Но только не в тех случаях, когда его сиятельство принимает единоличное решение проявить милость. Эти случаи крайне редки. Тебе ясно?
– Да, – сказал Радихена. Ему вдруг сделалось очень спокойно. Он вступал в знакомую область произвола – и вдруг осознал, до чего же стосковался по югу с его неписаными, но строго исполняемыми правилами!
* * *
Герцог Вейенто смотрел на человека, которого ему представили как «нарушителя границ». Сейчас было очень неподходящее время. У Вейенто и без этого парня хватало забот.
На территории герцогства сейчас находился Ларренс с ордой своих головорезов: кочевники угрожали Саканьясу, одному из лакомых приграничных городков, что стоял на спорных землях. Время от времени конфликт обострялся, и тогда там шли бои, а добираться до Саканьяса удобнее всего было через Вейенто. Ничего не поделаешь: герцогство Вейенто считалось частью Королевства, и отказать Ларренсу в проходе с войсками было немыслимо. К тому же Вейенто и сам не хотел, чтобы кочевники вторглись в его земли – лучше уж пусть ими занимается Ларренс.
Династическая проблема в Королевстве в эти дни обострилась. Вейенто не мог себе простить неудачи с Хессиционом: но кто мог бы предположить, что старый профессор умрет сразу же после того, как откроет формулу, которую пытался отыскать в течение нескольких десятков лет!
Принцу Талиессину скоро исполнится двадцать. Он взрослеет. Скоро он начнет осознавать свой долг и то блестящее будущее, которое его ожидает, если он не заупрямится, не настоит на браке по любви и сумеет обновить эльфийскую кровь династии. Пока Талиессин – мальчик, терзаемый меланхолией, приступами дурного настроения и чувством собственной неполноценности, устранить его – не такая уж большая проблема. Но если он повзрослеет, убрать с дороги юнца станет гораздо сложнее.
До сих пор Вейенто рассчитывал на свои опыты в Академии. Шпионы, оба преподавателя-гнома, регулярно доносили ему о том, что вроде бы появился подходящий студент. И каждый раз тревога оказывалась ложной: никто из этих «подходящих студентов» не был в состоянии экспериментировать с переходами в мир Эльсион Лакар.
А когда появилась Фейнне – Вейенто упустил ее.
Все эти заботы не давали герцогу спать. И тут ещё какие-то нарушители границ... Хорошо, что гномы – такие буквоеды во всем, что касается правил, установлений и порядков. Герцогу пришлось, правда, раскошелиться, однако на сем инцидент был исчерпан.
Самым простым было бы отправить провинившегося горняка обратно в поселок, а сумму штрафа прибавить к общей сумме его контракта – это увеличит срок его обязательной работы на рудниках на два или три года, только и всего. По поводу второго горняка, раненого, спасенного гномским целителем, было направлено благодарственное письмо, к которому прилагалась штука полотняной материи, вещи, особенно ценимой под землей, поскольку там не умели выделывать ткани.
Нарушитель границы, одетый в чистые штаны и рубаху, босой, был введен в покои двумя стражниками. Он так и стоял между ними, точно арестант, и молча смотрел на герцога.
Вейенто наконец оторвался от своих раздумий и махнул стражам, чтобы уходили. Радихена остался с его сиятельством наедине. Ему не давали никаких указаний насчет того, как себя вести, поэтому он сделал то, что сделал бы, будь перед ним его прежний господин – Адобекк: прошел вперед на несколько шагов, опустился на колени и склонил голову.
– Встань, – сказал герцог недовольно. – Здесь так не делают.
«Южанин, – думал он. – Неисправимый южанин... Но это, может быть, и хорошо... Южанина никто не станет связывать со мной. Даже предполагать такого не станут...»
Радихена послушно встал.
«Рыжий, как и докладывали. Но вовсе не тридцати лет. Не больше двадцати. Может, и меньше. Совсем мальчишка, – думал герцог. – Я всегда говорил: невозможно судить о человеке, пока он не умылся. Под слоем грязи может скрываться что угодно».
– Как тебя зовут?
– Радихена.
– Давно ли ты в герцогстве?
– Нет.
– Оно и видно... – вздохнул герцог. – Где ты жил прежде?
– В деревне... – Вдруг в глазах юноши мелькнул ужас: он явно вспомнил кое о чем и торопливо добавил: – Ваше сиятельство!
Вейенто вяло махнул рукой.
– Я не сержусь – не до того...
