Они суетливы, напористы, всегда в поиске новых возможностей, неизменно любопытны и быстро теряют интерес ко всему, что уже утратило новизну. Сам человек основательный и суровый, он находил жителей столицы совершенно очаровательными и крайне ненадежными.
Аргироса также раздражала их эгоистичность и равнодушие к другим. Вот и сейчас он заметил, как толпы людей безучастно спешат мимо лежавшего в сточной канаве человека, точно его вовсе не существует. Еще можно понять, если бы человек был бродягой. Так нет же. Он чист и ухожен, и одет в хорошее парчовое платье. И не похоже, чтобы был пьян.
Бормоча что-то под нос, магистр наклонился, чтобы помочь несчастному. Может быть, он эпилептик и скоро придет в чувство. Многие люди по-прежнему суеверно боятся эпилепсии, хотя Гиппократ еще за четыреста лет до Рождества доказал, что это такая же болезнь, как и любая другая.
Аргирос дотронулся до лба человека и тотчас отдернул руку, будто прикоснулся к пламени. Так и есть: у человека жестокая лихорадка. Приглядевшись, магистр заметил красную сыпь на лице и руках больного.
– Матерь Божья, помоги! – шептал Василий, долго и тщательно вытирая правую руку об одежду. Он дорого бы дал, лишь бы не прикасаться к коже этого человека.
– Эй! – окликнул он прохожего, в котором по платью и манерам можно было угадать местного жителя. – Ты из этого района города?
Мужчина остановился и подбоченился.
– А если и так? Тебе-то что?
– Скорее вызови врача. – В каждом округе был свой врач, чтобы следить за системой канализации и распространением заразных болезней. – Похоже, этот человек болен оспой.
– Может быть, ты ошибся, – сказала Елена Аргира тем же вечером. – А если нет, может быть, это единичный случай.
– Молюсь, чтобы ты оказалась права, – ответил Аргирос.
Его всегда удивляло, как его жене удавалось во всем видеть светлые стороны. Иногда он объяснял это тем, что она на восемь-девять лет моложе его, тридцатилетнего. Но и в свои двадцать он отнюдь не был великим оптимистом. Очевидно, просто она обладала более светлой и жизнерадостной натурой.
Они отличались как физически, так и эмоционально. Аргирос – высокий и худой, с угловатыми чертами лица и темными грустными глазами, – как будто сошедший с иконы. Елена ростом едва доставала ему до плеча. Несмотря на темные волосы, высокие и широкие скулы, ее ладная фигура и синие глаза напоминали о склавенских предках.
Сергию, думал Аргирос, посчастливилось: мальчик походил на мать.
– Не понимаю, как это может быть оспа, Василий, – продолжала Елена. – Последний раз эпидемия в городе была в пору, когда мой отец был еще мальчишкой.
– Но Бог не остановится перед тем, чтобы наслать новую, если Он сочтет нас, грешных, заслуживающими этого.
Елена перекрестилась.
– Kyrie eleison, – воскликнула она. – Помилуй, Господи!
– Верно, помилуй нас, Господи, – повторил Аргирос.
В перенаселенном Константинополе оспа могла распространиться, подобно пожару. После чумы это самая страшная болезнь, какую знала империя. Целые века проходили без эпидемий чумы, но оспу испытывало на себе, по-видимому, каждое поколение – иногда в мягкой, а иногда и в страшной форме.
Елена сумела отвлечь Аргироса от столь мрачных мыслей.
Никому из нас не под силу изменить Божью волю, практично рассудила она, – а потому сейчас нам лучше поужинать.
Ужин состоял из хлеба, оливкового масла, жареного тунца с луком-пореем и белого винограда на десерт. Вкусно, – похвалил Аргирос, хотя он до сих пор не привык так часто есть рыбу. В его родном городе чаще всего готовили козье мясо или барашка. Но здесь, на морском берегу, рыба была много дешевле. Хотя жалованье молодого магистра превосходило офицерское, раньше Аргиросу не приходилось содержать дом и семью… к тому же Елена просит нанять служанку.
Что ж, рыба так рыба.
Убрав со стола, Елена принялась качать Сергия в буковом кресле-качалке, которое она приобрела после рождения мальчика. Когда жена нянчилась с сыном, она говорила только о простых и приятных вещах. То было правило, которому она подчинила и мужа; она не сомневалась, что при нарушении этого обычая у нее уменьшится количество молока. Сергий дважды требовательно попросил еды и потянулся к Аргиросу, занятому собственными делами: магистр нарушил другое правило, которое обязывало отложить дела на потом.
