Вождь нуждается в массах больше, чем массы в вожде. Он учится у них больше, чем они у него. Как только вождь начал сторониться масс, с ним кончено, он погиб и для победы, и для дела.
Итак, практик-агитатор, крепко вооруженный реализмом, ненавидящий фразу и абстракцию, вступил в бой.
Отметим здесь влияние Курнитовского, соратника Ленина по борьбе, пионера ленинских идей в Закавказье. Этот человек способствовал ознакомлению И. В. Джугашвили с идеями Ленина. Марксизм, по меткому определению Адоратского, «дает понимание своеобразия каждого момента», а ленинизм уже в то время был марксизмом, широко приспособленным к обстоятельствам места и эпохи.
Молодой революционер работал под всевозможными кличками: Давид, Коба, Нижерадзе, Чижиков, Иванович, Сталин, и его систематическая агитация развертывалась в разнообразнейших формах.
Прежде всего, он занял определенную позицию во внутрипартийной борьбе между «стариками» и «молодыми». «Старики» стояли за распределение «чистой пропаганды» маленькими порциями между избранными передовыми рабочими, которые должны были распространять учение дальше. «Молодые» стояли за прямую агитацию в массах, за «улицу». Стоит ли говорить, что Сталин оказался на стороне именно этого последнего направления и принес ему победу.
Забастовка. В 1900–1901 годах в Тифлисе шли стачка за стачкой, и наш агитатор, начинавший играть очень значительную роль, не оставался в стороне. Эти стачки, а особенно – большая демонстрация, состоявшаяся в мае 1901 года, привели к разгрому тифлисского комитета РСДРП и к окончательному уходу в подполье.
У Сталина не было ни копейки. В 1900 году в Тифлисе, где он вел восемь кружков и работал в них каждый вечер, его кормили Нинуа и несколько других товарищей.
Работа агитатора связана с искусством скрываться. В Тифлисе до сих пор показывают один из домов, служивший «подпольным убежищем» человеку, чей жизненный путь проходит перед нами в этой книге. Хрупкие колонки крытого балкона, узкие, закругленные сверху ворота. Этот дом очень похож на множество других тифлисских домов, – такое сходство было первым условием успеха.
На собраниях Сталин появляется неожиданно, усаживается молча и слушает, пока не берет слово. С ним всегда приходят два-три товарища, и один из них остается у дверей на страже. Сталин не засиживается. Чтобы уйти незаметно для шпиков, нужно много сложных маневров.
Вот он на подпольном собрании, устроенном у самых кулис театра, так что, когда полиция оцепила помещение, довольно было шмыгнуть в дверь, чтобы смешаться с театральной публикой и начать с самым заинтересованным видом слушать спектакль.
Вот он входит в большой книжный магазин Попова. Он спрашивает книгу Белинского и начинает внимательно просматривать ее, а сам следит глазами за приказчиком – и в конце концов незаметно передает ему два фальшивых паспорта. Эти паспорта должны помочь бегству двух товарищей, которых полиция собиралась захватить несколько позже, – слишком поздно. Хозяин магазина, Попов, был черносотенцем, а именно поэтому товарищам – Стуруа, Тодрия, Енукидзе – было особенно удобно здесь встречаться.
У Сталина – необычайное чутье. Это он, со своей прозорливой интуицией, воспрепятствовал намерению бакинских рабочих, рассчитывавших на сочувствие солдат (на самом деле готовилась ловушка), освободить демонстрантов, арестованных за драку с черносотенцами, которые вышли на улицу с портретом «обожаемого монарха».
Грузинская земля начинает гореть под ногами молодого революционера, но тут он получает могучую поддержку из-за рубежа. То была газета «Искра», которую начал выпускать за границей Ленин. Новая газета сразу стала и теоретическим центром, и центром нелегального движения. Передовая статья ее первого номера, выпущенного в Мюнхене в декабре 1900 года, заключалась призывом: «Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию …».
