Надо выбираться. С горы виднее. А вот еще след. Ну-ка, следопыт, определи, какой зверь пересек.
Гриша осмотрел след, прошел несколько вперед. Анисим встал на другой след и почувствовал набитую под снегом тропу. Гриша поднялся с колен.
– Изюбриха прошла с теленком…
– Ну-ка, ну-ка, – чуть не доставая носом земли, пошел Анисим по следу. – Вот теленок взбрыкнул… Верно определил, Григорий, – похвалил Анисим.
Тропа косогором спустилась в неглубокий распадок и привела к кипящему голубой наледью ручью.
– Смотри, папань, кто-то чурку волок по снегу.
– Выдра. – Анисим пощупал след.
– Так выдра ходит? – удивился Гриша. – У нее что, ног нет? На брюхе ползает?
– Почто нет. Есть, но короткие.
– Догоним?!
– Догонять да ждать – богатым не будешь. Вот и художества зверька, – показал Анисим на продырявленный лоскуток льда. – И голова на льду.
– Щучья, – разглядел Гриша. – Она что, щучьи головы не ест?..
– Брезгует, – отозвался Анисим, что-то еще отыскивая.
Гриша сунулся на лед и сразу угодил в мокреть. Под снегом была вода, и ноги тут же обросли мокрым снегом. Гриша попятился, оставляя на снегу синие кляксы.
– Так можно и в промоину угодить, – вырубая палку, предупредил Анисим. Он стал прощупывать палкой берег, и палка у самого льда нырнула, не достав дна.
– Не знаешь броду – не суйся в воду, – показал Анисим на палке отметину. – И соболь был, и колонок вот прошел.
– Где? – подбежал Гриша и сразу увидел по закрайку ручья цепочку следов.
– Интересно, что они у ручья делают?
– Как что? Выдра рыбачит, а они у выдриного стола пасутся… Тут яма, – очертил рукой Анисим ледяное зеркало.
– Откуда щука в ручье взялась?
– Не только щука, но и хариус, ленок, да и таймень стоит… С реки заходят… – Анисим срубил две талины и перебросил сходни через ручей, чуть ниже ямы.
– Ну вот, переправа. – Опираясь на палку, Анисим перешел на другую сторону ручья. Гриша пробежал за отцом.
– Папань, а тайменя тоже выдра ловит?
– Рыбачит.
– Надо же… В яме-то что ей не взять, – позавидовал Гриша. – Так на яме и стоит рыба.
– Осенью она спускается по ручьям, где облюбует, там и зазимует. Крупная рыба в крупных, мелкая в мелких речках. Ты под ноги, Григорий, гляди. Тут, должно быть, горячие ключи.
– Пар был бы.
– Необязательно – кипяток. На ощупь может быть холодная вода, а не замерзает. Да вот, – показал Анисим вдоль ручья, – приглядись: закраек берега метит черновина.
– Вижу, будто тень от снега лежит.
– Вот, вот – вода. Мороз выжмет и выстелит гребенкой ручей.
Анисим только заткнул за опояску топор, как над головой посыпалась ореховая шелуха. Он поднял голову – тут и Гриша увидел на сучке белку с шишкой в передних лапках.
– Не убегает, – удивился Гриша.
– Непуганый зверек. Гнездо, должно быть. – Анисим отшагнул, высматривая что-то из-за напуска ветвей. – Ну так и есть, вот оно висит, – показал он на макушку невысокой елки. В рогульке из веток висело круглое, свитое из мха и похожее на мяч гнездо. – И две дырки видно в гнезде, а вот и вторая белка, рядом на дереве, не собирается убегать… Ну так чего, охотник?!
– Можно поймать, зайдет в гнездо и накрыть…
– С парашюта разве?..
Гриша смотрит и не может оторвать глаз от белки. Анисим протянул за ружьем руку…
В распадке всегда глуше отзывается выстрел. Пока выберется из ветвей эхо, ослабеет и ухнет рядом за ручьем…
Нигде, пожалуй, так быстро не идет время, как на охоте. Только что, кажется, солнышко висело на сосне, просеивало навстречу золотую муку, миг – и оно уже катит по гривастой горе, ныряет в зазубринки леса.
– Не пора ли поворачивать оглобли?
Но Гриша, хоть и навыкручивал ноги, не сдается.
– Забежим, папань, на гору, обсмотрим мир, чо в ем творится, – подражает Гриша отцу.
– Ну разве только так, – соглашается Анисим.
– А здесь, папань, глубже снег, под самое колено.
– Глубже, – отмечает и Анисим. – Если добывать зверя, без лыж делать нечего…
Чем выше поднимались в гору, тем глубже становился снег. Чаще преграждали путь огрызки скал, они торчали из земли старыми изъеденными годами клыками. Сосновый лес редел, зато задавленные снегом кустарники цепко держали ноги. Гриша и шапку снял, и не замечал, как таял на голове снег и струйками стекал по волосам за воротник.
