А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Делайте в точности то, что я вам приказываю. Передайте мне пузырек с фосфором. Возьмите газету в правую руку и подложите ее под левое плечо. Да, немножко больно, но я ведь мог целить в такое место, где было бы гораздо больнее! Если хоть капля крови упадет на ковер, вам несдобровать. А теперь оба – ко мне!
Фергюсон вполне мог бы быть школьным учителем, который сухо распекает десятилетнего ученика, доведшего его до ручки. Именно тон Фергюсона внушил Сандерсу дикую, головокружительную ярость. Но поделать он ничего не мог – они угодили в безвыходное положение.
Марша побледнела, однако тихо подошла, куда было велено. В конце комнаты находилась дверь, которую Фергюсон приказал Сандерсу открыть. Они прошли коридором и очутились в комнатке, где, судя по всему, и обитал Фергюсон.
На столе у камина горела лампа, накрытая газетой. Окна закрывали плотные жалюзи, дополненные толстыми красными шторами, через которые не пробивался ни один лучик света. Иол в комнате был каменный, в одном углу стояли кадки и каток для глаженья; здесь царил застарелый запах прачечной. Стул с сиденьем из конского волоса был пододвинут к яркому огню. На столе стояли стакан с горячим молоком, тарелка с холодным мясом, белым хлебом и уксусница. Фергюсон уселся на стул. Сандерс заметил, что на нем домашние тапочки, а из нагрудного кармана торчит авторучка.
– Садитесь туда, – приказал он, – и держитесь подальше от ковра!
– Когда вас повесят, – заявила Марша, – я на радостях спляшу перед тюрьмой!
Сандерсу показалось, что она вот-вот расплачется. Фергюсон оглядел ее совсем не враждебно.
– Закройте рот, ясно? – велел он. – С вами мне говорить не о чем. Сваляли дурака, и получите то, что вам причитается. – Он перевел взгляд на Сандерса. – А вот вам мне есть что сказать.
Предплечье у Сандерса горело от боли, голова раскалывалась, но он старался бодро держаться. Не выпуская из левой руки пистолета, Фергюсон отпил молока.
– Вот, возьмите! – Фергюсон бросил Сандерсу салфетку. – Обмотайте руку! Переверните кадку. Я не хочу, чтобы вы свалились в обморок прямо на меня. Вы и так еле на ногах стоите, мистер Переросток! Значит, вам известно, кто я и что я, верно?
– Да.
– Итак, кто я и что я?
Сандерс успокоился.
– Вас зовут Питер Фергюсон; у Хея набралось против вас достаточно улик, чтобы вас вздернули на виселицу. Вы домушник, но уже почти не работаете по специальности. Возможно, я и не наигрался в детстве, но я врач, и вот что я вам скажу: вы не такой старый, каким хотите казаться. Вам около сорока пяти. – Он пошатнулся, но устоял на ногах. – Ваш почтенный вид часть вашего образа. Большинство людей считает, будто взломщиками могут быть только молодые громилы. Наткнувшись на вас в конторе, которую вы грабите, свидетели увидят пожилого человека в очках и нарукавниках, без пиджака, с ручкой за ухом. Вот один из лучших в мире маскарадных костюмов!
Фергюсон ничего не ответил, он пил молоко.
– И в вас никто не заподозрит домушника, – продолжал Сандерс ровным голосом, – потому что никто не знает, насколько вы проворны. Но достаточно взглянуть на вашу походку, чтобы понять… Вот как вы вчера ночью выбрались из здания. Старший инспектор сказал, сзади есть водосточный желоб, но он слишком далеко от любого окна, чтобы нормальный человек мог до него дотянуться. Конечно, он по-своему прав. Но домушник проделывает такие фокусы без труда.
Фергюсон скосил глаза. Лицо же его оставалось по-прежнему невозмутимым. Испачканный чернилами палец поглаживал стакан.
– Вы меня удивили, – признался он. – Оказались умнее, чем я ожидал. Полиция в курсе?
– Разумеется. Мастерс и сэр Генри Мерривейл раскусили вас еще днем, когда поняли, что вы и миссис Синклер связаны друг с другом, а негашеная известь и фосфор на самом деле ваши. И потом, вы сглупили – забыли перед уходом очки. Значит, вы вовсе не так стары и хрупки, каким хотели казаться. Если бы вы действительно нуждались в очках, если бы привыкли носить их, вы скорее забыли бы штаны, чем очки! Более того, вы сглупили еще больше – не стерли со стекол отпечатки пальцев! Если они, как я подозреваю, есть в картотеке Скотленд-Ярда, то сейчас о вас уже все известно.
