А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Всего вам доброго, – попрощался Карл Францевич. – Мне бы хотелось надеяться, что мы еще продолжим наше плодотворное сотрудничество.
Олег неопределенно пожал плечами.
– Да, кстати, едва не забыл! – Иностранец остановился на пороге. – Вашими полотнами заинтересовались зарубежные коллекционеры. Надеюсь, вы простите меня за то, что я дал им ваш адрес и номера телефонов – того, что в мастерской, и мобильного.
– Заинтересовались?… – Художник решил, что ослышался.
– Именно так, милейший Олег Ильич, именно так. Советую вам не продешевить. Они все равно купят. Это истинные ценители. Они умею различить подлинный талант. До свидания…
Карл Францевич ушел. Дверь закрылась. Ошеломленный Олег глядел на нее, как завороженный, глупо хлопая ресницами. Неужели его мечты начали сбываться?!
Он перевел взгляд на стол. Там лежала очередная пачка долларов. Художник взял ее в руки и почувствовал, как в нем просыпается чувство уверенности в своих силах, которое он уже начал терять из-за творческих неудач.
Живем!!! – мысленно вскричал Олег. Какая-то неестественная радость заполонила все его естество, и художник затанцевал, запрыгал по мастерской как молодой козлик.
Так случается с умирающим от голода и жажды путником, наткнувшимся на оазис посреди пустыни, а в нем – водоем с чистой родниковой водой, над которым растут пальмы и созревают кокосы и бананы.
Еще совсем недавно Олег чувствовал себя никчемным неудачником. Одним из тех мазил, которые вечно плачутся, что общество не оценило их талант. И которые топят последние его крохи в вине.
Встреча со странным немцем все поставила на свои места. Он востребован! Олег совершенно не сомневался, что ему скоро позвонят упомянутые Карлом Францевичем коллекционеры. Этот иностранец слов на ветер не бросает.
И вообще – какое Олегу дело до чиновного взяточника?! (Кстати, он узнал, что позирующего звали не Илья Максимович, а Ильяс Максудович, и работает он первым заместителем мэра). Тем более, что цветущий вид натуры предполагал долгую и успешную жизнь.
За время работы над портретом (немногим больше месяца; Олега сильно задержал процесс приготовления красок вручную) чиновный клиент не изменился ни на йоту, что почти успокоило художника.
Каждый топчет в этой жизни свою тропу, в том числе и я, думал Олег, и не моя проблема, если она пересекается с чьей-то другой. И не только пересекается, но и затаптывает ее.
Художник перевел взгляд на стол, который он прикрыл листом ватмана – вместо скатерти. Иностранец оставил драгоценное фалерно; забыл? Вряд ли. Какое-то время Олег колебался, а затем решительно налил себе полстакана и выпил, смакуя каждый глоток.
Да, это и впрямь было не вино, а нектар. «Оставлю… для особых случаев», – решил художник. Чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, он вызвал такси, чтобы доехать до своего дома, и, замкнув мастерскую, вышел на улицу.
Такси еще не подъехало и Олег от нечего делать начал рассматривать прохожих, классифицируя их, как портретист, по типам лиц. Неожиданно он почувствовал на себе чей-то острый пронизывающий взгляд. Художник даже вздрогнул от неприятно чувства, будто ему бросили за шиворот кусочек льда.
Олег посмотрел на противоположную сторону улицы и увидел, что там стоит странного вида старик. Он был высок и прям, несмотря на годы, которые выдавала его седая борода и худое аскетическое лицо, изборожденное глубокими морщинами.
Одежда старика и вовсе была невероятна в современных городских условиях. Он был одет в подпоясанную сыромятным ремешком, длинную домотканую рубаху с красной вышивкой по вороту, полосатые портки и лапты с обмотками, закрепленные на лодыжках тонкой бечевой.
На плече у старика висела вышитая бисером кожаная сума – та, что в свое время называлась калитой Калита – старинное народное название денежной сумки или мешка; делалась преимущественно из кожи или из сафьяна с вышитыми изображениями зверей и птиц.

. В руках он держал клюку, а длинные белые волосы на лбу были схвачены темно-красной лентой.
Но самыми примечательными были глаза старика. Огромные, бездонные и голубые, как весеннее небо, они, казалось, смотрели прямо в душу Олега.
