Мальчик стал жадно пить. Вдруг у него опять начался кашель, да такой сильный, что он не мог вдохнуть. Его худенькое тело билось в конвульсиях.
– Голова, – простонал Робин. – Еще хуже, чем утром. Неужели похмелье тянется так долго?
– Это не похмелье, сынок, – ласково проговорил Хью и протер его лицо влажной салфеткой. – У тебя лихорадка. Утром я пошлю за лекарем.
– Но у леди Джиневры есть лекарства. – Робин откинулся на подушку и закрыл глаза. – Ненавижу, когда пускают кровь. Уж лучше пить ее отвары.
– Леди Джиневра не врач, – возразил Хью и, не обращая внимания на слабое сопротивление Робина, плотно укрыл его одеялом. – Тебе надо пропотеть. Не раскрывайся.
Робин сдался и, повернувшись на бок, свернулся калачиком. Хью постоял над ним, а затем задул свечу и пошел в спальню.
Джинавра не спала, но внутренний голос подсказал ей, что нужно притвориться спящей. Хью ясно дал понять, что не желает разговаривать и обсуждать с ней случившееся. Поэтому она лежала, размеренно дыша, и прислушивалась к знакомым шагам мужа, который ходил по комнате, освещенный слабым светом лампы. Наконец он погасил лампу и лег. Джиневра почувствовала, как под ним прогнулся матрац.
Она ждала, что он обнимет ее, придвинется поближе, но он не шевелился. Даже через разделявшее их расстояние она ощущала, как он напряжен. Ей очень хотелось заговорить, разрушить эту гнетущую тишину. Однако она сдерживала себя. Он воздвиг между ними барьер, такой же высокий и прочный, как тот, который она установила после ночи в палатке во время путешествия в Лондон. Тогда она сделала это от отчаяния, зная, что только так сможет остаться сильной, чтобы бороться с ним.
Так что же с ним произошло? Перед приемом у хранителя печати между ними царили любовь и согласие. Так почему же он отдалился от нее? Неужели ему понадобилось бороться с ней? Но зачем?
Почему-то Джиневре было очень страшно спросить его об этом.
Глава 25
Ежась от холода, Уилл Мелфри поглубже надвинул капюшон и стал похож на улитку, выглядывающую из раковины. Он на чем свет стоит ругал Джека Стедмена, заставившего его бодрствовать всю ночь, в то время как сам лейтенант нежился в теплой постели и радовался, что нашел хорошее наказание за преступление. А это вовсе не преступление. Ведь Уилл тогда нашел себе замену. Просто он забыл предупредить об этом Джека.
Уилл поглубже засунул руки в карманы плаща. При дыхании из его рта вырывался парок, хорошо видный в темноте. Естественно, он допустил промах. Хозяина Джека Стедмена, Хью де Боукера, сердить нельзя. Когда дело касается верности и чувства долга у людей, подвластных ему, он предъявляет к ним исключительно высокие требования – Джек, будучи его лейтенантом, придерживается тех же стандартов, и Уилл считает это неуместным энтузиазмом.
Тихий скрип калитки в воротах вернул его к действительности. Он отступил за угол стены, где его нельзя было увидеть. Калитка открылась, и со двора вышел крупный толстый мужчина и что-то сказал привратнику.
Уилл вгляделся в него. Когда мужчина повернул голову, он увидел бородку клинышком и мясистые щеки. На мужчине был ярко-желтый плащ. Уиллу было сказано искать человека с огромным брюхом, толстого, в цветастой одежде и с бородкой клинышком.
Мужчина направился к реке, и Уилл последовал за ним на безопасном расстоянии. У пристани мужчина забрался в ожидавшую его барку. Он сел, и на него упал свет факела. Уилл увидел, что незнакомец чем-то расстроен.
«Он выглядит таким же несчастным, как я сам несколько минут назад», – подумал Уилл и, сунув два пальца в рот, свистнул, подавая сигнал лодкам, ждавшим пассажиров в стороне от барки. Легко впрыгнув в одну из них, он приказал гребцам следовать за баркой. В нем вспыхнул азарт охотника, он уже горел желанием действовать. Его ночное бдение принесло результаты, а лорд Хью не только всегда наказывает провинившихся, но и вознаграждает отличившихся.
К утру Робину стало хуже. Хью стоял рядом с лекарем и с ужасом смотрел на сына, в котором едва теплилась жизнь. Дыхание мальчика стало учащенным и хриплым, кашель уже не отпускал, кожа была сухой и горячей.
День выдался пасмурным, поэтому в комнате зажгли много свечей. Робин почти не протестовал, когда лекарь поставил мерзких пиявок на его руки и пах.
