он способен оценивать по достоинству тех, кто смо
трит на него свысока, и понимать, чего стоит та карьера, которую он отверг,
за что навлек на себя их презрение; очень отрадно, что он, понимая язык вел
икого друга, матери-природы, нашел в слиянии с ней свои радости и легко об
ходится без тех, кому он сам мало приятен и кто ему совсем не приятен. Спра
ведливо и то, что хотя мир и обстоятельства не балуют его, поворачиваясь к
нему нередко своей неприветливой, хмурой стороной, Ц не потому ли, что он
и сам холодно и безучастно относится к ним? Ц в душе его царит лучистое с
ияние, неугасимый огонь, который согревает и освещает все вокруг него, то
гда как постороннему наблюдателю его жизнь может показаться полярной з
имой, без тепла, без солнца. Истинный поэт вовсе не заслуживает жалости и с
ам втихомолку смеется над тем непрошеным утешителем, который принимает
ся оплакивать его печальную участь. Даже когда поклонники утилитарной ф
илософии утверждают, что ни он, ни его искусство никому не нужны, он отвеча
ет незадачливым фарисеям столь откровенной насмешкой, столь глубоким, б
еспощадным, бичующим презрением, что скорее заслуживает упрека, чем собо
лезнования. Обо всем этом, впрочем, мистер Йорк и не думает, а нам сейчас пр
едстоит заняться мистером Йорком.
Я уже говорила тебе, читатель, о его недостатках, однако можно о нем сказат
ь и два-три добрых слова: он был одним из самых уважаемых и дельных людей в
Йоркшире; даже недруги вынуждены были его уважать. Бедняки его любили, он
всегда был к ним ласков и добр. С рабочими он обращался по-отечески заботл
иво: увольняя своего работника, он старался устроить его на другое место,
а если это не удавалось, то помогал ему переехать с семьей туда, где было л
егче получить работу. Следует, впрочем, заметить, что, когда кому-нибудь и
з его рабочих случалось проявить непочтительность, Йорк, Ц как и многие
из тех, кто не терпит над собой принуждения, но отлично умеет принуждать д
ругих, Ц быстро подавлял бунтарские настроения в самом их зародыше, иск
оренял их, как сорную траву, чтобы они не разрослись и не возникали впредь
в его владениях. Да, у него все обстояло благополучно, и поэтому он считал
себя вправе строго осуждать своих менее удачливых соседей, полагая, что
во всех неприятностях виноваты они сами, и неизменно становясь на сторон
у рабочего, а не хозяина.
Род Йорка был одним из самых старинных и уважаемых в округе; мистер Йорк б
ыл хотя и не самым богатым, но одним из влиятельнейших людей. Образование
он получил прекрасное; еще юношей, в годы, предшествовавшие Французской
революции, он много путешествовал по Европе и хорошо знал французский и
итальянский языки. За свое двухлетнее пребывание в Италии он собрал колл
екцию хороших картин и изящных антикварных вещиц, которые теперь украша
ли его дом. При желании он держался как образованный джентльмен старинно
го закала. Речь его, когда он хотел понравиться, становилась занимательн
ой и полной блеска; и если он чаше всего прибегал к родному йоркширскому д
иалекту, то делал это по прихоти, предпочитая его более изысканному спос
обу выражения. «Картавость йоркширца, Ц утверждал он, Ц настолько же пр
иятнее шепелявости лондонского щеголя, насколько рев быка приятнее пис
ка крысенка».
Мистер Йорк знал всех соседей на много миль кругом, и все знали его, но нас
тоящих друзей у него почти не было. Будучи сам человеком своеобразного с
клада, он не любил людей заурядных. Люди самобытного, необычного склада л
юбого звания были ему по душе, но благовоспитанный и бесцветный человек,
даже самого высокого положения, вызывал в нем неприязнь. Он охотно прово
дил часок-другой в беседе с каким-нибудь смышленым работником или со ста
рой крестьянкой, умной и острой на язык, но жалел минуты, потраченные на ра
зговор с учтивым, но ничем не примечательным джентльменом или светской,
элегантной, но легкомысленной дамой. В своих симпатиях и антипатиях он н
е знал никакой меры и забывал, что среди тех, кому отказано в своеобразии,
могут попадаться приятные и даже превосходные люди. Иногда, впрочем, он и
зменял своему правилу; он чувствовал себя как нельзя лучше среди людей п
ростых, чистосердечных, не тронутых воспитанием, неразвитых и неспособн
ых оценить его образованность и ум: с ними он мог позволить себе колкости
и насмешки, не боясь оскорбить их или задеть; да они и не вдумывались в его
слова, не присматривались к его поступкам, не обсуждали его мнений. С ними
он чувствовал себя весьма непринужденно и поэтому предпочитал их общес
тво всякому другому. Среди них он царил. Они подчинялись его воле слепо и б
ездумно, не отдавая себе отчета в его власти над собой; в их безоговорочно
м повиновении не было и тени услужливости или подобострастия, поэтому-т
о их доверчивость и покорность были удобны ему, как удобны человеку крес
ло, в котором он сидит, или пол, по которому он ходит.