Не выдержав их неистового напора, Олег отшатнулся и на мгновение прикрыл лицо рукой. А когда снова посмотрел на старика, то его уже там не было. Он словно испарился. Лишь стайка сизых голубей вдруг упала с небес на то место и начала деловито клевать раскрошенное печенье, которое бросал им под присмотром няньки крохотный карапуз.
«Что это? – спрашивал себя Олег в сотый раз. – Видение? Возможно. А что если это Дедко? Приехал меня навестить… – Он мысленно рассмеялся; правда, смех этот был мрачноват. – Мы ведь теперь с ним почти кореша… Нет, вряд ли. Совсем не похож. Дедко будет пониже и пошире в плечах. А этот высокий, худой… и сильно похож на волхва, как его изображали дореволюционные художники. Смешно… Волхв в нашем городе. Нет, братец кролик, ты с этим фалерно будь поосторожней. Не исключено, что в нем образовался от длительного хранения какой-то галлюциноген. Вполне возможно…»
На город надвигалась гроза. Небо вдруг стало черным, а затем местами окрасилось в красный цвет – словно в сажу добавили киновари. Сильный порыв ветра обломал толстую ветку дерева, что росло на обочине улицы, и она упала прямо перед бампером такси.
Побледневший от страха таксист, чудом сумевший затормозить в последний момент, – наверное, чисто интуитивно – истово перекрестился.

Глава 16

Олег был в загуле вторую неделю. За это время он по нескольку раз отметился почти во всех приличных ресторанах города и даже посетил казино «Золотой век». В это престижное заведение хаживали в основном те, у кого денег куры не клюют. А он налился под завязку спиртным и пошел.
И самое удивительное – выиграл!
Десять с половиной тысяч долларов ему принесли на блюдечке с голубой каемкой. От большого удивления Олег заказал на тысячу фейерверк, чтобы поблагодарить удачу, а остальные попытался пропить, но не получилось – провинция…
Это в Монте-Карло можно за вечер спустить в ресторане тысяч двадцать, а в городе, где жил художник, на выигранные в казино деньги можно было напоить все взрослое население до положения риз.
Ему везло. Удивительно везло. За что бы он ни брался, все превращалось в деньги. Иногда Олег даже начинал пугаться такого непонятного везения.
У него купили все его картины; даже те, что он когда-то писал левой ногой. И что характерно, покупателями были чаще всего иностранцы, которые платили, почти не торгуясь. Но самое смешное – Олег наконец узнал истинную цену своих полотен.
Как-то ему попалась в Интернете одна статейка, в которой рассказывалось о современном искусстве и торгах на зарубежных аукционах. У Олега глаза полезли на лоб, когда он прочитал там свою фамилию и то, что одну из его картин купили… почти за сто тысяч долларов!
Это была фантастика. Он точно помнил, что отдал ее иностранцу за пять тысяч зеленых бумажек. Как могло такое случится, что цены на его произведения взлетели до небес?!
Тогда Олег стал продавать свои полотна на порядок дороже. И все равно к нему выстраивалась очередь. О нем писали центральные газеты, его стали показывать по телевидению, и не только по местному, а однажды он удостоился публичной похвалы самого Церетели.
Олег стал модным художником. Что это такое, он узнал, когда его начали приглашать на различные светские тусовки и в «приличные» дома. Временами (когда он еще был трезвым) Олег сам себе начинал казаться комнатной собачкой редкой породы типа чихуа-хуа.
Непривычный к такому пристальному вниманию к своей персоне, художник прятался по углам, но его все равно вытаскивали на свет ясный, и ему приходилось выкаблучиваться перед толпой разряженных «новых» господ, надувая щеки и изображая из себя что-то такое-эдакое.
Когда ему это паясничанье надоедало, он напивался до неприличия, что никак не сказывалось на его имидже. Даже наоборот – тусовщики объясняли выходки пьяного Олега квинтэссенцией творческой личности.
В конечном итоге, устав от гламурной жизни, он стал избегать выходов в свет, мотивируя свое поведение большим количеством заказов, которые обязательно нужно выполнить в срок. Этот довод для городской бизнес-элиты оказался весьма убедительным – деловые люди понимали, что работа, которая приносит деньги и славу, прежде всего.
