Терпеть не могу столовых — на что они нужны? Я размещу здесь часть своих коллекций. Я привез из путешествий много оружия, по большей части туземного. А это гостиная. Мы обставим ее иначе. Я от нее не в восторге. Пошли глянем на подсобные помещения… Потрясающе, не правда ли? Кухня — сплошные кнопки. Все работает автоматически. Немного чересчур… пожалуй. Но Флоран хорошо управляется. Когда-то он служил коком на пассажирском судне.
Я слушал его рассеянно. И представлял себе, как тут прохаживалась Матильда — в одном пеньюаре. Мы поднялись на второй этаж. Гараван там открыл только две двери: сначала в свою спальню — очень красивую и светлую, со старинной кроватью под балдахином, что придавало ей какой-то музейный облик. Затем в мою — гораздо более банальную, зато из нее сквозь листву деревьев проблескивали воды Сены. К ней примыкал узкий балкончик, и я уверен, что Матильда стояла именно на нем в тот момент, когда ее сфотографировал агент Мерлена. «Мой визит превратился в паломничество», — думал я с горькой иронией.
— Полагаю, вам тут будет хорошо, — произнес за моей спиной Гараван.
— О-о! Не сомневаюсь.
— Я не показываю вам другие помещения. Они не представляют никакого интереса. Ванная комната расположена в конце коридора. Над нами — спальня Флорана и огромный чердак. Все отделано почти заново. Ну что ж, мой дорогой, я думаю, мы вполне заслужили обед! Сегодня мы устроимся на кухне. Анриетта должна была приготовить нам потрясающий запас провизии!
Гараван потирал руки и выглядел счастливым, как мальчишка, получивший новую игрушку. Морщинки вокруг глаз вроде бы смеялись, но взгляд оставался холодным и настороженным.
— Я займусь сервировкой, — сказал он. — Впрочем, я обожаю стряпать, когда позволяет время. Перенесите вещи в спальни.
Ничего похожего на приказ. Мы как бы поделили работу. Но, в сущности, я здесь для того и нахожусь, чтобы выполнять его указания. Я разгрузил «порше». Гараван взял с собой три чемодана из роскошной кожи, мой чемоданчик рядом с ними выглядел очень жалким. Итак, я забросил вещи на второй этаж и, прежде чем сойти вниз, захотел заглянуть в незанятые спальни. Оказалось, что они заперты на ключ. Странно!
Я присоединился к Гаравану, который уже успел накрыть на стол. Мы впервые сидели вместе за столом, и я чувствовал себя несколько скованно, но оказалось, что Гараван — превосходный хозяин. Он следил за тем, чтобы разговор не затихал, тактично осведомлялся о моих вкусах, щедро потчевал вином и делал все, чтобы я не стеснялся. К несчастью, нас окружали стены, которые перекрывали мне воздух. Гараван рассказывал о своих сафари.
— При охоте на хищников быстро пресыщаешься. Поначалу, убив нескольких крупных животных, гордишься собой, может, потому, что вспоминаешь виденные в детстве зверинцы и ужас, который они внушали. А потом замечаешь, что преследовать дичь намного занятнее, нежели ее убивать. Вы никогда не охотились?
— Никогда.
— Это увлекательнейший опыт. Ты исчерпываешь силы животного, но при этом расходуешь собственные силы тоже. Люди думают, что идет борьба за жизнь. Нет! Это борьба за честь. Еще вина?
— Благодарю… Какая же это борьба за честь, когда в твоих руках отменное оружие!… Это слишком просто.
— О-о! Вы думаете о ружье! Но вы забываете об инстинкте самосохранения у животных. Зверя, у которого любовь к жизни поистине в крови, поймать почти невозможно, и ему, разумеется, тоже надо оставить шанс… Покончим с этими персиками, они того заслуживают. Кофе?..
— С удовольствием.
— Я пью очень крепкий. Нет, оставьте… я сам приготовлю. Лучше отнесите чашки в сад.
И я расставил чашки на столе перед бассейном. У меня в ушах еще звучали слова Гаравана. Какой шанс он оставил мне? Я уселся в шезлонге Мериля. Мне оставалось произнести три слова: «Я убил Матильду!» И все было бы кончено. Изнурительная борьба на том бы и прекратилась. Но, поскольку я не убивал жену, признание, которого ждал Гараван, никогда не прозвучит. Итак? Сколько времени продлится эта рукопашная? Гараван присоединился ко мне с кофейником и плетеным креслом.
— Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, мы могли бы и поработать, если вы не возражаете.
