Тебе следует позаботиться о том, чтобы не появляться в имении до тех пор, когда после свершения соответствующих оборотов солнца не наступит пятый год. Доход от твоего поместья будет сам собой расти, а поместье – процветать; дочь же твоя станет не просто женщиной и человеком, да и сам ты будешь думать о девочке как о чем-то более великом. Если в тебе достаточно смелости, то прими наше предложение и протяни нам руки ладонями вверх. Форма выражения согласия.
Если же тебя мучают подозрения, то мы ничего не говорили». На это отец скрепя сердце, Буквально «прикусив язык».
смиренно, вручил им {245} ребенка, передав его им на воспитание, и призвав эконома, Управляющий домом, хозяйством.
сказал ему: «Обеспечивай старцев всем, что им нужно, и не вмешивайся в их дела». Так он сказал. Сам же еще до зари, словно беглец, покинул и дочь, и имение. Старцы же (были ли они герои, демоны или принадлежали к еще более божественному роду) взяли на воспитание ребенка, и в какие мистерии они посвящали девочку, никто не знал, и к каким обрядам приобщали ее, было неясно даже тем, кто очень хотел это узнать. Наступило время, когда всем было позволено приблизиться к имению. Оказавшийся среди них отец девочки не без труда узнал своего ребенка – так возросла ее красота. Сосипатра тоже не сразу узнала своего отца. Он даже поклонился ей: столь отличной от прежней она ему показалась. Здесь же были и ее учителя. Когда приготовили трапезу, то они сказали: «Спроси девушку, о чем хочешь». Но тут она сама вмешалась: «Отец, спроси меня о том, что случилось с тобой в дороге». Когда отец попросил, чтобы она об этом рассказала (будучи богатым, он путешествовал на четырехколесной повозке, а с этими повозками случается много неприятностей), девушка так описала все разговоры, опасности и страхи, словно ехала вместе с ним. Отец же столь сильно этому удивился, что был не просто восхищен, но буквально поражен и поверил, что его дочь божественна. Он пал ниц перед теми мужами и просил их сказать, кто они на самом деле. Старцы же с трудом и не сразу (такова была воля бога) рассказали, что они – посвященные в мудрость, называемую халдейской, Учение, изложенное главным образом в сочинении «Халдейские оракулы». Cм.: Oracles chaldaiques. Texte йtabli et traduit par Edouard des Places. Paris, 1971.
да и это они произносили загадочно и потупив взор. Когда отец Сосипатры, стоя на коленях, просил старцев о том, чтобы они стали хозяевами имения, воспитывали бы дочь и посвятили бы ее в еще более священные тайны, те наклоном головы согласились, что сделают все, как он просит, но более ничего не сказали. Отец же, словно получив некое обещание или даже оракул, ободрился сам в себе, хотя и не мог понять его смысл. В душе своей он премного хвалил Гомера, потому что тот так воспел сверхъестественное и божественное:
Боги нередко, облекшись в образ людей чужестранных,
Входят в земные жилища... Одиссея, 17. 485–486 (здесь и далее пер. В. А. Жуковского).
