А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Все эти мысли пронеслись в голове Амелии с быстротой молнии. Она напряглась в ожидании того, что топор сейчас упадет. Но Роан сделал два шага ей навстречу, и прежде чем она успела пошевелиться или подумать, рывком притянул ее к себе и впился губами в ее рот.
Он поцеловал ее с такой неприличной откровенностью, что у Амелии закружилась голова. Сильные руки крепко ее обнимали, и Амелия уперлась ладонями в мускулистую грудь Роана. Он был единственным различимым предметом в калейдоскопе окружавшего ее мира. Сколько раз в своих мечтах она переживала этот поцелуй! Просто боялась признаться себе в этом.
Длинные пальцы сомкнулись вокруг ее шеи и подбородка, кончики пальцев ласкали нежную кожу у нее за ушами. Роан искусно пользовался языком, не спеша исследуя ее рот, а она прижималась к нему в иступленном желании наслаждения, уже не сопротивляясь.
Неожиданно Кэм Роан прервал поцелуй, повернул голову и сказал тому, кто вошел в кабинет:
– Прошу нас простить, милорд. Нам захотелось на минуту уединиться.
Амелия залилась краской и посмотрела на стоящего в дверях лорда Уэстклиффа. Выражение его лица было непроницаемым.
Потом, очевидно, до него дошло. Он перевел взгляд с Амелии на Роана, и в его глазах промелькнула улыбка.
– Я намерен вернуться примерно через полчаса. Будет лучше, если к тому времени в кабинете никого не будет. – Вежливо кивнув, он удалился.
Как только за Уэстклиффом закрылась дверь, Амелия со стоном уронила голову на плечо Роана. Ей надо было бы оторваться от него, но колени стали ватными, а от стыда и волнения сердце выпрыгивало из груди.
– Зачем вы это сделали? Боже мой, что теперь они скажут?!
Роан не выглядел раскаявшимся.
– Я должен был придумать, почему мы оба оказались здесь. По-моему, это был самый хороший выход из ситуации.
Амелия покачала головой:
– Вы думаете, он кому-нибудь расскажет?
– Нет, – уверил он ее. – Он не скажет ни слова никому, кроме…
– Кроме?
– Леди Уэстклифф. Ей он, возможно, расскажет.
Амелия решила, что это не так уж страшно. Леди Уэстклифф не была похожа на ханжу, которая осудит ее за опрометчивый поступок. Она весьма терпимо относилась к скандальному поведению.
– Конечно, – продолжал Роан, – если леди Уэстклифф узнает, она, очень возможно, расскажет все леди Сент-Винсент, которая в конце недели прибудет сюда с лордом Сент-Винсентом. А поскольку леди Сент-Винсент рассказывает мужу все, то он тоже об этом узнает. Больше никто. Если только…
– Если что?
– Если лорд Сент-Винсент не поделится с мистером Хантом, который, несомненно, поделится с миссис Хант, и вот тогда… об этом узнают все.
– Ах нет! Я этого не вынесу.
– Почему? Потому что вас застали целующейся с цыганом?
– Нет, потому что я женщина, которую никто не должен застать целующейся с мужчиной. У меня никогда не бывает свиданий. Когда все узнают об этом случае, у меня не останется ни моего достоинства, ни моей репутации. Почему вы улыбаетесь?
– Я не ожидал от вас, что вы раздуете из пустяка такую мелодраму.
Это замечание еще больше раздосадовало Амелию, потому что ей была ненавистна театральность.
– Моя реакция более чем разумна, если считать…
– Вы делаете это прекрасно.
– Что? Вы имеете в виду мелодраму?
– Нет, то, как вы целуетесь. Еще немного практики, и вы будете божественны. Но вам надо расслабиться.
– Я не желаю расслабляться. Я не хочу… О Господи. – Он наклонил голову и поцеловал то место на ее шее, где бился пульс. Она ощутила легкий шок. – Не делайте этого, – сказала она слабым голосом, но Роан был настойчив, и она вздрогнула, почувствовав вновь прикосновение его языка.
Амелия схватила его за плечи.
– Мистер Роан, вы не должны… Я не шучу… Я…
– Вот как надо целоваться, Амелия. – Он обхватил ладонями ее голову и немного наклонил ее набок. – Носы не должны мешать.
Амелия оттолкнула его.
– Я уже знаю, как целуются.
– Вот как? – Он провел большим пальцем по ее чуть припухшим губам, пытаясь их разомкнуть. – Тогда покажите, – прошептал он. – Впусти меня, Амелия.
Она никогда в жизни не думала, что мужчина может сказать ей нечто совершенно возмутительное. И если его слова были неприличны, то блеск в глазах – определенно убийственным.
