В это время доложили о приезде королевского гонца. Де Кюсси согласился его принять. Вошел гонец и, вежливо поклонившись, передал рыцарю письмо короля.
Дождавшись, когда он уйдет, де Кюсси поспешно распечатал пакет и прочел следующие строки:
«Моему верноподданному, любезному сиру
Гюи де Кюсси.
Решившись помогать Артуру Плантагенету, Бретаньскому герцогу и моему родственнику, в справедливой и законной войне против Иоанна Анжуйского, называющего себя королем Английским, я обещал своему крестнику, что приложу все усилия, чтобы склонить вас на его сторону. Итак, я прошу вас, как только король может просить, собрать немедленно ваших вассалов, рыцарей, оруженосцев, солдат – словом, всех, кто может владеть оружием, – и прибыть с ними в Париж. Мы с Артуром будем ждать вас. Сроку на сборы даю вам десять дней, считая от нынешнего числа. В случае необходимости можете воспользоваться наемными войсками. Это письмо послужит вам разрешением на получение государственного пособия для оплаты наемников.
Писано в Париже, в среду, накануне Рождества Богородицы, покровительству которой мы вас вручаем».
Король.
Искренней радостью светились глаза молодого рыцаря, пока он читал послание короля. Но вот последняя строчка была прочтена, и настроение де Кюсси снова ухудшилось. Он не мог не понимать, что подобное предприятие ему не по карману: для исполнения воли короля требовалось немало денег, а у него не было ни гроша. Рука, в которой он сжимал письмо, безвольно опустилась.
– Проклятая нищета! – вскричал он с досадой, забыв о присутствии пустынника. – Передо иной открываются такие возможности для завоевания счастья почестей и любви, а у меня нет ни монеты, чтобы снарядить свою свиту, в рубище возвратившуюся из Палестины:
– Вы так огорчены, сын мой! – сказал пустынник. – Что вас встревожило?
– Еще бы! Дорога надежд, подвигов и славы открыта передо мной, а я не могу ступить на нее. И виной всему – проклятая бедность, эта непреодолимая преграда, которая всегда стоит на моем пути. И видя, что счастье было почти у меня в руках… Да что говорить! Прочтите это письмо, добрый пустынник, и сами все поймете. От себя же могу добавить, что вместо войска, требуемого королем, я могу выставить только десять человек, да и те – пешие, без оружия, ничем не снаряженные. Мне стыдно возглавить такое войско!
– Не стоит отчаиваться, сын мой, – сказал старец спокойно. – Иногда следует пожертвовать немногим, чтобы приобрести все. Будьте умеренны в расходах: чтобы поддержать вас и вашу свиту до сражения, нужно не много денег. А в бою вы докажете, что не богатство побеждает, а храбрость.
– Не много денег! – повторил де Кюсси печально, я говорил уже вам: у меня нет их совсем.
– Значит, надо продать что-нибудь, и у вас будет нужная сумма. Например, этот вот перстень, сияющий на вашем пальце…
– Нет, никогда! Лучше мне лишиться руки, чем этого перстня. Когда я отправлялся в Святую землю, он был подарен мне храбрым и благородным человеком, графом Танкервильским. Надевая его на палец, добрый граф благословил меня и напутствовал мудрыми советами, которым я стараюсь следовать и по сей день. И хотя, как вы слышали, смерти разлучила нас, я и за золотые горы не расстанусь с этой драгоценностью.
– Я знаю одного ювелира, который заплатил бы хорошие деньги за эту вещицу, но коль вы отказываетесь ее продать, то и говорить не о чем.
– Ни за какие сокровища! Но вот что я вспомнил: у меня есть прекрасный изумруд, купленный когда-то у еврея. Надеюсь, вас не затруднит, почтенный отец, показать его ювелиру, и, если камень ему понравится, попросите прислать деньги как можно скорее.
Пустынник согласился на это предложение и, немного передохнув, отправился в обратный путь. Едва он скрылся из виду, как де Кюсси пригласив к себе Жоделля, приказал ему собрать и привести в замок двести человек, которыми тот прежде командовал. Жоделль повиновался с радостью, поскольку это распоряжение полностью соответствовало его тайным замыслам.
