Не поднимая глаз на полотно, Одрис с горечью напомнила себе: правду опаснее скрывать, чем знать. Еще внимательнее изучив гобелен, она больше не обнаружила ничего для себя нового и, не найдя объяснения изображенному, понемногу успокоилась. Ей показалось, что рука тени была слегка поднята, но не было видно указующего, грозящего перста Смерти как во многих картинах, где та фигурирует. Затем она вспомнила слова отца Ансельма "Смерть всегда добрее жизни, ибо Бог и его Мать — всепрощающи и простят любой грех тому, кто в нем искренне раскаивается. Только жизнь ничего не прощает, и мы вынуждены дорого платить за наши ошибки. "По правде говоря, думая об этом, Одрис чуть не смеялась. Разве священники не говорят: любви нет, кроме любви к Богу, не может быть союза мужчины и женщины без венчания на небесах. Все время взгляд Одрис был прикован к работе, и внезапно она покачала головой. Это могла быть на самом деле тень Смерти, но Одрис не верила этому. На гобеленах, предупреждавших ее прежде, никогда не было неясности. На них Смерть четко видна и показывала свою косу и лишенный плоти оскал зубов. Оставалось ощущение, что она неправильно понимала два своих последних полотна. И это ощущение настойчиво возрастало в ней.— Сними, Фрита, — спокойно сказала она, — и повесь его рядом с третьим полотном. И натяни новую основу на станок. Пора что-нибудь сделать для дяди.Новая работа — веселая сцена уборки урожая — быстро продвигалась под умелыми пальцами Одрис. Для нее октябрь был спокойным месяцем, а для Эдит и сэра Оливера трудная пора. В октябре варили пиво, резали овец и свиней, заодно солили и коптили мясо, хотя откорм скота еще не закончился на полях со жнивьем. Одрис не принимала участия в этих делах, и Эдит, освободившись, упорно пыталась наставлять ее. Сейчас, однако, Одрис даже раскаивалась в этом, потому что гобелен об уборке урожая вскоре будет закончен, и, когда она ткала, у нее оставалось слишком много времени на размышления. Она жаждала дела, которое занимало бы ее голову так же, как руки, и занимало ее так, чтобы она, заканчивая работу, валилась с ног и засыпала.Итак, хотя стояла ранняя осень, Одрис вместе с сокольничим и его помощниками отправилась отлавливать помеченных ею соколов. Она объяснила столь ранний отлов тем, что боится перемены погоды, которая была великолепной вот уже несколько недель; любой сказал бы то же самое, поэтому ее слова никого не удивили. Но главная причина состояла в ожидании приезда Мореля. Любой момент, когда она не была полностью занята, становился для нее источником мучений. Одрис понимала всю нелепость своих вычислений времени приезда Хью в Йорк, основанных на подсчете дней и миль пути от Джедборо до Джероу с определением возможной скорости путешествия. Это делало ее ожидание еще тяжелее. Учитывая нетерпение Хью, Одрис предполагала, что он покинет Йорк сразу и поедет в Дарем на поиски следов своей матери. Она очень надеялась на удачу, так как в противном случае Хью нечего тут будет делать, и он может отправиться к королю в Нормандию.Одрис не хотела, чтобы Хью уезжал от нее в такую даль. Она знала: ее желание удержать его в Англии было самонадеянным и глупым. Как бы то ни было, гобелены показывали единорога, угрожающего Джернейву и чуть ли не погибающего в саду Джернейва. Возможно, самым лучшим решением для них всех будет, если Хью уедет куда-нибудь подальше, но все же Одрис не могла вынести мысль о том, что он будет недосягаем.Поэтому она с радостью перепоручила сокольничему учение молодых соколов, когда Морель подъехал к клеткам. Новости, изложенные в длинном письме Хью, стали для нее полной неожиданностью. Одрис, как, впрочем, сам Хью, слабо надеялась на успех в розыске следов его семьи и еще меньше верила в возможность обрести какое-либо владение на службе у короля. Она больше боялась его ранения или смерти, а не того, что в скором будущем Хью не сможет предложить ей выйти за него замуж. Но даже если это произойдет и Хью попросит ее руки, дядя Оливер никогда не согласится на такой брак и не будет иметь значения то, что Хью готов забрать Одрис в Ратссон, отказавшись от Джернейва. Когда он впервые заговорил о их браке, Одрис позволила себе немного помечтать о быстром и легком замужестве, но именно потому, что мало надеялась на удачу Хью.