Читатель, наверное, уже заметил, что мистер Йорк выказывал некоторое рас
положение к Муру; для этой благосклонности имелись свои причины: как это
ни странно, но одной из причин было то, что Мур говорил по-английски с акце
нтом, а по-французски безукоризненно правильно и что его смуглое, тонко о
черченное худощавое лицо было отнюдь не йоркширского и вообще не британ
ского типа. Казалось бы, такое незначительное обстоятельство едва ли мог
ло повлиять на человека, подобного Йорку; но дело в том, что эти особенност
и пробуждали в его душе давние и приятные воспоминания, унося его вновь к
поре юности, к годам путешествий. В Италии, в ее городах и селениях, Йорк ви
дел лица такого типа, как у Мура; в Париже, в театрах и кафе, он слышал говор,
подобный говору Мура; тогда он был молод, и вот всякий раз, когда он видел и
ли слышал этого иностранца, ему казалось, что благословенная пора юности
снова вернулась.
Кроме того, он в свое время знавал отца Роберта и вел с ним торговые дела; э
то было уже существенной, хотя и нельзя сказать, чтобы приятной связью ме
жду ними; банкротство торгового дома Мура нанесло Йорку некоторый ущерб.
К тому же он питал уважение к Роберту как к умелому дельцу. Наблюдая за ним
, он все больше убеждался, что Роберт в конце концов тем или иным путем раз
богатеет; ему нравились его решительность, проницательный ум, а возможно
, жесткость характера. К тому же Йорк был одним из опекунов несовершеннол
етней наследницы, на чьей земле была расположена фабрика Мура, и тому час
то приходилось советоваться с ним по всякого рода делам, и это тоже их сбл
ижало.
Что касается Хелстоуна, то между ним и хозяином дома чувствовалась взаим
ная неприязнь, вдвойне сильная, ибо она была порождена различием характе
ров и житейскими обстоятельствами. Вольнодумец не выносил догматика, по
клонник свободы Ц страстного приверженца существующего порядка; кром
е того, по слухам, они в былые годы добивались руки одной и той же девушки.
Мистер Йорк в молодости отдавал предпочтение веселым и бойким женщинам:
его пленяли эффектность, живой ум и острый язычок. Однако ни одной из этих
блестящих красавиц он не сделал предложения и вдруг не на шутку влюбился
; его избранница была ничуть не похожа на тех, кому он до сих пор дарил свою
благосклонность; это была девушка с лицом мадонны, ожившее мраморное изв
аяние, воплощенная кротость и смирение. Не важно, что она едва отвечала, ко
гда он к ней обращался; не важно, что она будто не слышала его вздохов, не ви
дела его нежных взглядов, редко улыбалась его шуткам, не уделяла ему вним
ания и не питала уважения; не важно, что она не обладала теми достоинствам
и, которые всегда восхищали его в женщине; для него Мэри Кейв была соверше
нством, потому что он, по той или иной причине, полюбил ее.
Мистер Хелстоун, в то время младший священник Брайерфилда, тоже любил Мэ
ри или, во всяком случае, увлекался ею. Многие пленялись этой девушкой, пре
красной, как те мраморные ангелы, что украшают гробницы. Однако всем свои
м поклонникам она предпочла священника из уважения к его сану; этот сан, п
о-видимому, наделил его ореолом, достаточным для того, чтобы она сделала с
вой выбор, Ц тем ореолом, которого мисс Кейв не видела в других своих пок
лонниках-коммерсантах. Мистер Хелстоун не питал к Мэри ни всепоглощающе
й страсти, подобно мистеру Йорку, ни почтительного благоговения, подобно
большинству ее поклонников. Не в пример другим он видел ее такой, какой он
а была на самом деле, и потому ему было нетрудно полностью подчинить себе
ее волю. На его предложение она без колебаний ответила согласием, и они по
женились.