– Я… я старая дева, – Она сказала это так, словно это был приговор. Всем было известно, что джентльмены – даже самые отъявленные повесы – обычно не пристаю к старым девам. Но похоже, на Кэма Роана ее заявление не произвело ожидаемого эффекта.
– Это не убережет вас от меня, – прошептал он с улыбкой. – Я не могу не приставать к вам. Более того, я собираюсь пересмотреть свою тактику по отношению к старым девам.
Не успела Амелия спросить, в чем же будет заключаться его новая тактика, как он снова завладел ее губами. Даже в самые пылкие минуты Кристофер Фрост никогда так ее не целовал – будто медленно поглощая. Целуя, Кэм одновременно гладил ее спину и плечи. Потом, оторвавшись от губ, стал целовать нежный изгиб ее шеи и нашел место, заставившее ее вздрогнуть и тихо застонать.
Роан поднял голову. Его глаза горели, и он медленно произнес:
– А вот это, наверное, было напрасно.
Амелия кивнула:
– Да, мистер Роан.
Он погладил кончиками пальцев ее зардевшиеся щеки.
– Меня зовут Кэм.
– Я не могу вас так называть.
– Почему?
– Вы знаете почему. – Она затаила дыхание, пока он проводил губами по ее лицу. – Что оно означает?
– Мое имя? На нашем языке оно означает «солнце». – Его губы уже ласкали ее брови. – А вы знаете, что у цыгана три имени?
Она медленно покачала головой, пока его дыхание скользило по ее лбу.
– Первое имя – тайное, его шепчет в ухо новорожденному мать. Второе имя – племенное, его используют только другие цыгане. А третьим мы пользуемся со всеми остальными людьми.
– И какое же ваше племенное имя?
– Этого я не могу вам сказать. Я пока мало вас знаю.
Пока. Провокационное обещание, заключавшееся в этом слове, заставило Амелию затаить дыхание.
– Отпустите меня, – прошептала она, – Прошу вас, мы не должны… – Но она не договорила, потому что Кэм наклонился и с жадностью прильнул к ее губам.
Она запустила пальцы ему в волосы, ощутив острое удовольствие от того, как тяжелые шелковистые пряди заструились у нее между пальцами. От этого прикосновения его дыхание стало более жестким, поцелуи более требовательными.
Он брал то, что она ему позволяла – проникал языком все глубже. Амелия отвечала ему, мысли остановиться появлялись и тут же бесследно исчезали, словно искры, вылетающие из костра.
Внезапно Роан отпрянул, ослабил свою хватку и начал постепенно ее отпускать, пока не оттолкнул совсем.
– Извини, – сказал он, и Амелия увидела, что его взгляд затуманен. – Обычно мне не бывает так трудно остановиться.
Амелия, кивнув, обняла себя руками и стала, по своему обыкновению, постукивать ногой, но заметила это только, когда он просунул ногу ей под юбку и нажал на ступню.
– Колибри, – прошептал он, – тебе лучше уйти, иначе все кончится тем, что я скомпрометирую тебя так, как ты себе даже не представляешь.
Амелия не помнила, как ей удалось не заблудиться и найти нужную гостиную, она плыла по коридорам, как во сне.
Сев на диван рядом с Поппи и приняв от нее чашку чаю, она улыбнулась маленькой Мерритт, которая вылавливала в своей чашке упавший туда кусочек бисквита, и почти спокойным голосом приняла приглашение Лиллиан приехать к ним в конце недели всей семьей на пикник.
– Я очень хотела бы, чтобы мы приняли приглашение, – задумчиво сказала Поппи по дороге домой, – но боюсь, что мы нарвемся на неприятности, потому что Лео, возможно, будет вести себя цинично, а Беатрикс опять что-нибудь украдет.
– К тому же у нас слишком много работы в собственном доме, – добавила Амелия.
В голове у нее была только одна отчетливая мысль. Кэм Роан скоро вернется в Лондон. Поэтому ради нее самой, а может, и ради него, надо избегать Стоуни-Кросса, пока он не уедет.
Возможно, виной тому была усталость от нескончаемой уборки и решения всевозможных организационных вопросов, но в тот вечер вся семья Хатауэй была не в настроении болтать. Все, кроме Лео, собрались у камина в одной из комнат нижнего этажа и слушали Уин, которая читала вслух что-то из Диккенса. Меррипен занял дальний угол комнаты – рядом с семьей, но как будто бы и не являлся ее членом – и внимательно слушал. Впрочем, даже если бы Уин читала подряд фамилии из реестра по недвижимости, он, несомненно, слушал бы ее с не меньшим вниманием.
