Осыпи вниз.

* * *

Соболь успел подхватить падающего мальчишку, крепко обнять. Из ноздрей Бусого текла кровь.
Веки Осоки дрогнули, голова едва заметно повернулась, на лице обозначилась прозрачная краска. Девушка открыла глаза и с трудом, но всё-таки выпростала руку, дотянулась, погладила Бусого по голове.
– Волчонок… – прошептала она.

Вещий сон

Соболь тихо приоткрыл дверь, поклонился порогу и осторожно, стараясь не шуметь, вошёл в дом.
Всего несколько дней назад это был просто дом родителей Колояра. Теперь здесь обитала странная большая семья, собранная под один кров общим горем.
Было ещё очень рано, но оказалось, что спал во всём доме только один мальчишка – Бусый. Как пришли с той памятной облавы, так он от Осоки почти что не отходил. Дневал здесь и ночевал, всё боялся, как бы снова не собралась помирать, лишь только он отвернётся. Он и теперь спал на той же широкой лавке, свернувшись клубочком у Осоки в ногах. Девкина мать, Любослава Заюшка, сидела у дочери в изголовье, что-то ей негромко рассказывала, вязала носок. Мачеха Колояра Красава Бельчиха и его отец Светел из рода Бобров тоже были давно на ногах. Видно, плохо им спалось после гибели сына. Соболь заметил во дворе, в раскрытой на солнце клети, деревянные заготовки, берёсту, горшочки с клеем. Светел мастерил новый лук. Страшно мощный даже среди веннских прославленных луков. Такой, что натянуть его только самому Светелу и было под силу. Да ещё Колояру, первенцу дорогому… Красава хлопотала возле печи, вполголоса уговаривала её хорошо спечь как раз подошедшие пироги. Младшие дети тихо одевались, собираясь во двор.
Красава и Светел встретили несчастье с удивительной стойкостью. Проводив на погребальный костёр сына, больше не позволили себе ни слезинки. Держались заботами друг о друге и об оставшихся у них на руках младших братьях и сестричках Колояра. И, конечно, об Осоке, которую иначе, как доченькой, в разговорах между собой не называли. Выхаживали её, всеми силами старались пробудить к жизни. Лелеять своё горе за всеми делами было попросту некогда.
С Осокой дело было всё ещё очень худо. Да, она покорно пила горькие настои, приготовленные Соболем, отвечала, когда спрашивали, иногда даже силилась улыбнуться. Но если её не тормошили, застывала на месте, смотрела куда-то неподвижным безжизненным взором, который Соболю очень не нравился, но поделать с этим он ничего не мог. Вот и сейчас она бездельно разглядывала узоры, что выплетал над нею волнистый колыхавшийся дым.
Соболь, впрочем, подошёл не к ней. Его занимал Бусый.
Мальчишка спал скверно. Соболь это сразу почувствовал. Он подошёл к Бусому и сел так, чтобы касаться бедром его бока. Бусый тяжело вздохнул сквозь сон, шевельнулся, придвинулся ближе, ни дать ни взять в поисках тепла и защиты. Соболь приподнял раскрытую ладонь над его лбом, поводил ею и замер, к чему-то внимательно прислушиваясь.
Бусому снился пригожий солнечный день в осеннем незнакомом лесу. Просторная поляна была удивительно хороша. Густые ели, золотые берёзки, пламенеющие кострами рябины, украшенные тяжёлыми – к лютой зиме – гроздьями спелых ягод… Весь день любуйся, не надоест. Белые пушистые облака в высокой прозрачной синеве… Солнце, льющее на поляну ласковое прощальное тепло…
Но посреди этой красоты затевалось что-то недоброе. Чистый осенний воздух был весь пронизан липкими нитями паутины. Невидимой, но от этого ничуть не менее вещественной и опасной. На поляне было много незнакомых людей, и никто из них не замечал, что опутан клейкой слизью по рукам и ногам. Непонятно было, откуда тянулись эти нити, казалось, они ползли со всех сторон, переплетаясь и сливаясь между собой.
А на середине поляны, в самой гуще паутины стоял… Колояр! Черты его лица почему-то расплывались, Бусый никак не мог как следует их рассмотреть, но это был, без сомнения, Колояр. Живой и здоровый. Как прежде полный буйной, играющей силы. Он стоял на зачем-то растянутом полотне, стоял обнажённый по пояс и весело поигрывал широкими плечами, отчего под чистой кожей перекатывались клубки мышц. И никто не выдирал у него из груди сердце. Удар когтистой пятерни оборотня лишь оставил длинные рубцы, давно зажившие, наискось протянувшиеся от левой ключицы к правому подреберью.
Молодой богатырь снова собирался с кем-то сражаться, и во сне Бусый отчётливо знал, что этого ни в коем случае нельзя было допустить, Бусый должен был крикнуть, предупредить…
Сделать то, чего не сделал когда-то прежде, отчего всё едва не кончилось горем…
Но предупредить друга мальчишке снова не удавалось, из горла вместо громкого крика рвался лишь стон, да и тот почти беззвучный, и на него никто не оборачивался. А беда надвигалась, и Бусый не мог её отвести…
Колояр улыбался, с нарочитой ленцой поводил литыми плечами, пританцовывал, пьяновато выламывался, неспешно шёл навстречу противнику. Готовился совершить уже вовсе непоправимое…
От нестерпимого ощущения бессилия у Бусого из-под плотно сомкнутых век потекли слёзы. Соболь вновь осторожно погладил мальчишку по голове, намереваясь вытащить из дурного сна. Сон послушно померк, видение расплылось, распалось на цветные беспорядочные пятна, за которыми солнечной поляны и происходившего на ней было уже не разглядеть. Однако Бусый застонал, упрямо замотал головой, пытаясь стряхнуть руку, вернуться обратно в ещё не ушедший окончательно сон. Старый воин, поколебавшись, убрал ладонь с его лба и прислушался.
Бусому удалось увидеть Колояра, уже раненного, со сломанной рукой. Он, впрочем, не сдавался и не отступал, не таков был Колояр, чтобы перед кем-нибудь отступать. Его противника мальчик видел когда-то в своих снах… или не в снах? – в общем, где-то, когда-то, подробно вспомнить не удавалось, да Бусый и не очень старался, ибо это не имело значения. Бусый даже не пробовал рассмотреть и понять, кто этот человек. Он знал одно: Колояру ни в коем случае нельзя было с ним сражаться. И не только потому нельзя, что Колояр был уже покалечен, а его противник – по-прежнему невредим. Имелась и ещё какая-то, куда более значимая причина.
Вот взгляд Колояра словно заледенел, обратился в летящие паутины… Они метнулись к противнику, слипаясь в один гнойно-кровавый сгусток. Бусый понял, что сейчас Колояр ударит.
«Не-е-е-е-ет…» – беззвучно закричал мальчишка, пытаясь криком своим остановить друга, воздвигнуть перед ним невидимую преграду, уберечь, оградить от беды…
Левая рука Колояра легко проткнула не успевшую затвердеть прозрачную стену, кулак полетел вперёд…

