А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Таких денег мистеру Бэнгу хватило бы практически на любые фантазии и развлечения, при том, что основной капитал оставался бы нетронутым. Конечно, в Британии наблюдался определенный процент инфляции и сохранение капитала было бы иллюзорным. Однако если тратить только ту часть процента, которая давалась мистеру Бэнгу свыше инфляции, то капитал действительно оставался бы нетронутым.
У мистера Бэнга были денежные обязательства. Он финансировал работу нескольких исследовательских центров, занимался благотворительностью, и эта деятельность, конечно, подтачивала его капитал. В том объеме, в котором мистер Бэнг позволял себе в настоящее время, она обходилось ему примерно в сто двадцать тысяч фунтов в месяц. Однако никто не сказал, что мистер Бэнг обязан поддерживать все эти начинания. Одним росчерком пера, нет, даже просто одной фразой, распоряжением, отданным мистеру Локхарту, пара десятков кормящихся от мистера Бэнга ученых оказалась бы на улице, а центры были бы закрыты.
Деревня в Судане могла бы процветать и далее, потому что усилия по ее содержанию обходились мистеру Бэнгу всего лишь в восемь тысяч фунтов в месяц, – потрата, которая не повлияла бы на его финансовое положение. А ученые нашли бы себе новую дойную корову...
«А что, если так и поступить? – тешил себя фантазией мистер Бэнг. – Раз моя деятельность полный фарс, если это никому не нужно... Ну и пусть все убираются к чертовой матери. Себя, я, слава богу, обеспечил до конца дней своих... Я окружен тихой ненавистью союзников и открытой ненавистью оппонентов. Зачем мне это нужно?»
Размышляя таким образом, мистер Бэнг лукавил: он знал, что вряд ли так поступит. Ну разве можно так вот, запросто, отказаться от того, что считаешь делом своей жизни? Мистеру Бэнгу было всего сорок лет, и он был вполне здоров. Чем же он занял бы себя в оставшиеся тридцать-сорок лет своей жизни? Если ему было скучно даже при активной деятельности, которую он вел в настоящее время, что уж говорить о полном отсутствии какой-либо деятельности?
Мистеру Бэнгу захотелось вырваться из духоты замка. В кабинете возилась уборщица, повар шумел о чем-то на кухне. Он готовил утку по-пекински и оживленно обсуждал с экономкой, как привесить эту самую утку в духовке так, чтобы она не жарилась в собственном жире.
– Мистер Локхарт, вызовите шофера. Я хочу съездить в Кембридж.
У мистера Бэнга было три автомобиля, но он не любил водить сам. Ситроеном пользовался повар. Микроавтобус использовали для транспортировки гостей мистера Бэнга: в нем было семь пассажирских мест и четыре телевизора. Сам мистер Бэнг любил пользоваться третьей автомашиной – роскошным саабом.
Когда он проходил мимо кухни, его окликнул повар.
– Что, Джованни, хочешь похвастаться, как тебе удалось подвесить утку в духовке?
– Сэр, как вы узнали?
– Утка прислала мне жалобу по электронной почте на твое бесчеловечное, точнее безуточное , отношение к ней.
– А, вы слышали мой разговор с Сэндрой... – догадался повар. – Я хочу, чтобы они получились сочными, а кожица была бы хрустящей.
Мистер Бэнг заглянул в духовку. Там деловито висели две утки, подвязанные за крылышки к решетке, установленной в верхней части духовки.
– Видите ли, сэр, там, где я покупаю уток, их продают без шей. Китайцы привешивают утку за шею. Я специально проверил рецепт и даже передачу посмотрел.
– Джованни, ты – гений.
– Ну. Вы же похвастались мне обложкой вашей новой книжки? Вот и я не мог сдержаться и поделился своим открытием...
– Не торопись... Вдруг они у тебя упадут во время жарки...
– Я привязал их специальным шнуром...
– В России, когда хотели добиться подобного эффекта, жарили курицу на бутылке...
– Но не будет ли это считаться надругательством над птицей?
Мистеру Бэнгу припомнилась фраза о пивной бутылке, произнесенная вчера Нелли, и ему стало противно.
– Хорошо, Джованни. Мне нужно идти.
– Попробуйте, какое я приготовил жаркое! – повар откуда ни возьмись вытащил кастрюлю и принялся накладывать в тарелку кусочки мяса. – Я не отпущу вас голодным!
– Я вернусь к обеду... Я не хочу есть...
Отговорки были напрасны. Мистер Бэнг отведал жаркое. Мясо было жестковатым.
– Жестковато? – спросил повар настороженно.
– Вкусно, но можно еще потушить... А зачем нам и жаркое, и утки?