Ибо он действительно думал, что встретил богов в образе странников. Полный раздумий об этом предмете отец заснул. Старцы же, оставив трапезу и взяв с собой девочку, весьма благосклонно и трепетно вручили ей одеяние, в котором она была посвящена во все таинства, прибавив к {246} нему некоторые [символические] орудия, а также дали Сосипатре шкатулку с книгами, повелев хранить ее запечатанной. Она же не менее отца была поражена этими мужами. Когда занялась заря, отворили двери и люди стали расходиться по своим работам, старцы, по своему обычаю, тоже пошли вместе с ними. Девочка же вошла к отцу, чтобы сообщить ему благие вести, а один из слуг нес за ней шкатулку. Отец спросил у своих экономов, сколько у них наличных денег и сколько будет достаточно, чтобы заплатить старцам, и послал позвать их. Но их нигде не было видно. Тогда он спросил Сосипатру: «Что это означает, дитя мое?» Она же, немного поразмыслив, сказала: «Теперь мне понятно то, что они сказали. Когда они, плача, вручали мне эти предметы, то сказали следующее: «Храни их, дитя. Ибо мы отправляемся к западному океану, Западный океан (гомеровский dzophos, «мрак Запада») всегда считался местом, посвященным умершим героям и сверхъестественным силам вообще. {374}
и уходим прямо сейчас». Это ясно показывает, что те, кто явились, были благими демонами. Так старцы ушли и отправились, куда собирались. Отец же, приняв дочь, которую посвятили во все таинства и которая стала разумно боговдохновенной, позволил ей жить так, как она хочет, и не вмешивался более ни в одно из ее дел, хотя иногда он и тяготился ее молчанием. Так Сосипатра достигла зрелого возраста и, хотя у нее не было других учителей, на устах ее всегда были книги поэтов, философов и риторов, причем такие, которые другими, даже теми, кто над ними тяжело и много потрудился, понимались лишь слегка и смутно; она же запросто объясняла их и с какой-то небрежной, ничем не отягощенной легкостью делала ясными. Тогда же Сосипатра решила выйти замуж. Несомненно, что из всех мужей единственным, кто был достоин сочетаться с ней браком, являлся Евстафий. Поэтому однажды она сказала ему и тем, кто с ним находился: «Выслушай меня, Евстафий, и пусть присутствующие здесь будут свидетелями. Я рожу от тебя трех сыновей, и все они будут несчастны в том, что людьми считается благом; но в том, что считается благом пред божеством, не будет несчастен ни один из них. Ты покинешь этот мир раньше меня и получишь жребий прекрасный и достойный, хотя мой жребий – выше твоего. Ибо твоя сфера – сфера Луны. Луна считалась местом обитания благих демонов, героев и т. п. Удел Сосипатры выше, то есть, сфера Солнца.
Служить же философии ты будешь еще не более пяти лет – ибо так мне сказал твой призрак – а затем в любви и мире отойдешь к Луне. Теперь мне бы хотелось рассказать о своей судьбе». Затем, немного помолчав, Сосипатра громко воскликнула: «Нет! Мой бог удержит меня от этого». После того, как она все {247} это сказала – а сказать так распорядились Мойры – Сосипатра вышла замуж за Евстафия, и слова ее по силе немногим были отличны от изречений оракулов, потому что все случилось именно так, как она и предсказала.
Необходимо также рассказать и о том, что произошло после. Сосипатра после смерти Евстафия возвратилась в свои имения и поселилась в Азии около древнего Пергама, и великий Эдесий с любовью заботился о ней и воспитывал ее детей. В своем доме Сосипатра, вместе с Эдесием, устраивала философские встречи, где после общения с Эдесием ученики шли слушать ее, и хотя не было никого, кто бы не восторгался и не восхищался основательности того, что говорил Эдесий, ученики преклонялись и почитали боговдохновенность этой женщины.
Был там один ее родственник, некий Филометор, который, пораженный ее красотой и красноречием, узнав божественность этой женщины, полюбил ее. Любовная страсть овладела им и мучила его. Но не один Филометор испытывал сильную страсть: женщина почувствовала, что тоже любит его. Она обратилась к Максиму, который входил в число первых учеников Эдесия и был, кроме того, его родственником, и сказала ему: «Максим, сделай так, чтобы я не испытывала той страсти, которая меня сейчас мучает». Он спросил: «Что это за страсть?» «Когда здесь присутствует Филометор, – сказала ему Сосипатра, – то для меня он просто Филометор, который ничем не отличается от других. Но когда я вижу, что он уходит, сердце мое начинает терзаться и мучиться, словно хочет вырваться наружу. Так что