Поппи занималась рукоделием, вышивая яркой шерстью мужские тапочки, а Беатрикс раскладывала пасьянс на ковре у камина. Наблюдая за тем, как ее младшая сестра тасует карты, Амелия заметила со смехом:
– Беа, почему ты жульничаешь, раскладывая пасьянс? Ведь ты играешь сама с собой.
– Потому что в этом случае никто не возражает, если я жульничаю.
– Но важно ведь не то, что ты выигрываешь, а то, как ты выигрываешь.
– Я уже об этом слышала, но я с этим не согласна. Выигрывать гораздо приятнее.
Поппи покачала головой:
– Беатрикс, ты просто бесстыдница.
– Но я победитель, – с удовлетворением сказала Беатрикс.
– Где мы ошиблись? – спросила Амелия, не обращаясь ни к кому.
– У нее так мало развлечений, – сказала Уин. – Эта ее игра никому не принесет вреда.
– Возможно. – Амелия хотела еще что-то добавить, но ее отвлек порыв холодного воздуха, налетевший непонятно откуда. Она вздрогнула и плотнее закуталась в вязаную голубую шаль. – Боже, как здесь холодно.
– Ты, наверное, сидишь на сквозняке, – озабоченно сказала Поппи. – Сядь рядом со мной, Амелия, поближе к огню.
– Спасибо, но я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи. – Она ушла, а Уин по просьбе Беатрикс начала читать очередную главу из Диккенса.
По пути в спальню Амелия заглянула в игровую комнату. В алькове помещался бильярдный стол, на стене висела картина с изображением сцены охоты. Между окнами стояло большое кресло, обитое потертым бархатом, и торшер, проливавший жидкий свет на плохо натертый паркет.
В кресле дремал Лео. Одна рука свисала с подлокотника. Рядом на полу стояла пустая бутылка.
Амелия хотела пройти мимо, но что-то странное в незащищенной позе брата заставило ее остановиться. Он спал, приоткрыв рот и склонив голову набок – совсем как в детстве. Его лицо, обычно угрюмое и неприветливое сейчас выглядело молодым и уязвимым. Он напомнил ей того доброго мальчика, каким когда-то был, и у Амелии от жалости защемило сердце.
Она вошла в комнату и поразилась тому, как в ней было холодно. Даже холоднее, чем снаружи. И это не было ее воображением – изо рта у нее шел пар. Лео окутывал такой холод, что ей стало больно дышать.
– Лео? – Его лицо было серым, губы сухими и синими, а когда она дотронулась до его щеки, то не ощутила даже намека на тепло. – Лео!
Ответа не последовало.
Она начала его трясти, бить по щекам. Потом обняла ладонями его застывшее лицо.
– Лео, проснись!
Лео пошевелился и открыл глаза. Зрачки были бесцветными, как лед. Он схватил ее за плечи и пробормотал заплетающимся языком:
– Я уже не сплю. Не сплю я, Господи. Ты орешь так, что и мертвого разбудишь!
– В какой-то момент мне показалось, что так и есть! Ах, Лео, ты был жутко бледным и неподвижным, как труп.
Лео потер глаза.
– Я всего лишь крепко спал.
– Я никак не могла тебя разбудить. Я испугалась. Прости.
– А я не хотел просыпаться. Я… – Лео помолчал и тихо добавил: – Мне приснился сон, да такой… реальный.
– А что тебе приснилось?
Он не ответил.
– Лора?
Глубокие морщины прорезали лицо Лео.
– Я просил тебя никогда не упоминать это имя.
– Но, Лео, ты никогда не перестаешь о ней думать, независимо оттого, слышишь ты ее имя или нет.
– Я не собираюсь о ней говорить.
– Но ты же видишь, что не говорить о ней – не помогает. – Амелия не знала, какую избрать тактику, чтобы достучаться до брата. – Я не позволю тебе, Лео, распасться на куски.
Он посмотрел на нее ледяным взглядом.
– Когда-нибудь, – сказал он, – тебе придется признать, что есть вещи, которые ты не можешь контролировать. Если я захочу разлететься на куски, сестрица, я не стану спрашивать у тебя разрешения.
Амелия с сочувствием дотронулась до его щеки.
– Лео… Я знаю, через что ты прошел после смерти Лоры. Но обычно люди приходят в себя после потери и могут снова обрести счастье…
– Счастья больше нет. И мира нет ни в одном проклятом уголке моей души. Она все забрала с собой. Ради Бога, Амелия… иди и займись чем-нибудь, а меня оставь в покое.
Глава 11
На следующее утро после визита Амелии Хатауэй Кэм зашел в кабинет лорда Уэстклиффа и остановился на пороге.