Сандерс говорил не спеша, осторожно приводя довод за доводом, хотя голова у него кружилась. Цвета вдруг стали более яркими, звуки – более громкими. Он отчетливо видел, как маслянисто блестит стальной ствол пистолета; дуло смотрело прямо на него. В нос снова ударил запах стирки, от которого он никак не мог отделаться.
Видимо, его слова задели Фергюсона за живое.
– Молодой человек, полиция меня не знает. А что вы там плели о моей связи с миссис Синклер?
Молчание.
– Отвечайте, когда вам задают вопрос! Я, кажется, ясно дал понять, что слов на ветер не бросаю!
– Нет, – отозвался Сандерс. – До сих пор все сходило вам с рук. Я знаю, что нахожусь в полной вашей власти и сил у меня немного. Вы уже выстрелили в меня дважды, хотя мне даже не очень больно. Но с какой стати мне вас бояться? Вы неприятный тип, и мне не нравятся ваши манеры. Интересно, что вы намерены делать после того, как наиграетесь в Вильгельма Телля?
Вместо ответа, Фергюсон снова поднял пистолет.
Когда за дверью, в коридоре, послышались шаги, глаза его сверкнули. Он чуть сместился, чтобы держать под прицелом дверь. Тяжело дыша, в комнату ввалился сэр Генри Мерривейл. На голове его был все тот же древний цилиндр.
– Вечер добрый, сынок, – произнес он. – Пожалуй, с тебя хватит.
Ответом ему было молчание. Фергюсон шевельнул рукой.
– Встаньте рядом с ним! – приказал он.
Г. М. послушался. Поместившись между Маршей и Сандерсом, он выдвинул себе табурет и, сопя, опустился на него. Цилиндр сместился на затылок; уголки рта опустились, как будто на завтрак ему подали тухлое яйцо. Пальто у него было распахнуто, оттуда торчал массивный живот, препоясанный золотой цепочкой от часов. Смерив Сандерса озабоченным взглядом, Г. М. поерзал на табурете и потер друг о друга большие пальцы. Все это молча. Сцена казалась еще более зловещей именно из-за того, что Г. М. ничего не говорил.
– Ах да! – оживился Фергюсон, словно вспомнив что-то. – Я знаю, кто вы. Вы знаменитый комик из Уайтхолла, над которым все потешаются. У вас тоже сложилось впечатление, будто я просто болтаю? Полагаю, это вы носились сегодня по саду?
Г. М. кивнул, с интересом разглядывая Фергюсона:
– Верно, сынок. Понимаешь, я решил, что не помешает на всякий случай иметь под рукой полицейского – я ведь подозревал, что в доме прячешься ты. Поверь мне, если бы эти два молодых идиота послушались и встретили меня на заднем дворе, шума было бы поменьше. Ты храбрый малый, настоящий смельчак. Я тобой просто восхищаюсь.
На лице Фергюсона впервые затеплилось некое подобие улыбки. Сандерсу показалось, что на лбу у домушника вздулись жилы.
– Мы займемся вами через минуту, – пообещал он. – А пока… говорите.
– Конечно, – кивнул Г. М. – Я здесь как врач. Хочу понять, чего ты добиваешься. Неужели просто хочешь попугать молодого человека, а потом выставить его на улицу и отпустить с миром? Или ты намерен совершить убийство?
– Я не убийца, – возразил Фергюсон. – Никогда им не был и не буду. И нечего пытаться меня подловить. Я еще не решил, что с вами делать; но, знаете, я ведь могу и сдать вас полиции, которую вы так любите. Вы вломились в чужой дом.
– Угу. Можете сдать нас полиции. Но я назову вам две причины, почему вы так не поступите.
– Говорите! – приказал Фергюсон.
– Я тут сидел и думал, и вот что надумал…
– Живее!
– Ладно, сынок. Первая причина. Официально ты – покойник. Ты муж миссис Синклер, «скончавшийся» в прошлом году. Твоя жена, воспользовавшись твоей якобы смертью, получила солидную страховку.
– Дальше!
– Видишь ли, мы сразу заподозрили, что между тобой и ею существует некая связь. Доктор ведь говорил тебе. Мы с Мастерсом начали гадать, какие отношения вас объединяют. А сегодня сержант Поллард собрал массу сведений о миссис Синклер. Ее покойного мужа звали Питер Синклер; он якобы умер в 1936 году в Биаррице от какой-то эпидемии. Никто почти ничего не запомнил о нем, кроме того, что на теннисном корте он демонстрировал поразительную для его возраста резвость. Итак, мы уже знали: ты не такой старый, каким хочешь казаться. Мы уже знали, что ты – первоклассный домушник. А сейчас мы располагаем дополнительными сведениями, полученными от Бернарда Шумана и от французской полиции. А узнав про мужа миссис Синклер, я посмотрел на Мастерса и спросил: «Возможно такое?» А он посмотрел на меня и ответил: «Мы все выясним». Вот мы и выяснили. Сынок, игра окончена.