– Очень сильная лихорадка, милорд, – проговорил лекарь, вытаскивая из бутыли пиявок и готовясь заменить ими тех, что уже напились крови.
Лекарь был невысоким полным мужчиной с длинной бородой. У него отвратительно воняло изо рта. Его одежда знала лучшие дни, а ботинки скрипели. Медицина являлась прибыльной профессией только в том случае, если врачу улыбалась удача постоянно лечить домочадцев какого-нибудь богатого дворянина.
– Вижу, что сильная, – процедил Хью, с отвращением глядя на пиявок, присосавшихся к телу его сына. – Что еще вы можете ему дать?
– Ну, у меня есть настойка. Надеюсь, она поможет, – неуверенно проговорил лекарь, роясь в сумке. – Но если это потница… или, прости Господи, чума…
– Господи, да он же не потеет! – вскричал Хью. – Уж лучше бы потел! И в округе нет чумы. К тому же за последнюю неделю он почти не выходил из дома.
– А остальные в доме здоровы? – Лекарь почесал в затылке и нахмурился.
– Да, насколько мне известно.
– Что вы ему даете? – раздался от двери голос Джиневры. Она выглядела не менее встревоженной, чем Хью. – А может, стоит попробовать иссоп и эхинацею, как вы думаете? – спросила она у лекаря, подходя к кровати.
Тот пожал плечами.
– Сомневаюсь, мадам. Когда такая сильная лихорадка, единственное, что можно сделать, это поставить пиявки и молиться. – Он заменил насосавшихся пиявок свежими.
– Тебе нельзя находиться здесь, – сказал Хью Джиневре. – Ты можешь заразиться и заразить девочек.
– Как и ты, – напомнила она ему. – Я бы хотела ухаживать за ним. И Тилли тоже. Она опытная сиделка. Научилась на бедняках.
Хью отрицательно замотал головой:
– Нет, я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, ухаживал за ним.
– Почему? – удивилась Джиневра. – Почему ты не даешь мне делать то, что я умею?
Хью опять замотал головой, но не ответил и, наклонившись над Робином, приподнял его веки. Белки пожелтели.
Джиневра секунду смотрела на него, а потом круто повернулась и вышла.
Девочки ждали ее у двери.
– Мама, что с Робином? – спросила Пен, хватая мать за руку.
– Это все еще вино действует? – осведомилась Пиппа.
– Нет, дорогая. У Робина лихорадка. Лекарь пускает ему кровь. – А можно на него посмотреть? – спросила Пен.
– Нет, потому что ты можешь заразиться.
– Мы можем нюхать ароматические шарики, – предложила Пиппа. – Ведь они предохраняют от лихорадки, правда?
– Не всегда. Идите делать уроки. Если к вечеру Робину станет лучше, вы навестите его.
Девочки побрели к учебникам, а Джиневра спустилась вниз. Она понимала страх Хью за сына, но не могла взять в толк, почему он запрещает ей ухаживать за ним.
Хью проводил лекаря до двери и прошел в зал. Джиневра, склонившаяся над пяльцами, подняла голову и взглянула на мужа. Хью стоял поставив ногу на каминную решетку и устремив взгляд вдаль.
– Я не очень верю в кровопускание, – тихо сказала Джиневра. – В большинстве случаев оно только ослабляет больного.
– Ты не врач, – отрезал Хью. – Правовед, опытный управляющий – да, в этом тебе не откажешь. Но не уверяй меня, что ты ко всему прочему еще и врач. Или я ошибаюсь?
Джиневра велела себе не обращать внимания на его раздраженный тон.
– Нет, – покачала она головой, – я тебя в этом не уверяю. Но, как у любой жены и матери, у меня есть некоторый опыт.
– Да, опыт, но вот успешный ли? – Хью пристально взглянул на нее. – Скольких мужей ты залечила до смерти, Джиневра?
Она на мгновение закрыла глаза.
– Хью, я понимаю твою тревогу за Робина, но это не дает тебе права бросать мне такие обвинения.
Хью пожал плечами:
– Я просто задал вопрос. И вполне обоснованный. Я полагаю, что ты приложила руку к лечению тех из своих мужей, которые оказались живы, пусть и на короткое время, после несчастного случая.
«Неужели между нами всегда будут стоять эти подозрения?»
Джиневра с безнадежным видом всплеснула руками и встала.
– Мне нужно кое-что обсудить с мастером Краудером.
Хью смотрел ей вслед. Она двигалась с присущей ей грацией, голова была гордо поднята, плечи расправлены. Он не хотел говорить то, что сказал, слова сами сорвались с языка. Страх и подозрения полностью лишили его здравого смысла. Тихо чертыхаясь, он пошел к лестнице.