– Да ты рассупонься, опояску сними, а шапку надень. – Анисим тоже опояску снял, распахнулся, в одной руке он нес ружье, в другой – топор.
Наконец, забрались на самую макушку скалистой горы, глянули вниз: под самым обрывом виднелась речка.
– Неужто наша? – вырвался вздох у Анисима.
– А чья еще, – свесил голову с обрыва Гриша, – подковой изогнулась, мы и с нашего берега видели эти скалы.
– Похоже, – согласился Анисим.
– Папань, – оторвался Гриша от камня и схватил Анисима за рукав. – Смотри, – показал он рукой. И Анисим увидел на другой стороне речки оленей, они паслись в тальниковых зарослях. – Обкусывают ветки.
Олень, вскинув голову с ветвистыми рогами, доставал молодые побеги, а когда откусывал, макушка куста вздрагивала.
– Пять, – растопырив пальцы на руке, прошептал Гриша.
– Да какая нас холера услышит? – потянул носом воздух Анисим. – Сколько раз замечал – снежный воздух сильнее пахнет дальним костром.
Гриша тоже понюхал воздух.
– Наносит. Наш костер.
– Дак чо, Григорий, творить будем?
– Скрадывать!..
– Та-ак, – протянул Анисим. – Были бы крылья, бесшумно слетели бы. А огибать скалу – светлого времени не хватит. Так что отставить… И по своему следу возвратиться не успеем.
– Срежем кривун, – предложил Гриша.
– Я тоже так подумал. Давай пошустрее шевелить ногами…
– А завтра прямиком сюда…
– Пасти оленей, – досказал Анисим.
С горы налегке, где пробежкой, а где и юзом, спустились шустро, но когда врезались в заколоденный лес, помучились изрядно. Анисим топором прорубался и Гришу пересаживал через необхватные валежины. Со всех сторон им навстречу ощетинились вершины поваленных гигантских деревьев. Анисим достал по сухарю.
– Ах ты, промашку дали, – догрызая сухарь, посетовал Анисим. – С горы вроде просвет был, думал, к шалашу, а куда угодили?.. Давай-ка, сын, дрова готовить да чай варить. Утро вечера мудренее…
Байкальская тайга тяжела для промысловиков, а не то что для простого смертного. Кто попадал в бурелом, тот знает – ни верхом по дереву, ни низом под деревом не пролезть. Захлестнулись стволы да так сцепились ветвями – просвета не увидишь. Забрался на ствол, до вершины дошел, а она висит метров на пять от земли. Или под деревом лезешь, лезешь – на клин сошлось. Не клин, так шатер, не шатер, так слепой туннель…
Хоть и сказал кто-то когда-то: «Дров в лесу не занимать», – но в буреломе нет дров. Чай сварить – другое дело. А на ночевку для костра – нет. Старые валежины не горят. Промозглый, сырой, задубелый падучий лес тоже не горит, да и топору он не под силу. А подручный лес задавлен. Вот Анисим и выбирает сучья по топору, а Гриша, которые под силу, таскает к большому вывороту, похожему на причудливый замок, его они облюбовали для ночевки.
Вывороченные с корнем и землей карчи и лес пугали с наступлением темноты. Наконец, Анисиму удалось распалить костер, подросла и куча заготовленных у костра дров.
– Видал, сколько, папань!..
– Заботы делают человека человеком, и такой человек угоден Господу – ибо угоден ближнему.
Рядом с отцом Грише всегда было надежно и хорошо.
– Папань, а ты соболя добывал? – спросил Гриша, когда отец навесил на костер котелок, набитый снегом.
– Брал из-под собак, – присаживаясь к Грише на валежину, ответил Анисим. – Я уже тебе как-то говорил – позабыл?
– А видел, как сухие трескучие молнии ломают шпаги? А я видел летом.
– С чего ты? – полуобернулся Анисим.
– Да так. Смотрю на небо… В тайге звезды крупнее и ярче. Учительница говорила: звезда больше солнца.
– Непохоже что-то, – усомнился Анисим.
– И я тот раз спросил, не врет ли? А она меня из класса выставила.
– Нехорошо-о.
– Чего нехорошо? – переспросил Гриша.
– Правда, теперь все больше выкаются. А раньше и к царю, как к отцу, на «ты» обращался простой люд.
– Мы и песню разучивали про царя. Ну не про царя, все равно про старый мир.
– Что за песня? – поинтересовался Анисим. Гриша похэкал и затянул:
– Отречемся от старого мира… – Но не вытянул, сошел на писк.
– Ты хоть разумеешь, о чем ты поешь?
– Когда все поют, звучит, – по-своему понял Гриша, – мотив не нравится?