Фергюсон откинулся на спинку кресла. На виске его пульсировала жилка.
– Будь у меня время, – без всякого выражения продолжил Г. М., – я порасспросил бы тебя о твоей жизни и о жизни миссис Синклер. В разное время вы с ней оба проявили чудеса ловкости. Интересно, вы работали вместе или порознь?
– Наши дела вас не касаются, – отрезал Фергюсон. – А пока… Что еще вам известно? Мне нужны факты. «Будь у вас время!» Время! Да у вас его сколько угодно!
– Знаю, сынок, – кивнул Г. М. – А вот у тебя нет.
– Вы будете говорить или дать вам пилюлю? – Фергюсон взвел курок. – Она пойдет вам на пользу.
– Да послушай же! Не будь полным кретином! Дурак, кем ты себя возомнил? Я вот что пытаюсь тебе сказать…
Вместо ответа, Фергюсон выстрелил. Как в кошмарном сне, Сандерс услышал знакомый глухой хлопок. Он невольно дернулся вбок и склонился над кадкой, постепенно заполняющейся кровью. Но он услышал и новый звук и увидел, как в стене, в нескольких дюймах над головой Г. М., образовалась дырка. Марша сдавленно вскрикнула. Было ясно: она долго не выдержит. Выражение лица Г. М. не изменилось.
– Ты промахнулся, – заявил он.
– Жаль, – пролаял Фергюсон. – Значит, попробуем еще раз. Если…
– Я бы не стал на твоем месте. – Г. М. покачал головой. – Можешь разнести мою голову на куски, если прицелишься получше и рука не дрогнет. Но она дрогнет. И потом, ты совершишь глупость. Сынок, кто-то решил от тебя избавиться. Молоко, которое ты пьешь, отравлено! И если ты не перестанешь валять дурака и немедленно не примешь противоядие, через десять минут тебе крышка.
Наступила такая пронзительная пауза, что даже потрескивание дров в камине стало невыносимо громким. Доктор Сандерс быстро посмотрел в глаза Фергюсону и понял, что Г. М. прав. Симптомы отравления атропином проявлялись так стремительно, что не приходилось сомневаться – злоумышленник не пожалел яда.
Молчание нарушил сам Фергюсон.
– Ах, какие мы умные! – язвительно протянул он. – Кажется, все мы еще не наигрались вдоволь. Не старайтесь меня провести, Мерривейл! Меня на пушку не возьмешь!
Г. М. широко раскрыл маленькие глазки.
– Неужели, сынок, ты думаешь, будто я беру тебя на пушку? Неужели сам ничего не чувствуешь?
– Я чувствую себя отлично, – возразил Фергюсон. Шлепанец упал на пол, он подцепил его ногой. – А вот вы нет. И когда я закончу, вам будет гораздо, гораздо хуже, чем мне.
В комнате было очень жарко. По лбу Г. М. катился пот.
– Отдай мне пистолет! Черт тебя подери, ты что, хочешь покончить с собой в присутствии двух врачей?
– Надо рискнуть. Предупреждаю, Мерривейл: хватит нести чушь. Отвечайте! Откуда вы узнали, что…
Г. М. с трудом поднялся на ноги.
– Отдай мне пистолет!
– Ладно. Смотрите, сейчас вылетит птичка, – сказал Фергюсон. Он поднял пистолет и оперся локтем о ручку кресла, чтобы удобнее было целиться.
Глава 12
НЕВИНОВНОСТЬ БОНИТЫ СИНКЛЕР
Бонита Синклер сидела в маленьком пустом зале ожидания Нового Скотленд-Ярда, изображая на лице вежливую терпимость. Но она все чаще и чаще бросала взгляд на свои наручные часики, а потом на настенные часы, как будто сравнивая, какие из них точнее. В данный момент и те и другие показывали без пяти двенадцать ночи.
Из противоположного угла за ней наблюдал сержант Поллард. Он по-прежнему восхищался ее красотой, хотя теперь его чувство дополнялось интересом иного рода.
Миссис Синклер была вся в черном – от шерстяного пальто до шляпки с полями, загнутыми спереди кверху. Она сидела грациозно закинув ногу на ногу и облокотившись на спинку стула, с таким достоинством, словно восседала на троне. Лицо ее с твердым подбородком и округлым ртом было совершенно спокойным. Иссиня-черные глаза ни разу не встретились с глазами Полларда; ее взгляд блуждал по комнате, не пропуская ни одного угла, однако носил печать полнейшего безразличия.
