Хьюго пришло в голову, что это был искусно продуманный покрой наряда, который должен был скрыть женственность носившей его девушки. Но все же портному не хватило изобретательности, чтобы скрыть изящество и хрупкое совершенство прекрасно сложенного, миниатюрного тела Хлои. Он снова почувствовал, что не может равнодушно смотреть на нее, но попытался не придавать значения сигналам, которые подавало ему его собственное тело.
— Распусти волосы, — потребовал он внезапно. Резкий приказ напугал ее, но она послушно развязала ленты и расплела толстые косы, расчесывая волосы пальцами.
Результат был поразительным. Облако золотистых волос густым покрывалом струилось по ее спине, обрамляя лицо, выделяя яркую синеву глаз и персиковую нежность ее кожи.
— Бог мой, — прошептал он про себя, а затем заметил вслух: — Это самое ужасное платье из всех, что я видел.
— О, я знаю, — ответила она со смехом. — И у меня, по меньшей мере, еще дюжина таких же. Думаю, их задумывали как спуд.
— Что-что?
— Или как кущи? — задумалась она. — Не помню точно, но в любом случае это из Библии… «Не должно держать свет под спудом». — Она вздернула брови. — Или «кущи» тут больше подходят, а?
Хьюго потер виски, опасаясь, что опять вернется головная боль.
— Я, очевидно, невероятно бестолков, девочка, но боюсь, что ничего не понимаю.
— Платья должны скрывать мою фигуру, — объяснила она, — от викария, от племянника мисс Трент и от помощника мясника.
— А, — сказал он, — теперь я начинаю понимать.
Он откинулся на подушки, рассматривая ее сквозь полузакрытые веки. Мало кто из зеленых юнцов смог бы устоять перед такой сияющей красотой. Осмотрительный опекун, несомненно, попытался бы приглушить эту красоту в нежелательной компании.
Хлоя продолжала стоять у постели, в свою очередь, пристально разглядывая его. Простыня сползла вниз, обнажив его торс, и взгляд Хлои упал на крошечный рисунок на его загорелой коже, чуть выше сердца. Рисунок очень напоминал свернувшуюся клубочком змею. Она никогда раньше не видела мужчину без рубашки и не пыталась скрыть своего интереса.
Верхняя часть его тела казалась ей совершенной. Мощная шея поддерживала львиную голову с выступающим подбородком. Длинные каштановые волосы ниспадали на широкий лоб. Едва заметные лучики морщинок окружали его ярко-зеленые глаза в обрамлении густых темных бровей. Его губы, вероятно, обычно казались полными, но сейчас были упрямо сжаты, отражая его мысли. «Скорее всего, это не очень приятные мысли», — подумала Хлоя с некоторой тревогой.
Она положила руку в карман, и письма зашуршали в ее пальцах.
— Не хотите ли прочитать письмо от адвокатов? — неуверенно спросила она.
— Пожалуй, я так и сделаю, — сказал он, вздыхая. — Куда отправилась твоя застенчивая компаньонка?
— В Лондон.
— Оставив тебя здесь? — С тягостным смирением он констатировал и без того очевидный факт. Каким-то образом ему непременно нужно будет уладить эту неприятность, и, похоже, для этого потребуется побольше сил, чем ему показалось вначале.
К письму адвоката Скрэнтона была приложена копия завещания. Леди Элизабет Грэшем целиком вверяла опекунство над ее дочерью Хлоей сэру Хьюго Латтимеру. Он должен был взять на себя ответственность за ее состояние, составлявшее примерно восемьдесят тысяч фунтов, вплоть до ее замужества.
Восемьдесят тысяч фунтов! Он беззвучно присвистнул. Стивен женился на Элизабет из-за ее состояния — это не было ни для кого секретом. Вероятно, после его смерти деньги вновь перешли к ней. Четыре года брака — недостаточный срок, чтобы он успел промотать все ее состояние, а после его смерти Грэшемы не получили ни пенса. Это было очень интересно. Хьюго готов был поспорить на что угодно, что, оставшись без гроша, Джаспер непременно постарается выманить деньги у молодой и хрупкой мачехи.
Внезапно он нахмурился, вспомнив слова девушки о том, что она почти не скорбит о смерти матери.
— Что ты имела в виду, когда говорила, что видела свою мать только несколько раз в году?