– И мотив тоже.
– Ты чего, папань?
– Чтобы от чего-то отрекаться – надо выстрадать, а то какое же это отречение?
– Военрук на линейке говорил, что нам выпало отрекаться, – сослался Гриша на авторитет учителя.
– Спешим отрекаться, – раздумчиво говорил Анисим. – Бодримся походя. Ну какое же отречение по указке – хоть и учителя?
Гриша уставился на отца. Не бывало, чтобы родитель супротив учителя. Анисим увидел растерянность сына.
– Отречение – это ведь в себе борение, – пояснил Анисим. – Два чувства насмерть бьются – два сознания. Не знаю, сын, доходят ли до тебя мои слова. Как тебе объяснить? Скажем так: и Бог в тебе, и черт, и тянут тебя – каждый в свою сторону, и тебе надо принять решение – кого ты выбираешь. Борение – это страдание, мука, а последняя черта и есть отречение. Сжигали себя, но не отрекались.
Анисим встал, не спеша поправил костер и опять заговорил:
– Отрекаться походя – недолго и оборотнем стать. Не спеши, сын. Душа-то у тебя не чужая. Человека нельзя неволить. Храни тебя твой ангел-спаситель… – Анисим широко и вольно перекрестил Гришу.
Кипяток пили вприкуску с сухарями. Гриша редко прихлебывал из кружки, больше хрумкал. Анисим наоборот: откусит маленький кусочек от сухаря и зычно схлебывает из своей кружки.
Унялся костер, и тайга притихла, и земля сжалась.
– Папань? А ангел-спаситель только у верующих бывает?
– У каждого свой. Знаю одно: если у человека вырвать веру, то делай с ним что хошь. На вере держится и жаждущая и смирная душа. Я верю в Бога и лучшее, что есть в человеке, тоже божественное. – Анисим помолчал, прокашлялся. – За тебя, сын, я в тревоге, какой пойдешь ты дорогой в этой всеобщей растерянности. Тебе выбирать: или мы одолеем выпавшие испытания и тяготы и станем достойными своего отечества Российского… или пропадем.
Гриша прижал руку отца к щеке. Она была жаркая, твердая и трепетно-нежная.
Разбудил его вой волков. Спал Гриша, обставленный лапником, полусидя, как птенец в гнезде. Ему показалось, что их обложили волки. Он открыл глаза. Анисим сидел у костра без фуфайки, сдвинув шапку на одно ухо. У ноги его лежал топор, у колодины, на которой он сидел, стояло ружье.
– Спи.
– Волки?
– Волки. Спи.
Гриша увидел, что отцовская фуфайка у него за спиной. Он встал и накинул ее отцу на плечи.
– Мне и так не холодно, – выбивая чечетку зубами, сказал Гриша.
Мороз крепчал. Слышно было, как щелкали тальники, подавали голоса и волки, будто сговаривались. Грише казалось: он и их возню слышит…
– Сюда не придут, – успокоил Анисим.
– Похоже, они кого-то зарезали.
– Похоже, – согласился отец. – Погрейся, садись поближе к огню, – уступил место Анисим.
– Может, они на стадо напали, – садясь рядом с отцом на колодину, предположил Гриша.
– Может. Утром осмотримся, видно будет, что к чему…
– Холодрыга, – признался Гриша.
– Рекостав. На восходе еще добавит…
– Ты не спал, папань?
– Подремал. И ты еще поспи.
– А давно гуляют? – кивнул Гриша в сторону речки.
– С вечера запели. Один голос выделяется, похоже, командует.
– Волк?
– Нет, Григорий, у волков, насколько я знаю, волчица правит. Хоть и говорят – волк, а я сколько наблюдал – волчица.
– А предводитель стаи?
– Она и предводитель. Она и выбирает вожака, самого сильного из стаи волка. Она и смещает. И детей растит волчица, и пока не подрастут, никого не подпускает.
– И отца?
– И отца. Принесет он добычу, положит у входа в нору и опять пошел на охоту.
Спокойствие отца передалось Грише.
– А когда волчата подрастут, узнают своего отца?
– Как же не знать. Все хозяина знают.
– Сам же говоришь, волк не хозяин.
– Он хозяин и есть. В каждом доме свой хозяин.
– А если он не захочет подчиниться волчице?
– Ну что ж, тогда волчица набросится на вожака и стая пойдет за ней и накажет… бывает, и разрывают вожака… Тогда волчица другого вожака выберет. У них, брат, по этой части строго, – рассмеялся Анисим. – Давай-ка еще маленько подремлем.
Анисим встал, подложил в костер сучья.