Но Сталин скрывался не всегда. Бывали моменты, – моменты, разумеется, тщательно выбранные, – когда он выходил из подполья. Так было, например, в 1901 году, когда благодаря ему на Кавказе впервые праздновалось 1-е Мая. Или, когда он, идя во главе демонстрации тифлисских железнодорожников, ответил от их лица полицейскому офицеру, грозившему расстрелом, если забастовщики не разойдутся: – Мы вас не боимся. Пусть удовлетворят наши требования, и мы разойдемся. (За этим ответом последовал залп, но справиться с забастовщиками не удалось).
Он перебирается в Аджарию (это – южнее Грузии), в Батум, основывает там комитет и, по выражению Лакобы, «открывает новую страницу великой биографии». Поселившись в болотистом батумском предместьи Чаоба, Сосо поднимает рабочих на предприятиях Манташева и Ротшильда.
Полиция охотится за ним. Он быстро перебирается в другое предместье – Городок. Переселения с места на место осложняются для него тем, что повсюду приходится переносить с собой подпольную типографию – свой тайный громкоговоритель.
После демонстрации 1 марта, когда он шел впереди всех, словно живая мишень, и когда было убито 14, ранено 40 и арестовано 450 человек, пришлось снова переправить в другое место типографию, а с ней и того, кто заставлял ее говорить.
В окрестностях города находилось кладбище Соук-су. Сторож был свой человек, и на этом кладбище устраивались подпольные собрания (а потом сторожу приходилось тщательно подбирать окурки, разбросанные между мусульманскими памятниками).
В один прекрасный день на кладбище притащили типографию. Сторож принял из рук в руки два больших кувшина со шрифтом и станок. Весь этот груз он понес на соседнее кукурузное поле. Но тут ему пришлось броситься на землю, отряд жандармов, а за ним отряд казаков, – разумеется, они искали типографию.
Где же найти новое помещение для подпольного предприятия и его руководителя? Вспомнили про дом Хашима.
Старик Хашим своим простым сердцем мусульманского крестьянина сразу понял Сосо и проникся глубоким уважением к нему. Однажды он сказал ему: «Я, самый маленький и в прошлом загнанный человек, тебя признал. Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты – афырхаца … (герой героев). Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце».
Старик-крестьянин и его сын приютили в своем доме типографию, а вместе с ней устроился на чердаке и Сосо. И вот, в деревню стали приходить женщины в длинных мусульманских чадрах. Приглядевшись ближе, можно было заметить, что у них какие-то странные, грубоватые манеры: то были товарищи, прятавшиеся под чадрами, чтобы безопасней проникать в импровизированную типографию.
Каждое утро выходил из своего дома Хашим, почтенный старик в чалме, с белой бородой: он нес в руках полную корзину овощей и фруктов. Но под фруктами у него были брошюры и прокламации. Хашим становился у заводских ворот, продавая свой товар. Он хорошо знал покупателей и, кому надо, завертывал покупку в прокламацию.
А между тем таинственная работа, шедшая в доме, стук машины – внушали соседним крестьянам мысль, что гость Хашима, Сосо, фабрикует фальшивые деньги.
Они не очень-то хорошо знали, как надо отнестись к подобному ремеслу, явно требующему большого умения, но и чертовски сомнительному. И вот однажды вечером они являются к Сосо и говорят: «Слушай, Сосо! Хороший ты человек и хорошее дело ты делаешь. И чувствуем мы, что нам, беднякам, наверное скоро помощь от тебя придет. Ты вот целые ночи работаешь, печатаешь, а результатов что-то не видно. Когда же, наконец, ты пустишь в ход свои деньги?»
– Я печатаю, – ответил Сосо, – не деньги, а прокламации, в которых пишу о том, как нам тяжело живется и как нужно исправить эту беду.