И наш спор возобновился, ибо выстроить такой фильм значило спорить до тошноты, до головокружения.
— Чего бы мне хотелось, — сказал Гараван, — это представить себе прошлое наших героев. Роман знакомит тебя с героями, но ты не видишь их, тогда как в фильме их видишь, но досконально не знаешь. Вот это меня и смущает. Кто такой Робер?.. Вы перечитали книгу? Тогда вы уже овладели материалом… Каким вы представляете себе детство этого человека, его молодость, его окружение?
Поскольку я не задавался всеми этими вопросами, когда писал свой роман, мне пришлось импровизировать. Гараван часто останавливал меня нетерпеливым щелчком пальцев.
— Нет, Серж… Это не годится, Серж… Ревнивец — совсем другое. Вначале он единственный ребенок, избалованный матерью, которая им восхищается и никак не может прийти в себя от сознания, что произвела на свет подобное чудо. Например, я страшно ревнив, потому что мама дрессировала меня, как собачку… А вы?
А моя мать после смерти отца учила меня играть на арфе. Случалось, в нашем доме бывали мужчины. Мне не хотелось посвящать во все это Гаравана. У одних есть свой тайный сад, у других — свое кладбище. Я ограничивался тем, что тряс головой, поддакивал ему: «Да, безусловно, вы правы». Дискуссия продолжалась, обходя подводные камни; я делал пометки на полях, а Гараван, с другим экземпляром в руке, вполголоса зачитывал текст, останавливаясь время от времени.
— Чего недостает этой истории, — замечал он, — это сексуальной силы. Существуют вещи, которые должны быть выражены напрямик, как того требует сюжет.
И тут же спохватывался, заметив, что вышел за рамки своей роли, и спешил исправить впечатление:
— Видите ли, Серж, я всего лишь дебютант. Мы с вами оба — дебютанты. Это очень мило, но работу не облегчает!
Иногда он останавливался на каком-нибудь слове, на мгновение отключался от разговора и казался внезапно подавленным скрытой мукой. Он думал о Матильде. Я тоже. И мы продолжали молча сидеть бок о бок, заклятые друзья. Солнце уже скрылось за тополями. Гараван посмотрел на часы.
— Скоро семь. Вы не думаете, что на сегодня хватит?.. Я не прочь отведать чего-нибудь горяченького. А вы?.. Не пойти ли нам в ресторан?.. Вы уже бывали в этих местах? В «Золотой рыбке» неплохо готовят. Вам знаком этот ресторан?
— Нет.
Однако он прекрасно знал, что я туда приезжал и видел свадьбу — так что Жермена или кто-то другой из обслуживающего персонала сразу опознают меня, несмотря на черные очки.
— Ну что ж, вы будете приятно удивлены. Готовит сам хозяин. Его фирменное блюдо — омлет со сморчками — просто объедение.
Мы отправились пешком. Гараван не переоделся. На нем с самого утра красовались фланелевые брюки и пуловер, что его очень молодило. Из нас двоих скорее я выглядел хозяином, одетый по-городскому и с озабоченным лицом. Гараван продолжал болтать, а я, несмотря на свое паническое состояние, вынужденно отвечал ему. Какое изнурительное испытание — бояться, но не подавать виду и продолжать идти! Он говорил о чем придется — о романе, продюсере, диалогах, которые предстояло написать. Ничто в его поведении не выдавало человека, извлекающего удовольствие из собственного злого умысла. Он безмятежно наслаждался моментом, как турист, решивший пройтись перед обедом. Он даже положил руку мне на плечо с фамильярностью старшего брата, желающего внушить уверенность в себя робеющему юнцу.
Когда мы оказались в саду «Золотой рыбки», я пришел в полное замешательство. Посетителей оказалось очень мало. Мы уселись в зеленой беседке. Хозяин вышел лично приветствовать гостей. Затем официантка, но не Жермена, приняла у нас заказ. Я сидел как истукан, весь в поту, словно к моей спине приставили пистолет, который вот-вот выстрелит.
— Отменный суп, — сказал Гараван. — Они могли бы положить поменьше щавеля.
Гараван повел речь о кулинарных рецептах. Теперь он казался мне отвратительным. Я ел через силу и при этом следил краем глаза за сновавшими туда и обратно официантками. Жермена так и не появилась. Может, сегодня у нее выходной? Или она уже не работает в ресторане? Я стал успокаиваться.