Отец и сын сидели рядом. Грише казалось, что весь мир здесь, с его отцом, и ничего больше не надо. С отцом они владеют тайной, как должен жить человек. И эта тайна Гришу делала сопричастным судьбе отца, их роду. И даже волки теперь не пугали его. Они жили сами по себе, своей звериной жизнью, как бы в другом лесу, а он жил своей, окрыленной, неведомой до сих пор жизнью.
Нагретый лапник отражал тепло, пригревал. Неясный шум леса убаюкивал…
– Просыпайся. Похрумкаем да побежим. – Над ним с котелком в руках стоял отец.
– Рассвело уже, – пооглядывался Гриша, подставил ладошки, и отец полил ему теплой воды из котелка.
Чай пили, не торопясь, вприкуску с сухариком. Костер догорал, тихо мучнились угли.
– Так что, Григорий, к речке возьмем направление или будем ломить буреломы?.. – Анисим сложил кружки, у котелка вытер донышко о снег и тоже убрал, встряхнул мешок – не бряцает. Гриша закидал костер снегом. Он не знал, что ответить отцу: во все стороны одинаково торчали вывороты, громоздился валежник.
– К речке так к речке, – запоздало решил Гриша.
– Ясно. – Анисим сунул за опояску топор.
Они направились в сторону речки, валежник редел, перед ними словно поднимало с земли падучий многосаженный лес. Повеяло теплом, и лес все уплотнялся и уплотнялся, исчезли валежины. Стало сумеречно и парко. Крона была настолько сомкнутой, что на земле почти не было снега. Буйно росли зеленые хвощи. Под ногой вдруг захлюпало.
– Вот это да! – Поднимая высоко ноги, Анисим свернул с тропы. Просматривалась небольшая котловина, где вся земля была исхожена, исптоптана копытом, как в хорошем загоне. Здесь было тепло.
– Папаня, вот бы где ночевать. Там зима, тут лето, чудеса. – Гриша снял рукавицы и сунул их за пазуху.
– Вполне можно жить под этой крышей, – поддержал Анисим. – Мороз не достанет, – кивнул он на окуржавевшие вокруг деревья. – Тут горячий источник. Прислушайся.
– Чавкает где-то, – сказал Гриша. – Будто конь идет…
– И я про то…
– Может, волки? – перешел на шепот Гриша.
– Да нет. Волку здесь делать нечего. Зверь ходит…
– А волк не зверь? Зверее еще…
– Я и сам попервости недоумевал, когда не стало слышно шагов по обочине проталины, – заговорил Анисим. – Здесь зверем зовут копытных, а волка так волком и кличут…
Лес начал редеть, прибавляя снег, и мороз снова прихлынул. А когда спустились к речке и ступили на лед, обожгло резким хиусом.
Из-под скалы восход солнца уже вытягивал хвост тени, освобождая излучину речки. Хвост этот светился, меняя окраску от бархатисто-темного до светло-оранжевого. А лес на противоположном склоне горы был седой и совершенно гладкий.
– А это что там? Да не туда смотришь, смотри, Гриша, в поворот реки, как раз напротив скал.
– Что-то чернеет или сереет, а так нет ничего… Пошли посмотрим, – потянул Гриша отца.
– Тогда ясно, – сказал Анисим. – Было побоище…
– Ну?! – навострился Гриша. – Побежали!..
Лед на плесе был крепким, но скользким. По-видимому, вода застыла еще до снега, и устоять на льду было нелегко, ноги разъезжались. Когда подошли к месту, увидели: снег был сбит и виднелись на реке темные пятна. На этом месте волки, как и предполагал Анисим, задрали оленя. Снег был затоптан, в темно-красных подтеках крови.
– Так и есть, – сказал Анисим. – Видишь, волки волокли куски от оленя. А в лесу дожрали оленя.
– Как же они догнали его?
– Загоном взяли… В том-то и дело, что этот бедолага кинулся на лед, ноги разъехались, тут они его и взяли… А вот и отстой через речку, – показал Анисим на противоположный скалистый берег. Гриша сразу признал скалу.
– Мы были вчера на ее макушке.
– Верно, – подтвердил Анисим. – И оленей видели.
– Они так всех могут…
– Всех да не всех. А капкан на что? – вспомнил Анисим.
– Правильно, папань. Давай насторожим! – загребая снегом окровавленный лед, с готовностью откликнулся Гриша.
– Пусть только набьют тропу… сходим-ка на отстой, посмотрим.
Через речку Анисим с Гришей подошли к отвесному скалистому берегу. И здесь был истоптан снег, на льду прочерки и ссадины копыт и волчьи лапы напечатаны, но крови не было.
Анисим позаглядывал на выступ скалы, но ничего не увидел.
– Была бы лестница, – он отошел, посмотрел с реки.
– Подсади меня, – вызвался Гриша.
– Тоже верно, – подставил Анисим спину.
