Он услышал ее крики и побежал вверх по лестнице, так как думал, что к ней вернулся грабитель. В холле было темно, и когда он увидел меня, то сразу напал. Я страшно разозлился и как следует избил его. Но он к тому времени успел проделать дырку у меня в голове.– А потом?– Потом мне побрили голову, чтобы добраться до раны. И когда волосы выросли, они были уже седые. Вот и все.– Тот парень угодил в тюрьму?– Нет. Он был действительно уверен, что я грабитель.Анжелика замолчала.– А я пойду в тюрьму?– Да. Наверное.Опять наступило молчание. Хейз хотел отойти от Анжелики, но Вирджиния все еще смотрела на него. Он увидел в глазах Анжелики грусть, пробивающуюся сквозь жесткое выражение, из-за которого она казалась старше своих лет.– Что привело тебя на материк? – спросил Хейз, чтобы как-то поддержать разговор.Анжелика, не задумываясь, ответила:– Самолет “Пан-Америкэн”.– Нет, нет, я имел в виду...– А, вы хотели узнать...Анжелика расхохоталась, и внезапно ее лицо потеряло жесткость. Она откинула голову, и на минуту ее крашеные светлые волосы показались такими же естественными, как и смех. Легкие морщинки на лбу и у рта разгладились, и осталась лишь естественная и яркая красота – привилегия, дарованная ей при рождении, которую не смог отнять даже этот город. Но скоро смех умолк. Веселье сползло с лица, как прозрачное покрывало, рассыпавшееся в прах. И жесткость опять покрыла толстым слоем лака ее красоту.– Я пришла сюда, потому что я всегда голодная, – сказала она. – В Пуэрто-Рико очень бедные. Я получала письмо от двоюродная сестра. Приезжай город, приезжай город. Я приехала. Очень легко. Самолетный кампания дают взаймы.Есть люди дают взаймы динеро. Потом им отдаю с процентами. Я приехала. Я. приехала здесь в январе. Очень холодный здесь, нельзя даже подумать. Я знала, здесь есть зима, но не подумала, что такой холодный.– А где ты остановилась, Анжелика?– Я остановилась сначала на месте, его называют “теплый кровать”. Знаете, что это такое?– Нет. А что?– Вы думаете, что-то грязный, но это не так. “Теплый кровать” – это место, где люди могут спать по очереди, как смена, компренде? Как будто одна комната снимают три человека. Ты приходишь спать, потом уходишь. Потом следующий приходит спать, потом уходит. Одна квартира снимают три человека. Очень хитрые, много динеро. Выгодно. Хозяину, не нам.Анжелика невесело улыбнулась.– Я была там, пока весь деньги ушел, а потом пошла жить, где двоюродная сестра. Потом я поняла, что стала – как вы говорите – обаза. Обаза. Когда что-то мешает жить.– Обуза, – поправил Хейз.– Si. Обаза. И тогда я нашла мужчину и пошла жить с ним.– Кто он был?– А, просто мужчина. Не совсем плохой, не имел дела полиция. Но я не живу с ним, потому что он бил меня один раз, а это я не люблю. Так я ушла. Иногда стала спать с другие мужчины, но только когда совсем нет деньги.Она замолчала.– Я скажу вам что-то.– Что?– В Пуэрто-Рико я была красивая девушка. Здесь я тоже красивая, но дешевка. Понимаете? Я иду на улица, и мужчины думают: “Я буду спать с эта девушка”. В Пуэрто-Рико есть уважение. Совсем не так, как здесь.– Как это?– В Пуэрто-Рико девушка идет на улица, мужчины смотрят и радуются, приятно видеть. Девушка может немного вилять задом, мужчины любят, им нравится. И немного смеются, я хочу сказать, от всего сердца, без злоба. Здесь... нет. Здесь всегда думают: “Дешевый шлюха. Пута”. Я ненавижу эта город.– Ну, ты...– Я не виновата, что не так хорошо знаю английский. Я учила испанский. Я знаю настоящий испанский, очень литературный испанский, очень хороший школа. Но испанский здесь не годится. Если говорите здесь по-испански, тогда вы иностранец. Но это и моя страна тоже, нет? Я тоже американка, нет? Пуэрто-Рико тоже есть Америка. До испанский здесь нехорошо. Кто говорит по-испански, это означает пута. Я ненавижу эта город.– Анжелика...– Знаете что? Я хочу вернуться остров. Я хочу вернуться и никогда не уехать больше. Я говорю вам. Там я бедный, но там я Анжелика Гомес. Я знаю, кто я такой. И в целый мир нет больше, нет другой Анжелика Гомес. Только я. А здесь я никто, только грязный пуэрториканкский дрянь.– Не для всех, – сказал Хейз.Анжелика покачала головой.