– Хорошо, Сосо! – заявили старики. – То дело, которое ты делаешь, для нас не чужое дело. Помогать тебе делать фальшивые деньги мы, пожалуй, не стали бы, потому что, кроме крайней нужды в деньгах, мы больше в них ничего не понимаем. А вот … здесь мы много понимаем и теперь каждый из нас будет тебе неплохим помощником. До сегодняшнего дня тебя прятал один Хашим – спасибо ему за это, а теперь мы будем прятать тебя с твоей работой, насколько хватит у нас сил и уменья.
Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее – тот же сад Хашима, время – 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию».
Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо – это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, «словно отброшенными назад ветром», «с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый». Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! «Пустяки», – говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, – и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).
Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, – устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.
В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.
Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.
Эсер Семен Верещак, яростный политический противник Демьян Бедный пишет об этом Верещаке:
Ему не нравится – ни сталинский нос,
Ни цвет сталинских волос,
Ни сталинский голос, – ни единая нотка, –
Ни сталинская походка …
, рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере большевиков, – говорит он, – появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это – Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие «организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий – по аграрному вопросу – Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая вера узника в победу большевиков.
Несколько позже Коба, квартируя в третьей камере Баиловской тюрьмы, организовал целые курсы. Тюрьма принудила его лишь к весьма относительной перемене занятий.
Постоянное перенапряжение сил, отчаянные условия жизни сеяли среди партийных работников множество болезней. У Кобы начался туберкулез. Вылечила его охранка, – вылечила таким способом, за который не поблагодаришь. В Сибири Кобу застала в дороге ужасающая снежная буря, которая в тех краях называется пургой. Спастись от нее можно только одним способом – лечь и зарыться в снег. Но Коба продолжал свой путь, а шел он по льду реки. Чтобы пройти три километра до избы, ему понадобилось несколько часов. Когда он, наконец, переступил через порог, его приняли за привидение: он обледенел с головы до ног. Его кое-как отогрели. Согревшись, он свалился и проспал восемнадцать часов подряд. С тех пор его чахотка исчезла навсегда. Таков уж тамошний климат: если туберкулезный в Сибири не умирает, то выздоравливает окончательно. Третьего выхода нет: мороз уносит либо человека, либо его болезнь, – как придется.
В 1903 году в тюрьме Сталин узнал важную новость. На втором съезде РСДРП по инициативе Ленина наметился решительный разрыв между большевиками и меньшевиками. Большевики – это непримиримые, непреклонные классовые бойцы, железные революционеры. Меньшевики – реформисты, соглашатели, примиренцы, мастера компромисса и комбинаций. Меньшевики злились на большевиков за их якобы преувеличенные требования (подумать только, эти побежденные хотят достать луну с неба!).
Раскол был в порядке дня. Надо было выбирать. Хотя вопрос еще не стоял так, как он был поставлен позже, хотя это было в самом разгаре царского могущества и царских преследований, во время полного расцвета капиталистических злодеяний, – Сталин не поколебался: он выбрал сторону большевиков. «С Лениным», – решил он.
У каждого человека действия бывает в жизни момент, когда надо принять решение, от которого зависит все будущее. Невольно вспоминаешь величественный, как все античное, греческий миф о Геркулесе, – как он в начале своей божественной и спортивной карьеры был вынужден выбирать между пороком и добродетелью. Но разве и в этом случае не было своих «за» и своих «против»? Реформизм соблазнителен. У него рассудительный, благоразумный вид, он обещает обойтись без кровопролития. Но люди, умеющие видеть далеко вперед и понимать великие уроки социальной логики и арифметики, люди, все шире и глубже накапливающие исторический опыт, – знают, что дорога оппортунистического смирения и реформистского рабства сначала ведет к иллюзиям, потом заводит в ловушку, потом доводит до предательства, – и тут она оказывается дорогой разрушения и убийства. Оттенки политической мысли, – говорят простачки. Нет, не оттенки, а коренной вопрос, вопрос жизни и смерти, ибо минимализм (который называют также теорией минимального зла) реакционен.