На самом деле Олег писал очень мало. Он вдруг утратил интерес к своему ремеслу. Тех денег, что лежали у него на счете, Олегу могло хватить до нового пришествия. Тем более, что он не привык шиковать.
А другого стимула к творчеству художник найти не мог. Он плыл по течению, даже не делая попыток выбраться на берег…
Карл Францевич почему-то не объявлялся. Он как в воду канул. Олег наводил о нем справки, но никто ничего о нем не знал.
Однажды художник поехал к нему на квартиру. Его словно тянул к себе этот загадочный иностранец.
Но в пентхаусе уже жили другие люди, какой-то хорошо упакованный господин. Его домработница, с которой Олег столкнулся на лестничной площадке (она как раз выводила гулять пса, премерзкого и злобного с виду питбуля) сказала, что никогда не слышала об иностранце, и что ее хозяева живут в этой квартире уже три года.
Ее ответ сильно озадачил Олега, который не знал, что и думать.
Конечно, можно было спросить у Ильяса Максудовича, но художник почему-то поостерегся это делать. Впрочем, скорее всего, он и не смог бы выйти с ним на контакт. Бывшего заместителя мэра избрали депутатом Государственной Думы, и теперь он заседал в Москве.
Сегодня Олег решил навестить когда-то горячо любимый им бар «Олимп». Он не был в нем уже очень давно. Ему хотелось полностью освободиться от реалий прошлой жизни, зажить по-новому.
Когда у него появилось много денег, он сделал капитальный ремонт мастерской и квартиры; в квартире художник поменял всю старую мебель, двери и окна. Полы в ней были паркетными, поэтому Олег их оставил, как память о родителях, только отциклевал и покрыл очень стойким лаком.
А еще он избегал встреч со своими коллегами, даже не приходил на отчетное собрание союза художников. И не потому, что возгордился, а из-за примитивной зависти собратьев по ремеслу, которая непременно должна была обрушиться на него многотонной лавиной. Ему очень не хотелось под нее подставляться.
Олег уже был далеко не мальчик, и хорошо представлял, какие разговоры идут среди членов союза. Он оказался первым из живых художников, проживающих в городе, кто добился международного признания.
Но даже успех Радлова на зарубежных аукционах не так больно бил по самолюбию коллег Олега, как его баснословные, по их мнению, заработки. Этого не смог пережить спокойно даже твердокаменный ленинец Злотник, сам далеко не бедствующий и сумевший каким-то образом купить своим двум отпрыскам дома в Англии.
(Впрочем, его кумир, Ульянов-Ленин, предводитель мировой голытьбы, тоже как-то умудрялся никогда не ощущать денежных затруднений и в эмиграции жил на широкую ногу).
На собрании Злотник внес предложение вывести Олега из состава правления как уклониста, который не участвует в общественной жизни союза художников. За это проголосовали почти все присутствующие на собрании.
Кто бы в этом сомневался…
Сегодня Усика Сарафяна не было. Усевшись за свободный столик, Олег сделал заказ и с интересом огляделся. «Олимп» был тот же и в то же время какой-то другой. Присмотревшись внимательней, художник понял, что его смутило.
Усик-Сусик заменил стойку бара. Вместо прежнего деревянного короба сверкало никелем экстравагантное суперсовременное сооружение, дизайнерский изыск. Новая стойка подходила мрачноватому полуподвальному помещению как корове седло.
Не успел Олег выпить первую рюмку, как в бар ввалилась четверка закадычных дружков. Вавочкин, Шуршиков, Прусман и Хрестюк уже были слегка навеселе. Наверное, зашли в бар добавить, понял Олег.
Поднявшись, чтобы привлечь к себе внимание, он позвал их, повысив голос, так как в «Олимпе» было шумно.
– Здорово, Олежка! – с чувством потряс ему руку Вавочкин. – Сто лет тебя не видел.
Он говорил, а его глаза были прикованы к столу, который Олегу накрыли по высшему разряду.
– Привет, – доброжелательно сказал Шуршиков, и рука Олега утонула пухлой, словно перина, ладони писателя.
– Да-а, нам так не жить… – с подковыркой бросил Прусман, но его рукопожатие было крепким и вполне дружеским. – Такой коньяк пивали только баре…
А Хрестюк полез обниматься. С чувством облобызав Олега, он не без пафоса выдал несколько стихотворных строк:
– Шаги в опустевшем доме. Как холод внезапный – летом. В оконном застыл проеме художник – автопортретом. Чертовски рад лицезреть твой нордический лик, дружище!