– У меня будет большая неприятности сейчас, нет?– Да, очень большие неприятности.– Si. И что со мной будет сейчас? Я пойду в тюрьму, а? Может быть хуже, если этот Касым умрет, а? А почему я порезала его? Хотите знать, почему я порезала? Потому что он забывает одна вещь. Он забывает то, что все забывают в этот город. Он забывает, что я – это я, Анжелика Гомес, и все, что я имею, – это мой собственность, и никто не может трогать, пока я не скажу трогать. Это я. Это мой собственность. Почему не могут оставить человек в покое? Казалось, она вот-вот расплачется. Хейз потянулся к ней и хотел взять ее за руку, но она затрясла головой изо всех сил. Хейз убрал руку.– Простите, – сказала Анжелика, – я не буду плакать. В эта город быстро учишься, что от плакать нет польза, совсем нет польза. – Она кивнула. – Простите. Оставьте меня. Пор фавор. Пожалуста. Оставьте. Пожалуста.Хейз встал. Вирджиния Додж опять занялась бутылью. Он небрежно прошел к доске циркуляров и встал у стены недалеко от выключателя. Так же небрежно достал из заднего кармана блокнот и стал делать записи. * * * Мальчики начали развлекаться раньше, чем обычно. Сейчас было только 6.25, но они вышли на улицу в половине четвертого, после скучной лекции по антропологии. В пятницу вечером, когда кончилась трудная неделя, в течение которой они томились на уроках, делая никому не нужные записи, мальчики были просто обязаны выпить, как настоящие мужчины. Они начали с пива в клубе колледжа, расположенного через улицу от главного здания. Но какой-то глупый новичок, которому было поручено неделю назад закупить провизию, забыл пополнить запасы спиртного, исчезавшие быстрее всего. Так получилось, что в холодильнике остались всего две дюжины банок пива, и пришлось искать утешения в другом месте. Мальчики были вынуждены покинуть свою привычную уютную нору и отправиться на поиски освежающей жидкости в город.Они вышли из клуба, одетые в форму, обличающую их принадлежность к ученому сословию. На них были брюки с ремнями, затянутыми сзади, складки на брюках были тщательно смяты, а отвороты отрезаны. Поверх брюк были белые рубашки на пуговицах, а вокруг ворота рубашек повязаны яркие шелковые галстуки с большим узлом, заколотые золотыми булавками.К тому времени, когда гуляки подошли, к третьему бару, они едва держались на ногах.– Когда-нибудь, – сказал Сэмми Хорн, – я приду на этот проклятый урок антропологии и сорву блузку с мисс Амалио.Потом я прочту лекцию о брачном ритуале “хомо сапиенс”.– Неужели кто-нибудь решится сорвать блузку с мисс Амалио? – спросил Баки Рейнолдс.– Я, вот кто, – возразил Сэмми. – И я прочту лекцию о брачном...– У него только секс на уме, – сказал Джим Мак Кейд. – Только и звонит об этом.– Правильно! – выразительно подтвердил Сэмми. – На сто процентов!– Мисс Амалио, – сказал Баки, пытаясь ясно выговаривать слова, что давалось ему с большим трудом, – всегда поражала мое воображение, и я воспринимал ее только как сушеную заразу. По правде говоря, Сэмюэл, я крайне удивлен, что ты питаешь относительно нее черные замыслы. Я искренне и глубоко удивлен твоим порочным образом мыслей.– Иди ко всем чертям, – ответил Сэмми.– Один только секс на уме, – повторил Джим.– Я скажу вам кое-что, – заметил Сэмми, глядя серьезно блестящими голубыми глазами сквозь очки с простыми стеклами в солидной черной оправе. – В тихом омуте черти водятся. Тихая вода, знаете ли, – это серьезно, это божеская правда, клянусь, чем хотите.– Мисс Амалио, – ответил Баки, пытаясь четко произнести это имя, хотя у него заплетался язык, – это не тихая вода, это стоячая вода. И я был зара... я хочу сказать поражен, когда узнал, что ты, Сэмюэл Хорн, можешь даже в мыслях...– Могу, – подтвердил Сэмми.– Это непристойно. – Баки наклонил коротко остриженную белокурую голову, мрачно кивнул и испустил тяжкие вздохи. – Неприлично. – Он снова вздохнул. – Но, по правде говоря, я бы сам не прочь урвать кусочек этого добра, знаешь? В ней есть что-то иностранное, сексуальное, хотя ей, наверное, четыре тысячи лет.– Ей не больше тридцати, – возразил Сэмми, – спорю на членство в клубе Фи Бета Каппа.– Ты еще не член Фи Бета Каппа.