Одрис знала гордость сэра Оливера и была уверена: дядя оценивал ее и Джернейв несоизмеримо выше Хью, поэтому бесполезно было объяснять ему свое желание выйти замуж именно за него, а не за другого. Он, пожалуй, посчитает, что за таким решением скрывается глупость или содеянный грех. Дядя засмеет ее и начнет настаивать на замужестве, но с более влиятельным и богатым поклонником. Он, конечно, не смирится с тем, что мужем Одрис станет бедный молодой рыцарь, владеющий единственным, да и то разоренным поместьем. Не потерпит пренебрежительного отношения к себе и Хью. Он…Одрис взглянула на третий гобелен и, наконец, все поняла. Именно дядю Оливера она отождествляла с Джернейвом и именно дяде, а не замку угрожал Хью. Как она и предполагала, гобелен не предсказывал, а всего лишь выражал ее опасения. Среди забот и хлопот, выпавших на долю Одрис, такое толкование полотна принесло утешение. По крайней мере, она твердо знала: в ней нет ничего от ведьмы. Одрис вновь обратилась к письму, которое все еще держала в руках, и просмотрела его до конца. Было ясно: Хью бесполезно сражаться за Ратссон — ему не быть женихом Одрис. Она напишет об этом и предупредит… Но он вряд ли изменит свое решение, ведь он полагает, что Ратссон — единственное средство к существованию его и дяди Ральфа. Одрис не верила, что вражда между Ратссонами и Хьюгами разрешится в поединке: слишком легким показался ей доверительный тон письма Хью, а признать, что на гобелене был мертвый единорог она не хотела. В ней росла уверенность: Хью останется невредим. Мысленно Одрис представила себе картину, как он просит ее руки и получает отказ. Ей трудно представить себе реакцию Хью, но что бы он ни делал, результат не изменится. А если Хью захочет бросить вызов дяде — тот просто рассмеется ему в лицо.Но, конечно же, Хью не остановится. Это радовало Одрис и одновременно печалило. Что бы не сказал дядя, он не отступится. Третий гобелен не предсказывал, а раскрывал характер Хью. Он будет драться и стремится к тому, что, по его мнению, желает она, Одрис. На любой вопрос должен найтись ответ. Хью подаст жалобу королю и вынужден будет поехать в Нормандию. Впрочем, два дня тому назад они получили еще одно письмо от Бруно, где тот предупреждал, что Стефан вскоре вернется в Англию. Король назначил Вильяма де Румера, графа Ликольна и других приверженцев своими наместниками в Нормандии, а сам отплывет в Англию в конце ноября. Бруно полагал, что Дэвид, скорее всего, начнет наступление сразу, как только узнает о возвращении Стефана, но верить в это ему не хотелось. Возможно, учитывая трудности ведения войны зимой, шотландцы не станут начинать военные действия. И все же Бруно считал своим долгом предупредить сэра Оливера.Одрис не была уверена, что Стефан благосклонно отнесется к прошению Хью, но знала: ее дядя имел репутацию человека, ставившего свои интересы выше интересов короля. Однако, утверждение Хью будто Одрис хочет выйти замуж, а дядя лишает ее этого права, может навлечь беду. И если бы ее спросили, хочет ли она выйти замуж… Одрис вздрогнула. Она не смогла бы нанести смертельную рану как тому, кого желала, так и тому, кто воспитал ее.Она как-то должна объяснить Хью, что ему не следует просить ее руки, но вновь подумала о боли, которую может причинить ему накануне отчаянного поединка… Одрис взглянула на последний гобелен. Так значит он только отражение ее беспокойства? Но у нее была причина для волнения. Она снова заглянула в письмо и пробежала отрывок, где Хью писал о турнире. Одрис только сейчас осознала, что он состоится очень скоро, и, кроме того, поняла: лорд Ратссон не сможет нанять воина, который сражался бы на его стороне. Хью может погибнуть. Даже если его не убьют, то могут ранить, и он умрет от ран, потому что за ним некому будет ухаживать. Ее пугал возникший перед глазами образ любимого на смертном одре. Он становился все отчетливее и отчетливее. Внезапно она представила Мореля, возвращающегося к хозяину, но он был не один. Позади него Одрис «увидела» себя, скачущую на своей лошади и Фриту — на осле.