Иногда ограничения его раздражали. Но сегодня он был доволен. Он рассказал Елене о товарище магистре, жена которого родила близнецов через пару недель после рождения Сергия. Товарищ, похоже, вовсе не спал по ночам. Елена поделилась с мужем соседскими сплетнями и тем, что она видела с балкона или узнала от женщин у базарного прилавка.
Сергий заснул, убаюканный матерью. Она отнесла его в колыбель. Вероятно, теперь он проспит примерно до восхода солнца. Подумав об этом, Аргирос вздохнул с облегчением. Еще несколько недель назад мальчик просыпался по два-три раза за ночь, плакал и просил мамину грудь.
Жена, видимо, прочла его мысли, как можно было догадаться по ее глазам.
– Ложимся спать? – спросила она, добавив с задором: – Но нет, я имела в виду – именно спать.
– Нет, не спать, – ответил Аргирос.
Он взялся за застежку ее рубахи. Страсть, с которой он овладел Еленой, удивила ее (поскольку обычно он был сдержан), но приятно.
Утомленная ласками, она почти тотчас же заснула обхватив мужа ногами и прижавшись к нему. Сам же он не спал. Его мысли переключались с одного предмета на другой, пока наконец он не понял, почему сегодня так настойчиво добивался близости с женой: это помогло на время забыть о тревоге.
Он поморщился в темноте. Это эгоистично и несправедливо по отношению к Елене.
Он так и не смог уснуть в эту ночь.
В следующие дни магистр со страхом ходил в Преторий и обратно, опасаясь картин, с которыми мог встретиться по дороге. Он недоверчиво относился к тому, что все оставалось совершенно спокойно, и боялся жестокого разочарования. Только он один видел больного человека, а город даже не подозревал о нависшей над ним угрозе. Но спустя какое-то время Василий уже почти поверил, что Елена была права и что их страстные молитвы нашли отклик.
Он цеплялся за эту мысль, пока мог, хотя день ото дня на работе появлялось все меньше магистров и чиновников. Жизнь связана с риском в любые времена, каждая болезнь опасна: доктора мало чем могут помочь. Молитва давала больше надежды, чем лекарства.
Однако когда стали сообщать, что отсутствовавших на работе одного за другим охватывала лихорадка, Аргироса вновь обуяла тревога. Однажды стало известно, что один из коллег покрылся прыщами, и Аргирос решил: Преторий какое-то время сможет обойтись без него. Он не боялся, что кто-либо обвинит его в отлынивании от работы. Уже и так половина людей, достаточно богатых, чтобы иметь загородный дом, выехала за город «на свежий воздух». С улицы день и ночь доносился грохот повозок с домашним скарбом.
Большинству константинопольцев, конечно, бежать было некуда. Но улицы опустели. Выходящие из дома пристально присматривались друг к другу. Оспа, вероятно, была Божьим проклятием, но все прекрасно знали, что ею можно заразиться только от больного человека.
Цены на зерно стали колебаться. В определенный день открывались почти все мельницы в городе, и почти все были пусты. Назавтра без каких-либо разумных причин работала лишь горстка мельниц, и люди выстраивались в очереди за мукой вокруг квартала.
Аргирос чувствовал, что рискует жизнью, куда бы он ни ходил в поисках еды. Елена хотела разделить с ним заботы, но он наотрез отказался.
– Как я буду кормить Сергия, если с тобой что-то случится? – спросил он. – Мне с этим не справиться, ты знаешь.
– А буду кормить его, если ты заболеешь и не сможешь обеспечить меня? – вопросом на вопрос ответила она, но настаивать не стала.
Она прислушалась к нему, подумав о безопасности сына. Василий не стал объяснять ей, что поступал бы так же, если бы оспа наступила год назад, когда у них еще не было ребенка. Он должен оградить жену от любого риска.
Только в церквах толпился народ, когда оспа свирепствовала в городе. Священники и миряне просили Господа смилостивиться и прекратить эпидемию. Люди спешили на литургию из собственных религиозных соображений: чтобы помолиться о здоровье любимых и о своем собственном.