— Вы берете дольку чеснока. Несколько луковиц-шалот…
В конце концов, может, мы пришли просто-напросто поесть? Возможно, я не прав, усматривая в каждом жесте Гаравана враждебное намерение. Принесли омлет — золотистый, сочный, в меру жирный.
— Позвольте налить вам вина, — предложил Гараван. — А то вы обедаете без аппетита.
— О, спасибо. Это правда, я не очень проголодался.
Но сколько бы я ни пил, омлет не лез мне в горло. У меня душа уходила в пятки при одной мысли обо всех испытаниях, ждавших меня впереди. Жермены тут не оказалось. Возможно, от нее я ускользнул окончательно. Но оставался Флоран. Я уже не раз говорил себе, что он представлял собой опасность номер один. А момент очной ставки с ним все приближался.
Гараван наслаждался едой без всякой задней мысли. Он угостил меня большой порцией сыра бри. Его аппетит и здоровье внушали мне отвращение. И все же я согласился выпить чашку кофе. Вскоре в листве зажглись лампочки, вокруг них начали роиться мошки.
— Я люблю сумерки, — сказал Гараван. — Как по-вашему, наш Робер любит вкусно поесть?
— Не думаю.
— Конечно же, он — чревоугодник. Я не знаю никого, кто жаждал бы счастья сильнее ревнивца. А счастье — не одно удовольствие, а тысяча удовольствий… При условии, если можешь разделить их все.
Он слегка помрачнел, и у меня создалось впечатление, что эти слова напомнили ему какую-то тяжелую сцену. Может, ссору с Матильдой? Я представлял себе их связь как сплошную идиллию. Но у Матильды переменчивый, непредсказуемый характер, зависящий от сиюминутного настроения, тогда как у Гаравана характер властный, несмотря на светские манеры! Он расплатился с широким жестом большого барина, и мы ушли. Так ничего и не произошло. Но угроза взрыва подействовала на меня сильнее, нежели мог бы подействовать сам взрыв.
— Вы в хорошей форме? — спросил он. — Если да, мы могли бы разобрать несколько ящиков. Мне не терпится привести эту виллу в полный порядок. А пока я еще не чувствую себя тут как дома. Обратив лицо к звездам, он мечтательно произнес:
— По правде говоря, у меня никогда не было дома… Парижская квартира — не мой дом… Видите ли, Серж, со мной творится нечто весьма любопытное. С тех пор как я приступил к работе над этой книгой, я почувствовал себя другим человеком.
Он заколебался, словно удерживаясь от чересчур откровенных признаний, и замолчал. Он не произнес ни слова до самого дома. Ящики громоздились один на другом в гараже. Он вывел из него «порше», и мы стали их распаковывать.
— У вас ловкие руки, Серж?
— Не особенно.
— У меня тоже.
Такое взаимное признание заставило нас рассмеяться, и вскоре между нами установились новые, более близкие отношения. Он извлекал из соломы дротики, палицы, а я переносил их в столовую. Мебель мы сдвинули в угол. Нелегкое дело — вбивать гвозди, чтобы прочно закрепить на них оружие. Время от времени, отступив на пару шагов, Гараван обозревал свои коллекции.
— Немножко похоже на восточный базар, вы не находите?.. Серж, скажите откровенно: я вам не кажусь несколько смешным?
— Нисколько.
— Вы были коллекционером в детстве? Я — да. Причем заядлым. Мне все годилось… Марки, само собой, а также пуговицы, этикетки… Мне мало было иметь самому. Я хотел помешать владеть другим… Надо, чтобы наш Робер стал коллекционером. Это лучше обрисует… его характер. Осторожно, Серж!
Я вертел в руках длинный кинжал. Он взял его у меня и держал на почтительном расстоянии.
— Будьте осторожны, — предупредил он. — Это вам не сувениры, купленные наугад во время случайной стоянки. Это кинжал, острый как бритва. Туземцы пользуются такими для свежевания животных. Любая неосмотрительность может стать роковой.
Какая ему печаль, если я и обрежусь? Странная забота! Он приводил меня в замешательство все больше и больше. Когда две стены были украшены, он поднял руку.
— Стоп! Пора ложиться спать. Для первого вечера недурственно. Он проводил меня до спальни.
— У вас есть все необходимое?.. Ну а если вам что-нибудь потребуется, здесь все к вашим услугам. Чувствуйте себя как дома, Серж… Покойной ночи… И не вставайте слишком рано.