Не прошло и трех дней, а он уже снова вернулся в замок с докладом, что товарищи его здесь и готовы служить под знаменами столь благородного и храброго рыцаря как де Кюсси. Смотр войска был назначен на тот же день, и де Кюсси в сопровождении оруженосца и пажа отправился на опушку леса, где были собраны наемники. Сомкнув ряды, они стояли в таком порядке, что издали даже опытный глаз рыцаря обманулся: только подъехав ближе, он смог разглядеть, что лишь некоторые из них были в латах или в кольчугах, основная, же масса этих свежеиспеченных солдат одета была во что попало. Представив, что с таким «войском» ему придется явиться к Филиппу, де Кюсси впал в отчаяние.
Но случилось то, чего он никак не ожидал, и что должно было существенно поправить его дела. В то время, как он осматривал свое оборванное войско, тропу пересек пожилой человек, который вел за собой осла, навьюченного мешком. Судя по всему, этот крестьянин направлялся в замок.
– Что везешь ты в Кюсси-Магни, добрый человек? – остановил его рыцарь.
– Песок для владельца.
– Песок? Клянусь Богом, это небесный дар! Нам он пригодится для чистки заржавленного оружия. Но для чего же так много? И не ошибся ли ты адресом, мил человек?
Крестьянин подмигнул лукаво и, приблизившись, шепнул на ухо:
– В этом мешке тысяча марок серебра.
– За что и от кого эти деньги?
– Святой пустынник Бернард посылает их сиру де Кюсси. Мне он сказал, что это плата за изумруд.
– Похоже, наши дела идут на поправку! – обрадовался рыцарь. – Гуго де Бар, поезжай скорее в Верной, а ты, Эрмольд де Марей, мой верный паж, отправляйся в Жизор. И пришлите ко мне всех оружейников со всем снаряжением, какое у них найдется. Тысяча марок серебра! Клянусь Богом, у меня будет прекрасное войско!
ГЛАВА IV
В одну из ветреных мрачных ночей по тропинке, пролегающей через Сен-Манденский лес, шел человек плотного сложения, завернутый в длинную епанчу. Его сопровождал мальчик, освещавший дорогу факелом, который от сильного ветра в любую минуту готов был погаснуть.
– Не сбились ли мы с пути? – испуганно спрашивал толстяк. – Помоги господи, я не хотел бы погибнуть в этом лесу.
– Не беспокойтесь, сир, – отвечал мальчик. – Я знаю дорогу так хорошо, что, и закрыв глаза, проведу вас.
– Ладно, коль так. И все-таки мне жутко. Я не люблю ночной лес дьявол силен во мраке. А кроме того, есть и другие опасности.
Говоря это, он налетел и темноте на пень, лежавший поперек дороги. Он споткнулся и упал бы, если бы не ухватился вовремя за плечо мальчика.
– Мерзкие пни да коряги! Да будут прокляты они в этом и будущем мире! – вскричал он в исступлении. – Да будут прокляты в сегодняшней жизни и в вечности! Аминь! Прости, Господи, мое прегрешение, – тотчас же спохватился он. – Я опять повторяю проклятие. Похоже, оно будет до конца дней преследовать меня. Мальчик, долго ли нам еще идти? Постой-ка, что это за странный звук?
– Это ветер шумит в ветвях. Кто незнаком с лесом, тот и представить себе не может, какие причудливые звуки умеет порой производить самый обычный ветер.
– Нет, это злые духи, мальчик, – в страхе причитал толстяк, – это демоны, говорю я тебе! Ну-ка, взгляни вон на тот кустарник: по-моему, там кто-то прячется. Вот опять ветка шелохнулась… Ох! Не дикий ли зверь там затаился?
И, опасаясь чрезвычайно привидений, которые мерещились ему на каждом шагу, он с силой схватил мальчика за руку и стал читать псалмы покаяния.
В это время луна, показавшись из-за облаков, осветила на долю секунды то место, где находились сейчас наши путники. Толстяк, прервав свою молитву, быстро огляделся по сторонам и заметил невдалеке развалины гробницы, а чуть левее – келью пустынника.
– Слава Богу! – воскликнул он. И, пользуясь светом луны, он бросился к двери с такой поспешностью, какую только позволяла ему его тучность.
– Брат Бернард! Брат Бернард! – кричал он, изо всех сил барабаня в дверь кулаками. – Отвори мне! Скорее открой дверь, пока луна снова не скрылась за облаками!
– Кто ты, прерывающий мои молитвы? – спросил отшельник. – И почему так боишься, что луна скроется? Или она просветляет твой разум?
– Это я, брат Бернард, твой друг и помощник в делах господних, – кричал путешественник, стуча все сильнее. – У нас с тобой общее дело в этом бедном государстве. Говорю же тебе, я – твой друг!
