А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Далеко нас с тобой занесло, Николай Иванович! Согнувшись, бежит к машине Ян, а следом под дождиком директор дома отдыха, бывший пограничный капитан Щетка.
– Познакомьтесь, товарищи. Товарищ Щетка даст нам комнаты.
Мы сидим в светлом и теплом зале – это столовая дома отдыха. Мы уже поужинали и теперь медленно тянем пиво. Пепичек ушел привести себя в порядок. Зал постепенно заполняется, входят группами, компаниями, садятся за накрытые белыми скатертями столики, заказывают вино и пиво. Здесь не только отъезжающие, но и местные жители из деревушки, расположенной рядом, для них такие вечера – главное развлечение. Внешне они нисколько не отличаются от отдыхающих, приехавших из разных мест страны. Стучит дождь за окном, и, заглушая его, монотонно гудит горная речка.
Народу набирается все больше, появляются оркестранты в красных фраках – их пятеро, – и начинаются танцы.
– Ах, – стонет Ян, – если бы знал Пижма, что мы здесь, он пешком пришел бы, брат Пижма.
Среди музыкантов я не сразу узнаю директора – капитана Щетку, он руководитель оркестра, а сам играет на кларнете, и здорово играет. Мы вместе с залом хлопаем ему, и он улыбается и кивает.
А в другом конце зала – его жена Щеткова стоит за стойкой бара и наливает пиво (и разносить тоже успевает), а самым отчаянным – рюмку водки.
Увлекательное занятие – рассматривать танцующих. Вон высокий блондинистый парень с длинным носом – самый неутомимый танцор, он танцует со всеми подряд: с молоденькими девушками и с зардевшимися седовласыми матронами. Сохраняя, как принято, самый невозмутимый вид, он как заведенный вращает своих немножко испуганных партнерш, и видно, что это доставляет ему истинное удовольствие. Вообще танцуют все – и люди солидные и пожилые – пары большей частью неизменны, – это или семейные, или близко познакомившиеся за время отпуска, или – тоже со своими причинами – молодежь. Пожалуй, современней всех танцует тонкий чернявый парень, не только не обращающий внимания на партнершу, но даже словно презирающий ее и занятый только собой, только своими па и коленцами. И еще солдат – вид его говорит, что вот он приехал на побывку домой, в горную деревушку, из далеких больших городов и видел там такое, чего вы все не видели. Держится он несколько вольно, и, поворачивая молодую партнершу, у которой такое же, как у него, безразличное выражение лица, он иногда, мимоходом, касается пальцами ее груди. А большинство танцует весело, смеясь, переговариваясь, они хорошо знают друг друга. Многие выпили, а некоторые даже изрядно, и это заметно, но никакого хамства, хулиганства и скандала нет и в помине, просто, например, один парень нарочно садится все время мимо стула и сидит потом на полу и требует, чтобы пиво ему дали туда, и ему дают туда пиво, и все смеются.
Гремит бал. Супруги Щетковы трудятся в поте лица. А руководит всем пожилой затейник или клоун с раскрашенным лицом и в пестром костюме. Он распоряжается, командует и, расхаживая по залу, раздает не всем, но многим какие-то бирочки или талончики. На талончике у Николая Ивановича написано: «Фауст», у меня: «Пьеро», у Яна: «Тристан». Мы, разумеется, догадываемся, в чем дело. В это время появляется наш Пепичек. Он в высшей степени элегантен, гладко брит, на нем новая белоснежная рубашка, а сверху шерстяной свитер-жилет. Мы с Николаем Ивановичем пытаемся всучить свои талончики Йозефу, но безуспешно.
– Йозеф, давай, ты же молодой, – уговаривает его Николай Иванович.
– Нет, это вам дали, – улыбается Пепичек, потягивая пиво.
Ян танцует с высокой молодой женщиной – себе под рост, – оживленно с ней разговаривая. До этого ее приглашал серьезный лысоватый дядя, ростом ей до плеча, она, танцуя, смешно возвышалась над ним. Появление нашего громадного Яна явно улучшило ее настроение.
– Это хорошая женщина, – говорит Ян, проводив ее на место и садясь, – вдова шахтера. Муж погиб уже два года…
Капитан Щетка встает и играет сигнал: «Слушайте все». Затейник выходит на середину.
– Товарищи, – говорит он (Ян переводит), – дамы и кавалеры, происходит странная вещь, – он разводит руками, – хотя наша граница хорошо охраняется, стало известно, что на наш вечер проникли лица из Западной Германии и из других стран, и самое удивительное – из других веков. Что делать? Надо собрать их вместе.
Зал тихо жужжит.
– Принц Гамлет! – выкликивает затейник, и под общий хохот невозмутимо выступает вперед тот носатый блондин, самый завзятый танцор этого бала.
– Офелия!
Снова ликование – и одна из седовласых зардевшихся дам подходит к Гамлету и берет его за руку.
– Изольда!
Ну что же, это та девушка, что танцевала с солдатом. А следом встает Ян.
– Ромео!
– Джульетта!
– Фауст! – и мой Николай Иванович смущенно выходит из-за стола, а Маргарита уже тут как тут и, подбадривая его, что-то говорит, беря за руку. Йозеф смеется и машет Николаю Ивановичу/ А вот и меня выкликают. Где же Коломбина? Ага, вот она. Молодая, худенькая, она сидела поблизости от нас, с мужем, и муж сейчас, обернувшись к соседям, всячески показывает, что ему все это неинтересно.
Оркестр играет вальс, кружатся пары, подбадриваемые залом, и мы с Николаем Ивановичем изо всех сил стараемся не уронить свой престиж, а это не просто, потому что танцоры мы не ахти какие. Окончился танец, и я уже хотел отвести Коломбину к мужу, но она и не думала убирать руку с моего плеча. Снова заиграла музыка, снова закружились пары – здесь, не садясь, танцуют по три танца.