Он вдруг предстал перед Радихеной не великолепным владыкой, в меховой мантии, с золотой цепью на груди, в сапогах из изумительно тонкой кожи, но обычным человеком – уставшим, не первой молодости. Радихена попытался представить себе женщину, которая ласкает герцога по ночам. Должно быть, добрая. И тоже уставшая.
И Радихена сказал горячо:
– Я не хотел доставлять неприятностей, ваше сиятельство! Там был тоннель, я и пошел...
– Тебя отговаривали, не так ли?
Радихена кивнул.
– Ты не спрашиваешь, спасли ли остальных, – заметил герцог.
Радихена чуть пожал плечами.
– Будет надо – мне скажут...
– Когда ты появился под землей, была отправлена экспедиция. Наши союзники помогли освободить всех, кто попал в неприятную ситуацию. Это – часть нашего договора, так что платить не пришлось. Другое дело – ты и твое вторжение.
Радихена опустил голову.
– Лишние три года в добавление к контракту, – сказал герцог. – Впрочем, – добавил он, – есть и другое решение... Тебе интересно?
– Мне обещали, что вы будете милостивы, ваше сиятельство, – сказал Радихена.
Герцог рассмеялся, но как-то невесело:
– Кто это раздает обещания от моего имени?
– Тот человек, что привез меня сюда.
– Он глупый, – герцог махнул рукой безнадежно, – однако кое в чем ему можно верить... Ты понимаешь, что может означать моя милость?
– Нет, ваше сиятельство, – ответил Радихена. И добавил: – Мне запрещено задавать вам вопросы.
Герцог снова издал смешок.
– Ничего страшного в вопросах нет, уж поверь мне... Особенно если я отвечаю на них без искренности. Но с тобой – другое дело. Если ты спросишь, я отвечу правду. После этого пути назад уже не будет.
– Что означает ваша милость? – спросил Радихена.
– Ты выходишь из области действия закона и переходишь в мою власть. Целиком и полностью, – сказал герцог.
Радихена криво улыбнулся:
– Знакомое состояние. Не сочтите за лишнюю дерзость, ваше сиятельство, но лучше уж вы, чем этот ублюдок господин Адобекк.
– Ты был человеком королевского конюшего?
– Да, – сказал Радихена, морщась.
– Ты видел его?
– Нет.
Стало быть, и он не знает тебя в лицо?
– Откуда? – прямо спросил Радихена. – Разве он бывает в своих деревнях? Разве он интересуется людьми, которых продает в королевский дворец или отправляет на север? Какое ему дело до нашего хлеба, черный он или белый, человечья это еда или эльфийская мерзость? Положим, его крестьяне не хотят высаживать дурные семена, потому что боятся, как бы это не сказалось на их детях, особенно на нерожденных... Ну, и что он делает, этот господин Адобекк? Приезжает, чтобы узнать, почему мы болеем? Нет, он присылает солдат!
– Я понял, – оборвал герцог.
Радихена замолчал, сильно покраснев.
Вейенто сказал:
– Вернемся к прежней теме, хорошо?
– Хорошо, – шепнул Радихена.
Ему вдруг сделалось страшно. Этот человек, то величавый, то совершенно простой, открытый, начинал его пугать. И не столько тем, что затевал нечто жуткое или грандиозное, – нет, скорее тем, что, по ощущению Радихены, не вполне способен был довести до конца ни один из своих замыслов.
– Ты переходишь под мою власть. Весь ты, со всеми твоими потрохами. С твоим будущим, – продолжал герцог. – Твой прежний контракт будет разорван. Больше – никаких контрактов. Ты свободный человек, без всяких денежных условий. Взамен ты будет выполнять мои поручения.
– А потом? – спросил Радихена.
– Что «потом»? – прищурился герцог.
– Потом, когда я их выполню?
– Торгуешься? – осведомился Вейенто.
Радихена, против его ожиданий, не опустил глаз: он набирался наглости с каждым мгновением.
– Да, я торгуюсь, – сказал он.
– «Потом», как ты выражаешься, ты получишь постоянную должность при моем дворе, – Вейенто особенно подчеркнул слово «моем», – собственный дом, некоторый доход, свободу жениться по своему выбору – и будущее для твоих детей.
Радихена задохнулся. Все это было совсем рядом. Все, о чем он не смел мечтать. Оставалось только протянуть руку и взять...
Он склонился перед герцогом и поцеловал его руку.
– Я сделаю что угодно, ваше сиятельство, – сказал Радихена. – Любое ваше приказание. Я никогда не видел никого добрее вас.