— Она не хотела встречаться ни с кем, — ответила Хлоя. — Меня отправили в семинарию сестер Трент, когда мне исполнилось шесть лет. Домой я приезжала каждое Рождество, на неделю. Мама обычно никогда не покидала свою комнату. — Она немного помолчала. — Я думаю, она была очень больна. Доктор давал ей какое-то лекарство, от которого ей постоянно хотелось спать. Она часто забывалась, не могла вспомнить, куда и что положила, путала события, людей. Я не знаю, что такое с ней было…
Внезапно она отвернулась, вспомнив мать такой, какой она видела ее перед смертью, в комнате, пахнувшей странно и неприятно, где никогда не открывались окна и постоянно, даже в самые жаркие летние дни, горел огонь в камине. Женщину с тонкими белыми неухоженными волосами и выцветшими глазами, которые иногда приобретали пугающе безумное выражение. Когда она принимала предписанное врачом лекарство, ужас постепенно покидал ее, сменяясь забытьём. Она никогда не беседовала с дочерью. Конечно, время от времени они обменивались какими-то фразами, какой-то отрывочной информацией о том, о сем, но мать и дочь никогда не разговаривали по-настоящему. Они никогда не знали друг друга.
Хьюго посмотрел на отвернувшуюся девушку, заметил, как напряглись ее плечи, и уловил печальную нотку в голосе, который до сих пор был бодрым и радостным. В душе у него появилось сочувствие.
— Почему она отослала тебя, такую маленькую? — на этот раз мягко спросил он.
— Я не знаю. — Хлоя пожала плечами и вновь повернулась лицом к нему. — Наверно, потому, что она была больна. Семинария стала для меня приютом. Там были и другие девочки, чьи родители уехали за границу или умерли. — Она опять пожала плечами.
«А где же был Джаспер все это время? Неужели он даже не пытался вмешаться в судьбу своей маленькой сводной сестры?» — мелькнула мысль у Хьюго.
— А что же твой брат? — спросил он.
— Джаспер? Вы знаете его? Да, наверное, должны знать, раз вы знали маму. — Она нахмурилась. — Он никогда не бывал у нас в доме. Я помню только, что ходила играть в большой дом с Криспином, но это было до того, как я уехала в школу. Я не видела обоих очень давно. Их не было на похоронах мамы.
Хьюго вспомнил, что приемный сын Джаспера, Криспин, был на четыре года старше Хлои. Он вполне мог понять, почему Элизабет стремилась держать дочь подальше от семьи Грэшемов после того, что Джаспер и его отец сделали с ней самой. Но он не мог представить, как это ей удалось. Какую силу вдруг обрела Элизабет, эта сломленная духом затворница? И мог ли ей помочь он, Хьюго? Не подчинись он ее повелению, смог бы он спасти Элизабет от увлечения опиумом, от этой зависимости, которая уже сильно укоренилась в ней ко времени смерти Стивена? Именно Стивен использовал опий, чтобы держать жену в руках, чтобы ощущение реальности у Элизабет было в лучшем случае слабым. Бурные воспоминания, старые вопросы, презрение к себе — все это вновь поднялось у него в душе беспокойной неукротимой волной. Он закрыл глаза: на него вновь пахнул запах подземной часовни, и как наяву увидел вереницу растрепанных женщин с горящими от выпивки и возбуждения взорами. Он будто вновь пережил свое возбуждение, увидел его отражение в глазах товарищей по этим играм. Подумать только, что это было прежде его жизнью — безудержный поиск беспредельного плотского наслаждения. Жизнью его и жизнью других, связанных воедино кровью и клятвой. И еще общей целью: неустанным поиском такого вида распутства, перед которым меркли все приличия. Да, он был с ними вместе до тех пор, пока Стивен Грэшем и его сын не вступили на путь абсолютного порока…
Хлоя, наблюдавшая за его лицом, невольно отступила к двери. Неподвижное, с обострившимися чертами, оно стало похожим на маску, выражавшую только одно чувство — гнев. Он открыл глаза, и она вздрогнула, увидев их выражение. Это были глаза измученного человека, заглянувшего в ад.
Но еще секунда — и лицо его снова стало прежним. Он потер глаза тыльной стороной ладони, затем пригладил пальцами волосы, смахнув их со лба, и снова обратился к ней:
— Итак, почему ты покинула сестер Трент?
— Они больше не хотели держать меня там.
— Да? — Он вопросительно поднял брови.
Судя по тому, что она стала переминаться с ноги на ногу, вопрос этот был ей неприятен. Хлоя выудила еще одно письмо из кармана.