Одрис глубоко вздохнула и улыбнулась. Она поедет в Морпет! Какое простое решение! Она сможет побыть с Хью перед сражением. И если случится самое худшее, то Одрис сможет сохранить в памяти те несколько драгоценных часов, проведенных с ним, и постарается зачать ребенка. Если же его ранят, она будет навещать его. А в случае лучшего исхода: Хью победит и останется невредимым, Одрис сможет объяснить ему, почему он не должен просить ее руки.Она мысленно убеждала его, но вскоре встряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли. У нее будет достаточно времени все обговорить, когда останется с ним наедине. Сначала нужно добраться до Морпета. Правда, прежде она не часто уезжала далеко, но ей случалось ездить в Дарем или в другой город, где есть рынок, чтобы купить какую-нибудь особенную пряжу или красивую ткань на платья. Теперь был подходящий момент для поездки, так как зимой Одрис большую часть времени проводила за станком, а дядя будет слишком занят и не станет сопровождать ее в поездке.Ее надежда сбылась. В тот день, когда сэр Оливер вернулся из поездки в одну из южных ферм, где наблюдал за выбраковкой овец, и устроился у камина в зале, Одрис преподнесла ему гобелен о сборе урожая. Сэр Оливер был восхищен. Такую работу торговцы купят охотно, и племяница закончила ее как раз вовремя. Джернейву нужна была соль, и, учитывая известия, полученные от Бруно, им понадобятся клинки для мечей и металлические заготовки для деталей новых баллист, а также не помешали бы наконечники для стрел. Сэр Оливер подумывал заплатить серебром за все это, так как в преддверии войны с шотландцами не следует вести обмен на зерно или мясо: если Джернейв будут осажден, то им самим понадобятся запасы еды. Но полотно меняло положение — оно оплатит все.— Ты хорошая девушка, Одрис, — сказал сэр Оливер — Твоя картина прекрасна. Я пошлю за торговцем.— Я доставлю его сама дядя, — перебила Одрис. — Мне нужна новая пряжа и особенно крепкая для основы. Сейчас я ничем не занята и бездельничаю.Она вспомнила о молодых соколах, которых должна была тренировать, и покраснела, но не захотела отступать.Сэр Оливер нахмурился, и у Одрис душа ушла в пятки. Если дядя запретит ей выехать, то что ей делать? Конечно, она в любом случае могла бы уехать, но сэр Оливер поднимет всю округу, и в Морпете найдутся люди, которые известят его.— Ты хочешь ехать сейчас?Одрис поняла, что дядя скорее размышлял, чем спрашивал.— Я не смогу поехать с тобой, — добавил он.— Знаю, дядя, — заверила она его, — но погода такая прекрасная, и мне будет приятно заглянуть к разным торговцам. Кроме того, я буду хоть чем-то занята, пока ты и тетя Эдит управляетесь с хозяйством и готовитесь к войне. Думаю, только с наступлением зимы у вас найдется для меня свободное время.Сэр Оливер согласно кивнул, хотя все еще хмурился. Одрис была права. Когда урожай будет собран и сложен, мясо засолено и закопчено, он перейдет к строительству новых укреплений, чтобы защитить стены, еще ему нужно увеличить запасы оружия.— Куда собираешься поехать? — спросил он. Одрис снова покраснела, и ее голос слегка задрожал.— Сначала в Ньюкасл, дядя. А если там не найду то, что мне нужно, поеду дальше.Сэр Оливер еще сильнее нахмурился, уловив неуверенность в голосе Одрис и увидев, что та покраснела. Решив будто племянница страшится ехать одна, он подумал, не послать ли с ней Эдит, но нельзя было отвлекать жену от работы. В конце концов Одрис уже не ребенок. В ее годы или даже раньше Эдит уже имела детей и вела все хозяйство замка. Что станет делать Одрис, если с ним и женой произойдет какое-нибудь несчастье? Сэр Оливер спрашивал себя, не разбаловал ли он племянницу. Ей лучше поехать одной. Она будет недалеко, в Ньюкасле или Дареме, и в случае чего он сможет прискакать к ней через несколько часов и помочь. Сэр Оливер знал, что Одрис умела торговаться и не позволит всучить себе товар за цену превышающую его стоимость.— Очень хорошо, — сказал он. — Я отправлю с тобой пять человек. Если случится непредвиденное, ты сможешь послать за мной, и я приеду. Тебе нечего бояться, Одрис, и не стоит плакать.— Я не боюсь, — ответила она.Ее слезы были слезами облегчения, а отчасти — благодарности и огорчения.