– Вот и хорошо, – улыбнулся Вейенто. На сей раз он не запретил Радихене выражать свое почтение подобным образом и не отнял руки. Напротив, положил ладонь ему на рыжую макушку и чуть придавил, понуждая склонить голову еще ниже. – Вот и хорошо. Ты получишь все, что было тебе обещано, после того, как убьешь Талиессина.
КОРОЛЕВСТВО:
ТРЕТЬЕ ЯВЛЕНИЕ ЭЛЬФИЙСКОЙ КРОВИ
Потеряв Ринхвивар, Гион сразу начал стареть. Со стороны могло бы показаться, что правы злые языки, утверждавшие, будто король не представляет собою ничего – пустая красивая оболочка, фантом, созданный его эльфийской женой. Лишь Ринхвивар держала на расстоянии от Гиона старость и не допускала до него болезни; стоило королеве погибнуть, как все недруги короля, и незримые, и имеющие людское обличье, набросились и начали терзать прежде недоступную им жертву.
Золото волос подернуло пеплом, черты лица заострились; морщины не осмелились смять загорелую кожу, но Гион страшно исхудал, и это выглядело еще хуже. Однако ужаснее всего сделался его взгляд, по большей части бессмысленный, как у больного животного, которое не понимает, кто вынудил его страдать.
Во время затянувшегося нездоровья короля правление перешло к Тегану. Сторонники династии с озабоченностью, а враги – с неприкрытым злорадством ожидали: что будет делать королевский сынок, когда земля, не получившая очередного впрыскивания эльфийской крови, откажется давать богатый урожай?
– Ещё увидите, – шептались по окраинам Королевства, – нас скоро постигнет лютый голод... А как иначе? Люди отучились работать. Крестьяне привыкли получать хлеб почти даром. Белый эльфийский хлеб! Никогда прежде наша земля не рождала такого хлеба – и теперь не захочет. Нельзя было идти в кабалу к эльфам. Нельзя было отдавать себя в полную зависимость магии Эльсион Лакар.
– Кровь Эльсион Лакар – вовсе не магия, – возражали другие, настроенные столь же мрачно, как и первые. – Это их свойство.
– Чем магия и свойства различны?
– Магию вызывают, а свойства присущи изначально...
– Умники нашлись! Ну и какая нам разница?
– Да никакой – недород все равно будет...
Недород будет, будут и бунты, и подавления бунтов, и беспорядки внутри страны. И внешние неприятели, ожидающие на севере своего часа, – они тоже имеются, и от них теперь не отмахнуться. Час близится. Потомки Мэлгвина готовы сбросить ярмо власти потомков Гиона.
И вся эта напасть – на плечах восемнадцатилетнего юноши, разом потерявшего и мать, и отца. Юноши, который совершенно не готовился принять власть, ибо и мать, и отец его были полны сил и здоровья и собирались править страной долго, очень долго.
Теган похоронил Ринхвивар, устроив огромный погребальный костер на широкой равнине Изиохона, так что отблески пламени несколько дней потом плескались в волнах моря – или так только казалось? – окрашивая воду багровыми и золотыми пятнами.
Гион ходил по берегу, входил в море по пояс, вытаскивал гирлянды водорослей, алых и синих, и обматывал ими голову; он царапал себя ногтями и резал себе лицо ножом, пытаясь прочертить контуры золотых роз. Жидкая человечья кровь бесполезно поливала землю. Ничто не могло вернуть Ринхвивар.
Наконец король с сыном вернулись в столицу. Теган читал хроники, перелистывал судебные дела – не писаные законы, но бесконечное число случаев, «прецедентов», на основании которых ему предстояло впоследствии выносить приговоры.
Теган забросил своих охотничьих птиц и собак: теперь он навещал их по нескольку минут в день, и животные недоумевали: в чем они провинились, если господин не желает больше проводить с ними время?
Однажды среди ночи король Гион встал с постели и прошел в оружейную. Он собрал десяток хранившихся там мечей и спустился на пустую площадь перед дворцом. Помост уже убрали; ничто не напоминало о празднике, который завершился смертью королевы.
Но Гион помнил каждый шаг, который сделала Ринхвивар в тот день, и пошел по ее незримому следу. И стоило Гиону накрыть босой ступней то место, по которому прошла его жена, как все ее следы вспыхнули ярким золотым огнем.
Для Гиона ночь открыла все, что сохраняла в себе. Он различал красноватое дрожащее пламя там, где из земли торчали клинки. Наклоняясь к каждому из этих явственных следов, он втыкал в прежние лунки рукояти мечей. Гион работал не спеша, безошибочно повторяя прежнее их расположение.
