А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Как узнать… Да очень просто — пойти и посмотреть!
Жеан подал знак. Все четверо отступили — слаженно, лицом к врагу, и вид их был еще более грозен, чем если бы они шли в атаку. На другой стороне площади солдаты выстроились и взяли наизготовку мушкеты.
— Осторожно, — шепнул Жеан, — сейчас стрелять будут!
— Понял! — Вижу! — Ничего! — разом отозвались три голоса.
Приятели и вправду прекрасно знали, что делать. Опасность им всем грозила страшная; жизнь их висела на волоске, и они это понимали — однако же не волновались. Главное — им удалось вовремя прийти на помощь командиру.
Их всегдашняя бдительность никуда, разумеется, не делась, так что ни одно движение солдат не ускользнуло от них. Едва раздалась команда «пли!» и двадцать выстрелов слились в один оглушительный залп, как все четверо бросились ничком на землю.
Пули, просвистев над головами друзей, расплющились о каменную стену. Бретеры разом вскочили. Дым еще не рассеялся, а они уже были в помещении под эшафотом и заперли за собой дверь на засов.
Капитан увидел, что выстрелы не помогли: четыре храбреца исчезли. Он тут же подтянул своих людей поближе к эшафоту и разрешил им передохнуть. Ему тоже был нужен отдых и время на размышление.
Еще ни разу за долгую солдатскую жизнь капитан не сталкивался с чем-нибудь более удивительным! Вы только представьте: четыре человека отразили натиск ста двадцати, и притом тридцать вывели из строя! Он недоумевал, злился и восхищался одновременно.
Окружив эшафот так, чтобы пресечь всякую возможную попытку прорваться, капитан приказал унести убитых и раненых. Идти на новый приступ он не спешил. Непокорных, конечно, надо было взять непременно — мертвыми или живыми, — но самому потерять при штурме как можно меньше людей; три десятка и так казались ему достаточной платой…
Жеан Храбрый меж тем времени не терял. Сначала он осмотрел надземное помещение. Дыра в потолке, через которую сюда когда-то пролезли Гренгай, Эскаргас и Каркань, теперь опасности не представляла. Они давно заложили ее бревнами — во-первых, из предосторожности, во-вторых, чтобы убить время. Куриные лазы вмиг заткнули досками — благо, их тут хватало. Оставили только со всех сторон несколько узких щелей-бойниц.
Затем спустились в подземелье. Командиру с торжеством показали оружие, порох, провизию. На сабли и шпаги Жеан даже не взглянул — ему нужно было что-нибудь повнушительнее. В пещере лежали десятка полтора мушкетов и еще столько же пистолетов. В мгновение ока оружие зарядили и отнесли наверх — вместе с порохом и пулями.
В каждую дырку, в каждую щелочку выставили дуло мушкета. Главный удар осаждающих должен был прийтись на дверь, так что эту сторону друзья защитили в первую очередь. Но и про остальные направления не забыли. Дыры светили только с трех сторон, ибо передняя стена оставалась совершенно цела. Сзади тоже уцелело почти все — там было всего два отверстия. Они, как и все остальные, обратились в бойницы. Друзья заняли боевые позиции; каждый держал под рукой запасной заряженный мушкет.
На площади раздосадованный Кончини забрал у капитана своих людей. Как ни хорошо флорентиец знал Жеана, он все же не ожидал от него таких чудес…
И дежурный офицер, и кавалерийский капитан категорически отказались подчиняться приказам Кончини.
Вследствие такого раздора на площади теперь было два совершенно независимых отряда со своими командирами, и каждый действовал по своему разумению, причем оба начальника выжидали, чтобы другой взял инициативу на себя. В результате осаждавшие потеряли гораздо больше времени, чем могли бы. Жеан меж тем приготовился к обороне.
Наконец капитан решился наступать первым. Шесть солдат с огромным бревном на плечах направился к двери, прочие же дисциплинированно остались стоять в строю. Люди же Кончини к дисциплине не привыкли: кто-то бросился искать другое бревно для тарана, кто-то остался посмотреть, что будет.
Солдаты, раскачивая таран, тяжелым мерным шагом шли прямо к двери. Вокруг столпилось с дюжину бретеров Кончини — они следовали за солдатами и невольно вторили их движениям, словно хотели помочь.
Вдруг разом грянуло четыре выстрела. Четыре солдата повалились на землю; бревно упало. Секунда замешательства… новый залп… — четыре бандита лежат на земле. И вслед бегущим в панике людям — третий залп. Еще двое убитых; оба — подручные Кончини.