Однако по самой своей природе Хелстоун не мог быть хорошим мужем, в особе
нности женщине тихой и мягкой; он полагал, что если жена молчит, Ц значит,
ей ничего не надо, ничто ее не беспокоит. Если она не жалуется на одиночест
во Ц значит, постоянное одиночество ей не в тягость. Если она не требует к
себе внимания, не заявляет, что к тому-то у нее лежит сердце, а к тому-то не л
ежит, Ц значит, у нее нет собственных вкусов и склонностей и ее мнения мо
жно и не спрашивать; он и не пытался понять, что женщина во многом не похож
а на мужчину; он видел в ней лишь существо иного, скорее всего низшего поря
дка. Жена не могла быть ни другом своего мужа, ни тем более его советчицей
или опорой. Два-три года спустя он почти охладел к ней и был чрезвычайно и
зумлен, когда в один прекрасный день увидел на супружеском ложе бездыхан
ным ее прекрасное тело; он почти не замечал, что она таяла, хотя все кругом
давно уже это видели. Утрата, казалось, не потрясла его, хотя Ц как знать?
Ц его равнодушие могло быть и напускным, ибо скорбь нелегко исторгала с
лезы из его глаз.
Его сухие глаза и внешне бесстрастный вид оскорбляли чувства старой дом
оправительницы и служанки, Ц ухаживая за больной, они имели случай лучш
е ее супруга узнать, что у их госпожи было доброе и любящее сердце; обряжая
тело усопшей, они усердно сплетничали, вдаваясь во всевозможные подробн
ости и не жалея прикрас, об истинной и предполагаемой причине ее смерти; с
ловом, они всячески разжигали друг в друге негодование против сурового м
аленького человечка, который занимался делами в соседней комнате, не под
озревая о том, как его осуждают за спиной.
И вот едва бренные останки миссис Хелстоун были преданы земле, как в окру
ге поползли слухи о том, что ее. сгубило тайное страдание. Слухи вскоре пре
вратились в подробные рассказы о холодности и даже бессердечии ее супру
га, и эта явная клевета была всеми с легкостью принята на веру. Дошли толки
и до мистера Йорка, который отчасти поверил им. Он и без того не питал друж
еских чувств к своему счастливому сопернику; хотя он и был женат, притом н
а женщине совсем иного склада, чем Мэри Кейв, он не мог забыть безответной
любви своей юности, а узнав, что Хелстоун не любил и, быть может, даже оскор
блял ту, которая была ему так дорога, Йорк проникся к нему жгучей неприязн
ью.
О причине и силе этой неприязни мистер Хелстоун лишь смутно догадывался
; он не знал, как сильно Йорк любил Мэри Кейв, что пережил он, потеряв ее; вдо
бавок ходившие на его счет слухи не достигали ушей священника. Он предпо
лагал, что его с Йорком разделяли только политические и религиозные разн
огласия, и знай он подоплеку этой неприязни, никакая сила не заставила бы
его переступить порог дома своего бывшего соперника.
Мистер Йорк оставил Мура в покое, и разговор перешел на более общие темы, п
орой, однако, вновь сбиваясь на спор. Тревожное положение в стране и часты
е случаи нападения на фабрики в здешних краях давали собеседникам обиль
ную пищу для подобных споров, тем более что все трое по-разному смотрели н
а происходящее: Хелстоун считал хозяев пострадавшими, а рабочих Ц безра
ссудными; он осуждал недовольство властями, охватившее население, так же
как растущее нежелание народа терпеливо сносить неизбежное, по его мнен
ию, зло; он требовал крутых мер со стороны правительства, беспощадных при
говоров смутьянам и в случае необходимости быстрого применения военно
й силы.
Мистер Йорк спрашивал, насытят ли эти строгие насильственные меры голод
ных, дадут ли работу тем, кто безуспешно ее ищет, и с негодованием отвергал
идею неизбежности зла; он говорил, что чаша терпения народа уже полна и чт
о сопротивление в наши дни стало гражданским долгом; утверждал, что широ
ко распространенный дух недовольства властями Ц весьма отрадное знам
ение нашего времени; да, фабрикантам приходится сейчас трудно, но винова
то в этом их собственное «растленное, продажное и кровавое» правительст
во. Всему виной безумцы, подобные Питту, дьяволы, подобные Каслри, злобные
болваны, подобные Персевалю, Ц вот они тираны, проклятие Англии, губител
и ее торговли. Это их тупое упорство в ведении ничем не оправданной, безна
дежной, разорительной войны завело страну в тупик; это их непомерные нал
оги и позорные Приказы Совета камнем висят на шее нашей страны; и за это он
и заслуживают осуждения и виселицы.