Когда Елена изъявила желание посетить большой собор Святой Софии, Аргирос не мог отказать ей и даже не пытался разубедить ее. Он понимал: поход в церковь – не рейд по магазинам. Бог мог гневаться на Константинополь, но в Его собственном доме Он не мог поразить их.
Впервые за несколько недель Елена с Сергием на руках вышла в город. Увидев пустые улицы, она воскликнула:
– Это похоже на какую-нибудь провинцию, а не столицу!
Ее голос эхом отразился от стен домов.
– Здесь даже тише, – заметил Аргирос, вспомнив Серр.
– Верно, в других городах, по сравнению с Константинополем, живет всего горстка людей, но и размер этих городов меньше, а потому на улицах там тоже толпа.
Они шли на восток по Месе к большому храму, купол которого вырисовывался на горизонте. Рынок лошадей на Амастридской площади опустел; животных на продажу не было. Через четверть мили на форуме Феодосия сиротливо блеяли в загоне несколько овец. Крестьяне, пригнавшие их, почесывали затылки и недоумевали, куда подевались покупатели.
– Бедняги, – с состраданием произнесла Елена. – Наверно, они даже не слышали о беде.
Поразительно, что стражники у ворот их не предупредили, – сказал Аргирос, но затем, подумав, уже не удивлялся. Стражники малых ворот, то есть Силиврийских и Регионских, должно быть, бежали, оставив ворота открытыми для крестьян, которые теперь могли свободно проникать в город.
Магистр окликнул крестьян через площадь. Услыхав страшное слово «оспа», они судорожно перекрестились и принялись разворачивать свой скот.
– Хотел бы я, чтобы мы сейчас возвращались из церкви домой, а не наоборот, – сказал Аргирос. – Овцы нам хватило бы на несколько дней.
– И мы могли бы купить ее недорого, – вздохнула Елена. – Увы. Надеюсь, крестьяне благополучно доберутся до дома.
Только на площади Августеон, на которую выходил фасад Святой Софии, появились признаки того, что Константинополь еще не превратился в город призраков. И все же и здесь лавки с книгами и благовониями были закрыты. Но некоторые магазины снеди работали ради тех, кто приходил помолиться в храме. Аргирос почувствовал запах моллюсков, поджаренных с чесноком в оливковом масле. Желудок свело от голода. Пришлось сделать над собой усилие, проходя мимо коптящих угольных жаровен.
Народ заполнял украшенный колоннадой атрий гигантского собора. Аргирос помахал рукой чиновнику, которого вот уже несколько дней не видел. В разных частях атрия происходили подобные встречи знакомых друг с другом горожан. У многих было такое же ощущение, как у Василия: посещение церкви – единственная безопасная прогулка, какую люди могли себе позволить.
Заботливо обняв Елену, Аргирос проводил ее через церковное крыльцо и проход из атрия в собственно храм. Он наклонился и поцеловал жену и Сергия.
– Я буду ждать тебя здесь после службы.
– Хорошо, – ответила Елена и направилась к лестнице галереи для женщин; как и в других церквах мужчины и женщины здесь молились отдельно.
Кто-то поблизости громко чихнул.
– Ваше здоровье, – вежливо сказал Аргирос.
Войдя в неф церкви Святой Софии, он испытал настолько всепоглощающее чувство, что забыл о свободно распространявшейся по городу эпидемии. Огромный храм никого не мог оставить равнодушным. Когда Юстиниан восстанавливал его после восстания «Ника», он нанял двух лучших архитекторов, каких только смог найти, и разрешил им воспользоваться всеми ресурсами империи. По окончании работы император с гордостью воскликнул: «Я превзошел тебя, Соломон!»
Полированный зеленый, красный, желтый и многоцветный мрамор с Босфора, из Греции, Египта и Исаврии; сверкающие лампы из золота, серебра и меди; лес колонн с замысловато украшенными акантами капителями; четыре полукупола с мозаичными орнаментами – все призвано привлечь взгляд к центральному куполу – шедевру собора.
Его свод поднимается на сто восемьдесят футов над землей. Сорок два окна расположены у основания купола, и проникающие сквозь них солнечные лучи создают впечатление невесомости свода, будто он парит в воздухе отдельно от храма. Постоянно меняющееся освещение играет в золотой мозаике и на кресте Господнем высоко вверху.