потрудись обо мне и прояви свое боголюбие,» – прибавила она в конце. Когда Максим, выслушав это, уходил, он пребывал в состоянии необыкновенного подъема, словно бы только что общался с богами, потому что ему доверилась столь необыкновенная женщина. Филометор же тем временем стремился к осуществлению своей цели. Однако Максим, прибегнув к своей тайной мудрости, узнал, какая страсть владеет Филометором, и более сильным и мощным искусством избавил его от нее. Исполнив все, Максим пошел к Сосипатре и подобающим образом, с большим тактом, расспросил ее о том, испытывает ли она еще подобное чувство. Женщина ответила, что больше ее ничто не мучает, и тут же описала Максиму его молитву и всю церемонию; она также указала час, когда Максим совершал эти обряды, словно сама там присутствовала, и назвала все случившиеся при этом знамения. Когда {248} Максим в изумлении пал ниц, поняв, что Сосипатра – прямо богиня, она ему сказала: «Встань, дитя. Боги любят тебя, если твой взор обращен к ним, а не склонен к вещам земным и смертным». Максим же испытал еще больший подъем, чем ранее, потому что теперь ясно убедился в божественности этой женщины. У дверей его встретил сияющий Филометор, который пришел со множеством друзей. Стоя поодаль, Максим обратился к нему и громко сказал: «Заклинаю тебя богами, Филометор: прекрати жечь дрова впустую». Вероятно, своим внутренним зрением он увидел, в какие пагубные дела тот ввергнут. Филометор, поняв, что Максим и вправду сверхъестественное и божественное существо, отказался от своего замысла и даже посмеялся над тем, что он уже предпринял для его осуществления. Сосипатра же впредь стала смотреть на Филометора совсем другим, истинным взглядом, восхищаясь им, потому что он восхищался ею. Однажды, когда все собрались у Сосипатры – Филометора с ними не было, поскольку он находился за городом – темой их разговора и предметом исследования была душа. Когда начала говорить Сосипатра, было уже высказано много мнений. Сначала она разрушила их своими доказательствами, а затем стала говорить о нисхождении души, о том, что в ней подвергается наказанию и что бессмертно. Неожиданно посреди своей вдохновенной и зажигательной речи она замолчала, словно бы отсекла свой голос, и, по прошествии небольшого промежутка времени, находясь в окружении своих слушателей, громко вскричала: «Что это? Мой родной Филометор едет в повозке, повозка опрокидывается на неровном месте, и обе его ноги находятся в опасности! Но слуги заботливо вытаскивают его, и он отделывается лишь несколькими ранами на руках и предплечьях, да и то неопасными. И вот его уже старательно несут на носилках домой». Так она сказала, и так же было на самом деле. Отсюда все поняли, что Сосипатра обладает как бы вездеприсутствием, а во всем, что произошло, явственно прослеживается то, что философы говорят о богах. Сосипатра скончалась, оставив после себя трех сыновей. Имена двух из них мне называть нет никакой необходимости. Но третий, Антонин, оказался достойным славы своих родителей: он поселился в Канобике, в устье Нила, и посвятил всего себя религиозным церемониям, которые там проводились, и изо всех сил старался усовершенствовать дар прорицания, доставшийся ему от матери. К нему стекались юноши, нуждавшиеся во врачева- {249} нии души и страстно желавшие приобщиться к философии, и весь храм, где обитал Антонин, был наполнен юношами, служившими в качестве жрецов. И хотя Антонин был всего лишь человеком и жил среди людей, он предсказал перед всеми своими учениками, что после его кончины не только храм, где он служил, но и великие священные храмы Сераписа превратятся в нечто темное и бесформенное и изменят свое назначение, и что в прекраснейших на земле местах воцарится зловещий и безвидный мрак, известный разве что в мифах. Время подтвердило правоту этих слов – так все им реченное приобрело силу оракула. Антонин умер около 390 года; Серапеум был разрушен в 391 году.
Из этого рода – ибо я не собираюсь, наподобие Гесиода, писать поэму под названием «Эойай» («Перечень женщин») Утраченная поэма Гесиода, в которой каждая тема начиналась словами е oie «Или подобна она...». Во мн.ч. е oie – е oiai.
– словно от звезд, изошли многие истечения, которые рассеялись среди других философских родов, у которых философствование было искони укоренено в сердце, и обогатили их. Большинство их много претерпело в судах, как Сократ в царском портике. «Евтифрон». Царский портик – место, где заседал архонт-басилевс.