Он пожал мне руку, хлопнул легонько по плечу и удалился. Я лег с мигренью и спал очень плохо, несмотря на таблетки, которые теперь принимал каждый вечер. Сомнений нет, я — пленник. Но как истолковать поведение Гаравана? У меня создалось впечатление, что он ставит эксперимент. Но какой именно? Я теперь полностью в его власти. Что мог я предпринять? Напрасно я метался. Я чувствовал себя ужасно в этой спальне, где раздевалась Матильда. Гараван нарочно устроил мне свидание с призраками, и они терзали меня всю ночь напролет.
Я проснулся очень рано. Во рту у меня горело, голова налилась свинцом. Я подошел к окну. Гараван уже спустился в сад. Одетый в майку и шорты, он занимался гимнастикой, бегал вокруг бассейна, высоко задирая колени, прыгал на месте, боксировал с собственной тенью. Он тренировался, чтобы победить меня. Настоящий боевой танец. Я наблюдал за ним, как жертва следит за приготовлениями палача.
Потом я увидел, как старый Флоран пересекает лужайку. Как и подобает, он был в белой куртке и черных брюках. Я узнал его с первого взгляда — таким он предстал мне на верхней ступеньке крыльца. Он посовещался минутку с Гараваном. Обсуждали ли они всего-навсего меню завтрака или же что-то замышляли против меня? Но Гараван, конечно же, ничего не сказал старому слуге. Он готовился насладиться его удивлением. Флоран согласно кивал, потом произнес какие-то слова и снова одобрительно закивал…
Я не стал больше ждать. Я оделся и сошел вниз. Поскольку мне неизбежно предстояло столкнуться с Флораном лицом к лицу, лучше не откладывать. Я даже не надел темные очки. К чему? Я пересек прихожую. Они все еще оставались в саду. Услышав мои шаги, оба разом обернулись в мою сторону. Я остановился, чтобы дать Флорану время посмотреть на меня. Я чувствовал себя как перед взводом карателей. Гараван сделал мне знак рукой.
— Подойдите, Серж. Познакомьтесь с Флораном… Серж Миркин, мой секретарь.
И тут я заметил, что Флоран не столько рассматривает мое лицо, сколько шрам на голове. В двух шагах позади нас Гараван наблюдал за этой сценой. Вот в этом и заключался поставленный им эксперимент! Он хотел узнать, способен ли еще свидетель опознать мою личность, несмотря на следы ранения. Накануне, в таверне, опыт провалился из-за отсутствия Жермены. А теперь? Флоран явно меня не узнавал. Во время убийства Мериля он видел меня мельком, и происшедшее слишком меня потрясло. Он чопорно поклонился мне.
— Подайте нам завтрак в гостиную, — сказал Гараван. — Мне чай и тосты. А вам, Серж?
— Кофе с молоком. Флоран еще раз поклонился.
— Хорошо, мсье.
Будучи отличным игроком, Гараван улыбался. Он понял, одновременно со мной, что его номер не прошел. Шрам, о котором я забыл и думать, оказался моим спасением. Он слишком притягивал взоры. Одного его хватало, чтобы меня преобразить. В таком случае, если свидетели стали бессильны, какое доказательство мог против меня выставить Гараван? Да никакого. Я никогда и никого не убивал!
— Хорошо ли вы спали? — спросил Гараван. — У вас утомленный вид.
— По утрам я никогда не бываю в хорошей форме.
— Вам следовало бы заниматься физическими упражнениями. С вашего позволения, я продолжу свои.
— Ради Бога.
Пока Гараван занимался прыжками, я курил. Мы с ним были на равных, и я испытывал непередаваемое облегчение. Он считает, что я убил Матильду, поскольку я убил Мериля. Матильда обнаружила правду, и я уничтожил ее. Следовательно, если бы установили, что я — убийца Мериля, то меня могли бы обвинить и в убийстве собственной жены. И тогда никакой надежды на снисхождение. Но если свидетели колеблются, уклоняются от ответа, весь хитрый замысел Гаравана рушится. Я медленно, с наслаждением проникался этой уверенностью. Вот почему Гараван и прибегал к стольким предосторожностям. А я… что мог бы я предпринять против человека, укравшего мою книгу? Тоже ничего. Но я оставался для него опасным… Ну вот, мне уже дышится легче. Нет, я не нуждался в физических упражнениях. Мне хватало умственных. И они улучшали мое самочувствие.
— Пошли завтракать? — спросил Гараван.
Мы вошли в дом. По пути в гостиную Гараван удостоверился, что дверь в столовую-музей заперта на ключ.
— Из-за Флорана. Не хочу, чтобы он прикасался к оружию.
