В Калуге он заправлял газом огромный двухсотлитровый баллон, лежавший в кузове, и не торопясь ехал домой. Сэкономил – считай, заработал.
Он притормозил у ржавого указателя с надписью «Бронцы– 3 км», включил правый поворотник и стал поворачивать. Здесь асфальт заканчивался и начинался разбитый проселок. Липатов сбавил скорость. «Газель», переваливаясь на кочках, тихонько ползла на второй передаче.
Он даже не понял, что заставило его насторожиться и нажать на тормоз. Сегодня что-то было не так. Что-то...
Старая магнитола, игравшая блатные песни (просто блатные песни, он даже не знал имена исполнителей), вдруг замолчала. В динамиках раздался громкий треск, затем на несколько секунд наступила тишина, а потом послышалось тихое шуршание и посвистывание.
Оно было... вкрадчивым. Даже немного мелодичным.
Липатов почувствовал, как между лопаток побежали мурашки. Едва ли сознавая, что делает, он протянул руку к магнитоле и выключил ее. Что-то... Какое-то странное ощущение. Оно все равно осталось. Он даже не мог понять, в чем причина этого ощущения он просто знал, что оно никуда не делось.
Он поставил рычаг на нейтральную передачу и вылез из машины. Невдалеке, метрах в пятидесяти, на дороге что-то лежало. Что-то продолговатое и черное. Казалось, оно шевелится.
«Что это? Бревно? Слишком неровное для бревна».
Он огляделся. Людей вокруг не было. Может, в придорожных кустах кто-то притаился? Он еще раз осмотрелся, уже внимательнее. Нет, никого. На всякий случай (это соображение – «на всякий случай» – не раз выручало его в жизни) он достал из кабины монтировку и медленно двинулся вперед.
Липатов прошел половину расстояния до странного темного предмета, перегородившего дорогу, и вдруг понял, что именно шевелилось. Стая ворон сидела на ЧЕМ-ТО, отдаленно напо минавшем...
Нет! Он боялся признаться в этом даже самому себе. Нет, этого никак не могло быть: прекрасным июльским утром, посередине дороги... Вот так запросто... Нет.
И все-таки он двинулся дальше, крепко сжимая в руке монтировку. Угольно-черные вороны деловито копошились, увидев приближающегося человека, они нехотя закричали, но улетать, похоже, не собирались Они продолжали сосредоточенно клевать ТО, что лежало на дороге.
Липатов переложил монтировку в левую руку и нагнулся. Взял камень.
– А ну! Пошли вон! – Он размахнулся и бросил камень точно в черную массу.
Две вороны с рассерженным криком поднялись в воздух, немного покружились и снова спикировали на ТО, что лежало на дороге. Остальные остались сидеть, как сидели.
Вороны вели себя очень странно. Обычно они никого не подпускают, стоит человеку появиться поблизости, как вся стая, хлопая жесткими крыльями, тут же улетает. Но эти... Эти продолжали клевать.
Липатов проглотил комок, вставший поперек горла. Только сейчас он почувствовал, что во рту у него все пересохло, словно он проснулся сегодня с тяжелого похмелья. Но... ведь он не пил уже восемь лет – с тех пор, как закодировался. С тех самых пор у него все пошло на лад. И шло хорошо. До сегодняшнего дня.
Он взял еще один камень. Бросил. Затем еще один. И еще. Он бросал и бросал, пока вороны наконец не расселись на ветках ближайшего дерева.
Они сидели на ветвях, как огромные ягоды бузины, иссиня-черные, вымазанные в чем-то красном.
Липатов опустил глаза и понял, в чем были вымазаны вороны. В ТОМ, ЧТО лежало на дороге... Он почувствовал, как комок в горле забился, запрыгал и вдруг скакнул вверх. Липатов согнулся пополам, и его вырвало прямо на летние ботинки.
– О! черт!
Он метнулся к придорожной канаве, пытаясь отвести взгляд от предмета на дороге. Мучительные спазмы сдавили желудок. Его еще раз вырвало – в мутную застоявшуюся воду канавы.
«Сколько он лежит? Вчера утром я проезжал здесь. Дорога была чистая. Вечером должен был идти автобус: от Ферзикова до Бронцев и обратно. Наверняка водитель заметил бы что-нибудь, если бы... Если бы он лежал здесь».
Липатов осторожно повернул голову. Осмелевшие вороны снова слетелись и принялись клевать то, что когда-то было человеческим телом. Но в этом теле была какая-то странность. Словно чего-то в нем не хватало.