Неожиданно он остановился. Рука его замерла: одна из лунок наполнилась густым фиолетовым свечением. Оно не поднималось вверх, завинчиваясь тонкой спиралью, как остальные, но растекалось бесформенной лужицей.
– Яд! – сказал Гион. – Это было здесь.
Он оставил эту лунку пустой, обошел ее и продолжил свое занятие.
Затем, когда все мечи были распределены таким образом, что на ложе, образованном остриями, мог поместиться один человек, Гион отошел чуть в сторону и принялся исследовать лунные лучи.
Ассэ и Стексэ уже поднялись в небо. Их свет рассеянно стекал на землю, но вскоре луны начали сближаться. Спустя полчаса их тонкие лучи слились, и Гион, ступив в призрачный столб ночного света, медленно поднялся в воздух.
Он не делал никаких движений. Свет сам понес его над землей. Король закрыл глаза, опустил руки. Он перестал чувствовать свое тело и в этом усматривал благо: впервые за все то время, что минуло с мгновения смерти Ринхвивар, у него не болело в груди. Он даже захотел есть – этого с ним тоже давно не случалось.
Улыбка, забытый гость, вернулась на исхудавшее лицо, и выглядела она так же странно, нелепо и даже пугающе, как разряженная пышная красотка среди истлевших мертвецов.
Справа король был залит ярко-синим светом, слева – ядовито-желтым. Если смотреть на него сбоку, то его можно было видеть, однако не полностью, но лишь наполовину. Если же сместиться на несколько шагов и заглянуть прямо в лицо Гиону, то не будет никакого лица, только черная линия, разделяющая желтый и синий цвета. Прозрачные руки по-прежнему свисали вдоль тела, они едва шевелились на слабом ветерке, как мантия медузы.
Сквозь опущенные веки Гион видел площадь и дворец: они приобрели странный вид, дрожали, изгибались, теряли четкость очертаний, и их прямые углы начинали извиваться, точно живые.
Это было забавно. Гион усмехнулся.
Душа, средоточие боли, на время забыла о своих правах, а тело утратило земную тяжесть; король получил наконец возможность передохнуть.
Он поднялся еще выше и остановился прямо над мечами. Еще миг – и он сделает последнее усилие, выпустит лунные лучи, и тогда вернувшаяся земная тяжесть бросит ему навстречу все десять острых клинков. Он думал о предстоящем мгновении, он предвкушал его, и все тело его чесалось от нетерпения: в ожидающей боли таилась сладость, слишком сильная, чтобы, испытав ее, можно было остаться жить.
Сейчас...
Он напрягся и вышел из светового столба.
И полетел вниз.
Сильный толчок отбросил его в сторону: совершенно не та боль, которой он вожделел, пронзила избитое тело. Чужая боль, неприятная. Навязанная кем-то со стороны.
Гион вынужден был открыть глаза.
Над ним низко висело небо, и каждая звезда в небе была отчетливо видна – отдельно от прочих. И Гион понял, что небо являет ему образ одиночества, отныне составляющего для него сущность вселенной.
Он шевельнул пальцами, зарылся в пыль. Рядом кто-то двинулся – сел. Гион повернул голову. Небо исчезло из поля зрения – теперь король видел неясную человеческую тень, наполовину растворенную мраком ночи.
– Теган, – сказал король, – ты напрасно остановил меня. Я все равно уйду.
Теган еле слышно всхлипнул.
«Плачет? – с удивлением подумал Гион. – Этого не может быть!»
И сказал вслух:
– Ты плачешь? Но этого не может быть!
– Не уходите, отец, – сказал Теган. – Я не справлюсь.
– Справишься, – выдохнул король.
– Не уходите, – повторил юноша.
– Я больше не могу, – объяснил Гион. И взмолился: – Отпусти меня. Моя кровь ничего не стоит. Твоя мать накормила эту землю на десятки лет вперед... А я ничего не стою.
Теган осторожно положил ладонь на лоб отца. Узкая, сухая, теплая ладонь.
– У тебя хорошие руки, – сказал Гион, задирая голову так, чтобы поцеловать руку сына. – Как хорошо...