Если бы не было купола, взгляд сразу приковался бы к алтарю. Его иконостас выполнен из золоченого серебра с изображениями Христа, Богородицы и апостолов. Святой престол – из чистого золота и инкрустирован драгоценными каменьями. Так же украшены светильники, кадила и утварь для причастия: кувшины, потиры, дискосы, ложки и миски. Алтарь по бокам украшен красными полотнищами с вышитыми золотом фигурами Христа, святых Петра и Павла.
Как всегда, святая литургия полностью овладела чувствами Аргироса, и он ощущал себя не одиноким в большом мире, а частью всего христианского сообщества с его прошлым, настоящим и будущим. То была древняя служба, написанная святым Иоанном Златоустом, теологом и ученым, служившим патриархом меньше чем через сто лет после основания города Константином.
Служба велась роскошно, в соответствии с обстановкой. Величавое достоинство молитв, богатые шелка далматиков и риз прелатов, тонкие ароматы кадильниц, гимны в исполнении искусных хоров мужчин и мальчиков-певчих – все соединялось воедино во славу духа и любви к Господу.
Поминовения усопших дважды повторялись во время службы после чтения отрывков из Евангелия и в молитве перед причастием. Привычное дело; так укреплялись узы между живыми и мертвыми, устанавливалась связь с иным миром. Но во время эпидемии эти молитвы были особенно усердными.
Аргирос печально покачал головой, когда священник наконец затянул отпускную песнь святого Симеона снял облачения и завершил службу. Святая София, казалось, вмещала весь свет. Возвратиться к повседневным мирским делам после такой службы всегда непросто.
Елена, как обычно, смотрела на вещи иначе.
– Спасибо, что проводил меня сюда, Василий, – сказала она по дороге домой. – Приятно было напомнить себе, что Бог по-прежнему печется о нас.
Она была лишена настойчивого любопытства, с которым Аргирос относился к своей вере, но он часто думал о том, что ее вера чище. Елена принимала все, что муж, по своей натуре и привычке, обычно ставил под вопрос. Чем дольше продолжалась эпидемия оспы, унося наряду с дурными и хороших людей, тем чаще он задумывался, почему Бог карает всех без разбора. Разум отказывался принимать это. Но, несомненно, Господь руководствуется высшими промыслами. Если бы Бог пожелал, чтобы Василий проник в Его намерения, так бы и случилось.
– Было так вкусно, дорогая, – сказал Аргирос и с явным сожалением отодвинул блюдо с бараниной в чесночном соусе.
– Я рада, что тебе понравилось, – ответила Елена. – Может быть, хочешь еще? – Она предложила ему свою тарелку.
Ты почти не притронулась к еде, – с удивлением заметил он. – Ты должна есть. Помню, как мама и старшая сестра в Серре жаловались, что всегда хотели есть, когда кормили детей.
– Я тоже, до недавних пор, – сказала Елена защищаясь. Просто в последние два дня мне что-то не хочется.
– Не хочешь ли сказать, что снова беременна? – спросил Аргирос, вспомнив, как его жену тошнило, когда она вынашивала Сергия.
Но она покачала головой.
– Это другое; похоже, я просто переутомилась. – Елена рассмеялась. – Не знаю почему. Ты так много помогаешь мне по дому, и я почти нигде не была с тех пор, как мы пару недель назад ходили в церковь.
Елена встала, чтобы отнести тарелки на кухню и опустить их в воду, но задержалась, расстегивая две верхние застежки туники.
– Наверно, мой аппетит пропал из-за недавней жары, – добавила она и обмахнула себя ладонью.
Аргирос взметнул вверх густые брови. Лето в Константинополе всегда жаркое и влажное, но недавняя волна дурной погоды закончилась всего три дня назад. Он встал из-за стола, подошел и поцеловал жену в лоб.
Она улыбнулась:
– С чего ты вдруг?
– Просто так, – непринужденно ответил он, тоже улыбаясь. Он не выдал страха, который вдруг ощутил. Губами он почувствовал, какой горячей и сухой была ее кожа.
Елена беспокойно спала ночью и долго не могла заснуть после того, как вставала покормить Сергия. Плохо спал и Аргирос, но по другой причине.
Жена проснулась наутро с головной болью.
– Ты не сходишь за ивовыми прутьями для меня? – спросила она.
Горький сок ивы действовал успокаивающе.