Липатов отвел глаза. Вода в канаве, взбаламученная его блевотиной, постепенно успокаивалась. На какой-то миг ему показалось, что он видит свое отражение. И то, что он увидел, ему не понравилось. Волосы на голове шевелились, зубы оскалены, а глаза... Закрыты? Но как он может видеть все это, если глаза у него закрыты?
Внезапно до него дошло, что он видит вовсе не собственное отражение. На дне канавы лежала человеческая голова.
Липатов отшатнулся и упал на пыльную дорогу, больно ударившись копчиком. В следующее мгновение он вскочил, отбросил монтировку и кинулся назад к машине.
Он преодолел эти полсотни метров быстрее, чем мог бы досчитать до трех. Наверное, все мировые рекорды в беге устанавливаются именно так, а не на спортивных аренах. Просто некому их зафиксировать.
Липатов взлетел в кабину, и рука машинально потянулась к замку зажигания. Скрежет стартера напомнил ему, что двигатель работает. Он воткнул первую передачу и до упора выкрутил руль влево. Мелкий щебень брызнул из-под задних колес. У самого края разбитой дороги он резко нажал на тормоз и затем, так же резко, сдал назад. Снова выкрутил руль до упора влево...
На мгновение страшная картина, стоявшая перед глазами, исчезла. Он больше не видел ни истерзанного тела, ни оторванной головы, скрытой грязной водой канавы. Он прислушался. В машине что-то громко шипело и свистело. Магнитола продолжала работать, хотя он ее выключил. Из динамиков доносились щелчки, шипение и свист. Он протянул руку и вырвал провода, идущие от аккумулятора к магнитоле. Но звуки не прекратились. Наоборот, они стали еще громче – словно в насмешку над ним.
И тогда он закричал, глухо и протяжно.
* * *
Десять часов восемнадцать минут.
В штабе МЧС города Серпухова прозвучал звонок.
– Да! Дежурный по штабу слушает!
В трубке раздалось шипение, треск, словно кто-то вел передачу на коротких волнах во время магнитной бури, затем послышался далекий голос:
– Але! Але!
– Вас слушают, говорите, – повторил дежурный.
– Але! Вы меня слышите?
Дежурный подавил первое побуждение – начать орать в трубку. Почему-то все делают именно так. Какой смысл? Криком плохую связь не исправишь.
– Да, да, вас слушают. Говорите. – Он не повысил голоса. Придвинул журнал и приготовился записывать.
– Але! Але! Черт знает что! Здесь очень неуверенный прием! Я звоню с мобильного... На трассе Таруса – Калуга... – Треск помех.
Дежурный вздохнул. Он прижал ухом трубку к плечу и снял колпачок с шариковой ручки.
– Не знаю, слышите вы меня или нет... Я вас не слышу! Повторяю – на трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый... – Опять треск, на этот раз громче.
– Повторите ваше сообщение, – ровным голосом сказал дежурный. – Повторите еще раз.
Шоссе Таруса – Калуга. Кажется, он сказал, двенадцатый километр? Возможно. Что там стряслось? Интересно, какой у этого мужика оператор? МТС? Или Би-Лайн? Хотя – какая разница? На этом шоссе не берет ни тот, ни другой. Он сам много раз там ездил и готов был поручиться, что МТС точно не берет. Наверное, у звонившего телефон МТС. «А чего я голову ломаю? Сейчас посмотрим, что скажет определитель, вот и все».
Дежурный, не отпуская трубку, нажал кнопку на пульте, но вместо привычных зеленых цифр на табло высветилось что-то непонятное.
Цифры быстро сменяли друг друга, будто звонивший отбрасывал один телефон, тут же хватал другой, затем третий, потом – четвертый, и так далее...
Что за ерунда? Дежурный аккуратно постучал пальцем по табло. Цифры словно взбесились. Они метались хаотически, как попало. Дежурный почувствовал запах гари, как если бы молоко убежало на электрическую плитку.
– Что за?..
Табло вдруг высветило одни нули и ярко вспыхнуло. Эта вспышка длилась сотые доли секунды, но она была такой яркой... Как в фотоаппарате. «Если у фотоаппаратов бывают зеленые вспышки...» – успел подумать дежурный.
Табло погасло. Из-под задней крышки пульта показалась струйка синего дыма.
– Эй! Кто там есть свободный? Сюда!
Дежурный вскочил с вращающегося стула, стул отъехал на хорошо смазанных колесиках и ударился в стену.
Дежурный только сейчас заметил, что до сих пор прижимает трубку к уху, хотя в ней уже воцарилось молчание. Он отбросил ее, трубка, повиснув на витом шнуре, закачалась из стороны в сторону.