– Все мои друзья давно уже на небесах, – отвечал пустынник, отворяя дверь. – Как! Это вы, епископ Парижский?
– Тише! Тише! Не нужно, чтобы мальчик знал, кто я. Я прибыл сюда с тайной миссией и, должен сказать, по очень важному делу.
– Как сказал один из мудрейших: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». И где же будет мальчик во время нашей беседы? Если он также трусит, как ты, то вряд ли захочет остаться за дверью.
– Нет, я не боюсь, святой отец, – ответил мальчик. – Я привык к лесу. Да и что со мной может случиться так близко от твоей хижины…
– Коль так, любезное дитя, – сказал отшельник, погладив его по голове, – посиди у порога. Я лишь притворю дверь, и, если тебя что-нибудь испугает, то войди.
Мальчик послушался, а пустынник вошел в келью вместе с епископом и предложил ему отдохнуть немного прежде, чем они приступят к серьезному разговору. Опустившись на скромное ложе отшельника и переведя дух, епископ начал:
– Я пришел к тебе, брат Бернард, за мудрым советом. Это проклятие, тяготящее наше государство…
– За советом? – перебил его затворник. – Но разве вы сами не знаете, епископ, что предписывает вам ваша должность?
– Выслушай же, да не перебивай. Знаешь ли ты Иоанна д'Арвиля, каноника святой Берты? Он человек умный, тихий, святой…
– Наслышан о нем, – поморщился пустынник, всем своим видом выражая, что он не лучшего мнения об этом человеке. – Весьма наслышан. И что же далее?
– Так вот, несколько дней назад молодой граф Овернский, направлявшийся со своей свитой в Париж, заехал в монастырь святой Берты. Он хотел исповедаться, но так как в его собственных владениях обряд отлучения уже соблюдается, и весьма строго при этом, то граф мудро решил, что можно исповедать грехи свои Иоанну д'Арвилю. Едва покаяние закончилось, каноник поспешил ко мне, чтобы открыть тайну, которая поможет залечить раны государства.
– Как! – возмутился пустынник. – И он посмел нарушить тайну исповеди?
– Нет же! Нет! Вы ошибаетесь, брат Бернард! Это было сказано ему не на исповеди, а в личном разговоре, который происходил уже после покаяния. Итак, граф признался монаху, что Агнесса была обещана ему ее братом, вместе с которым они совершали паломничество в Святую землю. Но брат ее умер, и отец, герцог Штирии не зная об обещании сына, отдал руку своей дочери Филиппу. И вот теперь старый герцог, прослышав, что брак этот признан недействительным Римской церковью, возложил на Оверна, храброго рыцаря и искреннего друга своего умершего сына, обязанность уведомить тайно Агнессу, что он повелевает ей оставить Францию и вернуться домой. И молодой граф поклялся исполнить просьбу отца, чего бы ему это ни стоило. Ради Агнессы он готов на все; и никакие препятствия – ни возможность потерять все свои поместья, ни угроза собственной жизни – не остановят его. Согласилась бы только Агнесса оставить Филиппа – вот в чем вопрос. Именно это каноник узнал от графа, и не на исповеди, как вы было подумали, а в простом разговоре. И вот какой план придумал сей почтенный монах. Ему, как и всем нам, известно, что Агнесса любит Филиппа и что, считая себя его законной супругой, она не покинет его добровольно. Но знает он и то, что королева – гордячка. Если она заметит хотя бы малейшую холодность со стороны Филиппа, то не останется с ним, а уедет к отцу, решив, что король либо неверен ей, либо опасается последствий папского гнева. Для исполнения этого хитрого замысла нужно совсем немного: заронить в сердце Филиппа зерно ревности, намекнув, что его дорогая супруга чересчур любезна по отношению к графу Оверну. Уверяю, этого будет вполне достаточно. Король непременно выкажет свое пренебрежение каким-нибудь жестом или поступком, и Агнесса, не ведая всей правды, потребует возвращения к отцу. Филипп, ревнивый и уязвленный, согласится, а наш: почтенный каноник отправит ее к отцу и, если это угодно Богу, будет награжден за услугу, оказанную Франции. Не правда ли, весьма хитроумный план?
– Ух-ух-ух! – пронзительно заухало в окошко кельи.
– Господи, спаси и сохрани нас, грешных, и защити нас от дьявола, шатающегося в ночи, – пал на колени епископ.
– Что вы так испугались? Это всего лишь филин, – успокоил его пустынник.