Солдаты с бретерами ничего не поняли, но на всякий случай отбежали в сторону, в безопасное вроде бы место… Но вот еще два выстрела, и почти сразу же — два других. Рухнули еще трое. Это опять оказались люди Кончини (и не везло же ему!) Прочие со всех ног кинулись прочь. В тот же миг с правой стороны раздались еще шесть выстрелов — два залпа по три; трое остались лежать в пыли, остальные бежали.
Хватило нескольких секунд, чтобы отбросить наступавших от старого эшафота! Теперь они сгрудились на краю площади, там, куда пули не долетали. Впрочем, сами солдаты этого не сообразили и в яростном исступлении ответили на выстрелы общим залпом. Понятно, что это оказалось напрасное сотрясение воздуха: слишком уж далеко…
С Кончини было всего сорок человек (не считая дворян) — теперь их осталось семнадцать. Итальянец кипел от негодования, проклинал все и всех и кричал:
— Десять тысяч ливров за голову этого мерзавца!
О, теперь Кончини и не помышлял взять Жеана живым! Его люди потрясены, пали духом… На миг они встрепенулись, услышав о награде… да какая тут к черту награда! К эшафоту теперь не подступишься… Никто не тронулся с места.
Бледный от ярости капитан кусал себе усы и отводил душу невероятнейшей руганью.
Жеан же спокойно говорил товарищам:
— Раньше, чем через полчаса, они не опомнятся. Пора!
Четверка спустилась в подземелье. Взяв один сундук, приятели оторвали у него крышку, выломали одну стенку и отнесли наверх. Затем пришла очередь трех бочонков с порохом. У них выбили днище, а сундук перевернули и накрыли им бочонки. От сундука до люка устроили желобок; туда насыпали порох, а сверху положили доску.
Сундук маскировал мину, доска — фитиль. Потом друзья забрали свои мушкеты и вновь спустились вниз. Крышкой от сундука они прикрыли отверстие люка, так что теперь и его не видно. Все готово. Гренгай, Эскаргас и Каркань остались в погребе, а Жеан, ожидавший скорого развития событий, — наверху.
Обещание десяти тысяч ливров в награду все же подействовало на людей Кончини. Алчность — лучшая пища для смекалки! Кое-кто из бандитов заметил, что с левой стороны выстрелов не было. Может быть, это ловушка — а может, там действительно нет бойниц. Посовещавшись, они подошли поближе и убедились, что оттуда ничего не угрожает.
Еще кто-то вспомнил, как Жеан кидался каменными глыбами. Значит, не крепко держатся — можно выворотить. Брави бросились на площадку эшафота, ожидая, что в них вот-вот выпалят снизу. Но нет! Никто им не помешал; по площадке можно было спокойно ходить. Догадки подтвердились: она оказалась полуразрушенной.
Теперь всем стало понятно, как добраться до грозной четверки. Три-четыре наймита побежали за инструментом, а затем пиками и кирками принялись разносить площадку, стараясь как можно меньше шуметь, чтобы осажденные ничего не услышали.
Менее чем через час после того, как люди Кончини догадались подняться по лестнице, уже семнадцать человек, собравшись на площадке, усердно, но медленно (из осторожности) разбирали камни.
Жеан стоял внизу и все слышал. Со злой усмешкой он прошептал:
— Идите сюда, все идите… набивайтесь, сколько влезет… как набьетесь, так вулкан и загрохочет! Провались все к дьяволу! А если и я провалюсь, так вместе с вами!
Кончини и его свита, стоя в недоступном для пуль месте под самой стеной, с нетерпением наблюдали за работой.
Капитан заметил, что делают подручные итальянца, и не стал им мешать. У него был свой замысел, достойный отважного честного воина.
Он расставил людей полукругом в недосягаемом для выстрелов месте, а сам вдвоем с лейтенантом смело направился прямо к двери. Шпаги они из ножен не вынимали — капитан, впрочем, нес петарду, собираясь подорвать дверь.
Капитан с лейтенантом уже давно были на расстоянии выстрела от старого эшафота и удивлялись, почему мятежники подпускают их так близко. Вот уже и брошенный таран — шагах в десяти от двери, не дальше. Не без тревоги офицеры размышляли: что за ловушка кроется за видимым бездействием противника? Но шли они все так же уверенно, бесстрастно и бесстрашно. Глядя на них, с десяток солдат решились разделить их судьбу и пошли следом.