– Верно, но когда-нибудь буду. Всякий нормальный американский парень знает, что членство в Фи Бета Каппа – это ключ к вратам рая. Поэтому я смогу спорить на членство в этом клубе и даже готов выдать секрет тайного рукопожатия членов этого клуба, если мисс Амалио хоть на день старше тридцати.– Она итальянка, – сказал Джим, витавший в невесомости. Когда Джим был пьян, его лицо расползалось. Казалось, оно отделялось от тела и висело в пространстве без всякой поддержки. Глаза вылезали из орбит. Губы двигались без напряжения мускулов, сами собой.– Она действительно итальянка, – сказал Баки, – ее зовут Серафина.– Откуда ты знаешь?– Это напечатано на программе ее занятий. Серафина Амалио. Красиво.– Но как скучно, о господи! – сказал Джим.– У нее очень упругая грудь, – заметил Сэмми.– Очень. Упругая, – согласился Баки.– У испанских девочек упругие груди, – сказал Джим, возникший в поле зрения с левой стороны. – Тоже.– За Серафину Амалио, – провозгласил Баки, поднимая стакан.– И за испанских девочек, – добавил Джим. – Тоже.– И за упругую грудь.– И за стройные ножки.– И за чистые зубы.– За пепсодент – лучшую в мире зубную пасту!Все выпили.– Я знаю, где найти испанских девочек, – сказал Сэмми Хорн.– Где?– На другом конце города.– На каком конце?– На улице, которая называется Мэзон Авеню. Знаешь такую?– Нет.– Это на другом конце. Там можно найти испанских девочек с упругой грудью, стройными ножками и чистыми зубами. – Сэмми кивнул. – Джентльмены, время решать. Который час, Баки, старая перечница?– Шесть двадцать пять, – ответил Баки, глядя на часы. – И три четверти минуты. Когда услышите звон, будет шесть двадцать шесть. – Он помолчал. – Бом!– Поздновато, парни, – сказал Сэмми, – позже, чем мы думали, парни. О господи, парни, когда-нибудь нас мобилизуют. Что тогда? Мы отправимся ко всем чертям, парни, проливать собственную кровь на чужой земле.– О господи! – Баки был полон жалости к себе.– Ну так что?.. Будем мы ждать, пока мисс Амалио снимет свою блузку, в чем я сильно сомневаюсь? Вряд ли она это сделает, несмотря на упругость своей замечательной груди. Или мы отправимся на тот конец города к дивной улице под названием Мэзон Авеню исследовать неведомые земли, не подвергаясь опасности военных действий? Как вы думаете, парни?Мальчики молчали, погруженные в раздумье.– Ну, решайте, – сказал Сэмми. – Это может оказаться лучшим временем в нашей жизни.– Ну что ж, пойдем переспим с испанскими девочками, – сказал Баки. * * * Стоя у доски циркуляров, поближе к выключателю, Хейз чертил бессмысленные значки в блокноте, ожидая момента для атаки. Его рука скользнула вниз, к пластиковому выключателю. Наступила темнота, внезапная темнота, заполнившая комнату.– Что за черт?.. – начала Вирджиния, потом замолчала, и в комнате снова наступила тишина.“Плащ”, – подумал Хейз.Быстро!Его пальцы скользнули по грубому материалу плаща, вниз, к карману, нащупали тяжесть пистолета, он сунул руку в разрез, чтобы схватить револьвер...И вдруг с невообразимой, ослепительной яркостью зажегся свет. Глава 12 Хейз чувствовал себя, как ребенок, которого застали в тот момент, когда он запустил руку в коробку с печеньем.Он не сразу сообразил, что вызвало столь ослепительную иллюминацию, но потом понял, что кто-то зажег свет и что его рука находится в кармане плаща Вирджинии, не доставая нескольких дюймов до пистолета. Удивительно, время словно перестало существовать с тех пор, как стало светло. Он знал, что время течет с небывалой скоростью, и понимал – от того, что он сделает за несколько ближайших секунд, будет зависеть жизнь или смерть всех, кто находится в этой комнате, и все же не мог преодолеть ощущения, что время остановилось.Прошло, казалось, целых три года, прежде чем он принял решение быстро повернуться к Вирджинии с оружием в руке.Он сжал пальцы вокруг рукоятки пистолета в темных недрах кармана, и это заняло еще двенадцать лет. Хейз почти выхватил пистолет, когда увидел Артура Брауна, который быстро шел по коридору, удивленно подняв брови. Примерно через сто лет он решил крикнуть:– Уходи, Артур! Беги!Но было уже поздно, потому что Артур открыл дверцу барьера и вошел в дежурную комнату. Доставать пистолет тоже было поздно – время вступило в свои права, оно словно вытекло в канализационную трубу. Был только угрожающе холодный голос Вирджинии Додж, который прорезал тишину, установившуюся в комнате.