Погруженный в раздумье, он замер на несколько минут, опустив плаза и не обращая больше внимания на причитания прелата, распростершегося на полу и бормочущего с перепугу молитвы, перемежаемые проклятьями.
– Должен признаться, этот план настолько же хитроумен, как и жесток, – молвил наконец пустынник. – Но благо Франции для меня превыше всего, и, коль уж вам требуется мое мнение, то скажу: из двух зол выбирают меньшее. А еще я посоветовал бы вам открыть всю правду Гереню – доблестному рыцарю и почтенному епископу. Филипп страшен в гневе: если он заподозрит что-то неладное, должен же кто-нибудь объяснить ему истинную причину такого поступка. Но кто? Я удалился от мирских дел, вы и так слишком заняты своими прихожанами, а канонику святой Верты доверять нельзя. Герень, пожалуй, ближе других к королю, а раз так, значит, ему и осуществлять этот замысел. И он, с присущим ему благоразумием, сделает это. Да, план ваш жесток, но у него есть то преимущество, что, хотя он и разобьет сердце короля и его несчастной супруги, но не допустит кровопролития, возмущений и междоусобной войны, а, может быть, и посодействует снятию проклятия, гнетущего наше бедное государство.
Едва пустынник произнес все это, как с улицы снова донесся вопль, похожий на стон ночной птицы, но еще более дикий и пронзительный. Епископ бросился на колени. Мальчик, испуганно тараща глаза, вбежал в келью и закричал, заикаясь от страха:
– Я не могу оставаться там дольше: дьявол сидит на дереве.
– Где? – воскликнул пустынник. – Даже если это и впрямь сам сатана, я не боюсь его.
С этими словами он вышел из кельи и приблизился к полуразрушенной гробнице, рядом с которой рос огромный развесистый дуб, почти закрывавший ее своими ветвями. И тени испуга не было в его глазах, а лишь удивление, когда он заметил странное человеческое существо, издающее дикие гортанные крики и скачущее с ветки на ветку с быстротой дикой кошки.
– Прочь, сатана, повелеваю тебе именем торжествующего Христа! – крикнул пустынник и поднял небольшой крест, висевший на четках.
– Ах! Ах! Это проклятие! Проклятие! – словно бы испугался наш мнимый дьявол. И, то стеная, то хохоча, он скрылся с такой быстротой, что пустынник не заметил, где именно тот исчез.
– Поднимитесь, отец епископ, ну же, вставайте! – сказал Бернард, входя в келью. – Злое порождение ночи исчезло, растаяло, словно дым. Должен сказать, он никогда не показывался здесь прежде, а теперь, видно, явился, чтобы воспрепятствовать вашему плану. Дьяволу явно не по нутру, что мир и спокойствие хотят возвратить в лоно церкви. Впрочем, все уже позади. Да встаньте же, говорю я вам, и не бойтесь.
Говоря это, пустынник нагнулся и помог прелату подняться с пола.
– Меня никогда не беспокоили подобными посещениями, да и сегодня, мне стоило только показаться – и враг исчез. В этой хижине вы в безопасности. Чего вы боитесь так?
– Ах, брат Бернард, – пролепетал епископ, жмурясь от страха, – ведь мне еще предстоит возвращаться. Признаюсь, мне жутко идти одному через этот лес. А мальчик – разве он сможет меня защитить?
– Не беспокойтесь, я провожу вас, – сказал отшельник. – Путь недалек, я видел у мальчика факел, вот мы его и зажжем.
Все трое отправились в путь. Пустынник, поддерживая епископа под руку, шел с одной стороны, а мальчик, освещая дорогу факелом – с другой. Дойдя до ближайшей деревни, они расстались, и пустынник поспешил в свою келью, чтобы продолжить прерванную молитву.
Между тем, солнце показалось на горизонте, и едва лишь его лучи позолотили верхушки деревьев Венсенского леса, как Галон спустился со старого дуба, росшего в доброй миле от жилища отшельника.
Распрямив затекшие плечи, он громко расхохотался.
– Ха-ха-ха! – давился он от смеха. – Мой храбрый и добрый хозяин запретил пускать меня в замок, если я вернусь за полночь. Но он и не подозревает, какую великую тайну я узнал, будучи вынужден ночевать под открытым небом. И хотя у меня девяносто девять причин не открывать ее, но не достает сотой, а значит, я все ему расскажу. Когда он узнает о заговоре, то либо сам расстроит его, либо уведомит обо всем короля и Оверна; и тогда злоумышленники повиснут, как желуди, на деревьях. Ха-ха-ха! Я не позволю избавиться от проклятия – такого желанного, такого приятного проклятия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Дождавшись, когда он уйдет, де Кюсси поспешно распечатал пакет и прочел следующие строки:
«Моему верноподданному, любезному сиру
Гюи де Кюсси.