Гриша забрался отцу на плечи. Анисим выпрямился и легонько подсадил Гришу на выступ скалы. Анисим услышал, как над головой заскрипел снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Гриша осмотрел след, прошел несколько вперед. Анисим встал на другой след и почувствовал набитую под снегом тропу. Гриша поднялся с колен.
– Изюбриха прошла с теленком…
– Ну-ка, ну-ка, – чуть не доставая носом земли, пошел Анисим по следу. – Вот теленок взбрыкнул… Верно определил, Григорий, – похвалил Анисим.
Тропа косогором спустилась в неглубокий распадок и привела к кипящему голубой наледью ручью.
– Смотри, папань, кто-то чурку волок по снегу.
– Выдра. – Анисим пощупал след.
– Так выдра ходит? – удивился Гриша. – У нее что, ног нет? На брюхе ползает?
– Почто нет. Есть, но короткие.
– Догоним?!
– Догонять да ждать – богатым не будешь. Вот и художества зверька, – показал Анисим на продырявленный лоскуток льда. – И голова на льду.
– Щучья, – разглядел Гриша. – Она что, щучьи головы не ест?..
– Брезгует, – отозвался Анисим, что-то еще отыскивая.
Гриша сунулся на лед и сразу угодил в мокреть. Под снегом была вода, и ноги тут же обросли мокрым снегом. Гриша попятился, оставляя на снегу синие кляксы.
– Так можно и в промоину угодить, – вырубая палку, предупредил Анисим. Он стал прощупывать палкой берег, и палка у самого льда нырнула, не достав дна.
– Не знаешь броду – не суйся в воду, – показал Анисим на палке отметину. – И соболь был, и колонок вот прошел.
– Где? – подбежал Гриша и сразу увидел по закрайку ручья цепочку следов.
– Интересно, что они у ручья делают?
– Как что? Выдра рыбачит, а они у выдриного стола пасутся… Тут яма, – очертил рукой Анисим ледяное зеркало.
– Откуда щука в ручье взялась?
– Не только щука, но и хариус, ленок, да и таймень стоит… С реки заходят… – Анисим срубил две талины и перебросил сходни через ручей, чуть ниже ямы.
– Ну вот, переправа. – Опираясь на палку, Анисим перешел на другую сторону ручья. Гриша пробежал за отцом.
– Папань, а тайменя тоже выдра ловит?
– Рыбачит.
– Надо же… В яме-то что ей не взять, – позавидовал Гриша. – Так на яме и стоит рыба.
– Осенью она спускается по ручьям, где облюбует, там и зазимует. Крупная рыба в крупных, мелкая в мелких речках. Ты под ноги, Григорий, гляди. Тут, должно быть, горячие ключи.
– Пар был бы.
– Необязательно – кипяток. На ощупь может быть холодная вода, а не замерзает. Да вот, – показал Анисим вдоль ручья, – приглядись: закраек берега метит черновина.
– Вижу, будто тень от снега лежит.
– Вот, вот – вода. Мороз выжмет и выстелит гребенкой ручей.
Анисим только заткнул за опояску топор, как над головой посыпалась ореховая шелуха. Он поднял голову – тут и Гриша увидел на сучке белку с шишкой в передних лапках.
– Не убегает, – удивился Гриша.
– Непуганый зверек. Гнездо, должно быть. – Анисим отшагнул, высматривая что-то из-за напуска ветвей. – Ну так и есть, вот оно висит, – показал он на макушку невысокой елки. В рогульке из веток висело круглое, свитое из мха и похожее на мяч гнездо. – И две дырки видно в гнезде, а вот и вторая белка, рядом на дереве, не собирается убегать… Ну так чего, охотник?!
– Можно поймать, зайдет в гнездо и накрыть…
– С парашюта разве?..
Гриша смотрит и не может оторвать глаз от белки. Анисим протянул за ружьем руку…
В распадке всегда глуше отзывается выстрел. Пока выберется из ветвей эхо, ослабеет и ухнет рядом за ручьем…
Нигде, пожалуй, так быстро не идет время, как на охоте. Только что, кажется, солнышко висело на сосне, просеивало навстречу золотую муку, миг – и оно уже катит по гривастой горе, ныряет в зазубринки леса.
– Не пора ли поворачивать оглобли?
Но Гриша, хоть и навыкручивал ноги, не сдается.
– Забежим, папань, на гору, обсмотрим мир, чо в ем творится, – подражает Гриша отцу.
– Ну разве только так, – соглашается Анисим.
– А здесь, папань, глубже снег, под самое колено.
– Глубже, – отмечает и Анисим. – Если добывать зверя, без лыж делать нечего…
Чем выше поднимались в гору, тем глубже становился снег. Чаще преграждали путь огрызки скал, они торчали из земли старыми изъеденными годами клыками. Сосновый лес редел, зато задавленные снегом кустарники цепко держали ноги. Гриша и шапку снял, и не замечал, как таял на голове снег и струйками стекал по волосам за воротник.