– Чтобы вы не ходили в этот пошлый «Краснорожий Лев»... Поужинайте сегодня дома!
– Ты моя мама. Причем итальянская мама... – рассмеялся Николас.
Шофер немного задержался, и мистер Бэнг подумал, не сесть ли ему за руль самому. Но в конце концов сааб подкатил к крыльцу, и он уселся на заднее сидение.
– В Кембридж по Newmarket Road, любезный, – промолвил он и погрузился в думы.
«Вот так... У повара заботы простые и неприметные, но для него они составляют смысл его жизни. Как подвесить в духовке утку, дотушено ли жаркое... Бросить бы все и посвящать целые дни обсуждению тонкостей различных кулинарных рецептов... Но это иллюзия. Если не бежать вперед что есть сил – обязательно окажешься позади. И зачем я отправился в город? Просто невозможно стало находиться дома. Мой кабинет – такой изысканный, такой роскошный, стал для меня камерой пыток. Эти несколько дней, пока падал курс акций, стоили мне трех лет жизни. Каково! За три дня я потерял целое состояние, которое иной человек не заработает за всю жизнь!»
При въезде в Кембридж машина остановилась на светофоре. Перед глазами мистера Бэнга оказалась вывеска туристического агентства.
– В Санкт-Петербург! – прошептал он и, ничего не сказав шоферу, вышел из машины.
?
Петербург встретил своего блудного сына бессловесным мутным рассветом. На всякий случай Николай все эти годы сохранял российское гражданство, и поэтому ему не потребовалось визы, чтобы прилететь в родную страну. Такси мягко скользило по бесшумным спящим улицам. Он ехал домой, позвонив из аэропорта родителям и доведя обоих до сердечных приступов. За прошедшие двадцать лет сын виделся с ними только три раза, и то не он, а они приезжали в Британию навещать его.
Город за двадцать лет изменился и в то же время остался прежним. Николая внезапно охватило чувство небывалого, сказочного комфорта и покоя. Он дома. Он попытался представить, что этих двадцати лет вовсе не было, что он, дождавшись, когда сведут мосты, возвращается домой с вечеринки. Однако марево скоро развеялось. Все-таки по улицам родного города едет не Николай, а мистер Николас Бэнг. Он не мог сбросить с себя налет принадлежности к чужбине.
– По-русски говорите? – спросил таксист.
– А что вас заставило решить, что я не говорю по-русски?
– Выглядите, как иностранец... – был ответ таксиста.
– Вы считаете, мне следует переодеться, чтобы слиться с толпой?
Таксист оценивающе посмотрел на мистера Бэнга.
– Не поможет. У вас лицо не наше. Вас любой школьник-шпаненок раскусит... Так что если приехали сюда шпионить, лучше сразу идите на Литейный с повинной...
– Хорошо, я подумаю над вашим предложением, – отшутился Николай, хотя непроизвольно поежился. В этом таксисте просто клокотал дух гэбэшника.
Он замолчал и отвернулся к окну. Они свернули на знакомую с детства улицу. Оказывается, так просто. Сонным рассветом подъехать к своему дому. Комок подкатил к горлу. Ему захотелось плакать. В голове внезапно завертелась песня Галича...
Послушай, послушай, не смейся, когда я вернусь,
и прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
и прямо с вокзала в ничтожный, кромешный, раешный,
ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь.
Когда я вернусь... А когда я вернусь?..
«Вот и вернулся, – подумал Николай, когда такси остановилось во дворе родного дома. – Сколько раз мне снилось, как я возвращаюсь сюда... Я настолько задушил в себе эту тоску, что теперь кажется невероятным, что за двадцать лет ни разу не пришло в голову такой простой мысли – купить билет на самолет и прилететь... Чего я боялся? Старых разборок? Глупости... Столько воды утекло».
Вид дома, однако, убеждал Николая в обратном.
«Как такое может быть? Ничего не изменилось... Тот же облупленный вход в подъезд».
Расплатившись с таксистом, Николай взлетел по лестнице на четвертый этаж, мимолетно отметив, что в подъезде, как и тогда, как и всегда, воняло мочой.
Дверь открыла мама.
– Мама!
Он обнял ее. Она стала совсем хрупкой старушкой. Где-то на заднем плане появился сгорбившийся отец. У него в зубах красовалась неизменная «беломорина».
– Мог хотя бы предупредить! – заплакала мать.
– Молодец, что приехал... – заговорил отец слегка дрожащим голосом.
– Как вы тут живете? В подъезде вонь... Сколько раз я предлагал вам переехать... Ну, пусть не ко мне, так хоть на Кипр или Багамы...
– Мы из того рода грибы... где выросли, там и сгнием, – хрипло сказал отец.