Так презирали они деньги и ненавидели золото. Их философия заключалась в том, что они носили философский плащ и постоянно поминали имя Сосипатры. Евстафий также не сходил с их уст. Были у этих философов и другие видимые признаки, а именно: огромные холщовые сумки, набитые книгами, весившие столько, что их можно было увезти лишь на нескольких верблюдах. Эти книги они тщательно заучивали. В число этих книг не входило ни одно сочинение древних философов, но они включали завещания и их копии, а также деловые контракты, к которым эти философы при своей тяжелой и склонной к скитаниям и бедам жизни, по обыкновению, относились с большим почтением. Итак, не было ни одного из случившихся с ними после Сосипатры событий, которое бы она не предсказала с точностью оракула. Называть имена этих людей у меня нет никакой необходимости, потому что я собираюсь написать сочинение не о посредственностях, а о мужах, поистине добродетельных. Исключение можно сделать лишь для одного из сыновей Сосипатры. Его звали Антонин, и о нем я недавно упоминал. Он отправился в Александрию, а затем, восхитившись Канобиком, предпочел поселиться в устье Нила и посвятил всего себя служению богам и исполнению тайных ритуалов. Он быстро достиг приближения к божественному, презрев свое тело, очистившись от страстей и усовершенствовавшись в мудрости, неведомой толпе. Об этом мне хотелось бы рассказать подробнее. Он не занимался ни теур- {250} гией, ни расчетом явлений чувственного мира, хотя, возможно, его подозревали в этом на основании императорских решений, направленных против данных занятий. О преследовании тех, кто подозревался в колдовстве, см. Аммиан Марцеллин. XXVIII. 1.
Все восхищались самообладанием, стойкостью и твердостью Антонина, и те, кто занимался у него в Александрии, пришли к нему затем и на берег моря. Благодаря храму Сераписа Александрия была словно некая священная вселенная: число тех, кто стекался в нее отовсюду, приближалось к числу ее собственных граждан, и все они после того, как выполняли ритуалы поклонения божеству, направлялись к Антонину, одни – по земле, другие – на судах, с легкостью преодолевая трудности. Из удостоенных беседы с ним те, которые обсуждали логические проблемы, обильно и своевременно насыщались от него платоновой мудростью, а другие, которые расспрашивали его о божественном, находили его похожим на безмолвную статую. Он ничего не говорил им, но, устремив свой взор к небу, молчащий и недоступный ложился, и никто никогда не видел, чтобы он с кем-либо легко вступал в разговор на эти темы.
Вскоре после этого был дан знак, что было в Антонине и нечто более божественное. Ибо когда он еще не умер и не покинул мир людей, было уничтожено почитание богов в Александрии и в храме Сераписа. Но исчезло не только почитание богов, но и сами здания, и все произошло, словно в поэтических мифах, повествующих о победе гигантов. Подобное рассказываемому в этих мифах претерпели и храмы Канобуса. Произошло это, когда императором был Феодосий, а Феофил Феофил был епископом Александрии. См. Зосим, 5. 28; Феодорит, 5.22.
руководил непосредственными преступниками, напоминая Евримедонта, бывшего прежде властителем буйных гигантов, Одиссея, 7.59.
Евагрий был префектом города, Евнапий дает греческое название должности: «архонт политической (гражданской) власти».
а Роман командовал войсками в Египте. Созомен. 7.15 дает христианскую версию обращения Серапеума в церковь.
Эти люди, ополчившись на святилища, словно на камни и на каменотесов, без всякого повода и без объявления войны совершили на них набег и разрушили храм Сераписа. Они победили, повоевав с храмовыми дарами, не встретив серьезного сопротивления и не вступив в открытый бой. В этом смысле они с таким рвением сражались против статуй и посвятительных даров, что не только одержали над ними верх, но и взяли «в плен» (как захватывают в плен свою добычу воры), а единственным их тактическим замыслом было получше спрятать награбленное. Не смогли грабители унести только фундамент, потому что камни в основании храма Сераписа оказались очень тяжелыми и их было нелегко сдвинуть. Разрушив и разорив все, эти «благород- {251} ные и отважные воины», обагрившие свои руки кровью, но не пожелавшие очиститься, говорили после, что победили богов и считали свое святотатство и нечестие достойными восхваления.