– Да ты рассупонься, опояску сними, а шапку надень. – Анисим тоже опояску снял, распахнулся, в одной руке он нес ружье, в другой – топор.
Наконец, забрались на самую макушку скалистой горы, глянули вниз: под самым обрывом виднелась речка.
– Неужто наша? – вырвался вздох у Анисима.
– А чья еще, – свесил голову с обрыва Гриша, – подковой изогнулась, мы и с нашего берега видели эти скалы.
– Похоже, – согласился Анисим.
– Папань, – оторвался Гриша от камня и схватил Анисима за рукав. – Смотри, – показал он рукой. И Анисим увидел на другой стороне речки оленей, они паслись в тальниковых зарослях. – Обкусывают ветки.
Олень, вскинув голову с ветвистыми рогами, доставал молодые побеги, а когда откусывал, макушка куста вздрагивала.
– Пять, – растопырив пальцы на руке, прошептал Гриша.
– Да какая нас холера услышит? – потянул носом воздух Анисим. – Сколько раз замечал – снежный воздух сильнее пахнет дальним костром.
Гриша тоже понюхал воздух.
– Наносит. Наш костер.
– Дак чо, Григорий, творить будем?
– Скрадывать!..
– Та-ак, – протянул Анисим. – Были бы крылья, бесшумно слетели бы. А огибать скалу – светлого времени не хватит. Так что отставить… И по своему следу возвратиться не успеем.
– Срежем кривун, – предложил Гриша.
– Я тоже так подумал. Давай пошустрее шевелить ногами…
– А завтра прямиком сюда…
– Пасти оленей, – досказал Анисим.
С горы налегке, где пробежкой, а где и юзом, спустились шустро, но когда врезались в заколоденный лес, помучились изрядно. Анисим топором прорубался и Гришу пересаживал через необхватные валежины. Со всех сторон им навстречу ощетинились вершины поваленных гигантских деревьев. Анисим достал по сухарю.
– Ах ты, промашку дали, – догрызая сухарь, посетовал Анисим. – С горы вроде просвет был, думал, к шалашу, а куда угодили?.. Давай-ка, сын, дрова готовить да чай варить. Утро вечера мудренее…
Байкальская тайга тяжела для промысловиков, а не то что для простого смертного. Кто попадал в бурелом, тот знает – ни верхом по дереву, ни низом под деревом не пролезть. Захлестнулись стволы да так сцепились ветвями – просвета не увидишь. Забрался на ствол, до вершины дошел, а она висит метров на пять от земли. Или под деревом лезешь, лезешь – на клин сошлось. Не клин, так шатер, не шатер, так слепой туннель…
Хоть и сказал кто-то когда-то: «Дров в лесу не занимать», – но в буреломе нет дров. Чай сварить – другое дело. А на ночевку для костра – нет. Старые валежины не горят. Промозглый, сырой, задубелый падучий лес тоже не горит, да и топору он не под силу. А подручный лес задавлен. Вот Анисим и выбирает сучья по топору, а Гриша, которые под силу, таскает к большому вывороту, похожему на причудливый замок, его они облюбовали для ночевки.
Вывороченные с корнем и землей карчи и лес пугали с наступлением темноты. Наконец, Анисиму удалось распалить костер, подросла и куча заготовленных у костра дров.
– Видал, сколько, папань!..
– Заботы делают человека человеком, и такой человек угоден Господу – ибо угоден ближнему.
Рядом с отцом Грише всегда было надежно и хорошо.
– Папань, а ты соболя добывал? – спросил Гриша, когда отец навесил на костер котелок, набитый снегом.
– Брал из-под собак, – присаживаясь к Грише на валежину, ответил Анисим. – Я уже тебе как-то говорил – позабыл?
– А видел, как сухие трескучие молнии ломают шпаги? А я видел летом.
– С чего ты? – полуобернулся Анисим.
– Да так. Смотрю на небо… В тайге звезды крупнее и ярче. Учительница говорила: звезда больше солнца.
– Непохоже что-то, – усомнился Анисим.
– И я тот раз спросил, не врет ли? А она меня из класса выставила.
– Нехорошо-о.
– Чего нехорошо? – переспросил Гриша.
– Правда, теперь все больше выкаются. А раньше и к царю, как к отцу, на «ты» обращался простой люд.
– Мы и песню разучивали про царя. Ну не про царя, все равно про старый мир.
– Что за песня? – поинтересовался Анисим. Гриша похэкал и затянул:
– Отречемся от старого мира… – Но не вытянул, сошел на писк.
– Ты хоть разумеешь, о чем ты поешь?
– Когда все поют, звучит, – по-своему понял Гриша, – мотив не нравится?
– И мотив тоже.
– Ты чего, папань?