Пульт дымился. Дежурный потянулся к тумблеру, чтобы выключить питание, успев отметить про себя, что уже поздно. Разноцветные контрольные лампочки, которые мигали тут и там, вдруг вспыхнули, как новогодняя гирлянда, и стали лопаться – одна задругой, соблюдая строгую очередность. Словно волна разрушения пробежала слева направо.
Дежурный отступил назад и схватил огнетушитель. Он уже был готов к тому, что сейчас пульт запылает, как пионерский костер.
Он взял огнетушитель обеими руками, развернул раструб и приготовился сорвать пломбу с крана, но вдруг обратил внимание на трубку, болтавшуюся на шнуре. Было в ней что-то... необычное.
Дежурный присмотрелся: пластиковый корпус вокруг динамика, который он только что прижимал к уху, почернел и сплавился. И в ту же секунду он почувствовал сильную боль в левом ухе.
Он опустил огнетушитель и повернулся к стеклянной перегородке, пытаясь разглядеть свое отражение.
Вся левая сторона его головы обуглилась и тихо тлела, а от уха остался только какой-то причудливый корешок.
«Это... это...» Он пытался додумать эту мысль до конца, но не смог. Ноги подкосились, и он без сил рухнул на пульт. И, словно дожидаясь этого мгновения, пульт вспыхнул ярким слепящим пламенем.
* * *
Десять часов восемнадцать минут. Двенадцатый километр шоссе Таруса – Калуга.
Мужчина, остановивший свою «четверку» – настоящая дачная машина! – в двухстах метрах от перевернутой цистерны, тщетно пытался дозвониться в штаб МЧС. «То ли они там все заснули, то ли, как пожарные, режутся в домино...» Мобильный не издавал никаких звуков, кроме частого мелодичного треска – вроде как он попал не в штаб МЧС, а на репетицию сводного хора кузнечиков.
Мужчина нажал на кнопку «Отбой», проверил набранный номер. Да нет, все правильно. Странно! Он бросил мобильный на сиденье, хлопнул дверью и решил подойти поближе к цистерне.
Если бы он был с женой, она не позволила бы ему это сделать. Но мужчина был один. Он ехал на дачу: вез продукты маме и сестре с племянником.
Мама давно уже вышла на пенсию, а сестра недавно попала под сокращение – вот и решила пересидеть лето на даче, вдали от московской суеты. А уж в сентябре будет искать новую работу. Надо ведь кормить сына. Правда, бывший муж исправно платил алименты. Хотя его заслуги в этом не было. Просто он работал в очень солидной конторе, где зарплату не выдавали «черным налом», бухгалтерия, как рентгеном, просвечивала все до копеечки.
Он выехал из дома в половине восьмого, в восемь уже загрузился на оптовом рынке и, пытаясь избежать пробок, грозивших начаться с минуты на минуту, рванул по Дмитровскому шоссе на МКАД.
Пусть это будет большой крюк – от Дмитровского до Симферопольского, – но это лучше, чем тащиться через весь город, тормозя перед каждым светофором.
По Кольцевой дальше, но быстрее. И не так нервно. Вот вам и наглядное подтверждение поговорки, что короткий путь не обязательно самый быстрый.
После поворота на Симферопольское шоссе он за полтора часа накрутил на кардан еще сто пятьдесят километров. Довольно резво. Он рассчитывал к одиннадцати уже быть на даче, и наверняка бы успел, если б не горящая цистерна, перегородившая дорогу.
Он увидел огромную дыру и по краям – толстый металл, завернувшийся, словно лепестки розы. Значит, был взрыв, понял мужчина. Но сейчас горящий бензин растекался по придорожной канаве, и пламя грозило с минуты на минуту перекинуться на сухой лес, подступавший вплотную к шоссе. А лесной пожар пострашнее взрыва.
Черт! И, как назло, на дороге никого нет. Он один. Мужчина подумал о том, чтобы вернуться назад, поближе к Тарусе, и оттуда попробовать еще раз дозвониться в Серпухов, в городской штаб МЧС. Он бы так и сделал, если бы... Если бы не одно «но»...
«В кабине мог остаться водитель. Интересно, успел он выбраться? Или нет?»
Мужчина решил подойти ближе, чтобы заглянуть в пылающую кабину. Но это было невозможно. Жар от горящего бензина не позволял приблизиться к цистерне.