Аргирос выполнил ее просьбу. Помимо великолепных зданий, Константинополь располагал несколькими обширными парками, один из которых находился недалеко от церкви Святых Апостолов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Аргироса также раздражала их эгоистичность и равнодушие к другим. Вот и сейчас он заметил, как толпы людей безучастно спешат мимо лежавшего в сточной канаве человека, точно его вовсе не существует. Еще можно понять, если бы человек был бродягой. Так нет же. Он чист и ухожен, и одет в хорошее парчовое платье. И не похоже, чтобы был пьян.
Бормоча что-то под нос, магистр наклонился, чтобы помочь несчастному. Может быть, он эпилептик и скоро придет в чувство. Многие люди по-прежнему суеверно боятся эпилепсии, хотя Гиппократ еще за четыреста лет до Рождества доказал, что это такая же болезнь, как и любая другая.
Аргирос дотронулся до лба человека и тотчас отдернул руку, будто прикоснулся к пламени. Так и есть: у человека жестокая лихорадка. Приглядевшись, магистр заметил красную сыпь на лице и руках больного.
– Матерь Божья, помоги! – шептал Василий, долго и тщательно вытирая правую руку об одежду. Он дорого бы дал, лишь бы не прикасаться к коже этого человека.
– Эй! – окликнул он прохожего, в котором по платью и манерам можно было угадать местного жителя. – Ты из этого района города?
Мужчина остановился и подбоченился.
– А если и так? Тебе-то что?
– Скорее вызови врача. – В каждом округе был свой врач, чтобы следить за системой канализации и распространением заразных болезней. – Похоже, этот человек болен оспой.
– Может быть, ты ошибся, – сказала Елена Аргира тем же вечером. – А если нет, может быть, это единичный случай.
– Молюсь, чтобы ты оказалась права, – ответил Аргирос.
Его всегда удивляло, как его жене удавалось во всем видеть светлые стороны. Иногда он объяснял это тем, что она на восемь-девять лет моложе его, тридцатилетнего. Но и в свои двадцать он отнюдь не был великим оптимистом. Очевидно, просто она обладала более светлой и жизнерадостной натурой.
Они отличались как физически, так и эмоционально. Аргирос – высокий и худой, с угловатыми чертами лица и темными грустными глазами, – как будто сошедший с иконы. Елена ростом едва доставала ему до плеча. Несмотря на темные волосы, высокие и широкие скулы, ее ладная фигура и синие глаза напоминали о склавенских предках.
Сергию, думал Аргирос, посчастливилось: мальчик походил на мать.
– Не понимаю, как это может быть оспа, Василий, – продолжала Елена. – Последний раз эпидемия в городе была в пору, когда мой отец был еще мальчишкой.
– Но Бог не остановится перед тем, чтобы наслать новую, если Он сочтет нас, грешных, заслуживающими этого.
Елена перекрестилась.
– Kyrie eleison, – воскликнула она. – Помилуй, Господи!
– Верно, помилуй нас, Господи, – повторил Аргирос.
В перенаселенном Константинополе оспа могла распространиться, подобно пожару. После чумы это самая страшная болезнь, какую знала империя. Целые века проходили без эпидемий чумы, но оспу испытывало на себе, по-видимому, каждое поколение – иногда в мягкой, а иногда и в страшной форме.
Елена сумела отвлечь Аргироса от столь мрачных мыслей.
Никому из нас не под силу изменить Божью волю, практично рассудила она, – а потому сейчас нам лучше поужинать.
Ужин состоял из хлеба, оливкового масла, жареного тунца с луком-пореем и белого винограда на десерт. Вкусно, – похвалил Аргирос, хотя он до сих пор не привык так часто есть рыбу. В его родном городе чаще всего готовили козье мясо или барашка. Но здесь, на морском берегу, рыба была много дешевле. Хотя жалованье молодого магистра превосходило офицерское, раньше Аргиросу не приходилось содержать дом и семью… к тому же Елена просит нанять служанку.
Что ж, рыба так рыба.
Убрав со стола, Елена принялась качать Сергия в буковом кресле-качалке, которое она приобрела после рождения мальчика. Когда жена нянчилась с сыном, она говорила только о простых и приятных вещах. То было правило, которому она подчинила и мужа; она не сомневалась, что при нарушении этого обычая у нее уменьшится количество молока. Сергий дважды требовательно попросил еды и потянулся к Аргиросу, занятому собственными делами: магистр нарушил другое правило, которое обязывало отложить дела на потом.