Свернув в коридор, который вел к комнате Робина, он лицом к лицу столкнулся со слугой по имени Тайлер.
– Что тебе здесь понадобилось? – возмущенно спросил он. Кухонная прислуга редко появлялась в той части дома, где находились покои хозяев.
– Мастер Краудер, милорд. Он послал меня проверить лампы и, где надо, подлить масла, – ответил Тайлер, опустив глаза и всем своим видом демонстрируя почтение. В руке он держал флягу с ламповым маслом. – Я просто проверял лампы в спальнях, сэр.
Хью насторожился:
– Как я понял, домом ведает мастер Милтон.
– Мастер Краудер заведует припасами, сэр, – ответил Тайлер, не поднимая глаз. – Он хотел знать, сколько масла сожгли за прошлый вечер.
– О! – Хью не нашел ничего подозрительного в таком объяснении, однако ему не нравилось, что новые слуги поднимаются на верхние этажи дома, и он решил обсудить этот вопрос с Краудером.
Отпустив Тайлера, он вошел в комнату Робина.
Лампа, только что наполненная, была прикручена. Робин лежал неподвижно и едва дышал. Джиневра была права. Пиявки не принесли улучшения.
Хью сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони. Его охватил ужас. Он ясно понимал, что сын умирает у него на глазах. Робин слабо закашлял, его веки дрогнули, и на секунду его безучастный взгляд остановился на отце.
Вдруг Хью осенила мысль, что мальчика надо унести из дома. Здесь даже воздух пропитан злом. Хью был не из тех, кто склонен к подобным фантазиям. У него не было времени на разговоры о колдовстве, проклятиях, сглазах. Его побуждало к действию нечто, чему не было рационального объяснения. Нечто, некто убивает его сына, и он должен унести его подальше от этого дома.
Хью завернул Робина в одеяло и поднял на руки. Мальчик был ужасающе легким. Хью поспешно вышел из комнаты и чуть ли не бегом спустился по лестнице.
Джиневра опять сидела на скамье в зале. Она вскочила, увидев, что Хью направился к входной двери.
– Хью, что ты делаешь? Куда ты несешь Робина? – протягивая к нему руку, спросила она.
– Уношу его отсюда, – коротко ответил Хью. – Это место вредно для его здоровья.
Побледнев, Джиневра взглянула ему в лицо. В его глазах была ярость и что-то еще… невероятно, в его глазах было обвинение. Рука Джиневры бессильно упала.
– Что ты имеешь в виду?
Он не мог рассказать ей о своих подозрениях – у него не было оснований, лишь твердая уверенность в том, что с его сыном сотворили зло. И мотив для такого поступка был только у Джиневры.
– Я еще ни в чем не уверен, – бросил он и вышел. Джиневра не двигалась. Неужели он винит ее в болезни Робина? Невозможно. Не исключено, что он сомневается в ее непричастности к смерти Стивена Мэллори, однако он никогда, даже в самом жутком кошмаре, не должен был думать, что она способна причинить зло Робину. Ведь она мать. Он не может верить в это.
И все же по его взгляду Джиневра поняла, что он верит.
Она внезапно почувствовала слабость и, проведя рукой по лбу, обнаружила, что он покрыт испариной. Как жить с человеком, который при первой же оказии обвиняет ее в чудовищных вещах? Как делить с ним постель, вынашивать его ребенка?
Она медленно провела рукой по животу, потом опустилась на скамью и откинула голову на резную спинку. Она всегда, еще до того как появлялись первые признаки, знала, что забеременела. В последнее время она редко задумывалась над этим и ждала, когда ее подозрения подтвердятся настолько, что можно будет объявить об этом во всеуслышание. Она рассчитывала, что на это понадобится неделя. А пока это будет оставаться сугубо ее тайной, дарящей много радости.
Возможно, Хью ничего такого не думает. Возможно, она просто неправильно его поняла. Он боится за Робина, он в отчаянии. Хью не дает отчета в своих словах. Конечно, все обстоит именно так. Когда Робин будет вне опасности, они обязательно поговорят.
Робин должен поправиться. Нельзя даже думать о том, что этого не произойдет. Но куда его унес Хью? Только сумасшедший мог вынести из дома больного ребенка. К сожалению, ей не удалось остановить его. Джиневра снова ощутила на себе его взгляд. Осуждающий. Обвиняющий.
Хью выложил на стол горстку серебряных монет.