«Извини, друг, но я не прихватил с собой асбестовый костюм на такой случай. Если ты успел выбраться до взрыва, то наверняка бы уже объявился. А может, ты пошел в другую сторону? Какая там ближайшая деревня? Кузьмищево? Не помню. Сколько лет езжу по этой дороге, но так и не могу запомнить, что за чем следует. Ладно. Надо разворачиваться и возвращаться. Попробую дозвониться из Тарусы. В крайнем случае, по городскому телефону. Да. Так правильнее. Нельзя терять время: того и гляди, деревья запылают, как свечки».
Мужчина вернулся к машине, перебросил телефон на пассажирское сиденье и завел двигатель.
Он развернулся и поехал назад, в сторону Тарусы.
Проехав пару километров, он вдруг обнаружил какое-то темное пятно на футболке. Он потрогал пятно пальцами. Это оказалась кровь. Она тонкими струйками текла из ноздрей и капала на футболку.
От неожиданности он дернулся и еле удержал машину на дороге.
«Что за чертовщина? Что, у меня поднялось давление?»
Но нет. Голова не болела и не была тяжелой.
Он задрал голову – настолько высоко, насколько смог – и продолжал давить на газ.
* * *
Десять часов двадцать шесть минут. Аэродром «Дракино».
«Ми-8» молотил воздух огромными лопастями, прижимая к земле яркую от росы траву. Пахло отработанным керосином.
В зеленое брюхо вертолета уже набилось восемь человек спортсменов. Теперь очередь была за «перворазниками», как их здесь называли.
Два инструктора в летных шлемах пересчитывали своих подопечных.
– Все будет нормально! – кричал один, с круглым кошачьим лицом и аккуратной щеточкой усов. – Не бойтесь!
Второй, высокий и худой, со следами юношеских прыщей на лице, умело сортировал «перворазников» по весу. Самый тяжелый должен прыгнуть первым, а самый легкий – соответственно, последним. Тяжелое быстрее падает – простой закон физики. Если тяжелый пойдет вслед за легким, то может догнать его в воздухе. И тогда... Чего ожидать от человека, прыгающего первый раз в жизни? Неужели он сообразит, как учил инструктор в обязательном инструктаже перед прыжком, пробежать по чужому куполу? Или (не дай бог, конечно, чтоб такое случилось), намотает на руку стропы того бедолаги, чей купол он погасил? Вряд ли. Лучше обо всем позаботиться заранее.
– У меня – девяносто! – кричал здоровый мужик лет тридцати пяти в джинсах и защитной футболке. – Я самый тяжелый! Худой инструктор кивнул:. – Пойдешь первым!
– Понял!
Инструкторы выстроили «перворазников» в шеренгу, дождались, пока спортсмены погрузятся в вертолет.
– Сегодня ваш первый подъем на высоту! – крикнул усатый. – Поздравляю! К машине!
«Перворазники», пригнувшись к земле, потрусили к вертолету. Теперь они бежали в обратном порядке – самые маленькие впереди, за ними – ребята покрепче, а тот здоровяк с красным лицом, у которого было «девяносто», замыкал цепочку.
Они залезли в вертолет, инструктор убрал лесенку, закрыл дверь и стал пристегивать карабины вытяжных тросов.
– Каждый обязан визуально проконтролировать, пристегнул я карабин или нет. Но не вздумайте трогать его руками! Понятно?
«Перворазники» вразнобой кивали.
«Перворазников» кинут с километра, а затем вертолет уйдет на настоящую высоту – четыре километра, откуда будут прыгать спортсмены.
Инструктор открыл дверь в кабину пилотов и что-то им показывал. Наверное, просил сделать поправку на небольшой ветер, дующий с запада, и зависнуть над западной оконечностью поля, не хотелось бы, чтобы кого-нибудь из недомерков унесло в лес. На прошлой неделе и так одного пришлось снимать с дерева.
Всем хорош парашют «Д-5»: прост, безотказен, надежен, но неуправляем. Он позволяет только крутиться вокруг своей оси. Хотите куда-то повернуть – извольте надеть «крыло». Но «перворазникам» «крыло» не давали.
Пилот слушал – точнее, смотрел на инструктора и кивал. Да, мол, сделаю. Хорошо. В конце концов, за прыжки отвечает не он, а этот – с кошачьим круглым лицом.
– Борт сорок один ноль восемь, – раздалось в наушниках. – Набор высоты разрешаю. Давай, Саныч! Как понял меня? Прием.
– База, понял вас. Есть «набор высоты разрешаю». – Он передвинул рычаг газа и взял ручку на себя.
Вертолет, как гигантская стрекоза, легко оторвался от земли и, двигаясь по кругу, стал набирать высоту.