Затем в эти священные места они привели так называемых монахов, которые по виду были люди, но жили как свиньи и открыто совершали тысячи преступлений, о которых невозможно даже и говорить. Но именно поэтому их и считали благочестивыми – за то, что они презирали божественное. Ибо тогда любой одетый в черные одежды человек, желавший публичных беспорядков, обладал тиранической властью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Если же тебя мучают подозрения, то мы ничего не говорили». На это отец скрепя сердце, Буквально «прикусив язык».
смиренно, вручил им {245} ребенка, передав его им на воспитание, и призвав эконома, Управляющий домом, хозяйством.
сказал ему: «Обеспечивай старцев всем, что им нужно, и не вмешивайся в их дела». Так он сказал. Сам же еще до зари, словно беглец, покинул и дочь, и имение. Старцы же (были ли они герои, демоны или принадлежали к еще более божественному роду) взяли на воспитание ребенка, и в какие мистерии они посвящали девочку, никто не знал, и к каким обрядам приобщали ее, было неясно даже тем, кто очень хотел это узнать. Наступило время, когда всем было позволено приблизиться к имению. Оказавшийся среди них отец девочки не без труда узнал своего ребенка – так возросла ее красота. Сосипатра тоже не сразу узнала своего отца. Он даже поклонился ей: столь отличной от прежней она ему показалась. Здесь же были и ее учителя. Когда приготовили трапезу, то они сказали: «Спроси девушку, о чем хочешь». Но тут она сама вмешалась: «Отец, спроси меня о том, что случилось с тобой в дороге». Когда отец попросил, чтобы она об этом рассказала (будучи богатым, он путешествовал на четырехколесной повозке, а с этими повозками случается много неприятностей), девушка так описала все разговоры, опасности и страхи, словно ехала вместе с ним. Отец же столь сильно этому удивился, что был не просто восхищен, но буквально поражен и поверил, что его дочь божественна. Он пал ниц перед теми мужами и просил их сказать, кто они на самом деле. Старцы же с трудом и не сразу (такова была воля бога) рассказали, что они – посвященные в мудрость, называемую халдейской, Учение, изложенное главным образом в сочинении «Халдейские оракулы». Cм.: Oracles chaldaiques. Texte йtabli et traduit par Edouard des Places. Paris, 1971.
да и это они произносили загадочно и потупив взор. Когда отец Сосипатры, стоя на коленях, просил старцев о том, чтобы они стали хозяевами имения, воспитывали бы дочь и посвятили бы ее в еще более священные тайны, те наклоном головы согласились, что сделают все, как он просит, но более ничего не сказали. Отец же, словно получив некое обещание или даже оракул, ободрился сам в себе, хотя и не мог понять его смысл. В душе своей он премного хвалил Гомера, потому что тот так воспел сверхъестественное и божественное:
Боги нередко, облекшись в образ людей чужестранных,
Входят в земные жилища... Одиссея, 17. 485–486 (здесь и далее пер. В. А. Жуковского).
Ибо он действительно думал, что встретил богов в образе странников. Полный раздумий об этом предмете отец заснул. Старцы же, оставив трапезу и взяв с собой девочку, весьма благосклонно и трепетно вручили ей одеяние, в котором она была посвящена во все таинства, прибавив к {246} нему некоторые [символические] орудия, а также дали Сосипатре шкатулку с книгами, повелев хранить ее запечатанной. Она же не менее отца была поражена этими мужами. Когда занялась заря, отворили двери и люди стали расходиться по своим работам, старцы, по своему обычаю, тоже пошли вместе с ними. Девочка же вошла к отцу, чтобы сообщить ему благие вести, а один из слуг нес за ней шкатулку. Отец спросил у своих экономов, сколько у них наличных денег и сколько будет достаточно, чтобы заплатить старцам, и послал позвать их. Но их нигде не было видно. Тогда он спросил Сосипатру: «Что это означает, дитя мое?» Она же, немного поразмыслив, сказала: «Теперь мне понятно то, что они сказали. Когда они, плача, вручали мне эти предметы, то сказали следующее: «Храни их, дитя. Ибо мы отправляемся к западному океану, Западный океан (гомеровский dzophos, «мрак Запада») всегда считался местом, посвященным умершим героям и сверхъестественным силам вообще. {374}