Ц Но что толку говорить? Ц вопрошал Йорк. Ц Нет никакой надежды, что дов
оды разума будут услышаны в стране, угнетаемой королями, попами и пэрами,
в стране, где номинальный монарх Ц умалишенный, а подлинный правитель
Ц беспринципный распутник; где терпят такое издевательство над здравы
м смыслом, как наследственные законодатели, такую нелепость, как епископ
ы-законодатели, где благоговейно почитают государственную церковь, раз
жиревшую, проникнутую духом нетерпимости и злоупотребляющую своей вла
стью, где держат постоянную армию и целое полчище попов-тунеядцев, котор
ые со своими нищими семьями обирают страну.
Тут мистер Хелстоун поднялся и, надев свою широкополую шляпу, ответил, чт
о ему случалось два-три раза в жизни встречать людей, которые придержива
лись подобного образа мыслей до тех пор, пока они были здоровы, полны сил и
преуспевали. Но, добавил он, грядет час, «когда стражи содрогнутся; когда
узрят они перст Всевышнего и страх встанет у них на пути; это время будет в
ременем испытания для вождя анархии и мятежа, врата религии и порядка»; б
ыл случай, когда его, священника Хелстоуна, призвали, чтобы прочесть моли
твы, предназначенные церковью для болящих, Ц прочесть их у изголовья не
счастного умирающего, одного из самых лютых врагов нашей религии; и он ув
идел, как тот, охваченный раскаянием, жаждал найти путь к покаянию и не мог
этот путь найти, хотя искал его усердно, со слезами на глазах. Вот он и счит
ает своим долгом напомнить мистеру Йорку о том, что всякое богохульство
Ц это смертный грех и что наступит когда-нибудь день Страшного суда.
Да, мистер Йорк тоже верит, что наступит когда-нибудь день Страшного суда
, иначе как же будет воздано по заслугам всем негодяям, которые торжеству
ют в этом мире, безнаказанно разбивают невинные сердца, злоупотребляют н
езаслуженными привилегиями, позорят свое высокое звание, вырывают изо р
та у бедняка кусок хлеба, подавляют своим высокомерием простых скромных
людей и подло раболепствуют перед знатными и богатыми, Ц как же будет им
оплачено той же монетой?
Ц И вот, Ц говорил Йорк, Ц когда я готов был пасть духом при виде зла, тор
жествующего на этой нечестивой, мерзкой планете, я брал в руки вон ту книг
у, Ц он указал на стоявшую в книжном шкафу Библию, Ц наугад открывал ее, и
мне неизменно попадалось изречение, как бы светившееся сернистым голуб
ым пламенем. И мне становилось ясно, Ц утверждал Йорк, Ц что ожидает в бу
дущей жизни иных из нас, словно ангел с большими белыми крыльями появилс
я на пороге и возвестил мне это.
Ц Сэр, Ц ответил Хелстоун со всем достоинством, на какое был способен,
Ц высокая мудрость человека состоит в том, чтобы познавать самого себя
и тот, предел, куда он направляет стопы свои.
Ц Да, да, но вспомните, мистер Хелстоун. Невежество было унесено от самых
врат небесных и брошено у врат ада на склоне горы.
Ц Но я помню также, мистер Йорк, что слепая Гордыня, не видя дороги, рухнул
а в глубокую пропасть, вырытую Князем тьмы, чтобы завлекать туда тщеслав
ных дураков, и разбилась вдребезги.
Тут Мур, который, не принимая участия в споре, давно прислушивался к нему с
любопытством беспристрастного свидетеля, Ц ибо его равнодушие к полит
ике, так же как и к досужей болтовне соседей, позволяло ему быть беспристр
астным судьей в подобного рода перепалках, Ц счел нужным вмешаться.