* * *
Десять часов двадцать восемь минут. Поселок Ферзиково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Он притормозил у ржавого указателя с надписью «Бронцы– 3 км», включил правый поворотник и стал поворачивать. Здесь асфальт заканчивался и начинался разбитый проселок. Липатов сбавил скорость. «Газель», переваливаясь на кочках, тихонько ползла на второй передаче.
Он даже не понял, что заставило его насторожиться и нажать на тормоз. Сегодня что-то было не так. Что-то...
Старая магнитола, игравшая блатные песни (просто блатные песни, он даже не знал имена исполнителей), вдруг замолчала. В динамиках раздался громкий треск, затем на несколько секунд наступила тишина, а потом послышалось тихое шуршание и посвистывание.
Оно было... вкрадчивым. Даже немного мелодичным.
Липатов почувствовал, как между лопаток побежали мурашки. Едва ли сознавая, что делает, он протянул руку к магнитоле и выключил ее. Что-то... Какое-то странное ощущение. Оно все равно осталось. Он даже не мог понять, в чем причина этого ощущения он просто знал, что оно никуда не делось.
Он поставил рычаг на нейтральную передачу и вылез из машины. Невдалеке, метрах в пятидесяти, на дороге что-то лежало. Что-то продолговатое и черное. Казалось, оно шевелится.
«Что это? Бревно? Слишком неровное для бревна».
Он огляделся. Людей вокруг не было. Может, в придорожных кустах кто-то притаился? Он еще раз осмотрелся, уже внимательнее. Нет, никого. На всякий случай (это соображение – «на всякий случай» – не раз выручало его в жизни) он достал из кабины монтировку и медленно двинулся вперед.
Липатов прошел половину расстояния до странного темного предмета, перегородившего дорогу, и вдруг понял, что именно шевелилось. Стая ворон сидела на ЧЕМ-ТО, отдаленно напо минавшем...
Нет! Он боялся признаться в этом даже самому себе. Нет, этого никак не могло быть: прекрасным июльским утром, посередине дороги... Вот так запросто... Нет.
И все-таки он двинулся дальше, крепко сжимая в руке монтировку. Угольно-черные вороны деловито копошились, увидев приближающегося человека, они нехотя закричали, но улетать, похоже, не собирались Они продолжали сосредоточенно клевать ТО, что лежало на дороге.
Липатов переложил монтировку в левую руку и нагнулся. Взял камень.
– А ну! Пошли вон! – Он размахнулся и бросил камень точно в черную массу.
Две вороны с рассерженным криком поднялись в воздух, немного покружились и снова спикировали на ТО, что лежало на дороге. Остальные остались сидеть, как сидели.
Вороны вели себя очень странно. Обычно они никого не подпускают, стоит человеку появиться поблизости, как вся стая, хлопая жесткими крыльями, тут же улетает. Но эти... Эти продолжали клевать.
Липатов проглотил комок, вставший поперек горла. Только сейчас он почувствовал, что во рту у него все пересохло, словно он проснулся сегодня с тяжелого похмелья. Но... ведь он не пил уже восемь лет – с тех пор, как закодировался. С тех самых пор у него все пошло на лад. И шло хорошо. До сегодняшнего дня.
Он взял еще один камень. Бросил. Затем еще один. И еще. Он бросал и бросал, пока вороны наконец не расселись на ветках ближайшего дерева.
Они сидели на ветвях, как огромные ягоды бузины, иссиня-черные, вымазанные в чем-то красном.
Липатов опустил глаза и понял, в чем были вымазаны вороны. В ТОМ, ЧТО лежало на дороге... Он почувствовал, как комок в горле забился, запрыгал и вдруг скакнул вверх. Липатов согнулся пополам, и его вырвало прямо на летние ботинки.
– О! черт!
Он метнулся к придорожной канаве, пытаясь отвести взгляд от предмета на дороге. Мучительные спазмы сдавили желудок. Его еще раз вырвало – в мутную застоявшуюся воду канавы.
«Сколько он лежит? Вчера утром я проезжал здесь. Дорога была чистая. Вечером должен был идти автобус: от Ферзикова до Бронцев и обратно. Наверняка водитель заметил бы что-нибудь, если бы... Если бы он лежал здесь».
Липатов осторожно повернул голову. Осмелевшие вороны снова слетелись и принялись клевать то, что когда-то было человеческим телом. Но в этом теле была какая-то странность. Словно чего-то в нем не хватало.
