А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Твоя щетина колется, ты уже настоящий мужчина, Сиприано.
Они резвились, как тогда, когда Сиприано был маленьким, но он сознавал, что в их игре появилось нечто новое, и когда оба они покатились на мягкий ковер, и он принялся отрывать пуговицы ее блузки, Минервина еще пыталась сопротивляться. Но все было тщетно.
На следующий день Сиприано пришел к падре Товалю.
– Я… я переспал со своей кормилицей, падре, с женщиной, которая кормила меня грудью.
Падре Товаль его укорил:
– Это почти то же самое, что переспать с собственной матерью, Сиприано. Да, она не дала тебе жизнь, но отдала часть своей жизни, когда ты был беспомощен.
Теперь Сиприано бродил по дому, как сомнамбула. В присутствии дяди или тети он не решался посмотреть Минервине в лицо. Из ума не шла его исповедь. Ведь он с падре Товалем был не вполне искренен. А между тем было бы неприятно давать отчет в своих самых интимных чувствах. Как объяснить падре Товалю его особые отношения с этой девушкой? А если падре их не поймет, как он сможет о них судить?
В следующий четверг он и Минервина снова оказались одни и сразу кинулись друг к другу. Сами себе в том не признаваясь, они всю неделю с нетерпением ждали этой минуты. И она инстинктивно снова отдавалась Сиприано, питала его, а он цеплялся за нее, как утопающий за спасительную доску. Они лежали обнаженные на ее узкой кровати, и робкое сопротивление Минервины лишь придавало остроту половому акту. Сиприано взял ее три раза, после чего испытал как бы отвращение к себе от мысли, что он использует девушку как проститутку. Он сознавал свою любовь к ней, чистоту своего влечения, однако за всем этим в его мыслях возникал образ молодого хозяина, пользующегося своей властью над служанкой, – этакая грязная интрижка. В церкви Сан Грегорио он нашел незнакомого исповедника.
– Я…я виню себя, падре, в том, что сплю со своей кормилицей, но я не могу в этом раскаяться. Моя любовь сильнее моей воли.
– Ты ее любишь или желаешь?
– Я ее желаю, падре, потому что люблю. Я в жизни никого не любил так, как ее.
– Но ты же еще мальчик. Ты, конечно, на ней не женишься.
– Мне четырнадцать лет, падре. Мой опекун не даст согласия.
Священник помолчал, колеблясь.
– Но если нет раскаяния, сын мой, – сказал он наконец, – я не могу отпустить тебе грех.
– Я это понимаю, падре. Когда-нибудь приду к вам еще.
Четверги стали днями обязательного свидания влюбленных. Встречи эти были неизбежны, и в них, с добавлением сексуальных утех, воскресала былая страстная привязанность ребенка и его кормилицы. Во время пауз они беседовали. Он рассказывал о годах, проведенных в школе, о порочной привычке Жеребца, о том, как он сам утратил невинность. А она говорила о своей первой любви к деревенскому парню, о своем падении, беременности, родах. И, рассказывая об этом, плакала, приговаривая: «Ты для меня как сынок, которого я потеряла, золотце мое». Но тут же нетерпение снова бросало их в объятия друг друга, к взаимному познанию, к любовному слиянию. Встречи по четвергам, теперь в комнате Сиприано, становились все более продолжительными и привычными, и так прошло около четырех месяцев. Но однажды донья Габриэла и дон Игнасио неожиданно возвратились домой раньше обычного, и в тот зимний вечер им пришел конец, все рухнуло. Донья Габриэла застала любовников голыми в постели, и ей ничего нельзя было объяснить.
– Ты злоупотребила невинностью мальчика и моим доверием, Мина, ты опозорила наш дом, опозорила всех нас. Убирайся прочь и больше не возвращайся!
На следующее утро Минервина села в повозку Хесуса Ревильи на Рыночной площади и отправилась в Сантовению с двумя узелками, с которыми приехала пять месяцев тому назад.


Книга вторая.