Теган не ответил. Просто сидел рядом, в пыли, на площади, а Гион медленно таял прямо под его руками. Сжав пальцы на плече отца, Теган ощутил пустоту. Видимость телесной оболочки Гиона еще оставалась на площади некоторое время, и вставшее солнце задело ее контуры и зажгло золотом края;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Да, – сказал Радихена. Ему вдруг сделалось очень спокойно. Он вступал в знакомую область произвола – и вдруг осознал, до чего же стосковался по югу с его неписаными, но строго исполняемыми правилами!
* * *
Герцог Вейенто смотрел на человека, которого ему представили как «нарушителя границ». Сейчас было очень неподходящее время. У Вейенто и без этого парня хватало забот.
На территории герцогства сейчас находился Ларренс с ордой своих головорезов: кочевники угрожали Саканьясу, одному из лакомых приграничных городков, что стоял на спорных землях. Время от времени конфликт обострялся, и тогда там шли бои, а добираться до Саканьяса удобнее всего было через Вейенто. Ничего не поделаешь: герцогство Вейенто считалось частью Королевства, и отказать Ларренсу в проходе с войсками было немыслимо. К тому же Вейенто и сам не хотел, чтобы кочевники вторглись в его земли – лучше уж пусть ими занимается Ларренс.
Династическая проблема в Королевстве в эти дни обострилась. Вейенто не мог себе простить неудачи с Хессиционом: но кто мог бы предположить, что старый профессор умрет сразу же после того, как откроет формулу, которую пытался отыскать в течение нескольких десятков лет!
Принцу Талиессину скоро исполнится двадцать. Он взрослеет. Скоро он начнет осознавать свой долг и то блестящее будущее, которое его ожидает, если он не заупрямится, не настоит на браке по любви и сумеет обновить эльфийскую кровь династии. Пока Талиессин – мальчик, терзаемый меланхолией, приступами дурного настроения и чувством собственной неполноценности, устранить его – не такая уж большая проблема. Но если он повзрослеет, убрать с дороги юнца станет гораздо сложнее.
До сих пор Вейенто рассчитывал на свои опыты в Академии. Шпионы, оба преподавателя-гнома, регулярно доносили ему о том, что вроде бы появился подходящий студент. И каждый раз тревога оказывалась ложной: никто из этих «подходящих студентов» не был в состоянии экспериментировать с переходами в мир Эльсион Лакар.
А когда появилась Фейнне – Вейенто упустил ее.
Все эти заботы не давали герцогу спать. И тут ещё какие-то нарушители границ... Хорошо, что гномы – такие буквоеды во всем, что касается правил, установлений и порядков. Герцогу пришлось, правда, раскошелиться, однако на сем инцидент был исчерпан.
Самым простым было бы отправить провинившегося горняка обратно в поселок, а сумму штрафа прибавить к общей сумме его контракта – это увеличит срок его обязательной работы на рудниках на два или три года, только и всего. По поводу второго горняка, раненого, спасенного гномским целителем, было направлено благодарственное письмо, к которому прилагалась штука полотняной материи, вещи, особенно ценимой под землей, поскольку там не умели выделывать ткани.
Нарушитель границы, одетый в чистые штаны и рубаху, босой, был введен в покои двумя стражниками. Он так и стоял между ними, точно арестант, и молча смотрел на герцога.
Вейенто наконец оторвался от своих раздумий и махнул стражам, чтобы уходили. Радихена остался с его сиятельством наедине. Ему не давали никаких указаний насчет того, как себя вести, поэтому он сделал то, что сделал бы, будь перед ним его прежний господин – Адобекк: прошел вперед на несколько шагов, опустился на колени и склонил голову.
– Встань, – сказал герцог недовольно. – Здесь так не делают.
«Южанин, – думал он. – Неисправимый южанин... Но это, может быть, и хорошо... Южанина никто не станет связывать со мной. Даже предполагать такого не станут...»
Радихена послушно встал.
«Рыжий, как и докладывали. Но вовсе не тридцати лет. Не больше двадцати. Может, и меньше. Совсем мальчишка, – думал герцог. – Я всегда говорил: невозможно судить о человеке, пока он не умылся. Под слоем грязи может скрываться что угодно».
– Как тебя зовут?
– Радихена.
– Давно ли ты в герцогстве?
– Нет.
– Оно и видно... – вздохнул герцог. – Где ты жил прежде?
– В деревне... – Вдруг в глазах юноши мелькнул ужас: он явно вспомнил кое о чем и торопливо добавил: – Ваше сиятельство!
Вейенто вяло махнул рукой.
– Я не сержусь – не до того...