– Марта, – обратился он к хозяйке крохотного домика на Ладгейт-Хилл, – это деньги на врача, лекарства – в общем, на все, что может понадобиться Робину. – Он бросил взгляд на сына, который лежал на соломенном тюфяке, и с мукой в голосе спросил: – Он выживет?
Старуха, все это время рассматривавшая мальчика, выпрямилась, держась за спину.
– Не могу сказать, милорд. Выглядит он плохо. Но если, как вы говорите, в доме витает зло, тогда с Божьей помощью вы вовремя унесли его оттуда. – Она перекрестилась. – Бедняжка. Он всегда был таким здоровеньким, таким шустрым. А его матушка была святой – да упокоит Господь ее душу. Два дня мучилась в родах и не издала ни звука. Она была доброй душой. – Старуха снова перекрестилась.
Хью готов был разрыдаться – он не переживал так, даже когда умерла Сара, – и хватался за соломинку. Марта была его единственной надеждой. О ее существовании знал только Робин. И еще мальчик знал о том, что отец платит ей крохотную пенсию – на большую у него просто не было денег – в память о том, что она когда-то была горничной Сары и помогла Робину появиться на свет. Так что мальчика тут никто не найдет.
Мальчик закашлял. Хью показалось, что прошла целая вечность, прежде чем приступ закончился. Он покрылся холодной испариной. Марта что-то помешала в кружке и снова склонилась над ребенком. Приподняв Робина, она поднесла кружку к его губам.
– Идите домой, милорд. От вас уже ничего не зависит. Возвращайтесь вечером – посмотрим, как пойдут дела.
– Я не могу оставить его.
– У меня лучше получается, когда я одна.
Поколебавшись, Хью приблизился к тюфяку и поцеловал сына в раскаленный лоб. Впервые в жизни он понял, что такое бессилие, и пребывал в отчаянии. Вдруг он подумал, что Джиневра, наверное, в последние месяцы, когда пыталась выбраться из сети, которую он набросил на нее, чувствовала то же самое.
Что значит для нее сознание, что сейчас он понимает, как это было ужасно?
– Ступайте домой, – тихо повторила Марта. – Возвращайтесь вечером. Тогда уже можно будет судить.
Хью помедлил, а потом, безнадежно махнув рукой, вышел из дома. Вскочив на лошадь, он поскакал вниз по холму.
Лошадь бежала как-то странно и неуверенно. Хью сильнее натянул повод и почувствовал, что седло соскальзывает. Он осадил жеребца и спешился. Ага, подпруга ослабла – вот что беспокоило лошадь. Затягивая подпругу, он провел рукой под ремнем, чтобы удостовериться, что он хорошо натянут. Внезапно его пальцы наткнулись на неглубокий надрез на внутренней стороне ремня. В конюшне плохо следят за упряжью.
Да ведь это же обязанность Робина! В его задачу входит заботиться о снаряжении отца. В Хью снова поднялась волна страха и отчаяния. Он вскочил в седло и поскакал к Холборну.
У него не было желания ехать домой, встречаться с Джиневрой, сидеть рядом с ней, делить с ней хлеб. Он сомневался, что сможет скрыть свои подозрения. Однако деваться некуда. Она должна быть под присмотром. Если она задумала разделаться с Робином, значит, и его жизнь в опасности.
Хью въехал во двор, и к нему из конюшни выбежал Тайлер.
– Как мальчик, милорд? – обеспокоенно спросил он. – У меня сын такого же возраста.
Перед отъездом лошадь седлал именно Тайлер. И он держал на руках Робина, пока Хью садился в седло. При этом Тайлер открыто выражал свое сочувствие.
– Он в надежных руках, спасибо, – ответил Хью, задумчиво разглядывая слугу. Тайлер, кажется, действительно мастер на все руки, как говорила Джиневра.
Он и на кухне, и в конюшне, и в доме – ухитряется поспевать везде и быстро стал незаменимым.
– Проверь подпругу, – приказал Хью. – Она ослабла, когда я ехал домой. На ремне есть небольшой надрез.
– Слушаюсь, милорд. Проверю, как только расседлаю его.
Хью пошел к дому.
Тайлер, прищурившись, минуту смотрел ему вслед. Он упустил мальчишку. Единственная надежда на то, что лорд Хью опоздал. И вероятнее всего, он действительно опоздал. Но надо проверить. А пока сосредоточить все усилия на отце.
Джек Стедмен встретил Хью у черного хода:
– На пару слов, милорд.
– В чем дело, Джек? – Хью снял перчатки.
– Уилл Мелфри исчез, сэр. Я оставил его у дома хранителя печати, а на рассвете послал за ним, но его там не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40