ЕРЕСЬ

VII

Достигнув совершеннолетия, Сиприано Сальседо получил степень доктора юриспруденции, вступил во владение складом в Худерии, землями в Педросе и переехал в старый родительский дом на Корредера-де-Сан-Пабло, который после смерти дона Бернардо стоял закрытый. Через несколько лет, когда эти основные дела были улажены, он поставил себе три другие задачи, вполне амбициозные и определенные: найти Минервину, завоевать почетное место в обществе и поднять свое экономическое положение на уровень крупнейших негоциантов страны. Первая задача – найти Минервину, – которую он считал самой простой, оказалась невыполнимой. В Сантовении он с трудом разыскал нескольких человек, помнивших девушку. Родители ее умерли, говорили они, а она из деревни уехала. «Вышла замуж», – сказал один, но другой поправил его: «Мина замуж не выходила, она уехала со своей сестрой в Мохадос, где жила их старая тетушка». Сиприано, верхом на своем новом коне по кличке Огонек, отправился в Мохадос. Там о девушке никто слыхом не слыхивал, и такое редкое имя было им вовсе незнакомо. Сиприано настаивал: «Минервина, Минервина Капа». Но никто не мог вспомнить такую. Во всей округе не было девушки с таким именем. Сиприано Сальседо, не мысливший себе жизни без нее, пытался искать Минервину в более дальних деревнях. Бесполезно. Не зная, куда после кончины его отца переселились Бласа и Модеста, он сызнова начал поиски с первого пункта – с Сантовении. Там он встретился с Ольвидо Лануса, «просветленной», уже слегка повредившейся в уме – она сообщила ему, что Минервина поступила на службу к дону Бернардо де Сальседо в Вальядолиде. Других сведений не удалось получить ни от кого, кроме столетней старухи Леонор Вакеро, сказавшей, будто Минервина вышла замуж за владельца мануфактуры в Сеговии. Конь Огонек доставил Сиприано в Сеговию за два дня. Но откуда начинать поиски? Он принялся спрашивать по порядку во всех ткацких мастерских города, но везде интересовались фамилией мужа, так как фамилия жены в списках не значилась. Сальседо вернулся в Вальядолид в полном отчаянии. Последняя надежда исчезла. Отыскать Минервину, то, что всегда казалось ему пустячным делом, теперь стало несбыточной мечтой. Он решил обуздать себя, погрузиться в повседневные труды и возобновить поиски лишь тогда, когда услышит правдоподобные сведения с какой-либо гарантией на успех.
Дионисио Манрике, который уже десять лет управлялся со складом в Худерии под надзором дона Игнасио, с радостью встретил Сиприано как нового хозяина. Здание склада, неуютное и большую часть года пустовавшее, с одним лишь немым Федерико, стало ему до нельзя противно. Поэтому Манрике воспринял как дар небесный появление дона Сиприано, чьим первым делом в Худерии стал просмотр переписки с семьей Малуэнда – вначале со знаменитым коммерсантом доном Нестором, а затем с его сыном Гонсало. Сиприано решил, что, пожалуй, первым его шагом в коммерции должно быть установление отношений с Бургосом – надо познакомиться с оптовым покупателем и попытаться заключить с ним контракт на более выгодных условиях, принимая в расчет, что ему каждый год доставлялись из старой Кастилии семьсот тысяч вельонов. Сиприано любил ездить верхом и пользовался любым случаем оседлать своего Огонька, поэтому в начале октября он, проехав по Большому мосту, утром миновал Кооркос и Дуэньяс, и два дня спустя встретился с Гонсало Малуэндой в его конторе в Лас-Уэльгас.
Гонсало Малуэнда принял гостя радушно. Говорил без умолку – видимо, с претензией на остроумие, – похлопывая Сиприано по плечу и то и дело вспоминал своего отца, дона Нестора.
– Знаете, он подарил вашему отцу первое кресло для рожениц, которое появилось в Испании. Мать вашей милости первая воспользовалась им.
– Д…да, это так, – согласился Сиприано. – Роды шли трудно, и доктору Альменаре, медицинскому светилу того времени, пришлось воспользоваться этим креслом.
Гонсало Малуэнда расхохотался и похлопал его по плечу.
– Выходит, вы первый испанский сын этого кресла.
Молодой Малуэнда не понравился Сиприано. Его задевали шуточки бургосского коммерсанта, бестактные намеки, казавшиеся тому забавными, фамильярное похлопывание по плечу.
– По сути, я все же сын своей матери, – уточнил Сиприано. – Фламандское кресло только помогло мне появиться на свет.