Кофе благоухал. Впервые за все последнее время я ел с отменным аппетитом. Гараван же едва прикоснулся к своим тостам.
— Ну что ж, — сказал я после завтрака, — а не вернуться ли нам к разговору о нашем ревнивце!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Я слушал его рассеянно. И представлял себе, как тут прохаживалась Матильда — в одном пеньюаре. Мы поднялись на второй этаж. Гараван там открыл только две двери: сначала в свою спальню — очень красивую и светлую, со старинной кроватью под балдахином, что придавало ей какой-то музейный облик. Затем в мою — гораздо более банальную, зато из нее сквозь листву деревьев проблескивали воды Сены. К ней примыкал узкий балкончик, и я уверен, что Матильда стояла именно на нем в тот момент, когда ее сфотографировал агент Мерлена. «Мой визит превратился в паломничество», — думал я с горькой иронией.
— Полагаю, вам тут будет хорошо, — произнес за моей спиной Гараван.
— О-о! Не сомневаюсь.
— Я не показываю вам другие помещения. Они не представляют никакого интереса. Ванная комната расположена в конце коридора. Над нами — спальня Флорана и огромный чердак. Все отделано почти заново. Ну что ж, мой дорогой, я думаю, мы вполне заслужили обед! Сегодня мы устроимся на кухне. Анриетта должна была приготовить нам потрясающий запас провизии!
Гараван потирал руки и выглядел счастливым, как мальчишка, получивший новую игрушку. Морщинки вокруг глаз вроде бы смеялись, но взгляд оставался холодным и настороженным.
— Я займусь сервировкой, — сказал он. — Впрочем, я обожаю стряпать, когда позволяет время. Перенесите вещи в спальни.
Ничего похожего на приказ. Мы как бы поделили работу. Но, в сущности, я здесь для того и нахожусь, чтобы выполнять его указания. Я разгрузил «порше». Гараван взял с собой три чемодана из роскошной кожи, мой чемоданчик рядом с ними выглядел очень жалким. Итак, я забросил вещи на второй этаж и, прежде чем сойти вниз, захотел заглянуть в незанятые спальни. Оказалось, что они заперты на ключ. Странно!
Я присоединился к Гаравану, который уже успел накрыть на стол. Мы впервые сидели вместе за столом, и я чувствовал себя несколько скованно, но оказалось, что Гараван — превосходный хозяин. Он следил за тем, чтобы разговор не затихал, тактично осведомлялся о моих вкусах, щедро потчевал вином и делал все, чтобы я не стеснялся. К несчастью, нас окружали стены, которые перекрывали мне воздух. Гараван рассказывал о своих сафари.
— При охоте на хищников быстро пресыщаешься. Поначалу, убив нескольких крупных животных, гордишься собой, может, потому, что вспоминаешь виденные в детстве зверинцы и ужас, который они внушали. А потом замечаешь, что преследовать дичь намного занятнее, нежели ее убивать. Вы никогда не охотились?
— Никогда.
— Это увлекательнейший опыт. Ты исчерпываешь силы животного, но при этом расходуешь собственные силы тоже. Люди думают, что идет борьба за жизнь. Нет! Это борьба за честь. Еще вина?
— Благодарю… Какая же это борьба за честь, когда в твоих руках отменное оружие!… Это слишком просто.
— О-о! Вы думаете о ружье! Но вы забываете об инстинкте самосохранения у животных. Зверя, у которого любовь к жизни поистине в крови, поймать почти невозможно, и ему, разумеется, тоже надо оставить шанс… Покончим с этими персиками, они того заслуживают. Кофе?..
— С удовольствием.
— Я пью очень крепкий. Нет, оставьте… я сам приготовлю. Лучше отнесите чашки в сад.
И я расставил чашки на столе перед бассейном. У меня в ушах еще звучали слова Гаравана. Какой шанс он оставил мне? Я уселся в шезлонге Мериля. Мне оставалось произнести три слова: «Я убил Матильду!» И все было бы кончено. Изнурительная борьба на том бы и прекратилась. Но, поскольку я не убивал жену, признание, которого ждал Гараван, никогда не прозвучит. Итак? Сколько времени продлится эта рукопашная? Гараван присоединился ко мне с кофейником и плетеным креслом.
— Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, мы могли бы и поработать, если вы не возражаете.
И наш спор возобновился, ибо выстроить такой фильм значило спорить до тошноты, до головокружения.