Липатов отвел глаза. Вода в канаве, взбаламученная его блевотиной, постепенно успокаивалась. На какой-то миг ему показалось, что он видит свое отражение. И то, что он увидел, ему не понравилось. Волосы на голове шевелились, зубы оскалены, а глаза... Закрыты? Но как он может видеть все это, если глаза у него закрыты?
Внезапно до него дошло, что он видит вовсе не собственное отражение. На дне канавы лежала человеческая голова.
Липатов отшатнулся и упал на пыльную дорогу, больно ударившись копчиком. В следующее мгновение он вскочил, отбросил монтировку и кинулся назад к машине.
Он преодолел эти полсотни метров быстрее, чем мог бы досчитать до трех. Наверное, все мировые рекорды в беге устанавливаются именно так, а не на спортивных аренах. Просто некому их зафиксировать.
Липатов взлетел в кабину, и рука машинально потянулась к замку зажигания. Скрежет стартера напомнил ему, что двигатель работает. Он воткнул первую передачу и до упора выкрутил руль влево. Мелкий щебень брызнул из-под задних колес. У самого края разбитой дороги он резко нажал на тормоз и затем, так же резко, сдал назад. Снова выкрутил руль до упора влево...
На мгновение страшная картина, стоявшая перед глазами, исчезла. Он больше не видел ни истерзанного тела, ни оторванной головы, скрытой грязной водой канавы. Он прислушался. В машине что-то громко шипело и свистело. Магнитола продолжала работать, хотя он ее выключил. Из динамиков доносились щелчки, шипение и свист. Он протянул руку и вырвал провода, идущие от аккумулятора к магнитоле. Но звуки не прекратились. Наоборот, они стали еще громче – словно в насмешку над ним.
И тогда он закричал, глухо и протяжно.
* * *
Десять часов восемнадцать минут.
В штабе МЧС города Серпухова прозвучал звонок.
– Да! Дежурный по штабу слушает!
В трубке раздалось шипение, треск, словно кто-то вел передачу на коротких волнах во время магнитной бури, затем послышался далекий голос:
– Але! Але!
– Вас слушают, говорите, – повторил дежурный.
– Але! Вы меня слышите?
Дежурный подавил первое побуждение – начать орать в трубку. Почему-то все делают именно так. Какой смысл? Криком плохую связь не исправишь.
– Да, да, вас слушают. Говорите. – Он не повысил голоса. Придвинул журнал и приготовился записывать.
– Але! Але! Черт знает что! Здесь очень неуверенный прием! Я звоню с мобильного... На трассе Таруса – Калуга... – Треск помех.
Дежурный вздохнул. Он прижал ухом трубку к плечу и снял колпачок с шариковой ручки.
– Не знаю, слышите вы меня или нет... Я вас не слышу! Повторяю – на трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый... – Опять треск, на этот раз громче.
– Повторите ваше сообщение, – ровным голосом сказал дежурный. – Повторите еще раз.
Шоссе Таруса – Калуга. Кажется, он сказал, двенадцатый километр? Возможно. Что там стряслось? Интересно, какой у этого мужика оператор? МТС? Или Би-Лайн? Хотя – какая разница? На этом шоссе не берет ни тот, ни другой. Он сам много раз там ездил и готов был поручиться, что МТС точно не берет. Наверное, у звонившего телефон МТС. «А чего я голову ломаю? Сейчас посмотрим, что скажет определитель, вот и все».
Дежурный, не отпуская трубку, нажал кнопку на пульте, но вместо привычных зеленых цифр на табло высветилось что-то непонятное.
Цифры быстро сменяли друг друга, будто звонивший отбрасывал один телефон, тут же хватал другой, затем третий, потом – четвертый, и так далее...
Что за ерунда? Дежурный аккуратно постучал пальцем по табло. Цифры словно взбесились. Они метались хаотически, как попало. Дежурный почувствовал запах гари, как если бы молоко убежало на электрическую плитку.
– Что за?..
Табло вдруг высветило одни нули и ярко вспыхнуло. Эта вспышка длилась сотые доли секунды, но она была такой яркой... Как в фотоаппарате. «Если у фотоаппаратов бывают зеленые вспышки...» – успел подумать дежурный.
Табло погасло. Из-под задней крышки пульта показалась струйка синего дыма.
– Эй! Кто там есть свободный? Сюда!
Дежурный вскочил с вращающегося стула, стул отъехал на хорошо смазанных колесиках и ударился в стену.
Дежурный только сейчас заметил, что до сих пор прижимает трубку к уху, хотя в ней уже воцарилось молчание. Он отбросил ее, трубка, повиснув на витом шнуре, закачалась из стороны в сторону.