Ц Хватит вам оскорблять друг друга и доказывать, как искренне вы друг др
уга ненавидите и презираете. Что касается меня, то вся моя ненависть напр
авлена против негодяев, переломавших мои машины, и ее не осталось ни для м
оих приятелей, ни тем более для столь смутных понятий, как вера или правит
ельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
трит на него свысока, и понимать, чего стоит та карьера, которую он отверг,
за что навлек на себя их презрение; очень отрадно, что он, понимая язык вел
икого друга, матери-природы, нашел в слиянии с ней свои радости и легко об
ходится без тех, кому он сам мало приятен и кто ему совсем не приятен. Спра
ведливо и то, что хотя мир и обстоятельства не балуют его, поворачиваясь к
нему нередко своей неприветливой, хмурой стороной, Ц не потому ли, что он
и сам холодно и безучастно относится к ним? Ц в душе его царит лучистое с
ияние, неугасимый огонь, который согревает и освещает все вокруг него, то
гда как постороннему наблюдателю его жизнь может показаться полярной з
имой, без тепла, без солнца. Истинный поэт вовсе не заслуживает жалости и с
ам втихомолку смеется над тем непрошеным утешителем, который принимает
ся оплакивать его печальную участь. Даже когда поклонники утилитарной ф
илософии утверждают, что ни он, ни его искусство никому не нужны, он отвеча
ет незадачливым фарисеям столь откровенной насмешкой, столь глубоким, б
еспощадным, бичующим презрением, что скорее заслуживает упрека, чем собо
лезнования. Обо всем этом, впрочем, мистер Йорк и не думает, а нам сейчас пр
едстоит заняться мистером Йорком.
Я уже говорила тебе, читатель, о его недостатках, однако можно о нем сказат
ь и два-три добрых слова: он был одним из самых уважаемых и дельных людей в
Йоркшире; даже недруги вынуждены были его уважать. Бедняки его любили, он
всегда был к ним ласков и добр. С рабочими он обращался по-отечески заботл
иво: увольняя своего работника, он старался устроить его на другое место,
а если это не удавалось, то помогал ему переехать с семьей туда, где было л
егче получить работу. Следует, впрочем, заметить, что, когда кому-нибудь и
з его рабочих случалось проявить непочтительность, Йорк, Ц как и многие
из тех, кто не терпит над собой принуждения, но отлично умеет принуждать д
ругих, Ц быстро подавлял бунтарские настроения в самом их зародыше, иск
оренял их, как сорную траву, чтобы они не разрослись и не возникали впредь
в его владениях. Да, у него все обстояло благополучно, и поэтому он считал
себя вправе строго осуждать своих менее удачливых соседей, полагая, что
во всех неприятностях виноваты они сами, и неизменно становясь на сторон
у рабочего, а не хозяина.
Род Йорка был одним из самых старинных и уважаемых в округе; мистер Йорк б
ыл хотя и не самым богатым, но одним из влиятельнейших людей. Образование
он получил прекрасное; еще юношей, в годы, предшествовавшие Французской
революции, он много путешествовал по Европе и хорошо знал французский и
итальянский языки. За свое двухлетнее пребывание в Италии он собрал колл
екцию хороших картин и изящных антикварных вещиц, которые теперь украша
ли его дом. При желании он держался как образованный джентльмен старинно
го закала. Речь его, когда он хотел понравиться, становилась занимательн
ой и полной блеска; и если он чаше всего прибегал к родному йоркширскому д
иалекту, то делал это по прихоти, предпочитая его более изысканному спос
обу выражения. «Картавость йоркширца, Ц утверждал он, Ц настолько же пр
иятнее шепелявости лондонского щеголя, насколько рев быка приятнее пис
ка крысенка».
Мистер Йорк знал всех соседей на много миль кругом, и все знали его, но нас
тоящих друзей у него почти не было. Будучи сам человеком своеобразного с
клада, он не любил людей заурядных. Люди самобытного, необычного склада л
юбого звания были ему по душе, но благовоспитанный и бесцветный человек,
даже самого высокого положения, вызывал в нем неприязнь. Он охотно прово
дил часок-другой в беседе с каким-нибудь смышленым работником или со ста
рой крестьянкой, умной и острой на язык, но жалел минуты, потраченные на ра
зговор с учтивым, но ничем не примечательным джентльменом или светской,
элегантной, но легкомысленной дамой. В своих симпатиях и антипатиях он н
е знал никакой меры и забывал, что среди тех, кому отказано в своеобразии,
могут попадаться приятные и даже превосходные люди. Иногда, впрочем, он и
зменял своему правилу; он чувствовал себя как нельзя лучше среди людей п
ростых, чистосердечных, не тронутых воспитанием, неразвитых и неспособн
ых оценить его образованность и ум: с ними он мог позволить себе колкости
и насмешки, не боясь оскорбить их или задеть; да они и не вдумывались в его
слова, не присматривались к его поступкам, не обсуждали его мнений. С ними
он чувствовал себя весьма непринужденно и поэтому предпочитал их общес
тво всякому другому. Среди них он царил. Они подчинялись его воле слепо и б
ездумно, не отдавая себе отчета в его власти над собой; в их безоговорочно
м повиновении не было и тени услужливости или подобострастия, поэтому-т
о их доверчивость и покорность были удобны ему, как удобны человеку крес
ло, в котором он сидит, или пол, по которому он ходит.