До двери оставалось шагов пять. Внезапно она отворилась и на пороге явился Жеан. Он тоже не извлек шпагу из ножен.
Так неожиданно, непредвиденно, невероятно было его появление, что капитан с лейтенантом застыли как вкопанные. Солдаты тоже остановились — примерно там, где лежало бревно. Назревало нечто необычайное — это было ясно всем. Клевреты Кончини прервали свою работу на эшафоте и молча, тревожно, внимательно уставились вниз. Дрожавший от гнева Кончини и его дворяне также подошли ближе к двери.
Жеан Храбрый, сняв шляпу, вежливо поклонился капитану и лейтенанту. В этом непринужденном поклоне, как и во всей позе бретера, было столько высокого благородства и вместе с тем — столько юношеского изящества, что офицеры, также сняв шляпы, невольно раскланялись церемонно, как в Луврской зале.
Жеан, не надевая шляпы, спросил:
— Что вам угодно, господа?
Голос его был совершенно спокоен, лицо — как каменное.
Такой вопрос, да еще заданный таким тоном, после всего, что здесь произошло, обескуражил было капитана, но ненадолго.
— Именем короля, сударь, вы арестованы! — сурово провозгласил он. — Прошу вашу шпагу.
И он, протянув руку, сделал два шага вперед.
— Арестуйте его! — вскричал Кончини, не в силах больше сдерживаться. — Арестуйте же, преисподней ради!
Жеан даже не взглянул на итальянца — словно его тут и не было. Он поднял руку и с той же убийственной учтивостью возразил:
— Секунду, сударь, прошу вас!
Будь в его движении враждебность, капитан не раздумывая кинулся бы хватать храбреца. Но тот был столь пренебрежительно спокоен, что офицер вновь поневоле застыл на месте.
— К чертовой матери! — взревел Кончини. — Сколько можно возиться с этим босяком! Взять его за шиворот — и все тут!
И он в ярости удалился, знаком позвав за собой своих дворян, чтобы встать по другую сторону эшафота и гневно крикнуть оттуда:
— Работайте, да поживей!
Люди на площадке наверху повиновались и больше не обращали внимания на происходящее.
Жеан в это время говорил капитану:
— Итак, сударь, вы хотите арестовать меня?
— Поверьте, сударь, — столь же учтиво сказал капитан, — я весьма сожалею, ибо вижу вашу отвагу, но приказ есть приказ.
Жеан высокомерно поклонился и важно произнес, с трудом сдерживая волнение:
— В таком случае, вам придется пройти за мной внутрь. Дверь я запру, но высадить ее будет несложно. Даю слово не стрелять в ваших людей. Выломав дверь, вы попадете под эшафот. Так вот, милостивый государь, — выслушайте, к чему я клоню. Предупреждаю вас честно: тот, кто войдет туда, живым не выйдет! Я закончил.
И Жеан проворно закрыл за собой дверь. Капитан еще не успел опомниться от столь удивительного предупреждения. Он немного постоял перед запертой дверью, качая головой и бормоча себе под нос:
— Каков храбрец, черт подери! И какой любезный человек! Жаль, право, жаль!
Затем он невозмутимо обернулся к своим людям и подал знак.
Те снова схватили таран и трижды сильно ударили в дверь. Она разлетелась в щепки, и солдаты поспешили внутрь.
— Стойте! — хладнокровно произнес капитан, загородив им дорогу. — Похоже, там можно без головы остаться. Я иду один.
И он вошел один.
Внутри никого не было.
«Так, так! — подумал капитан. — Понимаю! Сбежали через какой-то подземный ход!»
Но помнил капитан и о том, что сказал ему сейчас Жеан, а потому внимательно осмотрел все кругом. Не прошло и полсекунды, как он увидел крышку над люком, доску и сундук, скрывавший порох.
— Бьюсь об заклад, — решил капитан, — что под досками лаз. Туда-то они и скрылись.
Он шагнул к сундуку. В тот же миг с потолка свалился огромный камень — это люди Кончини продолбили наконец площадку эшафота. Раздался крик:
— Вон они, под сундуком!
Упавшая глыба сдвинула доску, что лежала между люком и сундуком. Капитан увидел, что под ней быстро змеится струйка пламени.
Он все понял и разом отпрянул к двери со страшным криком:
— Ложись! Порох!
К несчастью, в дверях стояло несколько солдат, решивших поглазеть, что происходит. Капитан натолкнулся на них.