Итак, Коба впервые бежал от жандармов. И с тех пор жандармские отряды охотились за ним по всем углам России и Закавказья, – вынюхивали, искали, ловили, потом упускали и принимались ловить вновь. Шесть раз, если не ошибаюсь, повторялась эта игра. После побега Коба ведет борьбу против грузинских меньшевиков. В 1904–1905 годах он, как пишет Орджоникидзе, «является для меньшевиков самым ненавистным из всех кавказских большевиков». Он становится их признанным руководителем.
Однажды рабочий Долибадзе сказал ему:
– Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, – это, ччерт возьми, все-таки большинство партии!
Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.
– Большинство-то это, положим, что и не болььшинство, – это я говорю тебе в смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь – кто был прав и кто не прав.
Все партийцы, жившие в те времена на Кавказе, еще помнят, какой крик поднимали меньшевистские авторитеты вроде Ноя Рамишвили или Сеида Девдарьяни, когда узнавали, что едет «профессиональный большевик» Коба, едет спорить с ними или, лучше сказать, «расстраивать их мирную жизнь».
Недавно Бубнов напомнил очень правильные и очень поучительные слова Ленина о том, что «в России особым счастьем большевиков было то, что они имели 15 лет для систематической и до конца доведенной борьбы как против меньшевиков (т. е. оппортунистов и «центровиков»), так и против «левых» еще задолго до непосредственной массовой борьбы за диктатуру пролетариата». Немало было и в дальнейшем осторожных, обдуманных усилий надежно установить, испытать разумную, истинную точку зрения, – развитие революции очень много выиграло от того факта, что партия заранее успела проверить свою линию и в теоретической работе и, главное, в постоянном совершенствовании тактики.
Мы знаем, что Наполеон говорил: «если вы неправы, то настаивайте на своем, – и в конце концов вы окажетесь правы». Фраза забавная, у нее есть известный художественный, артистический блеск. Но, – да простят мне художники, – она насквозь лжива. Долго жить может только то, что соответствует реальной действительности, живому ходу вещей. Утверждать противное – значит проповедовать одну из тех лживых прописных истин, которыми питается капиталистическая мораль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Итак, практик-агитатор, крепко вооруженный реализмом, ненавидящий фразу и абстракцию, вступил в бой.
Отметим здесь влияние Курнитовского, соратника Ленина по борьбе, пионера ленинских идей в Закавказье. Этот человек способствовал ознакомлению И. В. Джугашвили с идеями Ленина. Марксизм, по меткому определению Адоратского, «дает понимание своеобразия каждого момента», а ленинизм уже в то время был марксизмом, широко приспособленным к обстоятельствам места и эпохи.
Молодой революционер работал под всевозможными кличками: Давид, Коба, Нижерадзе, Чижиков, Иванович, Сталин, и его систематическая агитация развертывалась в разнообразнейших формах.
Прежде всего, он занял определенную позицию во внутрипартийной борьбе между «стариками» и «молодыми». «Старики» стояли за распределение «чистой пропаганды» маленькими порциями между избранными передовыми рабочими, которые должны были распространять учение дальше. «Молодые» стояли за прямую агитацию в массах, за «улицу». Стоит ли говорить, что Сталин оказался на стороне именно этого последнего направления и принес ему победу.
Забастовка. В 1900–1901 годах в Тифлисе шли стачка за стачкой, и наш агитатор, начинавший играть очень значительную роль, не оставался в стороне. Эти стачки, а особенно – большая демонстрация, состоявшаяся в мае 1901 года, привели к разгрому тифлисского комитета РСДРП и к окончательному уходу в подполье.
У Сталина не было ни копейки. В 1900 году в Тифлисе, где он вел восемь кружков и работал в них каждый вечер, его кормили Нинуа и несколько других товарищей.
Работа агитатора связана с искусством скрываться. В Тифлисе до сих пор показывают один из домов, служивший «подпольным убежищем» человеку, чей жизненный путь проходит перед нами в этой книге. Хрупкие колонки крытого балкона, узкие, закругленные сверху ворота. Этот дом очень похож на множество других тифлисских домов, – такое сходство было первым условием успеха.