— Чего бы мне хотелось, — сказал Гараван, — это представить себе прошлое наших героев. Роман знакомит тебя с героями, но ты не видишь их, тогда как в фильме их видишь, но досконально не знаешь. Вот это меня и смущает. Кто такой Робер?.. Вы перечитали книгу? Тогда вы уже овладели материалом… Каким вы представляете себе детство этого человека, его молодость, его окружение?
Поскольку я не задавался всеми этими вопросами, когда писал свой роман, мне пришлось импровизировать. Гараван часто останавливал меня нетерпеливым щелчком пальцев.
— Нет, Серж… Это не годится, Серж… Ревнивец — совсем другое. Вначале он единственный ребенок, избалованный матерью, которая им восхищается и никак не может прийти в себя от сознания, что произвела на свет подобное чудо. Например, я страшно ревнив, потому что мама дрессировала меня, как собачку… А вы?
А моя мать после смерти отца учила меня играть на арфе. Случалось, в нашем доме бывали мужчины. Мне не хотелось посвящать во все это Гаравана. У одних есть свой тайный сад, у других — свое кладбище. Я ограничивался тем, что тряс головой, поддакивал ему: «Да, безусловно, вы правы». Дискуссия продолжалась, обходя подводные камни; я делал пометки на полях, а Гараван, с другим экземпляром в руке, вполголоса зачитывал текст, останавливаясь время от времени.
— Чего недостает этой истории, — замечал он, — это сексуальной силы. Существуют вещи, которые должны быть выражены напрямик, как того требует сюжет.
И тут же спохватывался, заметив, что вышел за рамки своей роли, и спешил исправить впечатление:
— Видите ли, Серж, я всего лишь дебютант. Мы с вами оба — дебютанты. Это очень мило, но работу не облегчает!
Иногда он останавливался на каком-нибудь слове, на мгновение отключался от разговора и казался внезапно подавленным скрытой мукой. Он думал о Матильде. Я тоже. И мы продолжали молча сидеть бок о бок, заклятые друзья. Солнце уже скрылось за тополями. Гараван посмотрел на часы.
— Скоро семь. Вы не думаете, что на сегодня хватит?.. Я не прочь отведать чего-нибудь горяченького. А вы?.. Не пойти ли нам в ресторан?.. Вы уже бывали в этих местах? В «Золотой рыбке» неплохо готовят. Вам знаком этот ресторан?
— Нет.
Однако он прекрасно знал, что я туда приезжал и видел свадьбу — так что Жермена или кто-то другой из обслуживающего персонала сразу опознают меня, несмотря на черные очки.
— Ну что ж, вы будете приятно удивлены. Готовит сам хозяин. Его фирменное блюдо — омлет со сморчками — просто объедение.
Мы отправились пешком. Гараван не переоделся. На нем с самого утра красовались фланелевые брюки и пуловер, что его очень молодило. Из нас двоих скорее я выглядел хозяином, одетый по-городскому и с озабоченным лицом. Гараван продолжал болтать, а я, несмотря на свое паническое состояние, вынужденно отвечал ему. Какое изнурительное испытание — бояться, но не подавать виду и продолжать идти! Он говорил о чем придется — о романе, продюсере, диалогах, которые предстояло написать. Ничто в его поведении не выдавало человека, извлекающего удовольствие из собственного злого умысла. Он безмятежно наслаждался моментом, как турист, решивший пройтись перед обедом. Он даже положил руку мне на плечо с фамильярностью старшего брата, желающего внушить уверенность в себя робеющему юнцу.
Когда мы оказались в саду «Золотой рыбки», я пришел в полное замешательство. Посетителей оказалось очень мало. Мы уселись в зеленой беседке. Хозяин вышел лично приветствовать гостей. Затем официантка, но не Жермена, приняла у нас заказ. Я сидел как истукан, весь в поту, словно к моей спине приставили пистолет, который вот-вот выстрелит.
— Отменный суп, — сказал Гараван. — Они могли бы положить поменьше щавеля.
Гараван повел речь о кулинарных рецептах. Теперь он казался мне отвратительным. Я ел через силу и при этом следил краем глаза за сновавшими туда и обратно официантками. Жермена так и не появилась. Может, сегодня у нее выходной? Или она уже не работает в ресторане? Я стал успокаиваться.
— Вы берете дольку чеснока. Несколько луковиц-шалот…
В конце концов, может, мы пришли просто-напросто поесть? Возможно, я не прав, усматривая в каждом жесте Гаравана враждебное намерение. Принесли омлет — золотистый, сочный, в меру жирный.
— Позвольте налить вам вина, — предложил Гараван. — А то вы обедаете без аппетита.
