Троцкий был явным личным врагом Сталина, в годы гражданской войны дважды организовывал на него покушения, дискредитировал, как умел. Но когда ЦК поставил вопрос об исключении Троцкого из ЦК, то, как я уже писал выше, Сталин выступил против.
То, что Тухачевский сколачивает из военных антисоветскую организацию, стало известно еще в 1930 г. Тухачевскому в ЦК устроили очную ставку со свидетелями, но он с помощью подельщиков сумел доказать свою невиновность. И Сталин по этому поводу пишет радостную записку Молотову… Когда ЦК узнал об участии Бухарина в заговоре, пошли предложения о немедленном суде и расстреле, но Сталин настоял на тщательном расследовании. Тянули, не арестовывали и даже не снимали с должности маршала Егорова, хотя он на двух очных ставках в ЦК с обвиняющими его подельщиками не смог ответить ничего вразумительного.
В статьях Сталина и в его выступлениях нет никакой патетики, когда он говорит о предателях, он постоянно как бы сожалеет и ищет им оправдания.
Вот сравните. Обвинитель на шахтинском процессе, впоследствии примкнувший к троцкистам Н. В. Крыленко так заканчивает свою статью о подсудимых этого процесса, разумеется, от имени всего рабочего класса:
«Но пощада отдельным лицам не означает ни прекращения борьбы, ни пощады всему классу в целом. Если буржуазия поклялась вести против нас борьбу до конца, то такую же клятву, равным образом, дал еще в Октябрьскую Революцию и пролетариат.
«Ecrasez l'infame» – «Раздавите гадину», – сказал в свое время Вольтер про католическую церковь.
«Ecrasez l'infame» – «Раздавите гадину» – дал себе слово в отношении буржуазии равным образом и рабочий класс».
После суда и казни верхушки военных заговорщиков во главе с Тухачевским, после ареста около 400 генералов и офицеров, после того, как почти все заговорщики-политики уже давали показания в следственных изоляторах, Сталин 2 июня 1937 г. выступает на расширенном заседании Военного Совета и не клеймит, а явно сожалеет о тех, кто уже арестован:
Сталин. Как это им удалось так легко вербовать людей? Это очень серьезный вопрос. Я думаю, что они тут действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают, либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это снижают, а он себя считает очень способным. Очень трудно иногда человеку понять меру своих сил, меру своих плюсов и минусов. Иногда человек думает, что он гениален и поэтому обижен, когда его не выдвигают.
Начинали с малого, с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. ГПУ у нас в руках, Ягода в руках, Кремль у нас в руках, т.к. Петерсон с нами, Московский округ, Корк и Горбачев тоже у нас. Все у нас. Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, не стойкие люди думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели (веселое оживление в зале).
Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: это дело реальное, как тут не завербоваться? (Веселое оживление в зале).
Оказалось дело не такое уж реальное. Но эти слабые люди рассуждают именно так: как бы, черт подери, не остаться позади всех. Давай-ка скорее прикладывайся к этому делу, а то останешься на мели.
Конечно, так можно завербовать только нескольких людей. Конечно, стойкость тоже дело наживное, от характера кое-что зависит, но и от самого воспитания. Вот эти малостойкие, я бы сказал, товарищи, они и послужили материалом для вербовки. Вот почему этим мерзавцам так легко удавалось малостойких людей вовлекать. На них гипнозом действовали: завтра все будет у нас в руках, немцы с нами, Кремль с нами, мы изнутри будем действовать, они извне. Вербовали таким образом этих людей.
И вся речь Сталина, его разговор с залом, собственно, сводится к тому, чтобы указать виновным путь к прощению. Последний его диалог таков:
Сталин. Нескромный вопрос. Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали. Шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы, если такие люди придут и сами расскажут обо всем, – простить их. Есть такие люди?
Голоса. Безусловно. Правильно.
Сталин. Пять лет работали, кое-кого задели случайно. Кой-кто есть из выжидающих, вот рассказать этим выжидающим, что дело проваливается. Таким людям нужно помочь с тем, чтобы их прощать.
Щаденко. Как прежде бандитам обещали прощение, если он сдаст оружие и придет с повинной (смех).
Сталин. У этих и оружия нет, может быть, они только знают о врагах, но не сообщают.
Ворошилов. Положение их, между прочим, неприглядное, когда вы будете рассказывать и разъяснять, то надо рассказать, что теперь не один, так другой, так третий, все равно расскажут, пусть лучше сами придут.
Сталин. Простить надо, даем слово простить, честное слово даем.
И никакого тебе: «Раздавить гадину!»

Категории
Но вернемся к вопросу, почему арестованные на судах так активно признавались в своей преступной деятельности?
Наиболее вероятный ответ таков: им было из чего выбирать. Две высшие меры, предусмотренные статьей, да плюс очень гуманное отношение правосудия к контрреволюционерам в условиях, когда СССР извне и изнутри ничего особо не грозило, давало надежды, что если искренне признаться и сделать вид, что раскаялся, то политическое руководство страны даст команду судам наказывать по второй категории.