* * *

Соболь решительно разбудил мальчишку, не давая досмотреть страшный сон до конца. Резко встряхнул за плечи, приподнял и прижал к себе, стал шептать на ухо. Бусый задыхался и не понимал, где находится, он пытался освободиться, хотел куда-то бежать, всхлипывал и ловил ртом воздух, сердце ломилось вон из тощей груди. Соболь держал крепко, даже и не думал отпускать. Постепенно взгляд мальчишки стал осмысленным, дыхание выровнялось. А потом… его веки снова сомкнулись, голова доверчиво опустилась Соболю на плечо. Бусый заснул. Солнце светило сквозь ветки, кругом кувыркались маленькие то ли щенки, то ли волчата, и всех вместе оберегал кто-то большой, грозный и добрый. Было хорошо, безопасно и очень тепло.

Разговоры на посиделках

Уложив Бусого на лавку и постояв над ним, знахарь удовлетворённо кивнул. Потом обратился к Осоке:
– Поздорову тебе, красавица милая.
Осока услышала обращённую к ней тихую речь, повернула голову, мутновато взглянула, признала.
– И тебе поздорову, дядюшка Соболь.
Говорила приветливо, но от прежней Осоки, той, что бесшабашно взлетала к ледяному Мосту и сигала с жерди через Прорубь, в ней было немного. Вот побывавшая во Мгле, потерянная и погасшая – та на себя нынешнюю была больше похожа.
Вот бы ещё в Прорубь её окунуть и тем самым окончательно отвести от Мораны…
Соболь улыбнулся.
– Девки меня просили словечко замолвить, – обратился он к хозяйке. – Что вздумали, посиделки у тебя здесь устроить, беседы досветные. Берёзка все уши прожужжала, говорит, пирогов слаще твоих отроду не едала. Дозволишь позвать? А то я их застращал, ты к Осоке, мол, никого и не подпускаешь…
Все посмотрели на Осоку.
– Да я что… – обернулась от печки добрая Белка. – Ты доченьку спрашивай, не меня.
Осока вдруг часто заморгала.
– Спасибо, дядюшка Соболь, – негромко проговорила она. – Спасибо тебе, матушка… Тебе, государыня свекровушка… и тебе, государь свёкор. Замаяла я всех вас совсем. Вы уж простите меня, беспутницу…
Бусый, который, оказывается, всё-таки приоткрыл один глаз, высунул голову из-под овчины и пробурчал:
– Могла бы и меня помянуть, язык бы не отвалился небось.
Осока толкнула его под одеялом ногой.
– Братик милый… Ты спи, братик, не бойся, не денусь больше я никуда.
Досветные девичьи беседы всегда были событием, хотя бы потому, что за девками в облюбованный дом нагрянут и парни, не только Зайцы, долетит весть – прибегут из дальних родов поглазеть на славниц. А значит, начнутся достойные мужские речи, ревность и соперничество, порою нешуточное. Сразу захотелось что-то собирать и готовить. Бусый обязательно так и сделает… только полежит ещё немножко под одеялом. Совсем немножко…
– На-ка молочка тебе, – сказал Соболь.
Бусый жадно принюхался. В тёплом молоке была распущена добрая ложка мёда. Того самого, что принесли виллы. Бусый обеими руками схватил деревянную чашку и пил, не отрываясь, пока не слизнул последнюю капельку.
Соболь с одобрением наблюдал, как мальчишка снова натянул на вихры овчину и задышал спокойно и ровно. Пусть спит, и кому какое дело, что на дворе – белый день. Нынче всё не как положено, всё не как всегда. Спи, малыш.
Только ли мёд был подмешан в то молоко, почём знать. Бусый прожил странный день: просыпался и блаженно засыпал, каждый раз заново преисполняясь уверенности: всё будет хорошо.