Пульт дымился. Дежурный потянулся к тумблеру, чтобы выключить питание, успев отметить про себя, что уже поздно. Разноцветные контрольные лампочки, которые мигали тут и там, вдруг вспыхнули, как новогодняя гирлянда, и стали лопаться – одна задругой, соблюдая строгую очередность. Словно волна разрушения пробежала слева направо.
Дежурный отступил назад и схватил огнетушитель. Он уже был готов к тому, что сейчас пульт запылает, как пионерский костер.
Он взял огнетушитель обеими руками, развернул раструб и приготовился сорвать пломбу с крана, но вдруг обратил внимание на трубку, болтавшуюся на шнуре. Было в ней что-то... необычное.
Дежурный присмотрелся: пластиковый корпус вокруг динамика, который он только что прижимал к уху, почернел и сплавился. И в ту же секунду он почувствовал сильную боль в левом ухе.
Он опустил огнетушитель и повернулся к стеклянной перегородке, пытаясь разглядеть свое отражение.
Вся левая сторона его головы обуглилась и тихо тлела, а от уха остался только какой-то причудливый корешок.
«Это... это...» Он пытался додумать эту мысль до конца, но не смог. Ноги подкосились, и он без сил рухнул на пульт. И, словно дожидаясь этого мгновения, пульт вспыхнул ярким слепящим пламенем.
* * *
Десять часов восемнадцать минут. Двенадцатый километр шоссе Таруса – Калуга.
Мужчина, остановивший свою «четверку» – настоящая дачная машина! – в двухстах метрах от перевернутой цистерны, тщетно пытался дозвониться в штаб МЧС. «То ли они там все заснули, то ли, как пожарные, режутся в домино...» Мобильный не издавал никаких звуков, кроме частого мелодичного треска – вроде как он попал не в штаб МЧС, а на репетицию сводного хора кузнечиков.
Мужчина нажал на кнопку «Отбой», проверил набранный номер. Да нет, все правильно. Странно! Он бросил мобильный на сиденье, хлопнул дверью и решил подойти поближе к цистерне.
Если бы он был с женой, она не позволила бы ему это сделать. Но мужчина был один. Он ехал на дачу: вез продукты маме и сестре с племянником.
Мама давно уже вышла на пенсию, а сестра недавно попала под сокращение – вот и решила пересидеть лето на даче, вдали от московской суеты. А уж в сентябре будет искать новую работу. Надо ведь кормить сына. Правда, бывший муж исправно платил алименты. Хотя его заслуги в этом не было. Просто он работал в очень солидной конторе, где зарплату не выдавали «черным налом», бухгалтерия, как рентгеном, просвечивала все до копеечки.
Он выехал из дома в половине восьмого, в восемь уже загрузился на оптовом рынке и, пытаясь избежать пробок, грозивших начаться с минуты на минуту, рванул по Дмитровскому шоссе на МКАД.
Пусть это будет большой крюк – от Дмитровского до Симферопольского, – но это лучше, чем тащиться через весь город, тормозя перед каждым светофором.
По Кольцевой дальше, но быстрее. И не так нервно. Вот вам и наглядное подтверждение поговорки, что короткий путь не обязательно самый быстрый.
После поворота на Симферопольское шоссе он за полтора часа накрутил на кардан еще сто пятьдесят километров. Довольно резво. Он рассчитывал к одиннадцати уже быть на даче, и наверняка бы успел, если б не горящая цистерна, перегородившая дорогу.
Он увидел огромную дыру и по краям – толстый металл, завернувшийся, словно лепестки розы. Значит, был взрыв, понял мужчина. Но сейчас горящий бензин растекался по придорожной канаве, и пламя грозило с минуты на минуту перекинуться на сухой лес, подступавший вплотную к шоссе. А лесной пожар пострашнее взрыва.
Черт! И, как назло, на дороге никого нет. Он один. Мужчина подумал о том, чтобы вернуться назад, поближе к Тарусе, и оттуда попробовать еще раз дозвониться в Серпухов, в городской штаб МЧС. Он бы так и сделал, если бы... Если бы не одно «но»...
«В кабине мог остаться водитель. Интересно, успел он выбраться? Или нет?»
Мужчина решил подойти ближе, чтобы заглянуть в пылающую кабину. Но это было невозможно. Жар от горящего бензина не позволял приблизиться к цистерне.