и уходим прямо сейчас». Это ясно показывает, что те, кто явились, были благими демонами. Так старцы ушли и отправились, куда собирались. Отец же, приняв дочь, которую посвятили во все таинства и которая стала разумно боговдохновенной, позволил ей жить так, как она хочет, и не вмешивался более ни в одно из ее дел, хотя иногда он и тяготился ее молчанием. Так Сосипатра достигла зрелого возраста и, хотя у нее не было других учителей, на устах ее всегда были книги поэтов, философов и риторов, причем такие, которые другими, даже теми, кто над ними тяжело и много потрудился, понимались лишь слегка и смутно; она же запросто объясняла их и с какой-то небрежной, ничем не отягощенной легкостью делала ясными. Тогда же Сосипатра решила выйти замуж. Несомненно, что из всех мужей единственным, кто был достоин сочетаться с ней браком, являлся Евстафий. Поэтому однажды она сказала ему и тем, кто с ним находился: «Выслушай меня, Евстафий, и пусть присутствующие здесь будут свидетелями. Я рожу от тебя трех сыновей, и все они будут несчастны в том, что людьми считается благом; но в том, что считается благом пред божеством, не будет несчастен ни один из них. Ты покинешь этот мир раньше меня и получишь жребий прекрасный и достойный, хотя мой жребий – выше твоего. Ибо твоя сфера – сфера Луны. Луна считалась местом обитания благих демонов, героев и т. п. Удел Сосипатры выше, то есть, сфера Солнца.
Служить же философии ты будешь еще не более пяти лет – ибо так мне сказал твой призрак – а затем в любви и мире отойдешь к Луне. Теперь мне бы хотелось рассказать о своей судьбе». Затем, немного помолчав, Сосипатра громко воскликнула: «Нет! Мой бог удержит меня от этого». После того, как она все {247} это сказала – а сказать так распорядились Мойры – Сосипатра вышла замуж за Евстафия, и слова ее по силе немногим были отличны от изречений оракулов, потому что все случилось именно так, как она и предсказала.
Необходимо также рассказать и о том, что произошло после. Сосипатра после смерти Евстафия возвратилась в свои имения и поселилась в Азии около древнего Пергама, и великий Эдесий с любовью заботился о ней и воспитывал ее детей. В своем доме Сосипатра, вместе с Эдесием, устраивала философские встречи, где после общения с Эдесием ученики шли слушать ее, и хотя не было никого, кто бы не восторгался и не восхищался основательности того, что говорил Эдесий, ученики преклонялись и почитали боговдохновенность этой женщины.
Был там один ее родственник, некий Филометор, который, пораженный ее красотой и красноречием, узнав божественность этой женщины, полюбил ее. Любовная страсть овладела им и мучила его. Но не один Филометор испытывал сильную страсть: женщина почувствовала, что тоже любит его. Она обратилась к Максиму, который входил в число первых учеников Эдесия и был, кроме того, его родственником, и сказала ему: «Максим, сделай так, чтобы я не испытывала той страсти, которая меня сейчас мучает». Он спросил: «Что это за страсть?» «Когда здесь присутствует Филометор, – сказала ему Сосипатра, – то для меня он просто Филометор, который ничем не отличается от других. Но когда я вижу, что он уходит, сердце мое начинает терзаться и мучиться, словно хочет вырваться наружу. Так что потрудись обо мне и прояви свое боголюбие,» – прибавила она в конце. Когда Максим, выслушав это, уходил, он пребывал в состоянии необыкновенного подъема, словно бы только что общался с богами, потому что ему доверилась столь необыкновенная женщина. Филометор же тем временем стремился к осуществлению своей цели. Однако Максим, прибегнув к своей тайной мудрости, узнал, какая страсть владеет Филометором, и более сильным и мощным искусством избавил его от нее. Исполнив все, Максим пошел к Сосипатре и