— Причиной стал племянник мисс Энн, — сказала она. — Не говоря уже о викарии. Но я не думаю, что тут была моя вина, это они, похоже, считали, что я завлекала их. — Последние слова были произнесены с интонацией, которая, как предположил Хьюго, была пародией на вышеупомянутую мисс Трент. — Хотя я не представляю, как они могли подумать подобное, — продолжила она удрученно. — Как бы то ни было, здесь, наверно, все это сказано. — Тут она неохотно протянула письмо Хьюго.
Он чувствовал ее волнение, пока изучал густо исписанную страницу. Закончив, он смял письмо в комок и бросил в сторону камина.
— Какая замечательная картина. Если читать эту гадость между строк, то ты, девочка моя, отъявленная Иезавель. Лживая маленькая кокетка, опасная для любого чистого, простодушного юноши.
Хлоя вспыхнула:
— Это так несправедливо. Ведь не моя вина, что священник таращил на меня глаза, уронил на пол свой пирог и забыл слова проповеди в церкви.
— Да, конечно, не твоя, — согласился Хьюго. — Однако, опять-таки читая между строк, я подозреваю, что настоящим наказанием был племянник мисс Энн.
Лицо Хлои приобрело выражение глубокого отвращения.
— Это просто льстивая жаба, — заявила она. — Его руки всегда были потными, и губы у него были мерзкие, отвислые. А он еще пытался поцеловать меня, словно я прислуга на кухне. Он хотел жениться на мне! Можете себе представить?
— Очень даже представляю, — пробормотал Хьюго. — А как мисс Энн относилась к его ухаживанию за тобой?
— Она это поощряла, — заявила Хлоя.
«И вовсе не удивительно, — подумал Хьюго. — Какая тетка не захочет состояния в восемьдесят тысяч фунтов для своего племянника?»
— Но когда я сказала ей, что я думаю о господине Седрике Тренте, — продолжала Хлоя, — она… ну… она была очень груба. Потом она и мисс Эмили сказали, что я дурно влияю на других девочек и вообще они больше не могут держать меня в семинарии, хотя им, конечно, очень жаль отсылать меня, поскольку я только что стала круглой сиротой. Но ради блага семинарии я должна уехать. Вот они и написали вам. А поскольку мисс Анстей ехала в карете, которая была оплачена леди Колшот, они сочли удобным, чтобы она доставила меня сюда по пути в Лондон.
— Понятно.
Бедный ребенок! Эта незамысловатая история, которой сама девушка не придавала особого значения, говорила Хьюго о многом: о длинной безрадостной полосе одиночества в ее жизни, без любви, без ласки. А могло ли все сложиться иначе, если бы ее отец не умер в той подземной часовне?
Он отмахнулся от этой мысли и, внезапно отбросив простыню, с необычной для него энергией встал с постели.
Глаза девушки расширились; с жутким ругательством он, поняв свой промах, вновь схватил простыню и заорал:
— Вон отсюда!
Хлоя бросилась прочь.
Обернув простыню вокруг талии, Хьюго вышел из комнаты и громко позвал Самюэля, который не замедлил появиться в конце коридора.
— Пусть этот идиот Скрэнтон немедленно придет сюда. Пошли мальчика с запиской. Я хочу видеть его здесь к обеду.
— Слушаюсь, сэр Хью, — невозмутимо ответил Самюэль и удалился.
Хьюго вернулся обратно в комнату и кое-как оделся. Девушка не может остаться здесь — даже на одну ночь. Дом холостяка — совершенно неподобающее место для нее, и лишнее доказательство тому — жуткая неосторожность с его стороны, которую он только что допустил. Как бы он сам ни презирал условности, все же существовали границы, которые он не мог переступить.
Глава 3
Оказавшись в непритязательной компании своих животных, Хлоя вновь обрела самообладание. Одноногий попугай тихо проворчал ей что-то с подоконника, где он прихорашивался на солнце, а Данте положил голову ей на колени и смиренно лежал, пока она, устроившись на полу около шляпной картонки, наблюдала за кошкой. Животные всегда были ее единственной компанией. Она уверенно обращалась с больными, ранеными или брошенными зверушками, и они платили ей своей любовью. Сестры Трент, однако, были далеко не в восторге от ее четвероногих друзей, так же как и их жестокие или нерадивые хозяева, с которыми довольно часто она вступала в стычки. Однако Хлою нелегко было усмирить, когда в ее душе вспыхивали гнев к обидчикам и жалость к беззащитным существам. Присутствие животных успокаивало ее. Вот и сейчас, пока она медленно гладила Данте, яркий румянец постепенно сошел с ее щек, и она стала думать о том, как снова увидится с Хьюго.