Решившись помогать Артуру Плантагенету, Бретаньскому герцогу и моему родственнику, в справедливой и законной войне против Иоанна Анжуйского, называющего себя королем Английским, я обещал своему крестнику, что приложу все усилия, чтобы склонить вас на его сторону. Итак, я прошу вас, как только король может просить, собрать немедленно ваших вассалов, рыцарей, оруженосцев, солдат – словом, всех, кто может владеть оружием, – и прибыть с ними в Париж. Мы с Артуром будем ждать вас. Сроку на сборы даю вам десять дней, считая от нынешнего числа. В случае необходимости можете воспользоваться наемными войсками. Это письмо послужит вам разрешением на получение государственного пособия для оплаты наемников.
Писано в Париже, в среду, накануне Рождества Богородицы, покровительству которой мы вас вручаем».
Король.
Искренней радостью светились глаза молодого рыцаря, пока он читал послание короля. Но вот последняя строчка была прочтена, и настроение де Кюсси снова ухудшилось. Он не мог не понимать, что подобное предприятие ему не по карману: для исполнения воли короля требовалось немало денег, а у него не было ни гроша. Рука, в которой он сжимал письмо, безвольно опустилась.
– Проклятая нищета! – вскричал он с досадой, забыв о присутствии пустынника. – Передо иной открываются такие возможности для завоевания счастья почестей и любви, а у меня нет ни монеты, чтобы снарядить свою свиту, в рубище возвратившуюся из Палестины:
– Вы так огорчены, сын мой! – сказал пустынник. – Что вас встревожило?
– Еще бы! Дорога надежд, подвигов и славы открыта передо мной, а я не могу ступить на нее. И виной всему – проклятая бедность, эта непреодолимая преграда, которая всегда стоит на моем пути. И видя, что счастье было почти у меня в руках… Да что говорить! Прочтите это письмо, добрый пустынник, и сами все поймете. От себя же могу добавить, что вместо войска, требуемого королем, я могу выставить только десять человек, да и те – пешие, без оружия, ничем не снаряженные. Мне стыдно возглавить такое войско!
– Не стоит отчаиваться, сын мой, – сказал старец спокойно. – Иногда следует пожертвовать немногим, чтобы приобрести все. Будьте умеренны в расходах: чтобы поддержать вас и вашу свиту до сражения, нужно не много денег. А в бою вы докажете, что не богатство побеждает, а храбрость.
– Не много денег! – повторил де Кюсси печально, я говорил уже вам: у меня нет их совсем.
– Значит, надо продать что-нибудь, и у вас будет нужная сумма. Например, этот вот перстень, сияющий на вашем пальце…
– Нет, никогда! Лучше мне лишиться руки, чем этого перстня. Когда я отправлялся в Святую землю, он был подарен мне храбрым и благородным человеком, графом Танкервильским. Надевая его на палец, добрый граф благословил меня и напутствовал мудрыми советами, которым я стараюсь следовать и по сей день. И хотя, как вы слышали, смерти разлучила нас, я и за золотые горы не расстанусь с этой драгоценностью.
– Я знаю одного ювелира, который заплатил бы хорошие деньги за эту вещицу, но коль вы отказываетесь ее продать, то и говорить не о чем.
– Ни за какие сокровища! Но вот что я вспомнил: у меня есть прекрасный изумруд, купленный когда-то у еврея. Надеюсь, вас не затруднит, почтенный отец, показать его ювелиру, и, если камень ему понравится, попросите прислать деньги как можно скорее.
Пустынник согласился на это предложение и, немного передохнув, отправился в обратный путь. Едва он скрылся из виду, как де Кюсси пригласив к себе Жоделля, приказал ему собрать и привести в замок двести человек, которыми тот прежде командовал. Жоделль повиновался с радостью, поскольку это распоряжение полностью соответствовало его тайным замыслам.
Не прошло и трех дней, а он уже снова вернулся в замок с докладом, что товарищи его здесь и готовы служить под знаменами столь благородного и храброго рыцаря как де Кюсси. Смотр войска был назначен на тот же день, и де Кюсси в сопровождении оруженосца и пажа отправился на опушку леса, где были собраны наемники. Сомкнув ряды, они стояли в таком порядке, что издали даже опытный глаз рыцаря обманулся: только подъехав ближе, он смог разглядеть, что лишь некоторые из них были в латах или в кольчугах, основная, же масса этих свежеиспеченных солдат одета была во что попало. Представив, что с таким «войском» ему придется явиться к Филиппу, де Кюсси впал в отчаяние.