Однако безразличие, видимо, было напускным. Она улыбнулась Полларду, и тот, захваченный врасплох, невольно улыбнулся в ответ подозреваемой.
– Можно мне… Здесь можно курить? – спросила она.
– Конечно, миссис Синклер. Вот, возьмите.
В просторном помещении все звуки отдавались гулким эхом; в поздний час их голоса звучали громче обычного. Поллард не знал, слышит ли их разговор Мастерс в соседней комнате. Он поспешил предложить миссис Синклер сигарету. И даже дал ей прикурить – Мастерс наверняка не одобрил бы его поступок.
– Большое спасибо, – с улыбкой поблагодарила миссис Синклер, слегка склонив голову.
Поллард задул спичку и некоторое время недоуменно озирался, не зная, куда ее деть. Наконец пошел на компромисс: швырнул за спину, в направлении камина. Попал он очень ловко – прямо на пальто старшего инспектора Мастерса, который как раз в тот момент вошел в зал ожидания.
– Прошу вас, мэм, – пригласил Мастерс. Затем кивнул Полларду. Взгляд его не сулил подчиненному ничего хорошего.
В кабинете Мастерса горела лампа. На столе, придавленные пресс-папье, лежали три телеграммы, полученные от французской полиции. Показав на стул, Мастерс задумчиво воззрился на гостью красными от усталости глазами.
– Я как раз говорила сержанту, – начала миссис Синклер, словно находилась в компании близких друзей, – что не могу понять, зачем меня вызвали в такой поздний час. – Она еле заметно пожала плечами. – Насколько мне известно, моя бедная служанка тоже здесь. Я просто в ужасе! Вы что, собираетесь продержать меня здесь всю ночь, применить ко мне третью степень устрашения или еще что-нибудь?
– Нет, мэм.
– Тогда?..
– Прежде всего, должен сказать, что вы, если захотите, имеете право отвечать на наши вопросы в присутствии вашего адвоката.
Услышав зловещую фразу, миссис Синклер задумчиво стряхнула пепел, а потом смерила Мастерса растерянной улыбкой.
– Мистер Мастерс, сами посудите, какой адвокат явится сюда посреди ночи? Разве не проще подождать до завтра? Тогда мы с адвокатом приедем вместе.
Мастерс остался невозмутим.
– Если настаиваете, мэм. В то же время у меня для вас есть очень серьезная новость; думаю, вы предпочтете узнать ее сейчас. – Он замолк.
– Какая новость? – спросила миссис Синклер слегка изменившимся тоном.
– Вам известно, что если кое-кто подаст на вас в суд за вымогательство, то вам грозит длительное тюремное заключение?
Какая неприятность! Миссис Синклер держала сигарету горизонтально, стряхивая пепел длинным пальцем. Ее грудь вздымалась и опускалась, как если бы она спала.
– Извините, но я… не понимаю.
– Буду с вами откровенен, миссис Синклер. – Мастерс наклонился к женщине с видом человека, делающего честное деловое предложение. – Я знаю, как вы работали. С вашими методами знакомы все опытные полицейские. Хотя не скрою: до сих пор никому так долго не удавалось выходить сухим из воды, так преуспеть и придумать столько ухищрений, как вам. – Он откинулся на спинку стула с довольным видом. – Мы имеем дело с новой отраслью мошенничества, о ней известно немногим. Дело касается полотен великих мастеров. Лично я в них не разбираюсь, но я проконсультировался со специалистами. Подлинные имена мы опустим, мэм, хотя список фамилий у меня имеется. – Мастерс похлопал по лежащим на столе запискам и заговорил с расстановкой: – Допустим, в XVI веке некий итальянский художник пишет картину, которая нравится всем. Как говорят сейчас, у него вышел хит. Он знаменит, и его полотно тоже прославилось. Что же потом? Родной город художника мечтает иметь его картину. Она становится предметом вожделения всех картинных галерей Европы. Некий герцог готов отдать любые деньги, чтобы картина стала жемчужиной его частной коллекции. И так далее. Так кто, спрашиваю я, получит картину? – Мастерс опять откинулся на спинку стула и продолжил довольным тоном: – Сэр Эдвард Литл сообщил мне, что даже великие художники были не прочь заработать несколько лишних гульденов, талеров или других монет. Себе они цену знали, но и обижать никого не хотели. Что, скажите мне, делать художнику, который оказался между двух огней: герцогом таким-то и князем сяким-то? Он берет и рисует картину еще раз, а иногда и два, и три раза. И подписывает все экземпляры своей фамилией, и покупатели хвастают перед соседями, что приобрели подлинник великого мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26