Такой вот эпизод из упомянутого процесса 1938 г. Когда в начале заседания суда председательствующий опросил всех подсудимых, признают ли они себя виновными, то 20 признали, а один – Крестинский – нет! На предварительном следствии он себя виновным признал, но на суде от всех признаний отказался. (Возможно, у подсудимых еще до ареста была какая-то договоренность на случай суда).
Хладнокровный А. Я. Вышинский тут же попросил суд вести допрос подсудимых в заданной им определенной последовательности – так, что подсудимые начали выдавать эпизоды своей преступной деятельности с участием Крестинского. Тот однако целый день был «в отрицаловке», но начиная с утра следующего дня Вышинский уже был вынужден осаживать Крестинского: так тому хотелось рассказать всю правду и немедленно. А куда было деваться, когда на тебя показывают 20 человек да еще с такими подробностями, что их никак невозможно придумать?
А суд действительно учел раскаяния и действительно искренние. Даже Вышинский не стал просить суд приговаривать к высшей мере Бессонова и Раковского. И надо сказать, что эти двое вели себя на процессе очень достойно: на вопросы отвечали точно и внятно, не юлили, не заискивали и даже раскаивались с большим достоинством. Остальным громкие признания в любви к Советской власти не помогли. Почему?
Во-первых, на свою беду, они вовлекли в свою организацию, соблазнили слишком многих. Страна была вынуждена смертными приговорами отпугнуть мерзавцев от халявы государственных кормушек. Наказанием предотвратить подобное преступление в будущем.
Во-вторых, раскрытие заговора происходило в смертельный для СССР период – Германия поставила себе целью захват России, а в проклятой Европе никто не хотел заключать с СССР военного союза или соглашения. У государственных чиновников смертными приговорами должна была быть подавлена даже сама мысль об измене. Жалость к предателям в тот момент была преступлением.
И, наконец, к вопросу о том, хорошо это или плохо, когда политическое руководство решает, по какой категории наказывать преступников? Думаю, что хорошо.
Во-первых, честному человеку в принципе плевать, по какой категории судят преступников, замысливших преступление против страны. Не совершай преступлений, и тебя не будут судить ни по какой категории.
Во-вторых. Это делает закон более мягким, удаляет из него излишнюю жестокость, причем именно тогда, когда она не нужна.

Суды народные и верховные
Прошу читателей меня понять – все вышевысказанные мною сентенции относятся к стремлениям высших органов Советской власти – Сталина, генерального прокурора, судей Верховного суда и т.д. Но внизу, в глубинке СССР, на уровне районных и городских народных судов в то время мог царить страшнейший произвол, вызванный как злым умыслом, так и подлой безответственностью или некомпетентностью следователей НКВД, прокуроров и судей.
После смерти Сталина во всех случаях несправедливых приговоров 30-х годов был обвинен НКВД, хотя он здесь ни при чем – следователи НКВД лишь готовили дела для рассмотрения их в суде. А суды и прокуроры – те, кто реально убивал и сажал невинных – были выведены из-под любой критики. В результате у нескольких поколений советских людей сложилось совершенно неправильное представление о том, что тогда происходило. Цензура КПСС довела дело до такого маразма, что правду о судебном произволе 30-х годов легче узнать за границей, чем от отечественных историков.
В годы немецкой оккупации Смоленска бургомистром у них был адвокат Б. Меньшагин, человек с феноменальной памятью. За свои преступления он отсидел 25 лет во Владимирской тюрьме, после чего написал воспоминания, в которых очень подробно описал то, что представляла собой система правосудия СССР в 30-х годах. Воспоминания эти были вывезены из СССР и изданы за границей.
Из них следует, что на низовом уровне конкретные судьи могли, выслуживаясь перед начальством или из иных соображений, выносить дико неправосудные приговоры. Но если эти приговоры удавалось обжаловать в Москве, то Москва всегда восстанавливала справедливость и всеми силами пыталась ввести эту справедливость и в низовых судах, прокуратурах, органах НКВД.
Меньшагин приводит такие конкретные примеры. В 1937 г. в Смоленской области решено было провести показательный суд над «вредителями». Была обвинена группа высококвалифицированных специалистов сельского хозяйства в умышленном заражении скота инфекционными заболеваниями. Такие случаи в СССР действительно были во множестве, но в данном случае прокуратура обвинила невиновных. Суд под председательством самого председателя областного суда приговорил всех к расстрелу. Меньшагин безрезультатно пытался привлечь внимание суда к нарушению процессуальных норм, но суд этим приговором пытался выслужиться перед секретарем Смоленского обкома ВКП(б), который еще до суда объявил этих людей преступниками.
Жены подсудимых собрали Меньшагину деньги на гонорар и на поездку в Москву. Он написал жалобу, исполнение приговора приостановили, и Меньшагин поехал в генеральную прокуратуру СССР. Там он без каких-либо проблем попал на прием к генеральному прокурору СССР (тогда Прокурору СССР) А. Я. Вышинскому. Тот внимательно прочел жалобу и затребовал все дело в Москву. В результате рассмотрения Вышинским дела смоленских животноводов председателя смоленского облсуда выкинули из системы правосудия, прокурора области арестовали, а приговоренных к смерти животноводов оправдали и отпустили по домам. (Правда, это произвело и обратный эффект: перепуганные Вышинским судьи стали отпускать явных изменников и вредителей).