Иногда ограничения его раздражали. Но сегодня он был доволен. Он рассказал Елене о товарище магистре, жена которого родила близнецов через пару недель после рождения Сергия. Товарищ, похоже, вовсе не спал по ночам. Елена поделилась с мужем соседскими сплетнями и тем, что она видела с балкона или узнала от женщин у базарного прилавка.
Сергий заснул, убаюканный матерью. Она отнесла его в колыбель. Вероятно, теперь он проспит примерно до восхода солнца. Подумав об этом, Аргирос вздохнул с облегчением. Еще несколько недель назад мальчик просыпался по два-три раза за ночь, плакал и просил мамину грудь.
Жена, видимо, прочла его мысли, как можно было догадаться по ее глазам.
– Ложимся спать? – спросила она, добавив с задором: – Но нет, я имела в виду – именно спать.
– Нет, не спать, – ответил Аргирос.
Он взялся за застежку ее рубахи. Страсть, с которой он овладел Еленой, удивила ее (поскольку обычно он был сдержан), но приятно.
Утомленная ласками, она почти тотчас же заснула обхватив мужа ногами и прижавшись к нему. Сам же он не спал. Его мысли переключались с одного предмета на другой, пока наконец он не понял, почему сегодня так настойчиво добивался близости с женой: это помогло на время забыть о тревоге.
Он поморщился в темноте. Это эгоистично и несправедливо по отношению к Елене.
Он так и не смог уснуть в эту ночь.
В следующие дни магистр со страхом ходил в Преторий и обратно, опасаясь картин, с которыми мог встретиться по дороге. Он недоверчиво относился к тому, что все оставалось совершенно спокойно, и боялся жестокого разочарования. Только он один видел больного человека, а город даже не подозревал о нависшей над ним угрозе. Но спустя какое-то время Василий уже почти поверил, что Елена была права и что их страстные молитвы нашли отклик.
Он цеплялся за эту мысль, пока мог, хотя день ото дня на работе появлялось все меньше магистров и чиновников. Жизнь связана с риском в любые времена, каждая болезнь опасна: доктора мало чем могут помочь. Молитва давала больше надежды, чем лекарства.
Однако когда стали сообщать, что отсутствовавших на работе одного за другим охватывала лихорадка, Аргироса вновь обуяла тревога. Однажды стало известно, что один из коллег покрылся прыщами, и Аргирос решил: Преторий какое-то время сможет обойтись без него. Он не боялся, что кто-либо обвинит его в отлынивании от работы. Уже и так половина людей, достаточно богатых, чтобы иметь загородный дом, выехала за город «на свежий воздух». С улицы день и ночь доносился грохот повозок с домашним скарбом.
Большинству константинопольцев, конечно, бежать было некуда. Но улицы опустели. Выходящие из дома пристально присматривались друг к другу. Оспа, вероятно, была Божьим проклятием, но все прекрасно знали, что ею можно заразиться только от больного человека.
Цены на зерно стали колебаться. В определенный день открывались почти все мельницы в городе, и почти все были пусты. Назавтра без каких-либо разумных причин работала лишь горстка мельниц, и люди выстраивались в очереди за мукой вокруг квартала.
Аргирос чувствовал, что рискует жизнью, куда бы он ни ходил в поисках еды. Елена хотела разделить с ним заботы, но он наотрез отказался.
– Как я буду кормить Сергия, если с тобой что-то случится? – спросил он. – Мне с этим не справиться, ты знаешь.
– А буду кормить его, если ты заболеешь и не сможешь обеспечить меня? – вопросом на вопрос ответила она, но настаивать не стала.
Она прислушалась к нему, подумав о безопасности сына. Василий не стал объяснять ей, что поступал бы так же, если бы оспа наступила год назад, когда у них еще не было ребенка. Он должен оградить жену от любого риска.
Только в церквах толпился народ, когда оспа свирепствовала в городе. Священники и миряне просили Господа смилостивиться и прекратить эпидемию. Люди спешили на литургию из собственных религиозных соображений: чтобы помолиться о здоровье любимых и о своем собственном.
Когда Елена изъявила желание посетить большой собор Святой Софии, Аргирос не мог отказать ей и даже не пытался разубедить ее. Он понимал: поход в церковь – не рейд по магазинам. Бог мог гневаться на Константинополь, но в Его собственном доме Он не мог поразить их.