Но случилось то, чего он никак не ожидал, и что должно было существенно поправить его дела. В то время, как он осматривал свое оборванное войско, тропу пересек пожилой человек, который вел за собой осла, навьюченного мешком. Судя по всему, этот крестьянин направлялся в замок.
– Что везешь ты в Кюсси-Магни, добрый человек? – остановил его рыцарь.
– Песок для владельца.
– Песок? Клянусь Богом, это небесный дар! Нам он пригодится для чистки заржавленного оружия. Но для чего же так много? И не ошибся ли ты адресом, мил человек?
Крестьянин подмигнул лукаво и, приблизившись, шепнул на ухо:
– В этом мешке тысяча марок серебра.
– За что и от кого эти деньги?
– Святой пустынник Бернард посылает их сиру де Кюсси. Мне он сказал, что это плата за изумруд.
– Похоже, наши дела идут на поправку! – обрадовался рыцарь. – Гуго де Бар, поезжай скорее в Верной, а ты, Эрмольд де Марей, мой верный паж, отправляйся в Жизор. И пришлите ко мне всех оружейников со всем снаряжением, какое у них найдется. Тысяча марок серебра! Клянусь Богом, у меня будет прекрасное войско!
ГЛАВА IV
В одну из ветреных мрачных ночей по тропинке, пролегающей через Сен-Манденский лес, шел человек плотного сложения, завернутый в длинную епанчу. Его сопровождал мальчик, освещавший дорогу факелом, который от сильного ветра в любую минуту готов был погаснуть.
– Не сбились ли мы с пути? – испуганно спрашивал толстяк. – Помоги господи, я не хотел бы погибнуть в этом лесу.
– Не беспокойтесь, сир, – отвечал мальчик. – Я знаю дорогу так хорошо, что, и закрыв глаза, проведу вас.
– Ладно, коль так. И все-таки мне жутко. Я не люблю ночной лес дьявол силен во мраке. А кроме того, есть и другие опасности.
Говоря это, он налетел и темноте на пень, лежавший поперек дороги. Он споткнулся и упал бы, если бы не ухватился вовремя за плечо мальчика.
– Мерзкие пни да коряги! Да будут прокляты они в этом и будущем мире! – вскричал он в исступлении. – Да будут прокляты в сегодняшней жизни и в вечности! Аминь! Прости, Господи, мое прегрешение, – тотчас же спохватился он. – Я опять повторяю проклятие. Похоже, оно будет до конца дней преследовать меня. Мальчик, долго ли нам еще идти? Постой-ка, что это за странный звук?
– Это ветер шумит в ветвях. Кто незнаком с лесом, тот и представить себе не может, какие причудливые звуки умеет порой производить самый обычный ветер.
– Нет, это злые духи, мальчик, – в страхе причитал толстяк, – это демоны, говорю я тебе! Ну-ка, взгляни вон на тот кустарник: по-моему, там кто-то прячется. Вот опять ветка шелохнулась… Ох! Не дикий ли зверь там затаился?
И, опасаясь чрезвычайно привидений, которые мерещились ему на каждом шагу, он с силой схватил мальчика за руку и стал читать псалмы покаяния.
В это время луна, показавшись из-за облаков, осветила на долю секунды то место, где находились сейчас наши путники. Толстяк, прервав свою молитву, быстро огляделся по сторонам и заметил невдалеке развалины гробницы, а чуть левее – келью пустынника.
– Слава Богу! – воскликнул он. И, пользуясь светом луны, он бросился к двери с такой поспешностью, какую только позволяла ему его тучность.
– Брат Бернард! Брат Бернард! – кричал он, изо всех сил барабаня в дверь кулаками. – Отвори мне! Скорее открой дверь, пока луна снова не скрылась за облаками!
– Кто ты, прерывающий мои молитвы? – спросил отшельник. – И почему так боишься, что луна скроется? Или она просветляет твой разум?
– Это я, брат Бернард, твой друг и помощник в делах господних, – кричал путешественник, стуча все сильнее. – У нас с тобой общее дело в этом бедном государстве. Говорю же тебе, я – твой друг!
– Все мои друзья давно уже на небесах, – отвечал пустынник, отворяя дверь. – Как! Это вы, епископ Парижский?