– Милорд.
Увидев прислоненную к ножке письменного стола куклу с фарфоровой головой и остатки какого-то пирожного, Кэм улыбнулся. Любовь лорда к дочери была всем известна, и Кэм догадался, что отец не мог противиться вторжениям Мерритт в его кабинет.
Лорд Уэстклифф сделал знак Кэму войти.
– Это племя Бришена? – спросил он без всяких предисловий.
Кэм сел.
– Нет. Во главе стоит человек по имени Даниор. Они видели отметины на деревьях.
В то утро один из арендаторов Уэстклиффа сообщил, что у реки расположился цыганский табор. В отличие от других землевладельцев Гемпшира Уэстклифф терпел присутствие цыган на своей земле, если только они не безобразничали.
В недавних случаях граф посылал в табор еду и вино, а цыгане в ответ вырезали на деревьях отметины, обозначая, что это дружественная территория. Обычно они оставались всего на несколько дней и покидали поместье, не причиняя ему никакого вреда.
Услышав о появлении нового табора, Кэм вызвался поговорить с вновь прибывшими и узнать об их планах. Уэстклифф сразу же согласился, используя возможность послать в табор человека, знающего их язык. Визит удался. Племя было небольшим, его вождь – дружелюбным человеком, уверившим Кэма, что они никому не доставят неприятностей.
– Они намерены остановиться здесь на неделю, не больше.
– Хорошо.
– Вам не нравится эти визиты, милорд?
– Да, особого желания принимать их в своем поместье у меня нет, – признался Уэстклифф. – Они нервируют жителей деревни и моих арендаторов.
– Но вы разрешаете им остаться. Почему?
– Во-первых, если они близко, то всегда можно узнать, что они делают. А во-вторых… – Уэстклифф умолк, видимо, подбирая слова. – Многие считают цыган бандами кочевников или еще хуже – попрошайками и ворами. А другие признают за ними их собственную культуру. Если вы относитесь ко второму типу, вы не можете наказывать их за то, что они живут, соблюдая традиции своих предков.
На Кэма это высказывание произвело большое впечатление. Редко кто из gadjo, не говоря уже об аристократах, справедливы к цыганам.
– Значит, вы относитесь ко второму типу?
– Да, я склоняюсь к нему, хотя и признаю, что эти дети природы иногда бывают немного вороваты.
Кэм усмехнулся:
– Цыгане верят, что никто не может владеть землей или жизнями животных. Другими словами, нельзя украсть то, что принадлежит всем.
– Мои арендаторы считают иначе, – сухо ответил Уэстклифф.
Кэм откинулся на спинку кресла, положив руку на подлокотник. Золотое кольцо блеснуло на фоне красного дерева. В отличие от графа, одетого в строгий камзол и умело завязанный галстук, Кэм был в сапогах, бриджах и в рубашке с открытым воротом. Он пришел из табора, а там одежда gadjo была бы неуместна.
Уэстклифф внимательно посмотрел на Кэма:
– Ну и о чем же вы говорили? Полагаю, они выразили удивление, встретив цыгана, который живет с gadjo.
– Да, удивление, – согласился Кэм. – И жалость.
– Жалость? – Граф был не настолько свободен от предрассудков, чтобы понять, что цыгане считают себя гораздо более счастливыми, чем gadjo.
– Они жалеют каждого человека, который живет несвободно. – Кэм окинул взглядом окружавшую их роскошь. – Спит в доме, отягощен вещами, ест по расписанию, носит в кармане часы. Все это неестественно.
Он замолчал, вспомнив тот момент, когда он вступил в табор. Его охватило чувство свободы. Вид повозок, собак, лениво расположившихся между колесами, пасущихся рядом лошадей, запах костра и пепла… все это вернуло его в детство. Ему нравилась такая жизнь и по сей день. Он не нашел никаких преимуществ в оседлом образе жизни.
– По-моему, нет ничего неестественного в том, чтобы хотеть иметь крышу над головой, когда идет дождь, – сказал Уэстклифф. – Или владеть землей и обрабатывать ее. Или следить за течением времени по часам. В противном случае общество распалось бы и не было бы ничего, кроме хаоса и войн.
– А разве англичане с их часами и фермами и заборами не воюют?
Граф нахмурился:
– Нельзя так упрощать.
– А цыгане упрощают. – Кэм оглядел свои сапоги, испачканные речной грязью. – Они пригласили меня пойти с ними, когда они стронутся с места.
– Ты, конечно, отказался.
– Но я хотел согласиться. Если бы не дела в Лондоне, за которые я отвечаю, я принял бы их предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28