Видя, что его острота не имела успеха, Гонсало Малуэнда изменил тон. Человек он ненадежный, думал Сиприано, намерения его неясны, и вряд ли он способен возглавлять торговлю шерстью с Фландрией. Сиприано видел в нем типичного представителя пресловутого третьего поколения, которое в короткий срок растрачивает состояние, с такими усилиями нажитое дедами. Его не удивил новый неуместный приступ хохота Гонсало Малуэнды, когда тот сообщил о захвате корсарами двух судов своей флотилии, словно это был забавный анекдот.
– Они, понимаете, вышли из общего строя, – сказал Гонсало. – Поплыли без конвоя.
– Н…но они были застрахованы?
– Конечно, да только за то, что они самовольно отдалились от конвоя, страховщик отказался от своих обязательств. Это естественно. Каждый соблюдает свой интерес.
Возвращался Сиприано в Вальядолид в удрученном расположении духа. Его новый бургосский патрон явно не соответствовал задачам своего положения. Сиприано он показался пустозвоном, а случай с захватом двух парусников – предостережением на будущее. Сальседо понимал, что промахи Гонсало Малуэнды неизбежно отразятся на его делах. Это соображение навело его на мысль посетить Сеговию, крупнейший центр суконного производства в Старой Кастилии. Когда он побывал там несколько месяцев назад, его поразила активная деятельность суконных мануфактур, и хотя все его мысли тогда занимала Минервина, он не преминул отметить, что Сеговия – небольшой текстильный город, бурно развивающийся за счет собственных ресурсов. Они тут умели перерабатывать свое сырье так, что прибыль всегда оставалась дома. Почему бы Вальядолиду не попробовать завести подобные предприятия? Почему нельзя переработать в городе те семьсот тысяч вельонов, которые ежегодно вывозятся во Фландрию, почему не последовать примеру сеговийцев? Возможно, именно он, Сиприано Сальседо, призван совершить этот переворот. Бьющий в лицо ветер, скачка на идущем рысью Огоньке, возбуждали его воображение. Фактическая столица Испании примирилась со своей ролью города, обслуживающего королевский двор, и словно объята сном – здесь высшая мечта бедняка состоит в том, чтобы прокормиться за чужой счет, а богача – жить на ренту. Здесь никто не желает шевелиться.
По приезде он поделился своими соображениями с Дионисио Манрике. Да, Гонсало Малуэнда ему решительно не понравился. Это пустозвон, которому захват двух его судов пиратами кажется забавным. С ним надо вести дела поосторожней. Одна промашка Малуэнды может серьезно повредить испанской торговле шерстью. Почему бы не попытаться сделать в Вальядолиде то, что уже делают в Сеговии? Глаза Дионисио Манрике округлились от жадности. Он согласен. По всей видимости, время семейства Малуэнда прошло. Дон Гонсало бездельник и игрок – большие пороки для коммерсанта. Надо подумать о новом направлении в торговле шерстью: усилить флотилии либо попробовать перевозить шерсть через земли Наварры. Сиприано Сальседо был ободрен поддержкой Манрике. Они договорились подумать над этими новыми идеями, а тем временем Сиприано решил посетить Педросу – хотелось придать блеск своему имени. Титул доктора юриспруденции не так уж много значил, если ему не сопутствовали привилегии идальго. Войти в круг земельной аристократии было бы ловким ходом, чтобы украсить карьеру и укрепить свой престиж.
Сиприано уже был знаком с новым арендатором Мартином Мартином, сыном Бенхамина Мартина, с его женой Тересой и их восемью детьми, малорослыми и юркими, как мышки. В одной из предыдущих поездок его сопровождал дядя Игнасио. Убогий, почти пустой дом с земляным полом произвел на него жалкое впечатление. И бросился в глаза контраст – широкую супружескую кровать осенял полог из тисненой кожи.
– Это единственное, что я получил в наследство от моего покойного отца, царство ему небесное, – сказал Мартин Мартин в виде пояснения.
Дон Игнасио и Сиприано ехали тогда в Педросу по привычной дороге дона Бернардо через Арройо, Симанкас и Тордесильяс, но в эту поездку Сиприано Сальседо, любитель приключений, задумал изменить путь – поехать, огибая холмы, через земли Герии, Сигуньюэлы, Симанкаса, Вильявьехи и Вильялара. Настоящей дороги там не было, но Огонек теперь прокладывал ее своим крупным галопом, топча колючий дрок в долинах. Сиприано управлял конем мастерски, легко заставляя слушаться, и каждый раз обучал его новым приемам. Стоял июнь месяц, пары куропаток со своими выводками перелетали с виноградников на холмы – от звонкого металлического хлопанья их крыльев конь вздрагивал.