Пока он не сбросил с себя простыню, ей и в голову не приходило, что он спал раздетым. Она даже не задумывалась о том, что нарушила приличия, войдя в спальню мужчины и вступив там с ним в столь продолжительную и даже где-то интимную беседу. Конечно, это было необычно. Но ведь, по сути, все в этом деле было необычно. Она, сирота, одинокая душа, оказалась на попечении незнакомого человека, который явно не горел желанием заботиться о ней. Человек этот жил в пришедшем в упадок тюдоровском поместье на вересковой пустоши Ланкашира только с одним слугой. К тому же и сам слуга был необычен, подстать хозяину.
Данте встал и подошел к двери, заскулив. Ему нужно было выйти, а следом скорее всего отправится и кошка. Затем их нужно будет накормить. Подумав о еде, Хлоя поняла, что сама страшно проголодалась. Пора было сделать что-то для ее зверинца и позаботиться о себе. Необходимость действовать развеяла оставшееся чувство неловкости от утреннего происшествия.
Она взяла на руки кошку, которая тут же замяукала, оглядываясь на своих котят, но все же не стала сопротивляться, когда она вышла в коридор. Данте важно вышагивал впереди. Хлоя надеялась, что не встретит сэра Хьюго в тот момент, когда у нее на руках кошка. Она поспешно пересекла холл и вышла в залитый солнцем внутренний дворик, где кошка тут же расположилась под кустом, а Данте, распушив хвост, отправился изучать конюшню.
Хлоя уже была на полпути к лестнице, возвращая мамашу детям, когда во дворе началось светопреставление. Воздух стал сотрясаться от неистового лая обезумевших собак. Казалось, что их собралось здесь по меньшей мере полдюжины. Кошка с громким воплем вырвалась у нее из рук и бросилась к лестнице.
— Что тут, черт побери, происходит? — Из кухни, вытирая рот клетчатой столовой салфеткой, вышел Хьюго.
Кошка пронеслась мимо него, а какофония во дворе стала еще сильнее.
— Беатриче, Беатриче, иди сюда. Ради всего святого, это всего лишь Данте. — Хлоя побежала за обезумевшей кошкой, которая уже неслась вверх по лестнице.
— Беатриче! — воскликнул Хьюго. — Что за имя для кошки? — Он нетерпеливо передернул плечами. — Глупый вопрос. Как еще ты могла назвать ее?
Он схватил Хлою за руку, прервав ее погоню.
— Оставь в покое кошку. Если это твоя чертова собака устроила там такой шум, то тебе и разбираться в этом, девочка моя!
— О, Боже… Да, пожалуй, — сказала Хлоя, в смятении глядя на удалявшуюся кошку. — Наверное, Беатриче сможет найти дорогу к котятам… Материнский инстинкт… Правда ведь?
— Я совершенно ничего не знаю о кошках, и мне абсолютно наплевать на твою, но я хочу, чтобы этот шум немедленно прекратился.
Хлоя вскинула руки, сдаваясь, и снова выбежала во двор. Трудно было разобрать, где какая собака, в метавшемся по двору клубке шерсти.
— Данте! — закричала она, сбегая вниз по ступенькам.
— Не смей встревать между ними, — закричал Хьюго, внезапно испугавшись, когда увидел, что она приближается к рычащему и лающему клубку шерсти.
Хлоя остановилась на бегу как вкопанная.
— Я же не дура! За кого вы меня принимаете? — Тон ее был далеко не вежливым.
Не дожидаясь ответа, она подбежала к насосу в углу двора, наполнила два кожаных ведра и потащила их к сцепившимся собакам.
Хьюго наблюдал, как миниатюрная девчушка мучается с тяжелыми ведрами, но он все еще сердился на нее за дерзость и даже не попытался помочь ей.
Между тем она обрушила содержимое одного из ведер на рычащих животных — те немедленно отскочили друг от друга. А после второго ведра воды два противника Данте, скуля, потрусили в сторону конюшни. Данте с видом полного безразличия отряхнулся и направился к своей хозяйке.
Хлоя наклонилась к собаке. Хьюго не слышал, что она ему сказала, но Данте повесил голову, поджал хвост и поспешил скрыться в самом дальнем углу двора.