– Чтобы от чего-то отрекаться – надо выстрадать, а то какое же это отречение?
– Военрук на линейке говорил, что нам выпало отрекаться, – сослался Гриша на авторитет учителя.
– Спешим отрекаться, – раздумчиво говорил Анисим. – Бодримся походя. Ну какое же отречение по указке – хоть и учителя?
Гриша уставился на отца. Не бывало, чтобы родитель супротив учителя. Анисим увидел растерянность сына.
– Отречение – это ведь в себе борение, – пояснил Анисим. – Два чувства насмерть бьются – два сознания. Не знаю, сын, доходят ли до тебя мои слова. Как тебе объяснить? Скажем так: и Бог в тебе, и черт, и тянут тебя – каждый в свою сторону, и тебе надо принять решение – кого ты выбираешь. Борение – это страдание, мука, а последняя черта и есть отречение. Сжигали себя, но не отрекались.
Анисим встал, не спеша поправил костер и опять заговорил:
– Отрекаться походя – недолго и оборотнем стать. Не спеши, сын. Душа-то у тебя не чужая. Человека нельзя неволить. Храни тебя твой ангел-спаситель… – Анисим широко и вольно перекрестил Гришу.
Кипяток пили вприкуску с сухарями. Гриша редко прихлебывал из кружки, больше хрумкал. Анисим наоборот: откусит маленький кусочек от сухаря и зычно схлебывает из своей кружки.
Унялся костер, и тайга притихла, и земля сжалась.
– Папань? А ангел-спаситель только у верующих бывает?
– У каждого свой. Знаю одно: если у человека вырвать веру, то делай с ним что хошь. На вере держится и жаждущая и смирная душа. Я верю в Бога и лучшее, что есть в человеке, тоже божественное. – Анисим помолчал, прокашлялся. – За тебя, сын, я в тревоге, какой пойдешь ты дорогой в этой всеобщей растерянности. Тебе выбирать: или мы одолеем выпавшие испытания и тяготы и станем достойными своего отечества Российского… или пропадем.
Гриша прижал руку отца к щеке. Она была жаркая, твердая и трепетно-нежная.
Разбудил его вой волков. Спал Гриша, обставленный лапником, полусидя, как птенец в гнезде. Ему показалось, что их обложили волки. Он открыл глаза. Анисим сидел у костра без фуфайки, сдвинув шапку на одно ухо. У ноги его лежал топор, у колодины, на которой он сидел, стояло ружье.
– Спи.
– Волки?
– Волки. Спи.
Гриша увидел, что отцовская фуфайка у него за спиной. Он встал и накинул ее отцу на плечи.
– Мне и так не холодно, – выбивая чечетку зубами, сказал Гриша.
Мороз крепчал. Слышно было, как щелкали тальники, подавали голоса и волки, будто сговаривались. Грише казалось: он и их возню слышит…
– Сюда не придут, – успокоил Анисим.
– Похоже, они кого-то зарезали.
– Похоже, – согласился отец. – Погрейся, садись поближе к огню, – уступил место Анисим.
– Может, они на стадо напали, – садясь рядом с отцом на колодину, предположил Гриша.
– Может. Утром осмотримся, видно будет, что к чему…
– Холодрыга, – признался Гриша.
– Рекостав. На восходе еще добавит…
– Ты не спал, папань?
– Подремал. И ты еще поспи.
– А давно гуляют? – кивнул Гриша в сторону речки.
– С вечера запели. Один голос выделяется, похоже, командует.
– Волк?
– Нет, Григорий, у волков, насколько я знаю, волчица правит. Хоть и говорят – волк, а я сколько наблюдал – волчица.
– А предводитель стаи?
– Она и предводитель. Она и выбирает вожака, самого сильного из стаи волка. Она и смещает. И детей растит волчица, и пока не подрастут, никого не подпускает.
– И отца?
– И отца. Принесет он добычу, положит у входа в нору и опять пошел на охоту.
Спокойствие отца передалось Грише.
– А когда волчата подрастут, узнают своего отца?
– Как же не знать. Все хозяина знают.
– Сам же говоришь, волк не хозяин.
– Он хозяин и есть. В каждом доме свой хозяин.
– А если он не захочет подчиниться волчице?
– Ну что ж, тогда волчица набросится на вожака и стая пойдет за ней и накажет… бывает, и разрывают вожака… Тогда волчица другого вожака выберет. У них, брат, по этой части строго, – рассмеялся Анисим. – Давай-ка еще маленько подремлем.
Анисим встал, подложил в костер сучья.
Отец и сын сидели рядом. Грише казалось, что весь мир здесь, с его отцом, и ничего больше не надо. С отцом они владеют тайной, как должен жить человек. И эта тайна Гришу делала сопричастным судьбе отца, их роду. И даже волки теперь не пугали его. Они жили сами по себе, своей звериной жизнью, как бы в другом лесу, а он жил своей, окрыленной, неведомой до сих пор жизнью.