В ту же секунду сундук со страшной силой подбросило в воздух, сноп огня взметнулся к потолку. Раздался оглушительный взрыв. Сверху посыпались огромные камни, стены здания затряслись.
А затем к небу поднялся целый пламенный столб! Ввысь полетели камни, бревна, человеческие тела — и вот на землю посыпался чудовищный град: каменные обломки, окровавленные куски плоти, лоскуты мундиров…
Послышались крики боли… вопли ужаса…
С того момента, как за Жеаном закрылся люк, прошло не более тридцати секунд.
На площадке и под сводом эшафота находились капитан, несколько солдат, не послушавшие его приказа, и семнадцать бандитов Кончини. Из всех них чудом остались в живых человека четыре, и те от ужаса чуть не сошли с ума. Все прочие — молодые, сильные, смелые люди — обратились в кучки кровавого месива, разбросанного по площади перед аббатством. И не только на площади, но и в монастыре и даже внизу под горой долго еще искали оторванные руки и ноги…
А то, что еще уцелело от монмартрского эшафота, пожирал огонь. Несколько минут спустя на площади торчали только четыре обгорелые черные стены, готовые в любой миг обрушиться, подобные чудовищной, безобразной печке, в которой продолжали поджариваться человеческие останки… И густой, черный, едкий дым, вонявший паленым мясом, медленно поднимался причудливыми клубами из этой печки к лучезарным небесам.
Глава 48
САЭТТА ПЛАЧЕТ О НЕУДАВШЕЙСЯ МЕСТИ
Саэтта оставался на холме — посмотреть, чем кончится дело. Старого бретера одолевали мрачные предчувствия: что он прежде ни затевал против сына Пардальяна — все срывалось. От суеверия итальянец уже начал подозревать, не некая ли сила защищает юношу, не проклят ли небом он сам и его мщение?
Теперь, сидя за забором, Саэтта наблюдал, как Жеан героически обороняется, и бесился от ярости:
— Адская сила! Опять уйдет! Я знал, что он силен, но чтобы настолько!
Когда юноша скрылся под эшафотом, Саэтта чуть не заплясал от восторга:
— Ну нет, теперь не уйдет!
Но тут же снова огорчился:
— Однако они не возьмут его живым, они убьют его! О небо! Так ты против меня? Я же двадцать лет ждал этого часа — и вот… Пропади я пропадом!
Наконец прогрохотал взрыв, старый эшафот взлетел на воздух… Саэтта оцепенел. Две горячих слезы — слезы бешенства — скатились по его щекам: он плакал о неудавшейся мести…
Итальянец вышел из-за укрытия. Крестьяне из деревни, во время схватки благоразумно сидевшие по домам, после взрыва сбежались на площадь: солдаты отнесли раненых в ближайшие дома, и жители поняли, что все кончилось, — можно высунуться, не рискуя попасть под шальную пулю…
Саэтта смешался с толпой и пробрался как можно ближе к месту действия. От эшафота остались лишь обгорелые стены и груда развалин. Жеан Храбрый с товарищами погиб в неравном бою. Вероятно, их иссеченные, разорванные на части, превратившиеся в месиво тела валялись теперь в какой-нибудь из бесчисленных кровавых груд. Солдаты были заняты благочестивым делом: они старались сгрести эти груды к краю площади…
Саэтте пришлось смириться, и он попытался утешиться:
— Я хотел, чтоб он сложил голову на эшафоте — а он погиб под эшафотом. Вот и вся разница!
Начинало темнеть. Итальянец решил вернуться в город и поспешным, неровным шагом двинулся в путь. Как ни старался он найти утешение, удар оказался слишком чувствителен — вытерпеть такое невозможно! Саэтта спускался с крутого холма и ворчал про себя:
— Ну, попадись мне теперь кто-нибудь! Кажется, зарезал бы первого встречного! Как хочется драться… Прямо невтерпеж! Только это мне и поможет снять камень с души.
К несчастью или к счастью, встречались ему только солдаты да крестьяне, искавшие оторванные руки и ноги, — на Саэтту никто даже не поглядел. Повода для ссоры не находилось; ярость душила итальянца по-прежнему.
Саэтта подошел к кресту у подножия холма и повернул направо к замку Поршерон. Когда он проходил мимо дома Перетты-милашки, калитка открылась.
Пардальян явился на пороге, убедился, что калитка имеет надежные замки и засовы, и по привычке огляделся — старый бродяга никогда не забывал осмотреть дорогу… Он заметил Саэтту — тот быстро шел прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76