Хлоя выпрямилась, отбросив волосы за спину. Она не стала снова заплетать их, и солнечные лучи, преломляясь в сияющих волосах, нарисовали вокруг ее головы подобие нимба. Она неуверенно посмотрела на Хьюго, а тот мрачно взирал на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Распусти волосы, — потребовал он внезапно. Резкий приказ напугал ее, но она послушно развязала ленты и расплела толстые косы, расчесывая волосы пальцами.
Результат был поразительным. Облако золотистых волос густым покрывалом струилось по ее спине, обрамляя лицо, выделяя яркую синеву глаз и персиковую нежность ее кожи.
— Бог мой, — прошептал он про себя, а затем заметил вслух: — Это самое ужасное платье из всех, что я видел.
— О, я знаю, — ответила она со смехом. — И у меня, по меньшей мере, еще дюжина таких же. Думаю, их задумывали как спуд.
— Что-что?
— Или как кущи? — задумалась она. — Не помню точно, но в любом случае это из Библии… «Не должно держать свет под спудом». — Она вздернула брови. — Или «кущи» тут больше подходят, а?
Хьюго потер виски, опасаясь, что опять вернется головная боль.
— Я, очевидно, невероятно бестолков, девочка, но боюсь, что ничего не понимаю.
— Платья должны скрывать мою фигуру, — объяснила она, — от викария, от племянника мисс Трент и от помощника мясника.
— А, — сказал он, — теперь я начинаю понимать.
Он откинулся на подушки, рассматривая ее сквозь полузакрытые веки. Мало кто из зеленых юнцов смог бы устоять перед такой сияющей красотой. Осмотрительный опекун, несомненно, попытался бы приглушить эту красоту в нежелательной компании.
Хлоя продолжала стоять у постели, в свою очередь, пристально разглядывая его. Простыня сползла вниз, обнажив его торс, и взгляд Хлои упал на крошечный рисунок на его загорелой коже, чуть выше сердца. Рисунок очень напоминал свернувшуюся клубочком змею. Она никогда раньше не видела мужчину без рубашки и не пыталась скрыть своего интереса.
Верхняя часть его тела казалась ей совершенной. Мощная шея поддерживала львиную голову с выступающим подбородком. Длинные каштановые волосы ниспадали на широкий лоб. Едва заметные лучики морщинок окружали его ярко-зеленые глаза в обрамлении густых темных бровей. Его губы, вероятно, обычно казались полными, но сейчас были упрямо сжаты, отражая его мысли. «Скорее всего, это не очень приятные мысли», — подумала Хлоя с некоторой тревогой.
Она положила руку в карман, и письма зашуршали в ее пальцах.
— Не хотите ли прочитать письмо от адвокатов? — неуверенно спросила она.
— Пожалуй, я так и сделаю, — сказал он, вздыхая. — Куда отправилась твоя застенчивая компаньонка?
— В Лондон.
— Оставив тебя здесь? — С тягостным смирением он констатировал и без того очевидный факт. Каким-то образом ему непременно нужно будет уладить эту неприятность, и, похоже, для этого потребуется побольше сил, чем ему показалось вначале.
К письму адвоката Скрэнтона была приложена копия завещания. Леди Элизабет Грэшем целиком вверяла опекунство над ее дочерью Хлоей сэру Хьюго Латтимеру. Он должен был взять на себя ответственность за ее состояние, составлявшее примерно восемьдесят тысяч фунтов, вплоть до ее замужества.
Восемьдесят тысяч фунтов! Он беззвучно присвистнул. Стивен женился на Элизабет из-за ее состояния — это не было ни для кого секретом. Вероятно, после его смерти деньги вновь перешли к ней. Четыре года брака — недостаточный срок, чтобы он успел промотать все ее состояние, а после его смерти Грэшемы не получили ни пенса. Это было очень интересно. Хьюго готов был поспорить на что угодно, что, оставшись без гроша, Джаспер непременно постарается выманить деньги у молодой и хрупкой мачехи.
Внезапно он нахмурился, вспомнив слова девушки о том, что она почти не скорбит о смерти матери.
— Что ты имела в виду, когда говорила, что видела свою мать только несколько раз в году?