Он вдруг предстал перед Радихеной не великолепным владыкой, в меховой мантии, с золотой цепью на груди, в сапогах из изумительно тонкой кожи, но обычным человеком – уставшим, не первой молодости. Радихена попытался представить себе женщину, которая ласкает герцога по ночам. Должно быть, добрая. И тоже уставшая.
И Радихена сказал горячо:
– Я не хотел доставлять неприятностей, ваше сиятельство! Там был тоннель, я и пошел...
– Тебя отговаривали, не так ли?
Радихена кивнул.
– Ты не спрашиваешь, спасли ли остальных, – заметил герцог.
Радихена чуть пожал плечами.
– Будет надо – мне скажут...
– Когда ты появился под землей, была отправлена экспедиция. Наши союзники помогли освободить всех, кто попал в неприятную ситуацию. Это – часть нашего договора, так что платить не пришлось. Другое дело – ты и твое вторжение.
Радихена опустил голову.
– Лишние три года в добавление к контракту, – сказал герцог. – Впрочем, – добавил он, – есть и другое решение... Тебе интересно?
– Мне обещали, что вы будете милостивы, ваше сиятельство, – сказал Радихена.
Герцог рассмеялся, но как-то невесело:
– Кто это раздает обещания от моего имени?
– Тот человек, что привез меня сюда.
– Он глупый, – герцог махнул рукой безнадежно, – однако кое в чем ему можно верить... Ты понимаешь, что может означать моя милость?
– Нет, ваше сиятельство, – ответил Радихена. И добавил: – Мне запрещено задавать вам вопросы.
Герцог снова издал смешок.
– Ничего страшного в вопросах нет, уж поверь мне... Особенно если я отвечаю на них без искренности. Но с тобой – другое дело. Если ты спросишь, я отвечу правду. После этого пути назад уже не будет.
– Что означает ваша милость? – спросил Радихена.
– Ты выходишь из области действия закона и переходишь в мою власть. Целиком и полностью, – сказал герцог.
Радихена криво улыбнулся:
– Знакомое состояние. Не сочтите за лишнюю дерзость, ваше сиятельство, но лучше уж вы, чем этот ублюдок господин Адобекк.
– Ты был человеком королевского конюшего?
– Да, – сказал Радихена, морщась.
– Ты видел его?
– Нет.
Стало быть, и он не знает тебя в лицо?
– Откуда? – прямо спросил Радихена. – Разве он бывает в своих деревнях? Разве он интересуется людьми, которых продает в королевский дворец или отправляет на север? Какое ему дело до нашего хлеба, черный он или белый, человечья это еда или эльфийская мерзость? Положим, его крестьяне не хотят высаживать дурные семена, потому что боятся, как бы это не сказалось на их детях, особенно на нерожденных... Ну, и что он делает, этот господин Адобекк? Приезжает, чтобы узнать, почему мы болеем? Нет, он присылает солдат!
– Я понял, – оборвал герцог.
Радихена замолчал, сильно покраснев.
Вейенто сказал:
– Вернемся к прежней теме, хорошо?
– Хорошо, – шепнул Радихена.
Ему вдруг сделалось страшно. Этот человек, то величавый, то совершенно простой, открытый, начинал его пугать. И не столько тем, что затевал нечто жуткое или грандиозное, – нет, скорее тем, что, по ощущению Радихены, не вполне способен был довести до конца ни один из своих замыслов.
– Ты переходишь под мою власть. Весь ты, со всеми твоими потрохами. С твоим будущим, – продолжал герцог. – Твой прежний контракт будет разорван. Больше – никаких контрактов. Ты свободный человек, без всяких денежных условий. Взамен ты будет выполнять мои поручения.
– А потом? – спросил Радихена.
– Что «потом»? – прищурился герцог.
– Потом, когда я их выполню?
– Торгуешься? – осведомился Вейенто.
Радихена, против его ожиданий, не опустил глаз: он набирался наглости с каждым мгновением.
– Да, я торгуюсь, – сказал он.
– «Потом», как ты выражаешься, ты получишь постоянную должность при моем дворе, – Вейенто особенно подчеркнул слово «моем», – собственный дом, некоторый доход, свободу жениться по своему выбору – и будущее для твоих детей.
Радихена задохнулся. Все это было совсем рядом. Все, о чем он не смел мечтать. Оставалось только протянуть руку и взять...
Он склонился перед герцогом и поцеловал его руку.
– Я сделаю что угодно, ваше сиятельство, – сказал Радихена. – Любое ваше приказание. Я никогда не видел никого добрее вас.