Читатель, наверное, уже заметил, что мистер Йорк выказывал некоторое рас
положение к Муру; для этой благосклонности имелись свои причины: как это
ни странно, но одной из причин было то, что Мур говорил по-английски с акце
нтом, а по-французски безукоризненно правильно и что его смуглое, тонко о
черченное худощавое лицо было отнюдь не йоркширского и вообще не британ
ского типа. Казалось бы, такое незначительное обстоятельство едва ли мог
ло повлиять на человека, подобного Йорку; но дело в том, что эти особенност
и пробуждали в его душе давние и приятные воспоминания, унося его вновь к
поре юности, к годам путешествий. В Италии, в ее городах и селениях, Йорк ви
дел лица такого типа, как у Мура; в Париже, в театрах и кафе, он слышал говор,
подобный говору Мура; тогда он был молод, и вот всякий раз, когда он видел и
ли слышал этого иностранца, ему казалось, что благословенная пора юности
снова вернулась.
Кроме того, он в свое время знавал отца Роберта и вел с ним торговые дела; э
то было уже существенной, хотя и нельзя сказать, чтобы приятной связью ме
жду ними; банкротство торгового дома Мура нанесло Йорку некоторый ущерб.
К тому же он питал уважение к Роберту как к умелому дельцу. Наблюдая за ним
, он все больше убеждался, что Роберт в конце концов тем или иным путем раз
богатеет; ему нравились его решительность, проницательный ум, а возможно
, жесткость характера. К тому же Йорк был одним из опекунов несовершеннол
етней наследницы, на чьей земле была расположена фабрика Мура, и тому час
то приходилось советоваться с ним по всякого рода делам, и это тоже их сбл
ижало.
Что касается Хелстоуна, то между ним и хозяином дома чувствовалась взаим
ная неприязнь, вдвойне сильная, ибо она была порождена различием характе
ров и житейскими обстоятельствами. Вольнодумец не выносил догматика, по
клонник свободы Ц страстного приверженца существующего порядка; кром
е того, по слухам, они в былые годы добивались руки одной и той же девушки.
Мистер Йорк в молодости отдавал предпочтение веселым и бойким женщинам:
его пленяли эффектность, живой ум и острый язычок. Однако ни одной из этих
блестящих красавиц он не сделал предложения и вдруг не на шутку влюбился
; его избранница была ничуть не похожа на тех, кому он до сих пор дарил свою
благосклонность; это была девушка с лицом мадонны, ожившее мраморное изв
аяние, воплощенная кротость и смирение. Не важно, что она едва отвечала, ко
гда он к ней обращался; не важно, что она будто не слышала его вздохов, не ви
дела его нежных взглядов, редко улыбалась его шуткам, не уделяла ему вним
ания и не питала уважения; не важно, что она не обладала теми достоинствам
и, которые всегда восхищали его в женщине; для него Мэри Кейв была соверше
нством, потому что он, по той или иной причине, полюбил ее.
Мистер Хелстоун, в то время младший священник Брайерфилда, тоже любил Мэ
ри или, во всяком случае, увлекался ею. Многие пленялись этой девушкой, пре
красной, как те мраморные ангелы, что украшают гробницы. Однако всем свои
м поклонникам она предпочла священника из уважения к его сану; этот сан, п
о-видимому, наделил его ореолом, достаточным для того, чтобы она сделала с
вой выбор, Ц тем ореолом, которого мисс Кейв не видела в других своих пок
лонниках-коммерсантах. Мистер Хелстоун не питал к Мэри ни всепоглощающе
й страсти, подобно мистеру Йорку, ни почтительного благоговения, подобно
большинству ее поклонников. Не в пример другим он видел ее такой, какой он
а была на самом деле, и потому ему было нетрудно полностью подчинить себе
ее волю. На его предложение она без колебаний ответила согласием, и они по
женились.