подобающим образом, с большим тактом, расспросил ее о том, испытывает ли она еще подобное чувство. Женщина ответила, что больше ее ничто не мучает, и тут же описала Максиму его молитву и всю церемонию; она также указала час, когда Максим совершал эти обряды, словно сама там присутствовала, и назвала все случившиеся при этом знамения. Когда {248} Максим в изумлении пал ниц, поняв, что Сосипатра – прямо богиня, она ему сказала: «Встань, дитя. Боги любят тебя, если твой взор обращен к ним, а не склонен к вещам земным и смертным». Максим же испытал еще больший подъем, чем ранее, потому что теперь ясно убедился в божественности этой женщины. У дверей его встретил сияющий Филометор, который пришел со множеством друзей. Стоя поодаль, Максим обратился к нему и громко сказал: «Заклинаю тебя богами, Филометор: прекрати жечь дрова впустую». Вероятно, своим внутренним зрением он увидел, в какие пагубные дела тот ввергнут. Филометор, поняв, что Максим и вправду сверхъестественное и божественное существо, отказался от своего замысла и даже посмеялся над тем, что он уже предпринял для его осуществления. Сосипатра же впредь стала смотреть на Филометора совсем другим, истинным взглядом, восхищаясь им, потому что он восхищался ею. Однажды, когда все собрались у Сосипатры – Филометора с ними не было, поскольку он находился за городом – темой их разговора и предметом исследования была душа. Когда начала говорить Сосипатра, было уже высказано много мнений. Сначала она разрушила их своими доказательствами, а затем стала говорить о нисхождении души, о том, что в ней подвергается наказанию и что бессмертно. Неожиданно посреди своей вдохновенной и зажигательной речи она замолчала, словно бы отсекла свой голос, и, по прошествии небольшого промежутка времени, находясь в окружении своих слушателей, громко вскричала: «Что это? Мой родной Филометор едет в повозке, повозка опрокидывается на неровном месте, и обе его ноги находятся в опасности! Но слуги заботливо вытаскивают его, и он отделывается лишь несколькими ранами на руках и предплечьях, да и то неопасными. И вот его уже старательно несут на носилках домой». Так она сказала, и так же было на самом деле. Отсюда все поняли, что Сосипатра обладает как бы вездеприсутствием, а во всем, что произошло, явственно прослеживается то, что философы говорят о богах. Сосипатра скончалась, оставив после себя трех сыновей. Имена двух из них мне называть нет никакой необходимости. Но третий, Антонин, оказался достойным славы своих родителей: он поселился в Канобике, в устье Нила, и посвятил всего себя религиозным церемониям, которые там проводились, и изо всех сил старался усовершенствовать дар прорицания, доставшийся ему от матери. К нему стекались юноши, нуждавшиеся во врачева- {249} нии души и страстно желавшие приобщиться к философии, и весь храм, где обитал Антонин, был наполнен юношами, служившими в качестве жрецов. И хотя Антонин был всего лишь человеком и жил среди людей, он предсказал перед всеми своими учениками, что после его кончины не только храм, где он служил, но и великие священные храмы Сераписа превратятся в нечто темное и бесформенное и изменят свое назначение, и что в прекраснейших на земле местах воцарится зловещий и безвидный мрак, известный разве что в мифах. Время подтвердило правоту этих слов – так все им реченное приобрело силу оракула. Антонин умер около 390 года; Серапеум был разрушен в 391 году.
Из этого рода – ибо я не собираюсь, наподобие Гесиода, писать поэму под названием «Эойай» («Перечень женщин») Утраченная поэма Гесиода, в которой каждая тема начиналась словами е oie «Или подобна она...». Во мн.ч. е oie – е oiai.
– словно от звезд, изошли многие истечения, которые рассеялись среди других философских родов, у которых философствование было искони укоренено в сердце, и обогатили их. Большинство их много претерпело в судах, как Сократ в царском портике. «Евтифрон». Царский портик – место, где заседал архонт-басилевс.