– Вот и хорошо, – улыбнулся Вейенто. На сей раз он не запретил Радихене выражать свое почтение подобным образом и не отнял руки. Напротив, положил ладонь ему на рыжую макушку и чуть придавил, понуждая склонить голову еще ниже. – Вот и хорошо. Ты получишь все, что было тебе обещано, после того, как убьешь Талиессина.
КОРОЛЕВСТВО:
ТРЕТЬЕ ЯВЛЕНИЕ ЭЛЬФИЙСКОЙ КРОВИ
Потеряв Ринхвивар, Гион сразу начал стареть. Со стороны могло бы показаться, что правы злые языки, утверждавшие, будто король не представляет собою ничего – пустая красивая оболочка, фантом, созданный его эльфийской женой. Лишь Ринхвивар держала на расстоянии от Гиона старость и не допускала до него болезни; стоило королеве погибнуть, как все недруги короля, и незримые, и имеющие людское обличье, набросились и начали терзать прежде недоступную им жертву.
Золото волос подернуло пеплом, черты лица заострились; морщины не осмелились смять загорелую кожу, но Гион страшно исхудал, и это выглядело еще хуже. Однако ужаснее всего сделался его взгляд, по большей части бессмысленный, как у больного животного, которое не понимает, кто вынудил его страдать.
Во время затянувшегося нездоровья короля правление перешло к Тегану. Сторонники династии с озабоченностью, а враги – с неприкрытым злорадством ожидали: что будет делать королевский сынок, когда земля, не получившая очередного впрыскивания эльфийской крови, откажется давать богатый урожай?
– Ещё увидите, – шептались по окраинам Королевства, – нас скоро постигнет лютый голод... А как иначе? Люди отучились работать. Крестьяне привыкли получать хлеб почти даром. Белый эльфийский хлеб! Никогда прежде наша земля не рождала такого хлеба – и теперь не захочет. Нельзя было идти в кабалу к эльфам. Нельзя было отдавать себя в полную зависимость магии Эльсион Лакар.
– Кровь Эльсион Лакар – вовсе не магия, – возражали другие, настроенные столь же мрачно, как и первые. – Это их свойство.
– Чем магия и свойства различны?
– Магию вызывают, а свойства присущи изначально...
– Умники нашлись! Ну и какая нам разница?
– Да никакой – недород все равно будет...
Недород будет, будут и бунты, и подавления бунтов, и беспорядки внутри страны. И внешние неприятели, ожидающие на севере своего часа, – они тоже имеются, и от них теперь не отмахнуться. Час близится. Потомки Мэлгвина готовы сбросить ярмо власти потомков Гиона.
И вся эта напасть – на плечах восемнадцатилетнего юноши, разом потерявшего и мать, и отца. Юноши, который совершенно не готовился принять власть, ибо и мать, и отец его были полны сил и здоровья и собирались править страной долго, очень долго.
Теган похоронил Ринхвивар, устроив огромный погребальный костер на широкой равнине Изиохона, так что отблески пламени несколько дней потом плескались в волнах моря – или так только казалось? – окрашивая воду багровыми и золотыми пятнами.
Гион ходил по берегу, входил в море по пояс, вытаскивал гирлянды водорослей, алых и синих, и обматывал ими голову; он царапал себя ногтями и резал себе лицо ножом, пытаясь прочертить контуры золотых роз. Жидкая человечья кровь бесполезно поливала землю. Ничто не могло вернуть Ринхвивар.
Наконец король с сыном вернулись в столицу. Теган читал хроники, перелистывал судебные дела – не писаные законы, но бесконечное число случаев, «прецедентов», на основании которых ему предстояло впоследствии выносить приговоры.
Теган забросил своих охотничьих птиц и собак: теперь он навещал их по нескольку минут в день, и животные недоумевали: в чем они провинились, если господин не желает больше проводить с ними время?
Однажды среди ночи король Гион встал с постели и прошел в оружейную. Он собрал десяток хранившихся там мечей и спустился на пустую площадь перед дворцом. Помост уже убрали; ничто не напоминало о празднике, который завершился смертью королевы.
Но Гион помнил каждый шаг, который сделала Ринхвивар в тот день, и пошел по ее незримому следу. И стоило Гиону накрыть босой ступней то место, по которому прошла его жена, как все ее следы вспыхнули ярким золотым огнем.
Для Гиона ночь открыла все, что сохраняла в себе. Он различал красноватое дрожащее пламя там, где из земли торчали клинки. Наклоняясь к каждому из этих явственных следов, он втыкал в прежние лунки рукояти мечей. Гион работал не спеша, безошибочно повторяя прежнее их расположение.