Однако по самой своей природе Хелстоун не мог быть хорошим мужем, в особе
нности женщине тихой и мягкой; он полагал, что если жена молчит, Ц значит,
ей ничего не надо, ничто ее не беспокоит. Если она не жалуется на одиночест
во Ц значит, постоянное одиночество ей не в тягость. Если она не требует к
себе внимания, не заявляет, что к тому-то у нее лежит сердце, а к тому-то не л
ежит, Ц значит, у нее нет собственных вкусов и склонностей и ее мнения мо
жно и не спрашивать; он и не пытался понять, что женщина во многом не похож
а на мужчину; он видел в ней лишь существо иного, скорее всего низшего поря
дка. Жена не могла быть ни другом своего мужа, ни тем более его советчицей
или опорой. Два-три года спустя он почти охладел к ней и был чрезвычайно и
зумлен, когда в один прекрасный день увидел на супружеском ложе бездыхан
ным ее прекрасное тело; он почти не замечал, что она таяла, хотя все кругом
давно уже это видели. Утрата, казалось, не потрясла его, хотя Ц как знать?
Ц его равнодушие могло быть и напускным, ибо скорбь нелегко исторгала с
лезы из его глаз.
Его сухие глаза и внешне бесстрастный вид оскорбляли чувства старой дом
оправительницы и служанки, Ц ухаживая за больной, они имели случай лучш
е ее супруга узнать, что у их госпожи было доброе и любящее сердце; обряжая
тело усопшей, они усердно сплетничали, вдаваясь во всевозможные подробн
ости и не жалея прикрас, об истинной и предполагаемой причине ее смерти; с
ловом, они всячески разжигали друг в друге негодование против сурового м
аленького человечка, который занимался делами в соседней комнате, не под
озревая о том, как его осуждают за спиной.
И вот едва бренные останки миссис Хелстоун были преданы земле, как в окру
ге поползли слухи о том, что ее. сгубило тайное страдание. Слухи вскоре пре
вратились в подробные рассказы о холодности и даже бессердечии ее супру
га, и эта явная клевета была всеми с легкостью принята на веру. Дошли толки
и до мистера Йорка, который отчасти поверил им. Он и без того не питал друж
еских чувств к своему счастливому сопернику; хотя он и был женат, притом н
а женщине совсем иного склада, чем Мэри Кейв, он не мог забыть безответной
любви своей юности, а узнав, что Хелстоун не любил и, быть может, даже оскор
блял ту, которая была ему так дорога, Йорк проникся к нему жгучей неприязн
ью.
О причине и силе этой неприязни мистер Хелстоун лишь смутно догадывался
; он не знал, как сильно Йорк любил Мэри Кейв, что пережил он, потеряв ее; вдо
бавок ходившие на его счет слухи не достигали ушей священника. Он предпо
лагал, что его с Йорком разделяли только политические и религиозные разн
огласия, и знай он подоплеку этой неприязни, никакая сила не заставила бы
его переступить порог дома своего бывшего соперника.
Мистер Йорк оставил Мура в покое, и разговор перешел на более общие темы, п
орой, однако, вновь сбиваясь на спор. Тревожное положение в стране и часты
е случаи нападения на фабрики в здешних краях давали собеседникам обиль
ную пищу для подобных споров, тем более что все трое по-разному смотрели н
а происходящее: Хелстоун считал хозяев пострадавшими, а рабочих Ц безра
ссудными; он осуждал недовольство властями, охватившее население, так же
как растущее нежелание народа терпеливо сносить неизбежное, по его мнен
ию, зло; он требовал крутых мер со стороны правительства, беспощадных при
говоров смутьянам и в случае необходимости быстрого применения военно
й силы.
Мистер Йорк спрашивал, насытят ли эти строгие насильственные меры голод
ных, дадут ли работу тем, кто безуспешно ее ищет, и с негодованием отвергал
идею неизбежности зла; он говорил, что чаша терпения народа уже полна и чт
о сопротивление в наши дни стало гражданским долгом; утверждал, что широ
ко распространенный дух недовольства властями Ц весьма отрадное знам
ение нашего времени; да, фабрикантам приходится сейчас трудно, но винова
то в этом их собственное «растленное, продажное и кровавое» правительст
во. Всему виной безумцы, подобные Питту, дьяволы, подобные Каслри, злобные
болваны, подобные Персевалю, Ц вот они тираны, проклятие Англии, губител
и ее торговли. Это их тупое упорство в ведении ничем не оправданной, безна
дежной, разорительной войны завело страну в тупик; это их непомерные нал
оги и позорные Приказы Совета камнем висят на шее нашей страны; и за это он
и заслуживают осуждения и виселицы.