– Не доставай пушку, рыжий! Я целюсь прямо в бутыль!Хейз замер. Внезапно он подумал: “А что там, в бутыли? Действительно нитроглицерин?”Потом эта мысль исчезла так же внезапно, как и появилась. Он не мог рисковать. Разжав пальцы, Хейз повернулся к Вирджинии.Артур Браун стоял у самой дверцы, раскрыв рот.– Что?..– Заткнись! – прервала его Вирджиния. – Входи сюда!– Что?..Лицо Брауна выражало безграничное удивление. Просидев весь день в кладовой магазина готового платья, он вернулся в участок и поднялся по металлической лестнице, ведущей на второй этаж, что делал уже тысячу раз с тех пор, как стал работать в 87-м участке. Увидев, что в коридоре нет света, он бессознательно потянулся к выключателю у лестницы и включил свет. Первое, что он увидел, был Коттон Хейз, засунувший руку в карман женского плаща, висевшего на крючке. А потом... женщину с револьвером.– Ну-ка, подойди сюда, рыжий! – приказала Вирджиния.Хейз молча подошел к ней.– Ты очень умный, верно, сволочь?– Я...Рука, державшая револьвер, быстро поднялась и с неожиданной силой нанесла удар. Хейз уголком глаза уловил блеск стального дула, почувствовал резкую боль, когда металл врезался ему в щеку, и прикрыл лицо руками, ожидая нового удара. Но его не было. Он отнял руки от щеки и посмотрел на пальцы. Они были в крови.– Больше никаких фокусов, рыжий, понятно? – ледяным тоном сказала Вирджиния.– Понятно.– А теперь убирайся. Туда, на ту сторону. А ты, – повернулась она к Брауну, – входи. Быстро!Браун прошел дальше. Он уже понял ситуацию и больше не удивлялся.Вирджиния, держа в левой руке бутыль с нитроглицерином, а в правой – револьвер, направилась к вешалке. Она шла быстро, спотыкаясь, плечи нервно дергались, движения бедер и ног были резкими и лишенными всякой женственности, словно кто-то толкал ее сзади. Глядя, как Вирджиния пересекает комнату, Хейз все больше убеждался в том, что жидкость в ее левой руке вовсе не нитроглицерин, как она утверждала. Правда, нитроглицерин – капризная штука. Иногда он взрывается. Другой раз...Он размышлял: “Нитро? Или вода?”Вирджиния быстро достала пистолет Бернса из кармана своего плаща, вернулась к столу, поставила на него бутыль, открыла ящик стола и бросила пистолет в ящик.– Так, а теперь ты, – обратилась она к Брауну, – давай сюда пушку.Браун не пошевелился.– В этой бутылке на столе нитроглицерин, – спокойно сказала Вирджиния. – Давай сюда револьвер.Браун посмотрел на Бернса.– Отдай, Арти, – посоветовал Бернс. – Здесь она командует.– Во что она играет? – поинтересовался Браун.– Во что я играю, это не твое дело, – резко сказала Вирджиния. – Закрой рот и давай свою пушку.– Да, суровая дама. – Браун подошел к столу, внимательно глядя на Вирджинию. Он не отрывал от нее глаз, когда на ощупь отстегивал кобуру, пытаясь понять, какие чувства она к нему испытывает. Браун обычно умел распознавать ненависть за тысячу шагов и мгновенно ощущал, в каком случае цвет его кожи определит характер отношений между ним и тем человеком, на которого смотрит и с которым говорит. Артур Браун был негром. Он был также очень нетерпеливым человеком. Ему пришлось довольно рано убедиться в том, что случайное совпадение цвета его кожи с фамилией Браун-Коричневый лишь увеличивает его бремя, “бремя черного человека”. Он всегда с нетерпением ожидал неизбежной оговорки, неосторожного выражения, и сейчас его нетерпение достигло предела. Но на лице Вирджинии Додж нельзя было прочесть никаких чувств. Она положила револьвер Брауна в ящик стола.– Ну, а теперь пройди туда, на ту сторону комнаты.– Можно сначала доложить лейтенанту? – спросил Браун.– Лейтенант, – позвала Вирджиния, – идите сюда!Бернс подошел к столу.– Он хочет что-то доложить. Докладывайте здесь, мистер, чтобы я могла вас слышать.– Ну, как там? – спросил Бернс.– Полный ноль. Из этого ничего не выйдет, Пит.– Почему не выйдет?– Я вышел оттуда, потом заглянул в лавку купить пачку сигарет.– Ну?– Мы поговорили с хозяином. В их районе было много краж. Больше всего в магазинах готового платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14