— Она не хотела встречаться ни с кем, — ответила Хлоя. — Меня отправили в семинарию сестер Трент, когда мне исполнилось шесть лет. Домой я приезжала каждое Рождество, на неделю. Мама обычно никогда не покидала свою комнату. — Она немного помолчала. — Я думаю, она была очень больна. Доктор давал ей какое-то лекарство, от которого ей постоянно хотелось спать. Она часто забывалась, не могла вспомнить, куда и что положила, путала события, людей. Я не знаю, что такое с ней было…
Внезапно она отвернулась, вспомнив мать такой, какой она видела ее перед смертью, в комнате, пахнувшей странно и неприятно, где никогда не открывались окна и постоянно, даже в самые жаркие летние дни, горел огонь в камине. Женщину с тонкими белыми неухоженными волосами и выцветшими глазами, которые иногда приобретали пугающе безумное выражение. Когда она принимала предписанное врачом лекарство, ужас постепенно покидал ее, сменяясь забытьём. Она никогда не беседовала с дочерью. Конечно, время от времени они обменивались какими-то фразами, какой-то отрывочной информацией о том, о сем, но мать и дочь никогда не разговаривали по-настоящему. Они никогда не знали друг друга.
Хьюго посмотрел на отвернувшуюся девушку, заметил, как напряглись ее плечи, и уловил печальную нотку в голосе, который до сих пор был бодрым и радостным. В душе у него появилось сочувствие.
— Почему она отослала тебя, такую маленькую? — на этот раз мягко спросил он.
— Я не знаю. — Хлоя пожала плечами и вновь повернулась лицом к нему. — Наверно, потому, что она была больна. Семинария стала для меня приютом. Там были и другие девочки, чьи родители уехали за границу или умерли. — Она опять пожала плечами.
«А где же был Джаспер все это время? Неужели он даже не пытался вмешаться в судьбу своей маленькой сводной сестры?» — мелькнула мысль у Хьюго.
— А что же твой брат? — спросил он.
— Джаспер? Вы знаете его? Да, наверное, должны знать, раз вы знали маму. — Она нахмурилась. — Он никогда не бывал у нас в доме. Я помню только, что ходила играть в большой дом с Криспином, но это было до того, как я уехала в школу. Я не видела обоих очень давно. Их не было на похоронах мамы.
Хьюго вспомнил, что приемный сын Джаспера, Криспин, был на четыре года старше Хлои. Он вполне мог понять, почему Элизабет стремилась держать дочь подальше от семьи Грэшемов после того, что Джаспер и его отец сделали с ней самой. Но он не мог представить, как это ей удалось. Какую силу вдруг обрела Элизабет, эта сломленная духом затворница? И мог ли ей помочь он, Хьюго? Не подчинись он ее повелению, смог бы он спасти Элизабет от увлечения опиумом, от этой зависимости, которая уже сильно укоренилась в ней ко времени смерти Стивена? Именно Стивен использовал опий, чтобы держать жену в руках, чтобы ощущение реальности у Элизабет было в лучшем случае слабым. Бурные воспоминания, старые вопросы, презрение к себе — все это вновь поднялось у него в душе беспокойной неукротимой волной. Он закрыл глаза: на него вновь пахнул запах подземной часовни, и как наяву увидел вереницу растрепанных женщин с горящими от выпивки и возбуждения взорами. Он будто вновь пережил свое возбуждение, увидел его отражение в глазах товарищей по этим играм. Подумать только, что это было прежде его жизнью — безудержный поиск беспредельного плотского наслаждения. Жизнью его и жизнью других, связанных воедино кровью и клятвой. И еще общей целью: неустанным поиском такого вида распутства, перед которым меркли все приличия. Да, он был с ними вместе до тех пор, пока Стивен Грэшем и его сын не вступили на путь абсолютного порока…
Хлоя, наблюдавшая за его лицом, невольно отступила к двери. Неподвижное, с обострившимися чертами, оно стало похожим на маску, выражавшую только одно чувство — гнев. Он открыл глаза, и она вздрогнула, увидев их выражение. Это были глаза измученного человека, заглянувшего в ад.
Но еще секунда — и лицо его снова стало прежним. Он потер глаза тыльной стороной ладони, затем пригладил пальцами волосы, смахнув их со лба, и снова обратился к ней:
— Итак, почему ты покинула сестер Трент?
— Они больше не хотели держать меня там.
— Да? — Он вопросительно поднял брови.
Судя по тому, что она стала переминаться с ноги на ногу, вопрос этот был ей неприятен. Хлоя выудила еще одно письмо из кармана.