– Ты не волнуйся, мы ни в чем не нуждаемся. Тех денег, что ты нам посылаешь, нам даже слишком много. Мы откладываем. Тебе останется!
– Бред, – пробормотал Николай.
– Давай за стол, – сказал отец. – Выпьем за встречу.
Мать налила ему тарелку борща. Борщ показался ему вкуснее, чем стряпня его виртуозного итальянского повара. Водка же была отвратительной.
– Где вы берете такую гадость? – спросил он, откашливаясь.
– Ничего, сынок... Это вкус отечества. Привыкнешь.
Отец был прав. Николай, выпив первую рюмку с отцом, больше не просыхал. Каждый старый знакомый заставлял его выпить, а когда Николай пытался отмахиваться, его называли зажравшимся буржуем. Водка странным образом начала руководить жизнью Николая. Он хотел разыскать Миру, она была главной и тайной целью его приезда, но водка уводила его от этого очевидного дела. Толька через два дня ему удалось вырваться из объятий школьных друзей, ставших солидными дядями, и отправиться к дому, где когда-то жила Мира.
Вот ее дом. Николай не раздумывая поднялся по лестнице. «Глупо конечно, и эти гвоздики... Кажется, она не любила эти цветы... А если откроет муж? Да и живет ли она здесь?»
За дверью послышалось шарканье тапок.
– Кто там? – спросил неприятный старушечий голос. Дверь оставалась в оцепенении и не собиралась отворяться.
– Извините... Мне нужна Мира.
– Так чего звонишь? И иди себе с миром. А то милицию вызову.
– Девушка по имени Мира... – Николай никак не мог припомнить фамилию Миры. – То есть женщина Мира...
– Женщин мира в телевизор показывают, а не за дверью высматривают. Нет тут таких.
– Она жила здесь. Когда-то. Ее зовут Мира. Я ее ищу.
– Никто здесь не живет. Я здесь хозяйка. И два сына у меня, есть кому защитить.
– Двадцать лет назад...
– Ты что, пьяный? Иди давай отсюда... – голос за дверью огрубел. – Еще через двести лет приперся бы. Людей беспокоить.
– Бабушка, милая, отворите дверь... Я вам денег дам... Мне нужно ее найти, понимаете?
– Сейчас... Как же... Нашел дуру. Сейчас сыновей позову, они тебе мигом по шее наваляют!
– Я из-за границы приехал. Вот только чтоб сюда прийти. Откройте, пожалуйста.
Видимо, старуха за дверью раздумывала. Наконец ехидно спросила:
– Я открою, а ты меня по темечку?
– Бабушка, я хороший... Видите, с цветами... Я вам сто долларов дам...
После короткого молчания голос зазвучал мягче.
– Покажи деньги!
Только теперь Николай заметил, что в двери есть глазок. Он помахал перед ним сотенной купюрой.
– Давай, милок, так сделаем... Дверь я тебе не открою. Ты просунь денюжку под дверь, а я скажу...
Николай не раздумывая подчинился.
– Ой, милок, – запричитал голос за дверью. – Давно дело было. Я сама тут еще не жила, мне соседки опосля нашептали... Ты как сбежал... Все вы, мужики, беглецы, а девки расхлебывай... Она вначале вены взрезала, спасли, в больнице лежала, а потом повесилась твоя евреечка... Нехорошая это квартира, нехорошая...
У Николая потемнело в глазах. Он не помня себя заколотил в дверь.
– Врешь, сука старая! Она не еврейка!
– Тебе виднее... А ну перестань буянить! Вмиг милицию вызову!
Николай сам не свой сбежал по лестнице. Его душили рыдания, настоящие, без подспудных мыслей. Неприступный логик в его голове наконец заткнулся. Николай ревел, как разбуженный охотниками медведь!
Он рухнул на скамейку у подъезда и, обхватив голову руками, стал раскачиваться взад и вперед. Ему хотелось рвать на себе одежду и посыпать голову пеплом, орать в голос, биться головой о вдрызг потресканную твердь скамейки.
– Это она из-за меня... Она же не могла без меня жить! А я!.. А она!.. Вены резала, повесилась, милая, Бог мойМира! Столько лет я думал о тебе, как о живой... А ты умерла, ушла, не выдержала... Оставила меня одного доживать. А я за тобой приехал... Мира, Мира... Вот отчего мне не жилось по-человечески все эти годы. Совесть, она-то знает... Боже, мой, как же я виноват!
Назойливо вертелось в воспаленной голове стихотворение, написанное ему когда-то Мирой...
Горький привкус июльского снега,
Милый Господи, верь мне, прости!