Неожиданно он остановился. Рука его замерла: одна из лунок наполнилась густым фиолетовым свечением. Оно не поднималось вверх, завинчиваясь тонкой спиралью, как остальные, но растекалось бесформенной лужицей.
– Яд! – сказал Гион. – Это было здесь.
Он оставил эту лунку пустой, обошел ее и продолжил свое занятие.
Затем, когда все мечи были распределены таким образом, что на ложе, образованном остриями, мог поместиться один человек, Гион отошел чуть в сторону и принялся исследовать лунные лучи.
Ассэ и Стексэ уже поднялись в небо. Их свет рассеянно стекал на землю, но вскоре луны начали сближаться. Спустя полчаса их тонкие лучи слились, и Гион, ступив в призрачный столб ночного света, медленно поднялся в воздух.
Он не делал никаких движений. Свет сам понес его над землей. Король закрыл глаза, опустил руки. Он перестал чувствовать свое тело и в этом усматривал благо: впервые за все то время, что минуло с мгновения смерти Ринхвивар, у него не болело в груди. Он даже захотел есть – этого с ним тоже давно не случалось.
Улыбка, забытый гость, вернулась на исхудавшее лицо, и выглядела она так же странно, нелепо и даже пугающе, как разряженная пышная красотка среди истлевших мертвецов.
Справа король был залит ярко-синим светом, слева – ядовито-желтым. Если смотреть на него сбоку, то его можно было видеть, однако не полностью, но лишь наполовину. Если же сместиться на несколько шагов и заглянуть прямо в лицо Гиону, то не будет никакого лица, только черная линия, разделяющая желтый и синий цвета. Прозрачные руки по-прежнему свисали вдоль тела, они едва шевелились на слабом ветерке, как мантия медузы.
Сквозь опущенные веки Гион видел площадь и дворец: они приобрели странный вид, дрожали, изгибались, теряли четкость очертаний, и их прямые углы начинали извиваться, точно живые.
Это было забавно. Гион усмехнулся.
Душа, средоточие боли, на время забыла о своих правах, а тело утратило земную тяжесть; король получил наконец возможность передохнуть.
Он поднялся еще выше и остановился прямо над мечами. Еще миг – и он сделает последнее усилие, выпустит лунные лучи, и тогда вернувшаяся земная тяжесть бросит ему навстречу все десять острых клинков. Он думал о предстоящем мгновении, он предвкушал его, и все тело его чесалось от нетерпения: в ожидающей боли таилась сладость, слишком сильная, чтобы, испытав ее, можно было остаться жить.
Сейчас...
Он напрягся и вышел из светового столба.
И полетел вниз.
Сильный толчок отбросил его в сторону: совершенно не та боль, которой он вожделел, пронзила избитое тело. Чужая боль, неприятная. Навязанная кем-то со стороны.
Гион вынужден был открыть глаза.
Над ним низко висело небо, и каждая звезда в небе была отчетливо видна – отдельно от прочих. И Гион понял, что небо являет ему образ одиночества, отныне составляющего для него сущность вселенной.
Он шевельнул пальцами, зарылся в пыль. Рядом кто-то двинулся – сел. Гион повернул голову. Небо исчезло из поля зрения – теперь король видел неясную человеческую тень, наполовину растворенную мраком ночи.
– Теган, – сказал король, – ты напрасно остановил меня. Я все равно уйду.
Теган еле слышно всхлипнул.
«Плачет? – с удивлением подумал Гион. – Этого не может быть!»
И сказал вслух:
– Ты плачешь? Но этого не может быть!
– Не уходите, отец, – сказал Теган. – Я не справлюсь.
– Справишься, – выдохнул король.
– Не уходите, – повторил юноша.
– Я больше не могу, – объяснил Гион. И взмолился: – Отпусти меня. Моя кровь ничего не стоит. Твоя мать накормила эту землю на десятки лет вперед... А я ничего не стою.
Теган осторожно положил ладонь на лоб отца. Узкая, сухая, теплая ладонь.
– У тебя хорошие руки, – сказал Гион, задирая голову так, чтобы поцеловать руку сына. – Как хорошо...
Теган не ответил. Просто сидел рядом, в пыли, на площади, а Гион медленно таял прямо под его руками. Сжав пальцы на плече отца, Теган ощутил пустоту. Видимость телесной оболочки Гиона еще оставалась на площади некоторое время, и вставшее солнце задело ее контуры и зажгло золотом края;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55