— О, спасибо. Это правда, я не очень проголодался.
Но сколько бы я ни пил, омлет не лез мне в горло. У меня душа уходила в пятки при одной мысли обо всех испытаниях, ждавших меня впереди. Жермены тут не оказалось. Возможно, от нее я ускользнул окончательно. Но оставался Флоран. Я уже не раз говорил себе, что он представлял собой опасность номер один. А момент очной ставки с ним все приближался.
Гараван наслаждался едой без всякой задней мысли. Он угостил меня большой порцией сыра бри. Его аппетит и здоровье внушали мне отвращение. И все же я согласился выпить чашку кофе. Вскоре в листве зажглись лампочки, вокруг них начали роиться мошки.
— Я люблю сумерки, — сказал Гараван. — Как по-вашему, наш Робер любит вкусно поесть?
— Не думаю.
— Конечно же, он — чревоугодник. Я не знаю никого, кто жаждал бы счастья сильнее ревнивца. А счастье — не одно удовольствие, а тысяча удовольствий… При условии, если можешь разделить их все.
Он слегка помрачнел, и у меня создалось впечатление, что эти слова напомнили ему какую-то тяжелую сцену. Может, ссору с Матильдой? Я представлял себе их связь как сплошную идиллию. Но у Матильды переменчивый, непредсказуемый характер, зависящий от сиюминутного настроения, тогда как у Гаравана характер властный, несмотря на светские манеры! Он расплатился с широким жестом большого барина, и мы ушли. Так ничего и не произошло. Но угроза взрыва подействовала на меня сильнее, нежели мог бы подействовать сам взрыв.
— Вы в хорошей форме? — спросил он. — Если да, мы могли бы разобрать несколько ящиков. Мне не терпится привести эту виллу в полный порядок. А пока я еще не чувствую себя тут как дома. Обратив лицо к звездам, он мечтательно произнес:
— По правде говоря, у меня никогда не было дома… Парижская квартира — не мой дом… Видите ли, Серж, со мной творится нечто весьма любопытное. С тех пор как я приступил к работе над этой книгой, я почувствовал себя другим человеком.
Он заколебался, словно удерживаясь от чересчур откровенных признаний, и замолчал. Он не произнес ни слова до самого дома. Ящики громоздились один на другом в гараже. Он вывел из него «порше», и мы стали их распаковывать.
— У вас ловкие руки, Серж?
— Не особенно.
— У меня тоже.
Такое взаимное признание заставило нас рассмеяться, и вскоре между нами установились новые, более близкие отношения. Он извлекал из соломы дротики, палицы, а я переносил их в столовую. Мебель мы сдвинули в угол. Нелегкое дело — вбивать гвозди, чтобы прочно закрепить на них оружие. Время от времени, отступив на пару шагов, Гараван обозревал свои коллекции.
— Немножко похоже на восточный базар, вы не находите?.. Серж, скажите откровенно: я вам не кажусь несколько смешным?
— Нисколько.
— Вы были коллекционером в детстве? Я — да. Причем заядлым. Мне все годилось… Марки, само собой, а также пуговицы, этикетки… Мне мало было иметь самому. Я хотел помешать владеть другим… Надо, чтобы наш Робер стал коллекционером. Это лучше обрисует… его характер. Осторожно, Серж!
Я вертел в руках длинный кинжал. Он взял его у меня и держал на почтительном расстоянии.
— Будьте осторожны, — предупредил он. — Это вам не сувениры, купленные наугад во время случайной стоянки. Это кинжал, острый как бритва. Туземцы пользуются такими для свежевания животных. Любая неосмотрительность может стать роковой.
Какая ему печаль, если я и обрежусь? Странная забота! Он приводил меня в замешательство все больше и больше. Когда две стены были украшены, он поднял руку.
— Стоп! Пора ложиться спать. Для первого вечера недурственно. Он проводил меня до спальни.
— У вас есть все необходимое?.. Ну а если вам что-нибудь потребуется, здесь все к вашим услугам. Чувствуйте себя как дома, Серж… Покойной ночи… И не вставайте слишком рано.
Он пожал мне руку, хлопнул легонько по плечу и удалился. Я лег с мигренью и спал очень плохо, несмотря на таблетки, которые теперь принимал каждый вечер. Сомнений нет, я — пленник. Но как истолковать поведение Гаравана? У меня создалось впечатление, что он ставит эксперимент. Но какой именно? Я теперь полностью в его власти. Что мог я предпринять? Напрасно я метался. Я чувствовал себя ужасно в этой спальне, где раздевалась Матильда. Гараван нарочно устроил мне свидание с призраками, и они терзали меня всю ночь напролет.