Впервые за несколько недель Елена с Сергием на руках вышла в город. Увидев пустые улицы, она воскликнула:
– Это похоже на какую-нибудь провинцию, а не столицу!
Ее голос эхом отразился от стен домов.
– Здесь даже тише, – заметил Аргирос, вспомнив Серр.
– Верно, в других городах, по сравнению с Константинополем, живет всего горстка людей, но и размер этих городов меньше, а потому на улицах там тоже толпа.
Они шли на восток по Месе к большому храму, купол которого вырисовывался на горизонте. Рынок лошадей на Амастридской площади опустел; животных на продажу не было. Через четверть мили на форуме Феодосия сиротливо блеяли в загоне несколько овец. Крестьяне, пригнавшие их, почесывали затылки и недоумевали, куда подевались покупатели.
– Бедняги, – с состраданием произнесла Елена. – Наверно, они даже не слышали о беде.
Поразительно, что стражники у ворот их не предупредили, – сказал Аргирос, но затем, подумав, уже не удивлялся. Стражники малых ворот, то есть Силиврийских и Регионских, должно быть, бежали, оставив ворота открытыми для крестьян, которые теперь могли свободно проникать в город.
Магистр окликнул крестьян через площадь. Услыхав страшное слово «оспа», они судорожно перекрестились и принялись разворачивать свой скот.
– Хотел бы я, чтобы мы сейчас возвращались из церкви домой, а не наоборот, – сказал Аргирос. – Овцы нам хватило бы на несколько дней.
– И мы могли бы купить ее недорого, – вздохнула Елена. – Увы. Надеюсь, крестьяне благополучно доберутся до дома.
Только на площади Августеон, на которую выходил фасад Святой Софии, появились признаки того, что Константинополь еще не превратился в город призраков. И все же и здесь лавки с книгами и благовониями были закрыты. Но некоторые магазины снеди работали ради тех, кто приходил помолиться в храме. Аргирос почувствовал запах моллюсков, поджаренных с чесноком в оливковом масле. Желудок свело от голода. Пришлось сделать над собой усилие, проходя мимо коптящих угольных жаровен.
Народ заполнял украшенный колоннадой атрий гигантского собора. Аргирос помахал рукой чиновнику, которого вот уже несколько дней не видел. В разных частях атрия происходили подобные встречи знакомых друг с другом горожан. У многих было такое же ощущение, как у Василия: посещение церкви – единственная безопасная прогулка, какую люди могли себе позволить.
Заботливо обняв Елену, Аргирос проводил ее через церковное крыльцо и проход из атрия в собственно храм. Он наклонился и поцеловал жену и Сергия.
– Я буду ждать тебя здесь после службы.
– Хорошо, – ответила Елена и направилась к лестнице галереи для женщин; как и в других церквах мужчины и женщины здесь молились отдельно.
Кто-то поблизости громко чихнул.
– Ваше здоровье, – вежливо сказал Аргирос.
Войдя в неф церкви Святой Софии, он испытал настолько всепоглощающее чувство, что забыл о свободно распространявшейся по городу эпидемии. Огромный храм никого не мог оставить равнодушным. Когда Юстиниан восстанавливал его после восстания «Ника», он нанял двух лучших архитекторов, каких только смог найти, и разрешил им воспользоваться всеми ресурсами империи. По окончании работы император с гордостью воскликнул: «Я превзошел тебя, Соломон!»
Полированный зеленый, красный, желтый и многоцветный мрамор с Босфора, из Греции, Египта и Исаврии; сверкающие лампы из золота, серебра и меди; лес колонн с замысловато украшенными акантами капителями; четыре полукупола с мозаичными орнаментами – все призвано привлечь взгляд к центральному куполу – шедевру собора.
Его свод поднимается на сто восемьдесят футов над землей. Сорок два окна расположены у основания купола, и проникающие сквозь них солнечные лучи создают впечатление невесомости свода, будто он парит в воздухе отдельно от храма. Постоянно меняющееся освещение играет в золотой мозаике и на кресте Господнем высоко вверху.