Для меня в нем блаженство, и нега,
И саднящее чувство тоски.
И, как в родах, исступленно тычась,
Кровь от плоти, глаза лишь сухи,
За песчинку из тысячи тысяч
Я уже отмолила грехи.
Пусть душа, как кровавая рана,
Пусть безумие – кара небес,
Без надежды, без слез, без обмана,
Все как есть – я приму этот крест.
Следом вспомнился его ставший пророческим ответ...
Разлад умов оставив на потом,
По трепетной шкале отмеривая запах
Разбухших строк, найти дверной проем
И обомлеть: как чинно тлеет запад
За кольями домов. Какой холеный звук
Зачат сознаньем, но убит гортанью.
И молит лоб: «Подай на пропитанье!»,
А губы рвут последнее из рук.
А это значит – скудный твой супруг
Не променяет слух на добродетель.
И будут жадно дергать полы дети,
Вопросом пола озаботясь вдруг.
А я уйду в распоряженье слуг
И буду сам копить себе монеты.
А после там, быть может, взвою: «Где ты?»
И тут почую: точно, скрипнул сук,
Скандально облохмаченный веревкой.
Ты никогда мне не казалась легкой.
И вот когда приблизился каюк,
Я вдруг постиг, что невесомость – это
Есть свойство всех, кто породнен петлей.
И вот тогда захочется домой.
И очень жаль, что нету дома, нету.
– Мужчина, вам плохо? – раздался беспокойный женский голос.
– Извините... я сейчас уйду, – пробормотал Николай, утирая слезы. Силуэт женщины был трудно различим.
– Николушка??.. Ты?.. Неужели это ты?!
Женщина, словно потеряв равновесие, покачнулась и рухнула на скамейку.
– Мира? – не веря собственному голосу, вскричал Николай, и словно в беспамятстве принялся целовать ее лицо, руки. Она растерянно отвечала его поцелуям.
Старуха ввела Николая в горькое заблуждение. В бывшей Мириной квартире действительно лет пятнадцать назад из-за несчастной любви повесилась девушка, но к Мире это не имело никакого отношения. Она была жива, проживала теперь в соседнем доме и возвращалась из магазина. На скамейке лежал пакет, из которого выразительно торчали пучки зеленого лука.
– Пойдем ко мне, – решительно сказала Мира. – Ты весь дрожишь... Я, по правде говоря, тоже.
Захлопнув дверь, они сразу бросились друг другу в объятья. Казалось, самый титанический ураган не смог бы разомкнуть их рук. Это было не плотское метание, а самое настоящее всепоглощающее стремление к воссоединению раздробленных, исхлестанных колючими ветвями беспросветного ожидания душ.
– Невероятно... Я нашла тебя на скамейке у моего старого подъезда... Где ты был все эти годы?...
– Мира, почему ты не ответила на мое письмо? – Николай внимательно посмотрел в знакомые до стона глаза.
– Какое письмо? – прошептала Мира.
– Из Финляндии. Я звал тебя к себе... Я не согласился с твоим «прощай!» Я просил твоей руки...
– Я не получила этого письма...
– Я ждал ответа! Потом я пробовал звонить, но телефон был отключен...
– Да, нам поменяли номер. Ты написал мне такое письмо?!
– Мира, мне нет жизни без тебя. Я схожу с ума. Я всего достиг, но это ничто... Жалкий прах...
– Боже мой... Мне кажется, я брежу. Сколько лет прошло, Николушка?
– Двадцать...
– Я так ждала, чтобы ты мне написал такое письмо... Я кляла себя за то, что дала тебе уйти. Я думала – тебе будет тяжело со мной... Я не вынесла бы, если бы твоя жизнь не удалась из-за меня... Вот видишь, ты всего добился...
– Все поправимо. Забудем об этих годах. Я тебя больше никуда не отпущу, мы вместе уедем.
– Николушка, миленький... Все очень изменилось. Я постарела, подурнела...
– Неправда!
– Тебя просто испугала старуха! Какие времена-то были... У нас в каждой квартире за двадцать лет либо кто-нибудь повесился, либо и того хуже... убили...
– Уедем прямо сейчас!
– Ты говоришь все это в горячке... Милый, я все еще замужем...
– Ерунда... Я все устрою. Я богат. Я очень богат... Мое состояние – сто тридцать миллионов фунтов. У меня есть замок в Англии... Ты будешь счастлива!
– Николушка... Принц ты мой отыскавшийся... Ну при чем тут твои сто тридцать тысяч...
– Миллионов!
– Неважно... Ты же не у Рогожина меня торгуешь?
– Хоть у самого черта с рогами! Мира, произошло какое-то несправедливое, вселенское недоразумение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21