– Тише! Тише! Не нужно, чтобы мальчик знал, кто я. Я прибыл сюда с тайной миссией и, должен сказать, по очень важному делу.
– Как сказал один из мудрейших: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». И где же будет мальчик во время нашей беседы? Если он также трусит, как ты, то вряд ли захочет остаться за дверью.
– Нет, я не боюсь, святой отец, – ответил мальчик. – Я привык к лесу. Да и что со мной может случиться так близко от твоей хижины…
– Коль так, любезное дитя, – сказал отшельник, погладив его по голове, – посиди у порога. Я лишь притворю дверь, и, если тебя что-нибудь испугает, то войди.
Мальчик послушался, а пустынник вошел в келью вместе с епископом и предложил ему отдохнуть немного прежде, чем они приступят к серьезному разговору. Опустившись на скромное ложе отшельника и переведя дух, епископ начал:
– Я пришел к тебе, брат Бернард, за мудрым советом. Это проклятие, тяготящее наше государство…
– За советом? – перебил его затворник. – Но разве вы сами не знаете, епископ, что предписывает вам ваша должность?
– Выслушай же, да не перебивай. Знаешь ли ты Иоанна д'Арвиля, каноника святой Берты? Он человек умный, тихий, святой…
– Наслышан о нем, – поморщился пустынник, всем своим видом выражая, что он не лучшего мнения об этом человеке. – Весьма наслышан. И что же далее?
– Так вот, несколько дней назад молодой граф Овернский, направлявшийся со своей свитой в Париж, заехал в монастырь святой Берты. Он хотел исповедаться, но так как в его собственных владениях обряд отлучения уже соблюдается, и весьма строго при этом, то граф мудро решил, что можно исповедать грехи свои Иоанну д'Арвилю. Едва покаяние закончилось, каноник поспешил ко мне, чтобы открыть тайну, которая поможет залечить раны государства.
– Как! – возмутился пустынник. – И он посмел нарушить тайну исповеди?
– Нет же! Нет! Вы ошибаетесь, брат Бернард! Это было сказано ему не на исповеди, а в личном разговоре, который происходил уже после покаяния. Итак, граф признался монаху, что Агнесса была обещана ему ее братом, вместе с которым они совершали паломничество в Святую землю. Но брат ее умер, и отец, герцог Штирии не зная об обещании сына, отдал руку своей дочери Филиппу. И вот теперь старый герцог, прослышав, что брак этот признан недействительным Римской церковью, возложил на Оверна, храброго рыцаря и искреннего друга своего умершего сына, обязанность уведомить тайно Агнессу, что он повелевает ей оставить Францию и вернуться домой. И молодой граф поклялся исполнить просьбу отца, чего бы ему это ни стоило. Ради Агнессы он готов на все; и никакие препятствия – ни возможность потерять все свои поместья, ни угроза собственной жизни – не остановят его. Согласилась бы только Агнесса оставить Филиппа – вот в чем вопрос. Именно это каноник узнал от графа, и не на исповеди, как вы было подумали, а в простом разговоре. И вот какой план придумал сей почтенный монах. Ему, как и всем нам, известно, что Агнесса любит Филиппа и что, считая себя его законной супругой, она не покинет его добровольно. Но знает он и то, что королева – гордячка. Если она заметит хотя бы малейшую холодность со стороны Филиппа, то не останется с ним, а уедет к отцу, решив, что король либо неверен ей, либо опасается последствий папского гнева. Для исполнения этого хитрого замысла нужно совсем немного: заронить в сердце Филиппа зерно ревности, намекнув, что его дорогая супруга чересчур любезна по отношению к графу Оверну. Уверяю, этого будет вполне достаточно. Король непременно выкажет свое пренебрежение каким-нибудь жестом или поступком, и Агнесса, не ведая всей правды, потребует возвращения к отцу. Филипп, ревнивый и уязвленный, согласится, а наш: почтенный каноник отправит ее к отцу и, если это угодно Богу, будет награжден за услугу, оказанную Франции. Не правда ли, весьма хитроумный план?
– Ух-ух-ух! – пронзительно заухало в окошко кельи.
– Господи, спаси и сохрани нас, грешных, и защити нас от дьявола, шатающегося в ночи, – пал на колени епископ.
– Что вы так испугались? Это всего лишь филин, – успокоил его пустынник.
Погруженный в раздумье, он замер на несколько минут, опустив плаза и не обращая больше внимания на причитания прелата, распростершегося на полу и бормочущего с перепугу молитвы, перемежаемые проклятьями.