Нагретый лапник отражал тепло, пригревал. Неясный шум леса убаюкивал…
– Просыпайся. Похрумкаем да побежим. – Над ним с котелком в руках стоял отец.
– Рассвело уже, – пооглядывался Гриша, подставил ладошки, и отец полил ему теплой воды из котелка.
Чай пили, не торопясь, вприкуску с сухариком. Костер догорал, тихо мучнились угли.
– Так что, Григорий, к речке возьмем направление или будем ломить буреломы?.. – Анисим сложил кружки, у котелка вытер донышко о снег и тоже убрал, встряхнул мешок – не бряцает. Гриша закидал костер снегом. Он не знал, что ответить отцу: во все стороны одинаково торчали вывороты, громоздился валежник.
– К речке так к речке, – запоздало решил Гриша.
– Ясно. – Анисим сунул за опояску топор.
Они направились в сторону речки, валежник редел, перед ними словно поднимало с земли падучий многосаженный лес. Повеяло теплом, и лес все уплотнялся и уплотнялся, исчезли валежины. Стало сумеречно и парко. Крона была настолько сомкнутой, что на земле почти не было снега. Буйно росли зеленые хвощи. Под ногой вдруг захлюпало.
– Вот это да! – Поднимая высоко ноги, Анисим свернул с тропы. Просматривалась небольшая котловина, где вся земля была исхожена, исптоптана копытом, как в хорошем загоне. Здесь было тепло.
– Папаня, вот бы где ночевать. Там зима, тут лето, чудеса. – Гриша снял рукавицы и сунул их за пазуху.
– Вполне можно жить под этой крышей, – поддержал Анисим. – Мороз не достанет, – кивнул он на окуржавевшие вокруг деревья. – Тут горячий источник. Прислушайся.
– Чавкает где-то, – сказал Гриша. – Будто конь идет…
– И я про то…
– Может, волки? – перешел на шепот Гриша.
– Да нет. Волку здесь делать нечего. Зверь ходит…
– А волк не зверь? Зверее еще…
– Я и сам попервости недоумевал, когда не стало слышно шагов по обочине проталины, – заговорил Анисим. – Здесь зверем зовут копытных, а волка так волком и кличут…
Лес начал редеть, прибавляя снег, и мороз снова прихлынул. А когда спустились к речке и ступили на лед, обожгло резким хиусом.
Из-под скалы восход солнца уже вытягивал хвост тени, освобождая излучину речки. Хвост этот светился, меняя окраску от бархатисто-темного до светло-оранжевого. А лес на противоположном склоне горы был седой и совершенно гладкий.
– А это что там? Да не туда смотришь, смотри, Гриша, в поворот реки, как раз напротив скал.
– Что-то чернеет или сереет, а так нет ничего… Пошли посмотрим, – потянул Гриша отца.
– Тогда ясно, – сказал Анисим. – Было побоище…
– Ну?! – навострился Гриша. – Побежали!..
Лед на плесе был крепким, но скользким. По-видимому, вода застыла еще до снега, и устоять на льду было нелегко, ноги разъезжались. Когда подошли к месту, увидели: снег был сбит и виднелись на реке темные пятна. На этом месте волки, как и предполагал Анисим, задрали оленя. Снег был затоптан, в темно-красных подтеках крови.
– Так и есть, – сказал Анисим. – Видишь, волки волокли куски от оленя. А в лесу дожрали оленя.
– Как же они догнали его?
– Загоном взяли… В том-то и дело, что этот бедолага кинулся на лед, ноги разъехались, тут они его и взяли… А вот и отстой через речку, – показал Анисим на противоположный скалистый берег. Гриша сразу признал скалу.
– Мы были вчера на ее макушке.
– Верно, – подтвердил Анисим. – И оленей видели.
– Они так всех могут…
– Всех да не всех. А капкан на что? – вспомнил Анисим.
– Правильно, папань. Давай насторожим! – загребая снегом окровавленный лед, с готовностью откликнулся Гриша.
– Пусть только набьют тропу… сходим-ка на отстой, посмотрим.
Через речку Анисим с Гришей подошли к отвесному скалистому берегу. И здесь был истоптан снег, на льду прочерки и ссадины копыт и волчьи лапы напечатаны, но крови не было.
Анисим позаглядывал на выступ скалы, но ничего не увидел.
– Была бы лестница, – он отошел, посмотрел с реки.
– Подсади меня, – вызвался Гриша.
– Тоже верно, – подставил Анисим спину.
Гриша забрался отцу на плечи. Анисим выпрямился и легонько подсадил Гришу на выступ скалы. Анисим услышал, как над головой заскрипел снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20