Соболь недаром слыл знахарем, он воистину ведал, что необходимо телу и душе, поднявшим непосильную ношу.
Окончательно Бусому расхотелось спать только под самый вечер, когда девки собрались в избе и уже вовсю рукодельничали, исполняя данные матерями уроки. Глаза Бусый пока открывать не стал, продолжал лежать под тёплым одеялом у бревенчатой стенки, слушать в полу дрёме усыпляющее жужжание веретён.
Речи девок всё крутились около оборотней. Не диво!
Бусый забеспокоился и прислушался, выделяя среди прочих голос Осоки. Но Осоку россказни подружек о пугающем и непонятном, казалось, весьма мало трогали. Она рассеянно слушала, сама что-то говорила, но Довольно отстранённо, больше пропускала мимо ушей, как… как? Бусый задумался и понял. Как взрослый – болтовню детей, взявшихся его напугать безобидными небывальщинами. После того, что Осоке пришлось пережить наяву, могли ли смутить её душу пустые побасенки?
Да какое Осоку, они и Бусого смутить теперь не могли…
– А правду ли сказывают, что Медведь этот появился всего лет десять назад? – прорезал общий гул знакомый голос Берёзки. – Вроде раньше про него никто и слыхом не слыхивал?
– Врут, – тоненько приговорили из другого угла. – Моя бабушка про него баяла, когда я под стол пешком хаживала. А она от своей бабушки слышала.
Раздался смех, обладательнице тонкого голоска напомнили, что под стол она пешком ходила очень недавно, ныне ещё была от горшка два вершка, да и бабушка её в старухи ну никак не годилась.
А Бусый опять вспомнил Колояра.
Просто потому, что на его памяти первый разговор о Медведе случился как раз в тот год, когда они крепко сдружились с Колояром. Вроде примерно тогда стали люди время от времени встречать этого странного зверя. Видели его всегда в сумерках и всегда издали, где-нибудь на вершине холма, на краю леса. И на глаза он попадался не всякому человеку, а как будто с разбором…
– Ясно, с разбором, – прогудел от двери мужской голос. – Дурень ли косолапый, девка нашего брата вкусней…
– Сам дурень, – окоротили парня сразу несколько девчонок.
У двери случилась возня, Бусому глаза открывать было лень, но, если он что-нибудь понимал, болтуну за поганый язык досталось по голове прялкой, да не одной. Потом дверь бухнула. Парня выставили во двор.
…Да, не всякому человеку являл себя тот Медведь. И не в любой день, а только если следовало ждать больших бед. То-то в осень, когда его стали замечать особенно часто, над Железными горами выросла небывалая туча, а земная твердь донесла отголоски сотрясений и корчей. Не говоря уже о приходивших оттуда шайках бывших каторжников наподобие Резоуста…
И мог ли быть добрым предвестником зверь, у которого на спине лежал человек! Да какой!
– Слышала я, девоньки, – летом и зимой совсем голый…
– Живой ли?
– А кто его разберёт, за кровью, за ранами!
– Соседушки дальние! Из ваших видел ли кто?
Оказалось, видели многие. Медведя и его страшноватую ношу видели в разные годы в самых разных местах и Щеглы, и Барсуки, и Лисицы… Да пожалуй, мало нашлось бы родов, в которых Медведя того вовсе не замечали хоть раз. Возле деревни Белок он, правда, пока вроде не появлялся, хотя наверное можно ли было сказать?
Кто таков этот Медведь и чего ради таскает израненного человека, никто толком не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24