Голос сэра Оливера звучал грубо, но Одрис понимала: он не только символизировал Джернейв — он любил ее. Ей так хотелось освободиться от его любви ради любви к Хью, но чувство признательности переполняло ее и она решила, что не позволит себе причинить боль дяде.— Умница, — сказал сэр Оливер, не поверив ей. — И когда ты хочешь ехать?— Завтра. Хотя, нет. Мне нужно еще собраться. Послезавтра.— Что собрать? — спросил сэр Оливер.— Простыни, пару подушек и тому подобное, — ответила Одрис. — Я не намерена спать в чьей-то грязной постели.Сейчас ее голос звучал ровнее. Она без особых трудностей преподносила дяде полуправду, успокаивая себя тем, что не причинит никому вреда, прихватив с собой простыни, подушки, а также запас одежды, целебные бальзамы и другие лекарства.Сэр Оливер снисходительно-весело хмыкнул и рассмеялся, пошутив, что она, похоже, становится настоящей леди. Одрис возмущенно запротестовала, сославшись на тетю, которая берет с собой постельное белье, собираясь в дорогу, но сэр Оливер отрицательно покачал головой, так как никогда не замечал подобного. Вскоре разговор на эту тему ему надоел, и он спросил племянницу о соколах. Отойдя от света, — дядя не должен был заметить ее тревоги — Одрис пояснила, что сокольничий предупрежден и тренирует их.— Он был бы рад моему отъезду, — на этот раз она сказала правду. — Он хочет побольше занять своих помощников, а они так боятся меня, что допускают ошибки, пока я нахожусь в клетке.Сэр Оливер вновь нахмурился: ему не понравились последние слова Одрис. Он знал, что некоторые простолюдины видели в племяннице чуть ли не ведьму и опасались ее, но вслух ничего не сказал. Продолжив разговор о соколах, сэр Оливер коснулся их линьки и клеток. Вскоре вошла Эдит, ходившая на сыроварню, и он, оставив племянницу в покое, принялся обсуждать с женой хранение припасов. Одрис воспользовалась моментом и беспрепятственно выскользнула из зала. Прежде всего она отправилась предупредить сокольничего о своем отъезде. Потом зашла в сарай, где сушились травы, и в кладовую, припоминая, что бы ей могло пригодиться в пути. Правда, лучше если бы ей ничего не понадобилось и об этом она усердно молилась Богу.Одрис все обдумала. Завтра она пошлет Мореля к Хью и предупредит о своем приезде в Морпет. Пару дней она пробудет в Ньюкасле на случай, если ему понадобится передать ей что-либо важное. В Ньюкасл Одрис собиралась отправиться уже через день, тогда на третий день она смогла бы переговорить с торговцем, чаще всего покупающим ее гобелены. Там же купит нити для основы, очень нужные еи, и любую пряжу, которая могла пригодиться в работе.Новости о турнире в Морпете она скорее всего узнает в какой-нибудь лавчонке, так как непременно кто-либо из торговцев собирается туда. На турнир соберется много народа. Желающих поглазеть и развлечься на таких мероприятиях всегда хоть отбавляй. Разгоряченные зрители — хорошие покупатели. Утром пятого дня Одрис выедет в Морпет. Если воины, сопровождающие ее, откажутся ехать дальше без того, чтобы предупредить дядю, — она пошлет человека в Джернейв. В противном случае постарается как можно дольше ничего не сообщать ему о своем решении. Одрис не думала, что сэр Оливер будет возражать, скорее всего он удивится, но привыкший к причудам своей племянницы, должен воспринять ее желание присутствовать на турнире за вполне естественное.Планы Одрис осуществились вполне благополучно. В Ньюкасле ее с сопровождающими нашел Морель вечером того дня, который она провела с разными торговцами. Морель передал ей короткую записку от Хью, наполненную его неописуемой радостью. Он был счастлив ее приезду. В записке Хью вскользь заметил, что не все складывается как он предполагал и, возможно, в Морпет он прибудет дня на два-три позже Одрис. Морель должен был поехать вместе с Одрис и ее воинами, чтобы разместить их в доме Утрида, где сэр Ратссон договорился снимать жилье. Одрис очередной раз порадовалось своему выбору. Морель не был глупцом и давно догадался, что отношения между хозяином и демуазелью нужно держать в секрете. Он не осуждал их; хозяева живут не так, как их подданные. Во всяком случае демуазель свободна, и, по мнению Мореля, могла поступать как ей заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64