Ц Но что толку говорить? Ц вопрошал Йорк. Ц Нет никакой надежды, что дов
оды разума будут услышаны в стране, угнетаемой королями, попами и пэрами,
в стране, где номинальный монарх Ц умалишенный, а подлинный правитель
Ц беспринципный распутник; где терпят такое издевательство над здравы
м смыслом, как наследственные законодатели, такую нелепость, как епископ
ы-законодатели, где благоговейно почитают государственную церковь, раз
жиревшую, проникнутую духом нетерпимости и злоупотребляющую своей вла
стью, где держат постоянную армию и целое полчище попов-тунеядцев, котор
ые со своими нищими семьями обирают страну.
Тут мистер Хелстоун поднялся и, надев свою широкополую шляпу, ответил, чт
о ему случалось два-три раза в жизни встречать людей, которые придержива
лись подобного образа мыслей до тех пор, пока они были здоровы, полны сил и
преуспевали. Но, добавил он, грядет час, «когда стражи содрогнутся; когда
узрят они перст Всевышнего и страх встанет у них на пути; это время будет в
ременем испытания для вождя анархии и мятежа, врата религии и порядка»; б
ыл случай, когда его, священника Хелстоуна, призвали, чтобы прочесть моли
твы, предназначенные церковью для болящих, Ц прочесть их у изголовья не
счастного умирающего, одного из самых лютых врагов нашей религии; и он ув
идел, как тот, охваченный раскаянием, жаждал найти путь к покаянию и не мог
этот путь найти, хотя искал его усердно, со слезами на глазах. Вот он и счит
ает своим долгом напомнить мистеру Йорку о том, что всякое богохульство
Ц это смертный грех и что наступит когда-нибудь день Страшного суда.
Да, мистер Йорк тоже верит, что наступит когда-нибудь день Страшного суда
, иначе как же будет воздано по заслугам всем негодяям, которые торжеству
ют в этом мире, безнаказанно разбивают невинные сердца, злоупотребляют н
езаслуженными привилегиями, позорят свое высокое звание, вырывают изо р
та у бедняка кусок хлеба, подавляют своим высокомерием простых скромных
людей и подло раболепствуют перед знатными и богатыми, Ц как же будет им
оплачено той же монетой?
Ц И вот, Ц говорил Йорк, Ц когда я готов был пасть духом при виде зла, тор
жествующего на этой нечестивой, мерзкой планете, я брал в руки вон ту книг
у, Ц он указал на стоявшую в книжном шкафу Библию, Ц наугад открывал ее, и
мне неизменно попадалось изречение, как бы светившееся сернистым голуб
ым пламенем. И мне становилось ясно, Ц утверждал Йорк, Ц что ожидает в бу
дущей жизни иных из нас, словно ангел с большими белыми крыльями появилс
я на пороге и возвестил мне это.
Ц Сэр, Ц ответил Хелстоун со всем достоинством, на какое был способен,
Ц высокая мудрость человека состоит в том, чтобы познавать самого себя
и тот, предел, куда он направляет стопы свои.
Ц Да, да, но вспомните, мистер Хелстоун. Невежество было унесено от самых
врат небесных и брошено у врат ада на склоне горы.
Ц Но я помню также, мистер Йорк, что слепая Гордыня, не видя дороги, рухнул
а в глубокую пропасть, вырытую Князем тьмы, чтобы завлекать туда тщеслав
ных дураков, и разбилась вдребезги.
Тут Мур, который, не принимая участия в споре, давно прислушивался к нему с
любопытством беспристрастного свидетеля, Ц ибо его равнодушие к полит
ике, так же как и к досужей болтовне соседей, позволяло ему быть беспристр
астным судьей в подобного рода перепалках, Ц счел нужным вмешаться.
Ц Хватит вам оскорблять друг друга и доказывать, как искренне вы друг др
уга ненавидите и презираете. Что касается меня, то вся моя ненависть напр
авлена против негодяев, переломавших мои машины, и ее не осталось ни для м
оих приятелей, ни тем более для столь смутных понятий, как вера или правит
ельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12