Так презирали они деньги и ненавидели золото. Их философия заключалась в том, что они носили философский плащ и постоянно поминали имя Сосипатры. Евстафий также не сходил с их уст. Были у этих философов и другие видимые признаки, а именно: огромные холщовые сумки, набитые книгами, весившие столько, что их можно было увезти лишь на нескольких верблюдах. Эти книги они тщательно заучивали. В число этих книг не входило ни одно сочинение древних философов, но они включали завещания и их копии, а также деловые контракты, к которым эти философы при своей тяжелой и склонной к скитаниям и бедам жизни, по обыкновению, относились с большим почтением. Итак, не было ни одного из случившихся с ними после Сосипатры событий, которое бы она не предсказала с точностью оракула. Называть имена этих людей у меня нет никакой необходимости, потому что я собираюсь написать сочинение не о посредственностях, а о мужах, поистине добродетельных. Исключение можно сделать лишь для одного из сыновей Сосипатры. Его звали Антонин, и о нем я недавно упоминал. Он отправился в Александрию, а затем, восхитившись Канобиком, предпочел поселиться в устье Нила и посвятил всего себя служению богам и исполнению тайных ритуалов. Он быстро достиг приближения к божественному, презрев свое тело, очистившись от страстей и усовершенствовавшись в мудрости, неведомой толпе. Об этом мне хотелось бы рассказать подробнее. Он не занимался ни теур- {250} гией, ни расчетом явлений чувственного мира, хотя, возможно, его подозревали в этом на основании императорских решений, направленных против данных занятий. О преследовании тех, кто подозревался в колдовстве, см. Аммиан Марцеллин. XXVIII. 1.
Все восхищались самообладанием, стойкостью и твердостью Антонина, и те, кто занимался у него в Александрии, пришли к нему затем и на берег моря. Благодаря храму Сераписа Александрия была словно некая священная вселенная: число тех, кто стекался в нее отовсюду, приближалось к числу ее собственных граждан, и все они после того, как выполняли ритуалы поклонения божеству, направлялись к Антонину, одни – по земле, другие – на судах, с легкостью преодолевая трудности. Из удостоенных беседы с ним те, которые обсуждали логические проблемы, обильно и своевременно насыщались от него платоновой мудростью, а другие, которые расспрашивали его о божественном, находили его похожим на безмолвную статую. Он ничего не говорил им, но, устремив свой взор к небу, молчащий и недоступный ложился, и никто никогда не видел, чтобы он с кем-либо легко вступал в разговор на эти темы.
Вскоре после этого был дан знак, что было в Антонине и нечто более божественное. Ибо когда он еще не умер и не покинул мир людей, было уничтожено почитание богов в Александрии и в храме Сераписа. Но исчезло не только почитание богов, но и сами здания, и все произошло, словно в поэтических мифах, повествующих о победе гигантов. Подобное рассказываемому в этих мифах претерпели и храмы Канобуса. Произошло это, когда императором был Феодосий, а Феофил Феофил был епископом Александрии. См. Зосим, 5. 28; Феодорит, 5.22.
руководил непосредственными преступниками, напоминая Евримедонта, бывшего прежде властителем буйных гигантов, Одиссея, 7.59.
Евагрий был префектом города, Евнапий дает греческое название должности: «архонт политической (гражданской) власти».
а Роман командовал войсками в Египте. Созомен. 7.15 дает христианскую версию обращения Серапеума в церковь.
Эти люди, ополчившись на святилища, словно на камни и на каменотесов, без всякого повода и без объявления войны совершили на них набег и разрушили храм Сераписа. Они победили, повоевав с храмовыми дарами, не встретив серьезного сопротивления и не вступив в открытый бой. В этом смысле они с таким рвением сражались против статуй и посвятительных даров, что не только одержали над ними верх, но и взяли «в плен» (как захватывают в плен свою добычу воры), а единственным их тактическим замыслом было получше спрятать награбленное. Не смогли грабители унести только фундамент, потому что камни в основании храма Сераписа оказались очень тяжелыми и их было нелегко сдвинуть. Разрушив и разорив все, эти «благород- {251} ные и отважные воины», обагрившие свои руки кровью, но не пожелавшие очиститься, говорили после, что победили богов и считали свое святотатство и нечестие достойными восхваления.
Затем в эти священные места они привели так называемых монахов, которые по виду были люди, но жили как свиньи и открыто совершали тысячи преступлений, о которых невозможно даже и говорить. Но именно поэтому их и считали благочестивыми – за то, что они презирали божественное. Ибо тогда любой одетый в черные одежды человек, желавший публичных беспорядков, обладал тиранической властью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11