– Должен признаться, этот план настолько же хитроумен, как и жесток, – молвил наконец пустынник. – Но благо Франции для меня превыше всего, и, коль уж вам требуется мое мнение, то скажу: из двух зол выбирают меньшее. А еще я посоветовал бы вам открыть всю правду Гереню – доблестному рыцарю и почтенному епископу. Филипп страшен в гневе: если он заподозрит что-то неладное, должен же кто-нибудь объяснить ему истинную причину такого поступка. Но кто? Я удалился от мирских дел, вы и так слишком заняты своими прихожанами, а канонику святой Верты доверять нельзя. Герень, пожалуй, ближе других к королю, а раз так, значит, ему и осуществлять этот замысел. И он, с присущим ему благоразумием, сделает это. Да, план ваш жесток, но у него есть то преимущество, что, хотя он и разобьет сердце короля и его несчастной супруги, но не допустит кровопролития, возмущений и междоусобной войны, а, может быть, и посодействует снятию проклятия, гнетущего наше бедное государство.
Едва пустынник произнес все это, как с улицы снова донесся вопль, похожий на стон ночной птицы, но еще более дикий и пронзительный. Епископ бросился на колени. Мальчик, испуганно тараща глаза, вбежал в келью и закричал, заикаясь от страха:
– Я не могу оставаться там дольше: дьявол сидит на дереве.
– Где? – воскликнул пустынник. – Даже если это и впрямь сам сатана, я не боюсь его.
С этими словами он вышел из кельи и приблизился к полуразрушенной гробнице, рядом с которой рос огромный развесистый дуб, почти закрывавший ее своими ветвями. И тени испуга не было в его глазах, а лишь удивление, когда он заметил странное человеческое существо, издающее дикие гортанные крики и скачущее с ветки на ветку с быстротой дикой кошки.
– Прочь, сатана, повелеваю тебе именем торжествующего Христа! – крикнул пустынник и поднял небольшой крест, висевший на четках.
– Ах! Ах! Это проклятие! Проклятие! – словно бы испугался наш мнимый дьявол. И, то стеная, то хохоча, он скрылся с такой быстротой, что пустынник не заметил, где именно тот исчез.
– Поднимитесь, отец епископ, ну же, вставайте! – сказал Бернард, входя в келью. – Злое порождение ночи исчезло, растаяло, словно дым. Должен сказать, он никогда не показывался здесь прежде, а теперь, видно, явился, чтобы воспрепятствовать вашему плану. Дьяволу явно не по нутру, что мир и спокойствие хотят возвратить в лоно церкви. Впрочем, все уже позади. Да встаньте же, говорю я вам, и не бойтесь.
Говоря это, пустынник нагнулся и помог прелату подняться с пола.
– Меня никогда не беспокоили подобными посещениями, да и сегодня, мне стоило только показаться – и враг исчез. В этой хижине вы в безопасности. Чего вы боитесь так?
– Ах, брат Бернард, – пролепетал епископ, жмурясь от страха, – ведь мне еще предстоит возвращаться. Признаюсь, мне жутко идти одному через этот лес. А мальчик – разве он сможет меня защитить?
– Не беспокойтесь, я провожу вас, – сказал отшельник. – Путь недалек, я видел у мальчика факел, вот мы его и зажжем.
Все трое отправились в путь. Пустынник, поддерживая епископа под руку, шел с одной стороны, а мальчик, освещая дорогу факелом – с другой. Дойдя до ближайшей деревни, они расстались, и пустынник поспешил в свою келью, чтобы продолжить прерванную молитву.
Между тем, солнце показалось на горизонте, и едва лишь его лучи позолотили верхушки деревьев Венсенского леса, как Галон спустился со старого дуба, росшего в доброй миле от жилища отшельника.
Распрямив затекшие плечи, он громко расхохотался.
– Ха-ха-ха! – давился он от смеха. – Мой храбрый и добрый хозяин запретил пускать меня в замок, если я вернусь за полночь. Но он и не подозревает, какую великую тайну я узнал, будучи вынужден ночевать под открытым небом. И хотя у меня девяносто девять причин не открывать ее, но не достает сотой, а значит, я все ему расскажу. Когда он узнает о заговоре, то либо сам расстроит его, либо уведомит обо всем короля и Оверна; и тогда злоумышленники повиснут, как желуди, на деревьях. Ха-ха-ха! Я не позволю избавиться от проклятия – такого желанного, такого приятного проклятия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23