– Взаимно, – ответил Олег и сделал рукой приглашающий жест. – Присаживайтесь. Сегодня я угощаю.
– Хорошие слова и, главное, вовремя сказанные, – обрадовался Вавочкин и плюхнулся в креслице рядом с Олегом.
Остальные тоже не стали церемониться, и вскоре за столом воцарилась привычная атмосфера дружеского застолья.
Впервые за долгие дни и недели Олег почувствовал себя в своей тарелке. Он шутил, смеялся, его подкалывали, он тоже не оставался в долгу… Никто из четверых друзей-приятелей не заискивал перед ним, не пел дифирамбы, не заставлял рассказывать, как у него прорезался талант, признанный на международном уровне.
Обстановка за столом была, как прежде… ну, может, чуточку не такая, менее искренняя, но все же, все же…
Художник увидел ее, едва она вошла в бар. Она остановилась на пороге и осмотрелась. Ее безразличный взгляд скользнул поверх голов, лишь на миг зацепившись за внезапно побледневшего от какого-то предчувствия Олега, который слегка привстал. Затем она прошла к стойке бара, где села на высокий круглый стульчак и что-то себе заказала.
С этой минуты бар для Олега стал пустым. Вокруг мельтешили какие-то полупрозрачные тени, Хрестюк начал читать свои новые стихи, но его слова доходили до художника словно сквозь толщу воды и звучали глухо и невыразительно, а светильники начали мерцать как звезды, освещая своим холодным неземным светом только ее.
Кто она? – вопрошал сам себя Олег. И по дорогой одежде, купленной явно не на вещевом рынке, и по поведению девушки было видно, что она – не путана. Ей уже минуло немало лет, где-то около тридцати; возраст натурщиков художник определял с большой точностью.
Это женщинам только кажется, что различные косметические ухищрения и подтяжки кожи лица делают их моложе. Приятное во всех отношениях заблуждение. Пусть их.
Но человека проницательного, в особенности художника, которому довелось сделать сотни рисунков живой натуры, трудно провести. Одна маленькая морщинка на все еще точеной, «лебединой», женской шее может рассказать ему многое, и даже подчищенная дата рождения в паспорте не сможет поколебать мнение специалиста.
Что она забыла в баре, который ну никак нельзя было назвать популярным и престижным среди состоятельных горожан? Эта мысль не давала Олегу покоя. И почему она одна…
Девушка была красива. Но не той броской красотой, на которую так падки глянцевые журналы или различные конкурсы красоты, а какой-то домашней, мягкой и светлой. Да и ее параметры не подходили под общепринятые стандарты.
Она была невысокого роста, но фигуристая. Черные волосы девушка заплела в короткую толстую косу и перевязала алой шелковой лентой. Но особенно поражали ее ножки. Они были совершенной формы. Такие ноги имели древнегреческие богини, изваянные в мраморе.
К глубокому сожалению и недовольству художника, девушка привлекла не только его внимание. Пока он пребывал в некотором замешательстве, заключавшемся в вечном вопросе русских интеллигентов «что делать и как быть?» – подойти к ней прямо сейчас или чуть позже, девушку окружили несколько парней, наперебой предлагая ей свою компанию.
Она вежливо отмахивалась, погруженная в невеселые мысли (судя по несколько мрачноватому выражении ее миловидного личика), но парни не отставали. Особенно вел себя напористо один из них, крутолобый здоровяк с характерным бритым затылком. Раньше в баре Олег его не видел.
Но девушка на уговоры не поддавалась. Она упрямо крутила головой и говорила «нет». Тогда совсем потерявший голову здоровяк схватил ее на руки и под гогот приятелей понес к своему столику.
Увидев это, Олег вскочил, кипя праведным гневом, но его придержал за рукав Прусман, который исподтишка наблюдал за художником.
– Не лезь, остынь, – сказал он с нажимом. – Я знаю этих отморозков. Им человека зарезать, что тебе стакан воды выпить.
– Пусти!
– Не чуди, Олег. Это гораздо серьезней, чем ты думаешь. Будет драка, а потом и другие неприятности. Кулаками махать – это не наш профиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31