Если бы не было купола, взгляд сразу приковался бы к алтарю. Его иконостас выполнен из золоченого серебра с изображениями Христа, Богородицы и апостолов. Святой престол – из чистого золота и инкрустирован драгоценными каменьями. Так же украшены светильники, кадила и утварь для причастия: кувшины, потиры, дискосы, ложки и миски. Алтарь по бокам украшен красными полотнищами с вышитыми золотом фигурами Христа, святых Петра и Павла.
Как всегда, святая литургия полностью овладела чувствами Аргироса, и он ощущал себя не одиноким в большом мире, а частью всего христианского сообщества с его прошлым, настоящим и будущим. То была древняя служба, написанная святым Иоанном Златоустом, теологом и ученым, служившим патриархом меньше чем через сто лет после основания города Константином.
Служба велась роскошно, в соответствии с обстановкой. Величавое достоинство молитв, богатые шелка далматиков и риз прелатов, тонкие ароматы кадильниц, гимны в исполнении искусных хоров мужчин и мальчиков-певчих – все соединялось воедино во славу духа и любви к Господу.
Поминовения усопших дважды повторялись во время службы после чтения отрывков из Евангелия и в молитве перед причастием. Привычное дело; так укреплялись узы между живыми и мертвыми, устанавливалась связь с иным миром. Но во время эпидемии эти молитвы были особенно усердными.
Аргирос печально покачал головой, когда священник наконец затянул отпускную песнь святого Симеона снял облачения и завершил службу. Святая София, казалось, вмещала весь свет. Возвратиться к повседневным мирским делам после такой службы всегда непросто.
Елена, как обычно, смотрела на вещи иначе.
– Спасибо, что проводил меня сюда, Василий, – сказала она по дороге домой. – Приятно было напомнить себе, что Бог по-прежнему печется о нас.
Она была лишена настойчивого любопытства, с которым Аргирос относился к своей вере, но он часто думал о том, что ее вера чище. Елена принимала все, что муж, по своей натуре и привычке, обычно ставил под вопрос. Чем дольше продолжалась эпидемия оспы, унося наряду с дурными и хороших людей, тем чаще он задумывался, почему Бог карает всех без разбора. Разум отказывался принимать это. Но, несомненно, Господь руководствуется высшими промыслами. Если бы Бог пожелал, чтобы Василий проник в Его намерения, так бы и случилось.
– Было так вкусно, дорогая, – сказал Аргирос и с явным сожалением отодвинул блюдо с бараниной в чесночном соусе.
– Я рада, что тебе понравилось, – ответила Елена. – Может быть, хочешь еще? – Она предложила ему свою тарелку.
Ты почти не притронулась к еде, – с удивлением заметил он. – Ты должна есть. Помню, как мама и старшая сестра в Серре жаловались, что всегда хотели есть, когда кормили детей.
– Я тоже, до недавних пор, – сказала Елена защищаясь. Просто в последние два дня мне что-то не хочется.
– Не хочешь ли сказать, что снова беременна? – спросил Аргирос, вспомнив, как его жену тошнило, когда она вынашивала Сергия.
Но она покачала головой.
– Это другое; похоже, я просто переутомилась. – Елена рассмеялась. – Не знаю почему. Ты так много помогаешь мне по дому, и я почти нигде не была с тех пор, как мы пару недель назад ходили в церковь.
Елена встала, чтобы отнести тарелки на кухню и опустить их в воду, но задержалась, расстегивая две верхние застежки туники.
– Наверно, мой аппетит пропал из-за недавней жары, – добавила она и обмахнула себя ладонью.
Аргирос взметнул вверх густые брови. Лето в Константинополе всегда жаркое и влажное, но недавняя волна дурной погоды закончилась всего три дня назад. Он встал из-за стола, подошел и поцеловал жену в лоб.
Она улыбнулась:
– С чего ты вдруг?
– Просто так, – непринужденно ответил он, тоже улыбаясь. Он не выдал страха, который вдруг ощутил. Губами он почувствовал, какой горячей и сухой была ее кожа.
Елена беспокойно спала ночью и долго не могла заснуть после того, как вставала покормить Сергия. Плохо спал и Аргирос, но по другой причине.
Жена проснулась наутро с головной болью.
– Ты не сходишь за ивовыми прутьями для меня? – спросила она.
Горький сок ивы действовал успокаивающе.
Аргирос выполнил ее просьбу. Помимо великолепных зданий, Константинополь располагал несколькими обширными парками, один из которых находился недалеко от церкви Святых Апостолов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34