— Причиной стал племянник мисс Энн, — сказала она. — Не говоря уже о викарии. Но я не думаю, что тут была моя вина, это они, похоже, считали, что я завлекала их. — Последние слова были произнесены с интонацией, которая, как предположил Хьюго, была пародией на вышеупомянутую мисс Трент. — Хотя я не представляю, как они могли подумать подобное, — продолжила она удрученно. — Как бы то ни было, здесь, наверно, все это сказано. — Тут она неохотно протянула письмо Хьюго.
Он чувствовал ее волнение, пока изучал густо исписанную страницу. Закончив, он смял письмо в комок и бросил в сторону камина.
— Какая замечательная картина. Если читать эту гадость между строк, то ты, девочка моя, отъявленная Иезавель. Лживая маленькая кокетка, опасная для любого чистого, простодушного юноши.
Хлоя вспыхнула:
— Это так несправедливо. Ведь не моя вина, что священник таращил на меня глаза, уронил на пол свой пирог и забыл слова проповеди в церкви.
— Да, конечно, не твоя, — согласился Хьюго. — Однако, опять-таки читая между строк, я подозреваю, что настоящим наказанием был племянник мисс Энн.
Лицо Хлои приобрело выражение глубокого отвращения.
— Это просто льстивая жаба, — заявила она. — Его руки всегда были потными, и губы у него были мерзкие, отвислые. А он еще пытался поцеловать меня, словно я прислуга на кухне. Он хотел жениться на мне! Можете себе представить?
— Очень даже представляю, — пробормотал Хьюго. — А как мисс Энн относилась к его ухаживанию за тобой?
— Она это поощряла, — заявила Хлоя.
«И вовсе не удивительно, — подумал Хьюго. — Какая тетка не захочет состояния в восемьдесят тысяч фунтов для своего племянника?»
— Но когда я сказала ей, что я думаю о господине Седрике Тренте, — продолжала Хлоя, — она… ну… она была очень груба. Потом она и мисс Эмили сказали, что я дурно влияю на других девочек и вообще они больше не могут держать меня в семинарии, хотя им, конечно, очень жаль отсылать меня, поскольку я только что стала круглой сиротой. Но ради блага семинарии я должна уехать. Вот они и написали вам. А поскольку мисс Анстей ехала в карете, которая была оплачена леди Колшот, они сочли удобным, чтобы она доставила меня сюда по пути в Лондон.
— Понятно.
Бедный ребенок! Эта незамысловатая история, которой сама девушка не придавала особого значения, говорила Хьюго о многом: о длинной безрадостной полосе одиночества в ее жизни, без любви, без ласки. А могло ли все сложиться иначе, если бы ее отец не умер в той подземной часовне?
Он отмахнулся от этой мысли и, внезапно отбросив простыню, с необычной для него энергией встал с постели.
Глаза девушки расширились; с жутким ругательством он, поняв свой промах, вновь схватил простыню и заорал:
— Вон отсюда!
Хлоя бросилась прочь.
Обернув простыню вокруг талии, Хьюго вышел из комнаты и громко позвал Самюэля, который не замедлил появиться в конце коридора.
— Пусть этот идиот Скрэнтон немедленно придет сюда. Пошли мальчика с запиской. Я хочу видеть его здесь к обеду.
— Слушаюсь, сэр Хью, — невозмутимо ответил Самюэль и удалился.
Хьюго вернулся обратно в комнату и кое-как оделся. Девушка не может остаться здесь — даже на одну ночь. Дом холостяка — совершенно неподобающее место для нее, и лишнее доказательство тому — жуткая неосторожность с его стороны, которую он только что допустил. Как бы он сам ни презирал условности, все же существовали границы, которые он не мог переступить.
Глава 3
Оказавшись в непритязательной компании своих животных, Хлоя вновь обрела самообладание. Одноногий попугай тихо проворчал ей что-то с подоконника, где он прихорашивался на солнце, а Данте положил голову ей на колени и смиренно лежал, пока она, устроившись на полу около шляпной картонки, наблюдала за кошкой. Животные всегда были ее единственной компанией. Она уверенно обращалась с больными, ранеными или брошенными зверушками, и они платили ей своей любовью. Сестры Трент, однако, были далеко не в восторге от ее четвероногих друзей, так же как и их жестокие или нерадивые хозяева, с которыми довольно часто она вступала в стычки. Однако Хлою нелегко было усмирить, когда в ее душе вспыхивали гнев к обидчикам и жалость к беззащитным существам. Присутствие животных успокаивало ее. Вот и сейчас, пока она медленно гладила Данте, яркий румянец постепенно сошел с ее щек, и она стала думать о том, как снова увидится с Хьюго.