На собраниях Сталин появляется неожиданно, усаживается молча и слушает, пока не берет слово. С ним всегда приходят два-три товарища, и один из них остается у дверей на страже. Сталин не засиживается. Чтобы уйти незаметно для шпиков, нужно много сложных маневров.
Вот он на подпольном собрании, устроенном у самых кулис театра, так что, когда полиция оцепила помещение, довольно было шмыгнуть в дверь, чтобы смешаться с театральной публикой и начать с самым заинтересованным видом слушать спектакль.
Вот он входит в большой книжный магазин Попова. Он спрашивает книгу Белинского и начинает внимательно просматривать ее, а сам следит глазами за приказчиком – и в конце концов незаметно передает ему два фальшивых паспорта. Эти паспорта должны помочь бегству двух товарищей, которых полиция собиралась захватить несколько позже, – слишком поздно. Хозяин магазина, Попов, был черносотенцем, а именно поэтому товарищам – Стуруа, Тодрия, Енукидзе – было особенно удобно здесь встречаться.
У Сталина – необычайное чутье. Это он, со своей прозорливой интуицией, воспрепятствовал намерению бакинских рабочих, рассчитывавших на сочувствие солдат (на самом деле готовилась ловушка), освободить демонстрантов, арестованных за драку с черносотенцами, которые вышли на улицу с портретом «обожаемого монарха».
Грузинская земля начинает гореть под ногами молодого революционера, но тут он получает могучую поддержку из-за рубежа. То была газета «Искра», которую начал выпускать за границей Ленин. Новая газета сразу стала и теоретическим центром, и центром нелегального движения. Передовая статья ее первого номера, выпущенного в Мюнхене в декабре 1900 года, заключалась призывом: «Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию …».
Но Сталин скрывался не всегда. Бывали моменты, – моменты, разумеется, тщательно выбранные, – когда он выходил из подполья. Так было, например, в 1901 году, когда благодаря ему на Кавказе впервые праздновалось 1-е Мая. Или, когда он, идя во главе демонстрации тифлисских железнодорожников, ответил от их лица полицейскому офицеру, грозившему расстрелом, если забастовщики не разойдутся: – Мы вас не боимся. Пусть удовлетворят наши требования, и мы разойдемся. (За этим ответом последовал залп, но справиться с забастовщиками не удалось).
Он перебирается в Аджарию (это – южнее Грузии), в Батум, основывает там комитет и, по выражению Лакобы, «открывает новую страницу великой биографии». Поселившись в болотистом батумском предместьи Чаоба, Сосо поднимает рабочих на предприятиях Манташева и Ротшильда.
Полиция охотится за ним. Он быстро перебирается в другое предместье – Городок. Переселения с места на место осложняются для него тем, что повсюду приходится переносить с собой подпольную типографию – свой тайный громкоговоритель.
После демонстрации 1 марта, когда он шел впереди всех, словно живая мишень, и когда было убито 14, ранено 40 и арестовано 450 человек, пришлось снова переправить в другое место типографию, а с ней и того, кто заставлял ее говорить.
В окрестностях города находилось кладбище Соук-су. Сторож был свой человек, и на этом кладбище устраивались подпольные собрания (а потом сторожу приходилось тщательно подбирать окурки, разбросанные между мусульманскими памятниками).
В один прекрасный день на кладбище притащили типографию. Сторож принял из рук в руки два больших кувшина со шрифтом и станок. Весь этот груз он понес на соседнее кукурузное поле. Но тут ему пришлось броситься на землю, отряд жандармов, а за ним отряд казаков, – разумеется, они искали типографию.
Где же найти новое помещение для подпольного предприятия и его руководителя? Вспомнили про дом Хашима.