Уже несколько месяцев Сиприано хлопотал о присвоении ему дворянского звания. Мартин Мартин, которому он уступил треть выращиваемого на его земле, был его преданным приверженцем. Также и от самых древних старцев Педросы Сиприано слышал добрые отзывы о доне Бернардо, последнем защитнике вола для сельских работ, и о доне Акилино Сальседо, дедушке Сиприано, прожившем в Педросе последние годы прошлого века. Правда, ни у одного из этих стариков не было по сути ни хорошего, ни плохого мнения о своих хозяевах, а скорее некое смутное чувство, что в жизни лучше держаться человека богатого, чем бедного. Кроме того, дон Доминго, старенький приходский священник, хранил в церковном архиве документы Сальседо, где были отмечены пожертвования и пособия для деревни в трудные времена, как например, при чуме шестого года или проливных дождях девяностого года, когда невозможно было молотить зерно и оно прорастало на гумнах. Если бы этого оказалось недостаточно, Сиприано Сальседо мог представить свидетельства о чистоте крови до седьмого колена.
Вскоре после приезда, Сальседо обсудил с Мартином Мартином свои перспективы. Из тридцати девяти жителей деревни тридцать семь расположены подтвердить, что его семья уже два века считается в Педросе здешними идальго. Священник дон Доминго, со своей стороны, готов присовокупить к ходатайству копии документов из церковного архива, в которых отражены щедрость и забота семейства Сальседо о деревне. Сиприано было известно, что его звание доктора в сочетании со званием идальго, – доктор-идальго – не только освобождало его от налогов и повинности, но также обеспечивало возможность стать членом администрации и включало в реестр низшего слоя аристократии. Он также знал, что землевладельцу легче получить дворянское звание, чем торговцу, и поговорка «благородными рождаются, а не становятся» не имеет смысла, что он и намеревался доказать. Мартин Мартин пообещал – как только понадобятся свидетельства деревенских жителей и копии документов, хранимых доном Доминго, он пришлет их с нарочным. Дабы прибавить новые заслуги к уже имеющимся и воспользоваться недавними указами о распашке пустошей, Сиприано собрал сведения о границах участков под виноградниками у речки Вильявендимио, чтобы просить разрешение на их обработку и присоединение к своим землям.
Две недели спустя в Вальядолид прибыл нарочный с бумагами из Педросы, и Сиприано передал их своему дяде оидору, который, в свой черед, представил их с почтительным прошением в Палату идальгии в Канцелярии. Несколько месяцев спустя дон Сиприано получил титул доктора-идальго и освобождение от налогов. Срочно было отправлено сообщение в Педросу – с доброй вестью дону Доминго и Мартину Мартину и с просьбой арендатору забить к третьему июля дюжину ягнят и отобрать две бочки вина из Руэды, чтобы отпраздновать получение титула, – в общем ликовании не приняли участие лишь Викторио Клеофас и Элеутерио Льоренте, два земледельца, отнюдь не считавшие семейство Сальседо щедрым и бескорыстным, а напротив, видевшие в них эксплуататоров. Пир устроили вечером в коралле при доме арендатора и, как повествуют старинные хроники, даже в городке Торо, которому была подчинена Педроса, в лучшие годы не видывали подобного изобилия и безудержного веселья, в котором приняли участие даже собаки и домашняя скотина. Ослица Томаса Гальвана, по прозванию Торера, выпила бадью вина и всю ночь ревела и скакала по улицам деревни, а на рассвете испустила дух.
Устроив свою жизнь, добившись титула идальго и наладив дела в Педросе, Сиприано Сальседо посвятил все силы торговле с Бургосом. И хотя дон Гонсало Малуэнда был ему не симпатичен, или, вернее, именно поэтому, он решил лично сопровождать осенний караван, как поступил его отец, дон Бернардо, через несколько месяцев после рождения сына.
Почти неделю загружали на складе пять больших платформ с железными колесами, а тем временем у Архимиро Родисио готовили к поездке сорок мулов. Во дворе склада трудились десятки наемных рабочих, и в день отъезда Сиприано Сальседо возглавил караван, тронувшийся в путь по пыльной дороге на Сантандер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45