«Извини, друг, но я не прихватил с собой асбестовый костюм на такой случай. Если ты успел выбраться до взрыва, то наверняка бы уже объявился. А может, ты пошел в другую сторону? Какая там ближайшая деревня? Кузьмищево? Не помню. Сколько лет езжу по этой дороге, но так и не могу запомнить, что за чем следует. Ладно. Надо разворачиваться и возвращаться. Попробую дозвониться из Тарусы. В крайнем случае, по городскому телефону. Да. Так правильнее. Нельзя терять время: того и гляди, деревья запылают, как свечки».
Мужчина вернулся к машине, перебросил телефон на пассажирское сиденье и завел двигатель.
Он развернулся и поехал назад, в сторону Тарусы.
Проехав пару километров, он вдруг обнаружил какое-то темное пятно на футболке. Он потрогал пятно пальцами. Это оказалась кровь. Она тонкими струйками текла из ноздрей и капала на футболку.
От неожиданности он дернулся и еле удержал машину на дороге.
«Что за чертовщина? Что, у меня поднялось давление?»
Но нет. Голова не болела и не была тяжелой.
Он задрал голову – настолько высоко, насколько смог – и продолжал давить на газ.
* * *
Десять часов двадцать шесть минут. Аэродром «Дракино».
«Ми-8» молотил воздух огромными лопастями, прижимая к земле яркую от росы траву. Пахло отработанным керосином.
В зеленое брюхо вертолета уже набилось восемь человек спортсменов. Теперь очередь была за «перворазниками», как их здесь называли.
Два инструктора в летных шлемах пересчитывали своих подопечных.
– Все будет нормально! – кричал один, с круглым кошачьим лицом и аккуратной щеточкой усов. – Не бойтесь!
Второй, высокий и худой, со следами юношеских прыщей на лице, умело сортировал «перворазников» по весу. Самый тяжелый должен прыгнуть первым, а самый легкий – соответственно, последним. Тяжелое быстрее падает – простой закон физики. Если тяжелый пойдет вслед за легким, то может догнать его в воздухе. И тогда... Чего ожидать от человека, прыгающего первый раз в жизни? Неужели он сообразит, как учил инструктор в обязательном инструктаже перед прыжком, пробежать по чужому куполу? Или (не дай бог, конечно, чтоб такое случилось), намотает на руку стропы того бедолаги, чей купол он погасил? Вряд ли. Лучше обо всем позаботиться заранее.
– У меня – девяносто! – кричал здоровый мужик лет тридцати пяти в джинсах и защитной футболке. – Я самый тяжелый! Худой инструктор кивнул:. – Пойдешь первым!
– Понял!
Инструкторы выстроили «перворазников» в шеренгу, дождались, пока спортсмены погрузятся в вертолет.
– Сегодня ваш первый подъем на высоту! – крикнул усатый. – Поздравляю! К машине!
«Перворазники», пригнувшись к земле, потрусили к вертолету. Теперь они бежали в обратном порядке – самые маленькие впереди, за ними – ребята покрепче, а тот здоровяк с красным лицом, у которого было «девяносто», замыкал цепочку.
Они залезли в вертолет, инструктор убрал лесенку, закрыл дверь и стал пристегивать карабины вытяжных тросов.
– Каждый обязан визуально проконтролировать, пристегнул я карабин или нет. Но не вздумайте трогать его руками! Понятно?
«Перворазники» вразнобой кивали.
«Перворазников» кинут с километра, а затем вертолет уйдет на настоящую высоту – четыре километра, откуда будут прыгать спортсмены.
Инструктор открыл дверь в кабину пилотов и что-то им показывал. Наверное, просил сделать поправку на небольшой ветер, дующий с запада, и зависнуть над западной оконечностью поля, не хотелось бы, чтобы кого-нибудь из недомерков унесло в лес. На прошлой неделе и так одного пришлось снимать с дерева.
Всем хорош парашют «Д-5»: прост, безотказен, надежен, но неуправляем. Он позволяет только крутиться вокруг своей оси. Хотите куда-то повернуть – извольте надеть «крыло». Но «перворазникам» «крыло» не давали.
Пилот слушал – точнее, смотрел на инструктора и кивал. Да, мол, сделаю. Хорошо. В конце концов, за прыжки отвечает не он, а этот – с кошачьим круглым лицом.
– Борт сорок один ноль восемь, – раздалось в наушниках. – Набор высоты разрешаю. Давай, Саныч! Как понял меня? Прием.
– База, понял вас. Есть «набор высоты разрешаю». – Он передвинул рычаг газа и взял ручку на себя.
Вертолет, как гигантская стрекоза, легко оторвался от земли и, двигаясь по кругу, стал набирать высоту.
* * *
Десять часов двадцать восемь минут. Поселок Ферзиково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10