Старик Хашим своим простым сердцем мусульманского крестьянина сразу понял Сосо и проникся глубоким уважением к нему. Однажды он сказал ему: «Я, самый маленький и в прошлом загнанный человек, тебя признал. Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты – афырхаца … (герой героев). Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце».
Старик-крестьянин и его сын приютили в своем доме типографию, а вместе с ней устроился на чердаке и Сосо. И вот, в деревню стали приходить женщины в длинных мусульманских чадрах. Приглядевшись ближе, можно было заметить, что у них какие-то странные, грубоватые манеры: то были товарищи, прятавшиеся под чадрами, чтобы безопасней проникать в импровизированную типографию.
Каждое утро выходил из своего дома Хашим, почтенный старик в чалме, с белой бородой: он нес в руках полную корзину овощей и фруктов. Но под фруктами у него были брошюры и прокламации. Хашим становился у заводских ворот, продавая свой товар. Он хорошо знал покупателей и, кому надо, завертывал покупку в прокламацию.
А между тем таинственная работа, шедшая в доме, стук машины – внушали соседним крестьянам мысль, что гость Хашима, Сосо, фабрикует фальшивые деньги.
Они не очень-то хорошо знали, как надо отнестись к подобному ремеслу, явно требующему большого умения, но и чертовски сомнительному. И вот однажды вечером они являются к Сосо и говорят: «Слушай, Сосо! Хороший ты человек и хорошее дело ты делаешь. И чувствуем мы, что нам, беднякам, наверное скоро помощь от тебя придет. Ты вот целые ночи работаешь, печатаешь, а результатов что-то не видно. Когда же, наконец, ты пустишь в ход свои деньги?»
– Я печатаю, – ответил Сосо, – не деньги, а прокламации, в которых пишу о том, как нам тяжело живется и как нужно исправить эту беду.
– Хорошо, Сосо! – заявили старики. – То дело, которое ты делаешь, для нас не чужое дело. Помогать тебе делать фальшивые деньги мы, пожалуй, не стали бы, потому что, кроме крайней нужды в деньгах, мы больше в них ничего не понимаем. А вот … здесь мы много понимаем и теперь каждый из нас будет тебе неплохим помощником. До сегодняшнего дня тебя прятал один Хашим – спасибо ему за это, а теперь мы будем прятать тебя с твоей работой, насколько хватит у нас сил и уменья.
Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее – тот же сад Хашима, время – 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию».
Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо – это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, «словно отброшенными назад ветром», «с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый». Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! «Пустяки», – говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, – и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).
Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, – устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.
В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.
Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.
Эсер Семен Верещак, яростный политический противник Демьян Бедный пишет об этом Верещаке:
Ему не нравится – ни сталинский нос,
Ни цвет сталинских волос,
Ни сталинский голос, – ни единая нотка, –
Ни сталинская походка …
, рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере большевиков, – говорит он, – появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это – Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие «организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий – по аграрному вопросу – Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая вера узника в победу большевиков.
Несколько позже Коба, квартируя в третьей камере Баиловской тюрьмы, организовал целые курсы. Тюрьма принудила его лишь к весьма относительной перемене занятий.
Постоянное перенапряжение сил, отчаянные условия жизни сеяли среди партийных работников множество болезней. У Кобы начался туберкулез. Вылечила его охранка, – вылечила таким способом, за который не поблагодаришь. В Сибири Кобу застала в дороге ужасающая снежная буря, которая в тех краях называется пургой. Спастись от нее можно только одним способом – лечь и зарыться в снег. Но Коба продолжал свой путь, а шел он по льду реки. Чтобы пройти три километра до избы, ему понадобилось несколько часов. Когда он, наконец, переступил через порог, его приняли за привидение: он обледенел с головы до ног. Его кое-как отогрели. Согревшись, он свалился и проспал восемнадцать часов подряд. С тех пор его чахотка исчезла навсегда. Таков уж тамошний климат: если туберкулезный в Сибири не умирает, то выздоравливает окончательно. Третьего выхода нет: мороз уносит либо человека, либо его болезнь, – как придется.