Я проснулся очень рано. Во рту у меня горело, голова налилась свинцом. Я подошел к окну. Гараван уже спустился в сад. Одетый в майку и шорты, он занимался гимнастикой, бегал вокруг бассейна, высоко задирая колени, прыгал на месте, боксировал с собственной тенью. Он тренировался, чтобы победить меня. Настоящий боевой танец. Я наблюдал за ним, как жертва следит за приготовлениями палача.
Потом я увидел, как старый Флоран пересекает лужайку. Как и подобает, он был в белой куртке и черных брюках. Я узнал его с первого взгляда — таким он предстал мне на верхней ступеньке крыльца. Он посовещался минутку с Гараваном. Обсуждали ли они всего-навсего меню завтрака или же что-то замышляли против меня? Но Гараван, конечно же, ничего не сказал старому слуге. Он готовился насладиться его удивлением. Флоран согласно кивал, потом произнес какие-то слова и снова одобрительно закивал…
Я не стал больше ждать. Я оделся и сошел вниз. Поскольку мне неизбежно предстояло столкнуться с Флораном лицом к лицу, лучше не откладывать. Я даже не надел темные очки. К чему? Я пересек прихожую. Они все еще оставались в саду. Услышав мои шаги, оба разом обернулись в мою сторону. Я остановился, чтобы дать Флорану время посмотреть на меня. Я чувствовал себя как перед взводом карателей. Гараван сделал мне знак рукой.
— Подойдите, Серж. Познакомьтесь с Флораном… Серж Миркин, мой секретарь.
И тут я заметил, что Флоран не столько рассматривает мое лицо, сколько шрам на голове. В двух шагах позади нас Гараван наблюдал за этой сценой. Вот в этом и заключался поставленный им эксперимент! Он хотел узнать, способен ли еще свидетель опознать мою личность, несмотря на следы ранения. Накануне, в таверне, опыт провалился из-за отсутствия Жермены. А теперь? Флоран явно меня не узнавал. Во время убийства Мериля он видел меня мельком, и происшедшее слишком меня потрясло. Он чопорно поклонился мне.
— Подайте нам завтрак в гостиную, — сказал Гараван. — Мне чай и тосты. А вам, Серж?
— Кофе с молоком. Флоран еще раз поклонился.
— Хорошо, мсье.
Будучи отличным игроком, Гараван улыбался. Он понял, одновременно со мной, что его номер не прошел. Шрам, о котором я забыл и думать, оказался моим спасением. Он слишком притягивал взоры. Одного его хватало, чтобы меня преобразить. В таком случае, если свидетели стали бессильны, какое доказательство мог против меня выставить Гараван? Да никакого. Я никогда и никого не убивал!
— Хорошо ли вы спали? — спросил Гараван. — У вас утомленный вид.
— По утрам я никогда не бываю в хорошей форме.
— Вам следовало бы заниматься физическими упражнениями. С вашего позволения, я продолжу свои.
— Ради Бога.
Пока Гараван занимался прыжками, я курил. Мы с ним были на равных, и я испытывал непередаваемое облегчение. Он считает, что я убил Матильду, поскольку я убил Мериля. Матильда обнаружила правду, и я уничтожил ее. Следовательно, если бы установили, что я — убийца Мериля, то меня могли бы обвинить и в убийстве собственной жены. И тогда никакой надежды на снисхождение. Но если свидетели колеблются, уклоняются от ответа, весь хитрый замысел Гаравана рушится. Я медленно, с наслаждением проникался этой уверенностью. Вот почему Гараван и прибегал к стольким предосторожностям. А я… что мог бы я предпринять против человека, укравшего мою книгу? Тоже ничего. Но я оставался для него опасным… Ну вот, мне уже дышится легче. Нет, я не нуждался в физических упражнениях. Мне хватало умственных. И они улучшали мое самочувствие.
— Пошли завтракать? — спросил Гараван.
Мы вошли в дом. По пути в гостиную Гараван удостоверился, что дверь в столовую-музей заперта на ключ.
— Из-за Флорана. Не хочу, чтобы он прикасался к оружию.
Кофе благоухал. Впервые за все последнее время я ел с отменным аппетитом. Гараван же едва прикоснулся к своим тостам.
— Ну что ж, — сказал я после завтрака, — а не вернуться ли нам к разговору о нашем ревнивце!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17