Вспоминая дело за делом, Меньшагин сам того, возможно, не желая, показывает, что вся несправедливость творилась внизу, но как только удавалось довести дело до генеральной прокуратуры или до Верховного суда, то справедливость восстанавливалась даже тогда, когда не было законных оснований ее восстанавливать. Это звучит странно, но может быть и так. Скажем, по закону адвокаты не имели права обжаловать решения Особого совещания при НКВД. Тем не менее Меньшагин обжаловал и эти решения, и Верховный суд отменял и их.
Давайте, раз мы уже упомянули об Особом совещании при НКВД, обсудим и так называемые «внесудебные органы» СССР, попутно сравнив их с положением дел в царской России и на Западе.

Внесудебные органы
Должен сказать, что «Воспоминания» Б. Меньшагина – это первое произведение из встреченных мною, где внятно изложено, что это такое и на основе каких законов были созданы суды, названные «внесудебными». Дело в том, что даже у довольно грамотных историков существует представление о них как о каком-то незаконном судилище, убившем миллионы невинных граждан СССР. А между тем это абсолютно законные и естественные по тому времени суды, и для меня совершенно непонятно, кто и зачем муссирует термин «внесудебные органы». Скажем, в уже перестроечном журнале дана статистика: «За контрреволюционные преступления с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. было осуждено 3770380 человек, из них 2,9 млн. (76,7%) – внесудебными органами».
Как видите, эта статистика подана так, как будто были какие-то справедливые суды – «законные», – а были еще никак не предусмотренные законом «органы», которые без судебного рассмотрения убивали любого, кого Сталин захочет.
Какие в те времена были «законные» суды, Меньшагин прекрасно показал, а вот коллегии ОГПУ, всевозможные тройки при управлениях внутренних дел, Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел почти за всю свою историю были довольно безобидны по тяжести выносимого приговора, поскольку во внесудебном порядке всего лишь устранялась беспомощность основных, «законных» судов. Внесудебным порядком рассматривались случаи, когда доказательств конкретного преступления не было, как правильно написал Меньшагин, и не было потому, что не было самого преступления, а человек был потенциально социально опасен, и на свободе его оставлять было нельзя. Вы спросите – как так может быть? Элементарно и везде.
Скажем, после нападения Японии на США в декабре 1941 г. в США «внесудебным порядком» были на неопределенный срок посажены в лагеря американские граждане с японской кровью. Доказать их преступления в суде возможности не было, но эти граждане были (или казались) социально опасными.
С началом войны в свободной Англии точно таким же «внесудебным» образом были посажены в тюрьмы тысячи граждан, которых заподозрили в симпатиях к нацистам. А уж о подозрении в возможности шпионажа и разговоров не было. Британский историк пишет об этом так:
«Патриотизм был очень сложным понятием для 74 000 граждан враждебных Великобритании государств, находящихся на ее территории, – большинство из них бежало от преследований нацизма. Опираясь на вздорные рассказы о том, какой вклад в победы германского оружия внесли шпионы и саботажники, власти поместили всех иностранных граждан в лагеря, где условия содержания были ужасными. В одном заброшенном заводском корпусе (в Уорф-Миллз) на 2000 интернированных имелось всего 18 кранов с водой. Шестьдесят ведер, выставленных во двор, выполняли роль туалета, а соломенные тюфяки выдавались только больным. В другом таком лагере для интернированных два человека, пережившие нацистский концлагерь, покончили с собой. „Этот лагерь сломал их дух“, – подвел итог следователь. Военный совет, ознакомившись с докладом о лагерях для интернированных, запретил его публиковать. В то же время интернированные лица не были освобождены из опасений, что общественность узнает о допущенной в отношении них несправедливости».
А в начале ХХ в., в 1914 г., с началом войны во Франции были без суда расстреляны все воры, мошенники и прочие уголовники, которые даже не были осуждены и находились на свободе. Основанием к расстрелу служили донесения агентов полиции. Во время войны их сочли недопустимо социально опасными, а судить не могли – не было за что.
Большевикам в плане внесудебной защиты не требовалось ничего выдумывать и даже заимствовать что-либо из-за границы. В той России, которую потерял Говорухин, внесудебная защита государства впервые была введена «Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 14 августа 1881 г. Большевики даже названия не выдумывали – при царе орган внесудебной защиты назывался «Особым совещанием при министре внутренних дел», и он мог без суда и следствия выслать социально опасного подданного империи в отдаленные местности сроком на 5 лет. А Э. Г. Репин сообщает, что при Николае II подобные органы были развернуты с размахом:
«Особое совещание при МВД России было создано через два года после занятия престола Указом царя в 1896 г. Карательные права его были не меньшими, чем при Сталине. Тройки и другие виды „скорорешительных судов“ (48 часов от совершения преступления до казни) созданы Николаем II в 1906-1907 гг. и просуществовали до отмены их Временным правительством. Во все время их существования они имели право приговора к смертной казни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91