В 1903 году в тюрьме Сталин узнал важную новость. На втором съезде РСДРП по инициативе Ленина наметился решительный разрыв между большевиками и меньшевиками. Большевики – это непримиримые, непреклонные классовые бойцы, железные революционеры. Меньшевики – реформисты, соглашатели, примиренцы, мастера компромисса и комбинаций. Меньшевики злились на большевиков за их якобы преувеличенные требования (подумать только, эти побежденные хотят достать луну с неба!).
Раскол был в порядке дня. Надо было выбирать. Хотя вопрос еще не стоял так, как он был поставлен позже, хотя это было в самом разгаре царского могущества и царских преследований, во время полного расцвета капиталистических злодеяний, – Сталин не поколебался: он выбрал сторону большевиков. «С Лениным», – решил он.
У каждого человека действия бывает в жизни момент, когда надо принять решение, от которого зависит все будущее. Невольно вспоминаешь величественный, как все античное, греческий миф о Геркулесе, – как он в начале своей божественной и спортивной карьеры был вынужден выбирать между пороком и добродетелью. Но разве и в этом случае не было своих «за» и своих «против»? Реформизм соблазнителен. У него рассудительный, благоразумный вид, он обещает обойтись без кровопролития. Но люди, умеющие видеть далеко вперед и понимать великие уроки социальной логики и арифметики, люди, все шире и глубже накапливающие исторический опыт, – знают, что дорога оппортунистического смирения и реформистского рабства сначала ведет к иллюзиям, потом заводит в ловушку, потом доводит до предательства, – и тут она оказывается дорогой разрушения и убийства. Оттенки политической мысли, – говорят простачки. Нет, не оттенки, а коренной вопрос, вопрос жизни и смерти, ибо минимализм (который называют также теорией минимального зла) реакционен.
Итак, Коба впервые бежал от жандармов. И с тех пор жандармские отряды охотились за ним по всем углам России и Закавказья, – вынюхивали, искали, ловили, потом упускали и принимались ловить вновь. Шесть раз, если не ошибаюсь, повторялась эта игра. После побега Коба ведет борьбу против грузинских меньшевиков. В 1904–1905 годах он, как пишет Орджоникидзе, «является для меньшевиков самым ненавистным из всех кавказских большевиков». Он становится их признанным руководителем.
Однажды рабочий Долибадзе сказал ему:
– Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, – это, ччерт возьми, все-таки большинство партии!
Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.
– Большинство-то это, положим, что и не болььшинство, – это я говорю тебе в смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь – кто был прав и кто не прав.
Все партийцы, жившие в те времена на Кавказе, еще помнят, какой крик поднимали меньшевистские авторитеты вроде Ноя Рамишвили или Сеида Девдарьяни, когда узнавали, что едет «профессиональный большевик» Коба, едет спорить с ними или, лучше сказать, «расстраивать их мирную жизнь».
Недавно Бубнов напомнил очень правильные и очень поучительные слова Ленина о том, что «в России особым счастьем большевиков было то, что они имели 15 лет для систематической и до конца доведенной борьбы как против меньшевиков (т. е. оппортунистов и «центровиков»), так и против «левых» еще задолго до непосредственной массовой борьбы за диктатуру пролетариата». Немало было и в дальнейшем осторожных, обдуманных усилий надежно установить, испытать разумную, истинную точку зрения, – развитие революции очень много выиграло от того факта, что партия заранее успела проверить свою линию и в теоретической работе и, главное, в постоянном совершенствовании тактики.
Мы знаем, что Наполеон говорил: «если вы неправы, то настаивайте на своем, – и в конце концов вы окажетесь правы». Фраза забавная, у нее есть известный художественный, артистический блеск. Но, – да простят мне художники, – она насквозь лжива. Долго жить может только то, что соответствует реальной действительности, живому ходу вещей. Утверждать противное – значит проповедовать одну из тех лживых прописных истин, которыми питается капиталистическая мораль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28