Пока он не сбросил с себя простыню, ей и в голову не приходило, что он спал раздетым. Она даже не задумывалась о том, что нарушила приличия, войдя в спальню мужчины и вступив там с ним в столь продолжительную и даже где-то интимную беседу. Конечно, это было необычно. Но ведь, по сути, все в этом деле было необычно. Она, сирота, одинокая душа, оказалась на попечении незнакомого человека, который явно не горел желанием заботиться о ней. Человек этот жил в пришедшем в упадок тюдоровском поместье на вересковой пустоши Ланкашира только с одним слугой. К тому же и сам слуга был необычен, подстать хозяину.
Данте встал и подошел к двери, заскулив. Ему нужно было выйти, а следом скорее всего отправится и кошка. Затем их нужно будет накормить. Подумав о еде, Хлоя поняла, что сама страшно проголодалась. Пора было сделать что-то для ее зверинца и позаботиться о себе. Необходимость действовать развеяла оставшееся чувство неловкости от утреннего происшествия.
Она взяла на руки кошку, которая тут же замяукала, оглядываясь на своих котят, но все же не стала сопротивляться, когда она вышла в коридор. Данте важно вышагивал впереди. Хлоя надеялась, что не встретит сэра Хьюго в тот момент, когда у нее на руках кошка. Она поспешно пересекла холл и вышла в залитый солнцем внутренний дворик, где кошка тут же расположилась под кустом, а Данте, распушив хвост, отправился изучать конюшню.
Хлоя уже была на полпути к лестнице, возвращая мамашу детям, когда во дворе началось светопреставление. Воздух стал сотрясаться от неистового лая обезумевших собак. Казалось, что их собралось здесь по меньшей мере полдюжины. Кошка с громким воплем вырвалась у нее из рук и бросилась к лестнице.
— Что тут, черт побери, происходит? — Из кухни, вытирая рот клетчатой столовой салфеткой, вышел Хьюго.
Кошка пронеслась мимо него, а какофония во дворе стала еще сильнее.
— Беатриче, Беатриче, иди сюда. Ради всего святого, это всего лишь Данте. — Хлоя побежала за обезумевшей кошкой, которая уже неслась вверх по лестнице.
— Беатриче! — воскликнул Хьюго. — Что за имя для кошки? — Он нетерпеливо передернул плечами. — Глупый вопрос. Как еще ты могла назвать ее?
Он схватил Хлою за руку, прервав ее погоню.
— Оставь в покое кошку. Если это твоя чертова собака устроила там такой шум, то тебе и разбираться в этом, девочка моя!
— О, Боже… Да, пожалуй, — сказала Хлоя, в смятении глядя на удалявшуюся кошку. — Наверное, Беатриче сможет найти дорогу к котятам… Материнский инстинкт… Правда ведь?
— Я совершенно ничего не знаю о кошках, и мне абсолютно наплевать на твою, но я хочу, чтобы этот шум немедленно прекратился.
Хлоя вскинула руки, сдаваясь, и снова выбежала во двор. Трудно было разобрать, где какая собака, в метавшемся по двору клубке шерсти.
— Данте! — закричала она, сбегая вниз по ступенькам.
— Не смей встревать между ними, — закричал Хьюго, внезапно испугавшись, когда увидел, что она приближается к рычащему и лающему клубку шерсти.
Хлоя остановилась на бегу как вкопанная.
— Я же не дура! За кого вы меня принимаете? — Тон ее был далеко не вежливым.
Не дожидаясь ответа, она подбежала к насосу в углу двора, наполнила два кожаных ведра и потащила их к сцепившимся собакам.
Хьюго наблюдал, как миниатюрная девчушка мучается с тяжелыми ведрами, но он все еще сердился на нее за дерзость и даже не попытался помочь ей.
Между тем она обрушила содержимое одного из ведер на рычащих животных — те немедленно отскочили друг от друга. А после второго ведра воды два противника Данте, скуля, потрусили в сторону конюшни. Данте с видом полного безразличия отряхнулся и направился к своей хозяйке.
Хлоя наклонилась к собаке. Хьюго не слышал, что она ему сказала, но Данте повесил голову, поджал хвост и поспешил скрыться в самом дальнем углу двора.
Хлоя выпрямилась, отбросив волосы за спину. Она не стала снова заплетать их, и солнечные лучи, преломляясь в сияющих волосах, нарисовали вокруг ее головы подобие нимба. Она неуверенно посмотрела на Хьюго, а тот мрачно взирал на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40