– Молодцы! – кричит, пролетая, наш голубоглазый Ян. – Шумавские волки!
Продолжаются танцы. Опять блондин невозмутимо кружит всех подряд, опять с безразличным видом поворачивает свою девушку солдат, и его пальцы касаются ее груди, опять тонкий чернявый парень, занятый своими сложными движениями, не замечает партнерш, опять проносится Ян с высокой шахтерской вдовой.
Йозеф тоже танцует. Он долго сидел на месте, пил пиво, поглядывая по сторонам, и высмотрел-таки себе девушку-толстушку, которая была одна, и сейчас она очень рада.
Мы встаем немножко размяться и бродим по залу. Капитан Щетка в своем красном фраке, не отнимая трубы от губ, кивает и подмигивает нам. Жена его кричит нам из-за стойки, что мы хотим выпить. У раскрытых наружных дверей курят ребята, вышедшие сюда освежиться, громко разговаривают. Из дверей несет сыростью, в свете фонаря поблескивают дождевые струи, явственней шумит речка.
Возвращаемся. Тонкий чернявый парень, стоя возле бара, изо всех сил старается убедить в чем-то нашего Яна, но тот непреклонен. Парень огорчается, всплескивает руками, упрашивает, но Ян неумолим. В чем дело?
– Этот парень говорит, что ему нужно до утра приехать в город Писек. Он просит, чтобы я ему дал машину до станции. Но я не могу: дождь, ночь и у шофера четыре пива…
Парень уговаривает. Ему нужно быть в Писеке, – Нет, нет, у шофера четыре пива.
Потом Ян показывает на меня и говорит, что я в войну был в Писеке. Ну! Парень что-то говорит. Что он сказал?
– Он сказал, что недавно приезжал советский генерал, который в войну был в Писеке.
– Спросите – кто.
Парень неуверенно назвал фамилию, я никогда такой не слышал.
– Нет, он ошибается, у нас не было такого генерала. Я знаю своих генералов. Я знаю Виндушева, Утвенко, Глаголева…
И тут Николай Иванович положил мне руку на плечо и сказал:
– Чудак, он же говорит о каком-нибудь новом генерале. Тогда он здесь, может быть, капитаном был.
– Верно, Николай Иванович, Так оно и есть, это точно.
А между тем нам готовилось еще одно испытание. Капитан Щетка, стоя, один, сыграл какое-то замысловатое вступление. Затейник объявил: в честь наших дорогих гостей – танцы соло.
Что еще такое? Все, кто были в зале, стали в круг, взявшись за руки, а мы с Николаем Ивановичем сиротливо оказались в середине.
– Это самый высший почет! – крикнул нам Ян. Оркестр заиграл – для нас – «Подмосковные вечечера», и не успели мы уяснить, что же от нас требуется, как к нам буквально наперегонки кинулись женщины. Коломбина хотела быть первой, но не успела, ее опередила какая-то старушка, и вот мы уже закружились, но тут же старушку сменила вдова шахтера, а ее – Коломбина, а ту – подруга солдата. Так по очереди мы протанцевали со всеми дамами бала – таковы правила, такова традиция этих танцев в честь гостей – танцев соло. Кружатся столики, улыбающиеся лица, мелькают красные фраки музыкантов, смеющийся Пепичек, громадный Ян.
– Молодцы, – кричит он, – шумавские волки! Ах, как жалко, что нет брата Пижмы.
Потом мы стоим в кругу, и все хлопают нам, а мы – им. Танцоры мы неважные, но сделали все, что могли. Да разве в танцах дело! Правильно, Николай Иванович?
Потом был перерыв в танцах, и капитан Щетка угощал нас сливовицей, потом танцы продолжались снова, потом народ потихоньку стал расходиться, оста лась только молодежь.
Мы улеглись наверху, в отведенной нам комнате. Звякал по карнизу дождь, усыпляюще шумела река. Йозеф пришел позже. Утром Ян разбудил нас. За окном стоял мутный свет, мокрые леса чернели под дождем, проносились по шоссе машины, но речка заглушала их шум.
Вчерашний праздничный зал выглядел буднично. В окна тек слабый свет дождливого утра. Мы сели у окна. Невыспавшаяся девушка, танцевавшая вчера с солдатом, подала нам кофе. Завтрак еще не был готов. Вчерашний затейник, позевывая, убирал в зале. Щеткова сидела с нами за столиком и смотрела, как мы пьем кофе. Спустился и директор – бывший пограничный капитан Щетка («е», а не «ё») – не в офицерской форме и не в красном фраке, а в сером пиджачке. Мы поблагодарили за все и тепло попрощались:
– Приезжайте в Москву!…
Дом еще спал. Только высокая вдова шахтера вышла на крыльцо. С нею был мальчик лет шести-семи.
Струйки дождя текут по ветровому стеклу, а никелированные пластинки ритмично отбрасывают, отодвигают их в сторону, чтобы пригнувший голову Йозеф мог видеть мокрый асфальт шоссе.
Все молчат. И я думаю о них и об аккуратном городке Писеке, и вижу прочертивший небо летящий мост над Влтавой, и сам лечу вместе с ним. Шуршит дождь по крыше «Татры», ритмично движутся металлические пластиночки. Высятся кругом хмурые шумавские леса. И звучит где-то далеко-далеко, в сияющих залах шумавская резонансная древесина. И во мне, в моей душе, среди разных дел, долго, а может быть, вечно, рядом с тем городком и тем мостом, будут звучать шумавские леса, струиться извилистые дороги, будут жить встреченные мною люди.
1966



1 2 3 4